Современная Россия — это страна победившего неолиберализма. Причем восторжествовал он у нас в каком-то совершенно гипертрофированном и перверсивном виде. Не зря в нашей стране Айн Рэнд со своим «Атлантом» во все топы бестселлеров постоянно входит. Можно, конечно, сказать, что это полный бред — какой неолиберализм при ключевой роли органов госбезопасности, тотальном урезании демократических прав, государственным патернализме в соцсфере, доставшемся от советской власти и экономической системе, напоминающей госкапитализм?
Минторговли США даже вычеркнуло Россию из числа стран с рыночной экономикой. И да, госкапитализм сложился весьма специфический, на свой салтык, как говорил шеф императорских провокаторов Зубатов. Но принцип — всё за деньги и государство вам ничего не должно, работает четко.
Помню, когда работал в библиотеке, библиотекарей постоянно заставляли навязывать платные услуги посетителям — бумажку на ксероксе отсканировать и попутно английскому языку обучить. Или постоянные совещания в областном правительстве о том, как сделать общественный транспорт рентабельным. Из двух отраслей социалки, которые по определению не могут быть доходными, пытались выжать экономическую пользу. Госкорпорации и прочие госорганы власти построены в виде коммерческих предприятий и отдаются на кормление возглавляющим их феодалам. Верхушка айсберга — это Евгений Пригожин и Рамзан Кадыров, владеющие личными армиями.
Вроде бы в России есть крупный социальный сектор, доказывающий существование системы государственного патернализма. Но образование, медицина, городская среда, транспорт и т.д. почти целиком и полностью скинуты на местные бюджеты в духе латиноамериканских неолибиральных диктатур типа Пиночета и Стесснера. К тому же, в вузах всё меньше бесплатных мест, во многих школах сохраняются поборы, а в поликлиниках не обойтись без навязывания платных услуг.
Спецоперация ещё лучше раскрыла подобную суть социалки, когда на региональное начальство и компании повесили обязанность снабжать и снаряжать не только добровольцев, но и мобилизованных в федеральную армию граждан, а региональное начальство попыталось, в свою очередь, отчасти переложить эти обязанности на самих людей. Как сказал орловский губернатор Клычков (от КПРФ, кстати), если не нравится снаряга — покупайте сами. Достойный продолжатель одной забытой чиновницы, сформулировавший основной принцип жизни в современной России: «государство вам ничего не должно». Фразу я, кстати, слышал от одной функционерки «Молодой Гвардии» — настолько она прижилась и отражает дух чиновничьих мыслей.
Но это всё не идёт ни в какое сравнение с тотальной атомизацией и разобщённостью, царящей в стране. По настоящему существуют и конституируют некую коллективность только два института: семья и спецслужбы. В трудной ситуации можно рассчитывать только на родственников. И деньги делать желательно только с ними. Именно поэтому госслужащие предпочитают записывать имущество на родню. Это безусловно наиболее примитивная форма социальной связи, с учётом того, что институт семьи в ХХ веке сильно изменился и продолжает трансформироваться.
В войне всех против всех, случившейся после распада Советского Союза, победу одержали спецслужбы, как наиболее организованная, сильная и организованная структура, способная регулировать жизнь во вверенном государстве. Победили, чтобы закрепить войну всех против всех в форме «путинского консенсуса»: общество не мешает государству и не лезет в политику, государство не мешает людям зарабатывать всеми доступными способами. Отсюда до невероятных количеств разросшееся мошенничество — даже среди волонтёров, собирающих гумпомощь «нашим пацанам за летночкой» находится много тех, кто кладёт деньги себе в карман. Но иначе быть не может в стране, где единственная существующая национальная идея была выражена президентом на заре его карьерного восхождения: «Бабки надо делать!».
Спецоперация стала моментом истины для всей системы. Даже истеблишмент демонстрирует призрачное единство только в моменты побед. Недолгие и уже практически полностью забытые. В остальное время главный пропагандист Владимир Соловьёв клеймит военкоров, которых до этого боготворил, а упомянутые Кадыров и Пригожин атакуют военное начальство, обычные люди готовы перегрызть друг другу глотки в очереди на кассе супермаркета или если кто-то кого-то подрезал на дороге, а правительство, как в случае ухода их Херсона, умывает руки и сваливает всю ответственность на министра обороны Шойгу и генерала Суровикина.
Можно возразить, что атомизация и разобщённость свойственна ныне всему миру, что безусловно, верно. Но пространство для коллективных действий, хоть и сузилось, но всё же осталось. Недавно президент США Джо Байден почти сутки вёл переговоры с профсоюзом железнодорожников, отговаривая их от забастовки. Про борьбу и успехи «жёлтых жилетов» во Франции можно много и долго говорить. В России же в большинстве случаев протест носит ситуативный характер — против находящейся рядом свалки или вырубки соседнего лесопарка, тогда как федеральная и касающаяся всех повестка, вроде пенсионной реформы или изменения Конституции, не вызывает массового сопротивления. Сколько раз я во время этих преобразований слышал на разный лад произнесённые одни и те же фразы: «Работать надо и приспосабливаться к новым условиям, а не на митингах прохлаждаться».
Но атомизация общества — это палка о двух концах. Хотя, на самом деле, конечно, это не палка, а более сложная конструкция, и концов у неё ещё больше. Частичная мобилизация нарушила «путинский консенсус» и стала первым толчком в фундаменте двадцать лет выстраиваемой структуры отношений. Спецоперировать можно раньше было только добровольно и за деньги. Теперь государство перешло черту и почти дошло до принудиловки. Почти — потому что на фронт едут, в основном, те, кто не стал спасаться от мобилизации, хотя никаких особых репрессий власть в отношении уклонистов не предпринимала. Всё-таки за участие в спецоперации можно получить деньги в семейный бюджет. Но помирать мобилизованные согласны только с комфортом: в тёплых сапогах и новеньких шлемах, оттого и стали протