История эта произошла в середине XIX века в С.- Петербурге, и хоть итог её не имел каких-либо значимых событий в исторической науке, однако изрядно всколыхнул тогдашнее научное сообщество и общественное мнение. Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что у этого события были и положительные моменты, выразившиеся в написании важной научной работы, о которой читатель прочитает далее. Прежде чем приступить к самому рассказу, поделюсь тем, чем так заинтересовали меня произошедшие в позапрошлом веке события – прежде всего тем, что они сохранили актуальность для нашего времени и самое главное – поучительны! Кроме всего прочего, предмет описываемых событий затрагивает важные вехи в становлении нашего государства. Ещё совсем недавно мы переживали мощный всплеск ревизионизма в исторической науке, накал которого немного поутих, и все прекрасно помним фамилии скандальных историков, перечислять которых нет смысла на этих страницах. Очень печально, когда талантливые, энергичные люди, всецело отдаются золотому тельцу и тщеславию, пытаются устроить себе благополучную жизнь, невзирая на способы. Слава к ним конечно рано или поздно приходит, но не всегда в тех красках как представлялось. История, которой хочу поделиться, написана Евгением Владимировичем Пчеловым в книге «Олег Вещий. Великий викинг Руси» (2018г.). Не хочу портить её своим пересказом, поэтому приведу в том виде, в котором она написана автором с некоторыми несущественно усечёнными местами без потери смысловой нагрузки, а так же сделаю добавление иллюстраций по тексту и некоторой информации по теме.
В 1858 году в области русской нумизматики, казалось бы, произошла сенсация. Сотрудник Императорского Эрмитажа барон Борис Васильевич Кёне объявил о находке древнейшей русской монеты, которую он приписал ни много ни мало князю Олегу. Монета была обнаружена Кёне летом 1858 года в собрании Королевского минц-кабинета в Стокгольме. Кёне зарисовал монету и осенью того же года представил соответствующую записку с рисунком в Первое отделение Эрмитажа (куда входило и нумизматическое собрание). Начальник этого отделения, искусствовед Флориан Антонович Жиль, поручил представить по этому поводу своё мнение своему сотруднику, хранителю минц-кабинета академику Аристу Аристовичу Кунику, известному своими работами в области истории раннего средневековья и в том числе Древней Руси. Заключение Куника вызвало болезненную реакцию Кёне, и разразился скандал, весьма заметный в истории русской нумизматики. Но прежде чем рассказать о нём, необходимо вкратце остановиться на личности «первооткрывателя», тем более что она заслуживает внимания.
Бернгард Карл (в России Борис Васильевич) Кёне (получивший в 1862 году титул барона княжества Рёйсс-Грейцского) родился в Берлине в семье тайного государственного архивариуса, еврея по происхождению, принявшего реформатское вероисповедание. Он рано увлёкся нумизматикой и свою первую работу в этой области («Монетное дело города Берлина») опубликовал в возрасте двадцати лет. Кёне учился в Лейпцигском и Берлинском университетах, в 1841 году защитил диссертацию по нумизматике и получил звание приват-доцента Берлинского университета по кафедре нумизматики и археологии. Он также стал одним из активных деятелей, а затем и секретарём Берлинского нумизматического общества, а в 1841-1846 годах руководил изданием соответствующего журнала по нумизматике, сфрагистике и геральдике. Вообще Кёне имел хорошие организаторские способности и, в частности, умел поставить издательское дело, что впоследствии пригодилось ему в России.
С Россией Кёне «заочно» познакомился ещё в начале 1840-х годов. Известный художник-медальер и нумизмат Яков Яковлевич Рейхель, служивший в Экспедиции заготовления государственных бумаг, владелец одной из крупных нумизматических коллекций, обратил внимание на молодого человека, вскоре ставшего его помощником в собирательстве и «представителем» в немецких нумизматических кругах.
После окончания университетского курса Кёне впервые приехал в Петербург. В Берлин он вернулся с твёрдым желанием поступить на русскую службу и выступил претендентом на свободную тогда кафедру археологии в Российской академии наук. В результате протекции Рейхеля в марте 1845 года Кёне был определён помощником начальника Первого отделения Императорского Эрмитажа (включало собрания антиков и монет, и им руководил Ф. А. Жиль) с чином коллежского асессора (к концу жизни Кёне дослужился до тайного советника). Следует подчеркнуть, что именно в это время, во второй половине 1840-х - начале 1850-х годов, в Эрмитаже велась самая активная работа по созданию музея, открытого для публики, который располагался в новом здании (Новый Эрмитаж), строившемся по проекту Лео фон Кленце. В Эрмитаже Кёне занимался как раз нумизматической коллекцией.
В Петербурге он вообще развил очень бурную деятельность. Упорное желание попасть в Академию наук, причём по археологическому «направлению», стимулировало не только активное изучение им археологии, но и не менее активную организаторскую работу. Стремясь обрести нужный вес в научных кругах, Кёне выступил инициатором создания в России специального нумизматического общества, но поскольку археология также привлекала его, он соединил две эти науки под одним «административным» названием - так в 1846 году появилось Археологическо-нумизматическое общество в Петербурге (позднее Русское археологическое общество). Президентом общества согласился стать герцог Максимилиан Лейхтенбергский (зять Николая I), вице-президентами сделались Жиль и Рейхель, а секретарями — И. А. Бартоломей и Кёне. По сути, вся организационная работа легла на плечи предприимчивого иммигранта, который сразу же постарался придать ей как можно более широкий размах.
Археологическое общество было образовано по примеру западноевропейских учёных, «посредством которого бы любители археологии и нумизматики могли бы находиться в постоянных сношениях и, сообщая взаимно плоды разысканий и трудов своих, принести некоторую пользу наукам в отечестве, распространяя в оном и вне пределов Империи полезные сведения о фактах археологии и нумизматики» (из первого отчёта общества за 1846 год).
Работа в обществе выявила несколько характерных черт деятельности Кёне. Во-первых, он сумел организовать издание «Записок» общества, шесть томов которых увидели свет в 1847-1852 годах. Во-вторых, Кёне отличала огромная научная активность, он выступал практически на каждом заседании общества, а его интересы были широки и разнообразны. Достаточно сказать, что когда в разросшемся обществе в 1851 году образовались три отдела (русской и славянской археологии, восточной археологии и древностей, и западной археологии), Кёне записался во все три и в третьем был избран секретарём. Наиболее крупной научной работой Кёне этого периода стала книга «Исследования об истории и древностях Херсонеса Таврического» (СПб., 1848). В-третьих, Кёне всячески стремился пропагандировать себя и общество в европейском масштабе. На нём лежала вся переписка с иностранными учёными. Работы самого Кёне печатались на семи языках. А иностранные научные общества неизменно принимали его в свои члены, так что к концу жизни Кёне являлся членом 30 зарубежных обществ и академий (при этом в Петербургскую он так и не попал). Кстати, ориентированность на Запад привела к тому, что Кёне старался не допускать на заседаниях докладов на русском языке (только на французском и немецком, издание «Записок» общества осуществлялось на французском, немецком и русском языках), и лишь после того, как в общество вступил этнограф и археолог Иван Петрович Сахаров, русский язык был восстановлен в своих правах.
В период деятельности Кёне в обществе и его работы в Эрмитаже ярко проявилась ещё одна его весьма нелицеприятная черта, отталкивавшая многих общавшихся с ним людей - «искательство», стремление заручиться поддержкой значительных фигур чиновного мира, очевидный карьеризм с авантюристическим оттенком. И действительно, со временем Кёне сумел войти в доверие к нескольким крупным вельможам, которым помогал формировать нумизматические коллекции. Делалось это, по-видимому, не всегда «чистыми» методами, и Кёне приобрёл репутацию ловкого дельца, успешно занимавшегося скупкой и продажей монет. Эта сторона его деятельности привела Кёне к конфликту с его непосредственным начальником Ф. А. Жилем, подозревавшим его в хищении монет из эрмитажной коллекции. Эти обвинения доказаны не были, но Кёне пришлось в 1850 году перейти на службу во Второе отделение Эрмитажа (картинная галерея).
Карьера Кёне в Русском археологическом обществе также оборвалась с приходом нового августейшего руководителя, брата Александра II великого князя Константина Николаевича. Он не утвердил избрание Кёне секретарём третьего отдела общества (единственный случай за всю историю общества), в результате чего в 1853 году Кёне покинул его ряды.
Существенные репутационные потери в научной среде Кёне сумел блистательно восполнить на геральдическом поприще. В 1857 году он возглавил Гербовое отделение Департамента герольдии Правительствующего сената. Следующие почти 30 лет предприимчивый барон был руководителем практической геральдики в России. Именно Кёне создал проект Большого государственного герба Российской империи, утверждённого в самом начале царствования Александра II. В течение нескольких лет он осуществил масштабную геральдическую реформу, стремясь унифицировать и придать системность корпусу российских гербов путём приведения их в соответствие с правилами европейской геральдики (например, разворот фигур в правую геральдическую сторону, замена неподходящих для геральдики фигур другими и т. д.) и введения новых принципов и элементов (помещение губернского герба в вольную часть городского, система эмблем внешней части территориальных и городских гербов, отражающих их статус и т. д.). Надо сказать, что эти новации (особенно в отношении государственного герба) далеко не всегда встречали понимание. Хотя следует признать, что Большой государственный герб Российской империи стал настоящим апофеозом русской геральдики - его композиция вобрала в себя десятки территориальных гербов, различные регалии и т. п. элементы, составив в результате цельное и гармоничное явление.
Кёне много занимался историей русской геральдики и эмблематики и стремился подчеркнуть и даже реконструировать её «национальные», допетровские традиции. В частности, одной из его реконструкций было создание родового герба Романовых с грифоном (на основе эмблематики романовских вещей XVI — начала XVII века).
Сыграл свою роль Кёне и в реконструкции московских палат бояр Романовых на Варварке. Ему принадлежит также авторство чёрно-жёлто-белого российского государственного флага, решённого в цветах государственного герба (чёрный орёл в золотом поле).
На волне геральдического успеха Кёне стал заложником своей самоуверенности, что ярко проявилось в истории с «монетой князя Олега». Обнаруженная им серебряная монета была интерпретирована следующим образом. На лицевой её стороне помещено изображение воина с копьём и щитом и с нимбом над головой. Круговую надпись Кёне прочёл как латинские слова Oleg Rex. На оборотной стороне имеется изображение так называемого знака Рюриковичей, то есть их родовой тамги в виде трезубца. Легенду на этой стороне Кёне прочитал как латинское же Regwigw о Nrogad, что он интерпретировал как «Регвигв в Новгороде», приняв за личное имя некоего варяжского монетчика Регвигва в Новгороде. Саму монету Кёне отнёс к типу англосаксонской чеканки. При этом, поскольку Олег княжил в Новгороде, согласно летописной хронологии, с 879 по 882 год, то и монета приписывалась именно этому времени. Поразительно, что Кёне, уверенный в варяжском происхождении Олега и знавший об этимологии этого имени, не объяснил, почему на варяжской же монете имя древнерусского князя дано в славянизированном варианте, а не в собственно скандинавской форме Helgi (хотя он и упоминает в своей публикации об этом факте, но никак не объясняет его).
Получив записку Кёне о его открытии, Ф. А. Жиль, конфликт с которым был для Кёне (как, впрочем, и для самого Жиля) очень болезненным, передал её на рассмотрение А. А. Кунику.
Куник, как опытный нумизмат и знаток русских древностей, практически сразу же понял, что перед ним рисунок с нового экземпляра Ярославова «сребра», то есть сребреников Ярослава Мудрого, чеканившихся в начале его правления (вторая половина 1010-х годов). Куник также предположил, что рисунок Кёне может быть неточен. Он составил своё заключение, после чего Жиль обратился к хранителю стокгольмского минц-кабинета Б. Э. Хильдебранду (1806-1884) с просьбой прислать гальванопластический снимок с монеты и прояснить её происхождение. Снимок был прислан, а насчёт поступления монеты в эрмитажную коллекцию Хильдебранд ответил, что конкретное происхождение этого экземпляра неизвестно, но что по работе, на его взгляд, эта монета принадлежит «не к Олегову веку..., а вероятно к позднейшему времени (около X века)».
На основании присланного снимка с монеты Куник подготовил соответствующее донесение, содержание которого стало, конечно, известно Кёне. Летом 1859 года Кёне представил в Первое отделение Эрмитажа новую записку, продолжая отстаивать свою точку зрения. Однако аргументация его строилась на личной неприязни. Кёне выразил удивление тем, как можно было истолковать ясную, по его мнению, латинскую надпись с помощью греческого и старославянского языка, но главное, в его записке содержался следующий пассаж: «Я уже писал для напечатания в Записках Одесского Общества древностей российских и в Германском журнале для нумизматики статью о монете Олега; эта статья будет поднесена на суд всех знатоков, между которыми, к несчастию, не могу поместить гг. чиновников I Отделения Императорского Эрмитажа, так как никто из них до сих пор не издал в свет никакого сочинения по нумизматике». Иными словами, Кёне прямо обвинил своих оппонентов в непрофессионализме. Такое самонадеянное утверждение вызвало негодование Жиля, Куника и других учёных. Сейчас может показаться странным, что это язвительное замечание в общем-то вполне невинного характера привело к столь заметному скандалу. В нынешнее время нравы в научной среде таковы, что люди позволяют себе куда более резкие и безапелляционные высказывания. Но в те времена научное сообщество ещё не опустилось до такого уровня, и подобного рода вещи воспринимались как недопустимые в научной полемике в принципе (заметим, кстати, что Кёне не заявил об этом публично в печати, а только позволил себе высказывание в рамках, по сути, деловой переписки).
«Вследствие такого и подобных отзывов г. начальник I Отделения Эрмитажа вынужденным нашёлся вызвать сочинителя предлагаемого рассуждения на защиту своего мнения в печати», - писал Куник в предисловии к своей публикации. Но ещё до того, как это произошло, в ноябре 1859 года Кёне опубликовал в берлинском «Журнале нумизматики, сфрагистики и геральдики» статью под названием «Древнейшие монеты России», в которой, в частности, описал и найденный экземпляр в качестве монеты Олега, то есть самого древнего русского исторического памятника. Именно это открытие как бы самого древнего подлинного русского предмета, по-видимому, составляло особенную гордость и претензию Кёне. По словам Куника, «в ноябре месяце 1859 года он почтил меня своим вниманием, доставив мне оттиск своего сочинения, к чему присовокупил свои угрозы в случае нового противоречия с моей стороны. <...> Как человек, могу я простить и забыть этот и другие поступки г. Кёне: они характеризуют особенно его. Как учёный, мог бы я с совершенным спокойствием души ждать, какое влияние произведёт на современников его объяснение древнейшей русской монеты. Но я не могу отказаться от исполнения поручения, возложенного на меня по службе».
Именно во исполнение этого поручения Куник в 1860 году опубликовал отдельную книгу под названием «О русско-византийских монетах Ярослава I с изображением Св. Георгия Победоносца». В ней автор подробно осветил вопрос о сребрениках Ярослава Мудрого и опроверг заблуждения Кёне. Куник показал, что на лицевой стороне монеты изображён вовсе не вещий Олег, а святой Георгий Победоносец – небесный покровитель князя Ярослава. Надпись, которую Кёне принял за латинскую, на самом деле греческая и означает «святой Георгий» (Кёне принял греческие буквы О (сокращение от греческого «агиос», то есть «святой»), Г, Е за латинские OLE и т. д.). Изображение на оборотной стороне с трезубцем соответствует другим экземплярам сребреников Ярослава, а надпись читается на кириллице как «Ярославле сребро». При этом Куник в своей книге привёл перевод и статьи Кёне, вернее, той её части, которая касается данной монеты. Показательно его заключение: «Таким образом каждому просвещённому любителю русских древностей дана возможность войти в многолетний и запутанный вопрос о Ярославле сребре и в особенности верно оценить учёное достоинство последнего его объяснения. Как г. Кёне мог отважиться на такое странное толкование предмета, в сущности самого простого, и как мог так долго упорствовать в своём мнении, - иным покажется вовсе непонятным, других же, ближе знакомых с нумизматическими и геральдическими трудами г. Кёне, нисколько не изумляет. Нумизматика и геральдика, как все историко-филологические науки, требуют, кроме добросовестного изучения предмета, уменья применять к нему историко-критическую методу. Достаточно ли показал в себе г. Кёне эти два необходимые качества вообще и особенно в своём рассуждении о русско-византийских монетах, - судить об этом вызываем самих читателей: их же беспристрастному суду мы подвергаем и наш опыт довести, по мере наших сил, спорный вопрос о Ярославле сребре до всестороннего объяснения». Книга Куника действительно стала важной вехой на пути исследования древнейших русских монет.
Однако скандал на этом не закончился. Масла в огонь подлил небезызвестный критик Владимир Васильевич Стасов (1824-1906), уже тогда работавший в Императорской публичной библиотеке. В том же 1860 году в журнале «Русский вестник» он под псевдонимом «Ст. Владимиров» опубликовал заметку «Учёный скандал. Письмо к редактору». Тем самым Стасов вынес сугубо, казалось бы, научный вопрос за рамки узкопрофессионального сообщества, сделав из него общественно значимые выводы. Автор описал суть произошедшей полемики, а далее обрушился со свойственной ему горячностью на «заграничного» «учёного» Кёне. Стасов предположил, что Кёне прекрасно понял свою ошибку, но что его упорство объясняется исключительно самомнением и карьерными соображениями. Сам факт публикации статьи в немецком издании Стасов подверг сокрушительной критике: «Ему нужна жалоба и донос на постыдную русскую науку и постыдных русских учёных, которые вздумали читать латынь по-русски». Далее он восклицал: «Разве всё это дозволительно? Разве нам нужны здесь такие люди, которым нет ни малейшего дела не только до нашей науки, до наших памятников, но собственно говоря ни до никакой на свете науки, ни до каких на свете памятников, и которые однако же являются к нам просвещать нас по многим статьям, им известным, как они уверяют, и живут у нас только для того, чтобы находить всё у нас нелепым и бестолковым, и жаловаться потом в своей Vaterland (отечество) – если только у них есть Vaterland! Разве нужно нам терпеть здесь людей, которые являются под титлом учёных, которые потом вовсе такими не оказываются, а вместо того ухитряются пустить у нас порядочные корни везде, где их влияние может быть только вредно? Нет, они нам не нужны; но зато, кажется, мы им крепко нужны. Вспомним, что этого сорта индивидуумы особенно сильны по части практической, и необыкновенно ловки по части искусства свивать себе тёплые гнёзда». Таким гнездом для Кёне Стасов, очевидно, считал Департамент герольдии Сената. В целом же направленность этой статьи ясна – Стасов всю жизнь горячо отстаивал всё национальное в противовес европейскому влиянию на русскую культуру.
Как бы то ни было, репутация Кёне в научной сфере оказалась подмочена. И хотя он впоследствии осуществил некоторые полезные научные исследования, среди которых особенно важным было открытие истории приобретения Екатериной II картинной коллекции у берлинского коммерсанта И.Э. Гоцковского в 1764 году – тем самым было положено начало Эрмитажу и именно эта дата считается датой его основания, – в истории русской нумизматики «монета Олега» осталась ярким и незабываемым казусом.
В шуточных (и во многом несправедливых) стихах археолога Е. Е. Люценко, написанных в 1870-х годах, среди прочего о Кёне говорится так:
Не он ли где-то отыскал
Монету мнимую Олега
И с ней нечаянно попал
В болото топкое с разбега,
Откуда выбраться не мог,
Своё отстаивая мненье.
Хвала, тебе, археолóг,
Науки русской украшенье!
История выпуска монет, их обнаружения и места нынешнего хранения.
Неизвестно сколько сребреников Ярослава Мудрого было выпущены, но предполагается, что их общее количество составляло несколько сотен и выпущены в период его правления в Новгороде. Монеты очень редкие, в связи с чем Н.П. Лихачёв выразил мнение, что они были «вычеканены по специальному случаю и в один раз». Можно выделить две условные группы монет Ярослава, отчеканенные в разное время как раз по таким особым случаям: первая - «большие», вторая - «малые», исходя из их веса и соответственно размера. Вес больших сребреников Ярослава составляет более 3г и чеканены в норме ногаты (южнорусская денежно-весовая системы X в.). Монеты малого веса соответствуют образцам западноевропейских денариев начала XI века. Вес малых монет составлял – 1,34-1,57 г. Анализ металла сребреников из собраний Эрмитажа и Стокгольмского музея показал очень высокую пробу серебра – 96-97. «Большие» сребреники могли появиться в период 1014 – начале 1015 годов, когда, Ярослав отказался отдавать отцу 2000 гривен серебра, собиравшихся до этого ежегодно с новгородцев. «Малые» сребреники могли быть изготовлены в связи с событиями 1018 года, когда Ярослав бежал в Новгород после поражения от Святополка на Буге, и вынужден был нанять новую варяжскую дружину. «Большие» монеты, отчеканены тремя парами штемпелей (222-224 – по каталогу Сотниковой М.П., Спасского И.Г.), отчего получили ещё одно деление – по типам (три типа). «Малые» монеты получили название «скандинавских подражаний» монетам Ярослава (225-227 – по каталогу Сотниковой М.П., Спасского И.Г.), отчеканены тремя разными штемпелями лицевой стороны при одном общем штемпеле оборотной стороны. Эта техническая особенность является нетипичной для древнерусского чекана, где подавляющее большинство монет изготовлено изолированными парами штемпелей. У всех монет рассматриваемого типа соотношение осей обратное (↑↓). Ещё одной отличительной особенностью сребреников малого веса является надпись на оборотной стороне «Яrославле сребро» - первая буква «Р» написана латиницей – «R». В «Сводном каталоге» Сотниковой М.П., Спасского И.Г. описано 6 таких сребреников. Позже появилась ещё одна монета. Она происходит из клада, найденного археологами на о. Борнхольм (Дания) в 1993 г. Композиционно полностью повторяя изображения и надписи больших сребреников, они имеют облик и вес скандинавских монет. До наших дней дошло менее десяти «больших» и столько же «малых» монет Ярослава. Мне попадались сведения о современных находках 2-х монет большого веса, одна из которых находится в частной коллекции (Крымская монета – найдена в частном собрании у жительницы неизвестного посёлка вблизи Гурзуфа). Так как мне неизвестно внесение их в каталоги, а значит установление их подлинности, то описывать их и включать в подсчёт не следует. На данный момент известно семь «больших» монет, одна из которых утеряна. Две монеты хранятся в Государственном Эрмитаже (222-1, 223-2); 2 - в Берлинском музее (223-1, 223-3); 1 - в музее города Висбю (Швеция – 224-1); 1 - в Историческом музее Эстонии (223-2); №222-2 – утеряна. Шесть монет малого веса хранятся в зарубежных государственных собраниях: Стокгольм – 4 экз., Осло – 1 экз., Копенгаген – 1 экз., одна (седьмая) – утеряна. Две монеты происходят из клада с территории Швеции или Норвегии, одна – из клада в Ромсдале близ г. Мольде (Норвегия), одна – из клада с о. Готланд (Швеция), одна – из клада с о. Борнхольм (Дания), происхождение ещё одной монеты неизвестно (с 1930-х годов хранится в Стокгольмском музее). Лишь один сребреник происходит с территории Северной Руси – из клада близ д. Нагинщина Петербургской губернии.
Описание экземпляров штемпелей 222. На лицевой стороне изображён Св. Георгий. По сторонам - греческая надпись
На обратной стороне изображение княжеского знака в виде трезубца. Круговая легенда, слева направо, начинается над стержнем
По краю - два точечных ободка, между которыми крестообразно расставлены буквы слова AMHN, т. е. АМИНЬ.
Экземпляр 222-1. Найден в 1834 году землекопом у д. Раотгоф Лифляндской губ. в 2-х верстах от Дерпта. (ныне г. Тарту, Эстония). Хранится в Государственном Эрмитаже (ГЭ), поступил из коллекции С.Г. Строгонова.
Экземпляр 222-2. Монета обнаружена в 1792 году русским историком Алексеем Мусиным-Пушкиным в посылке, которую он получил из Киева, и которая содержала различные старинные предметы. Монета была отдана на анализ в Академию художеств и признана монетой в 1 ногату, выпущенной Ярославом Мудрым в 11 веке. В настоящий момент нахождение монеты неизвестно, она была утеряна из ГЭ после 1865 года.
Описание экземпляров штемпелей 223. Изображения подобны предыдущим, хотя и отличаются более мелкими деталями и написанием внутренней части легенды на обратной стороне, где нет Ѣ в слове сребро и другим расположением букв внешней её части, читаемой не крестообразно, а по кругу слева направо:
Экземпляр 223-1. Дважды пробит. Из клада XI века, найденного в 1894 году в Дабер (Померания, Германия). Хранится в Берлинском Королевском музее (1894); Мюнцкабинет Берлинских Государственных музеев.
Экземпляр 223-2. Дважды пробит. Найден на о. Эзель (Эстония) в конце XIX века. Хранится в ГЭ, поступила из собрания И. И. Толстого (после 1893 г., подарок вел. кн. Владимира Александровича, которому монета была поднесена дворянством Новгорода во время одного из объездов Петербургского военного округа).
Экземпляр 223-3. Обломок в 1/4 целого экз. Из клада, найденного в Равиче (Познань, Польша) в 1880 году. Хранится в Берлинском Королевском музее (1880); Мюнцкабинет Берлинских Государственных музеев.
Описание экземпляров штемпелей 224. Лицевая и обратная стороны подобны предыдущим, но изображения ещё более изящны, чем на остальных. Лицо св. Георгия - более удлинённое и тонкое, волосы - пышнее, шея - выше, плечи - шире. Хорошо видны все пальцы держащей копьё руки. На трезубце 6 точек. Легенда: двойные бусинные ободки на обеих сторонах. В широком просвете между ними - крестообразно размещённые четыре точки.
Экземпляр 224-1. Из клада, найденного в музее Висбю (о. Готланд, Швеция) в 1938 году. Хранится в Музее Висбю.
Образец монет из «скандинавских подражаний»:
Источник:
1. Пчелов Е.В. «Олег Вещий. Великий викинг Руси». Москва, издательство АО «Молодая гвардия», 2018г. Серия биографий - «Жизнь замечательных людей».
2. Сотникова М.П. и Спасский И. Г. «Тысячелетие древнейших монет России. Сводный каталог русских монет X-XI веков.», Ленинград, 1983г.
3. П.Г.Гайдуков, В.А.Калинин. "Древнейшие русские монеты." Изд.: "Русь в IX-X веках. Археологическая панорама." РАН, Институт Археологии. Москва-Вологда, "Древности Севера", 2012.
4. https://bioslovhist.spbu.ru/
5. http://mycity.kherson.ua/journal/letopis3/srebrenik.html
6. https://www.russian-money.ru/
Оценили 10 человек
20 кармы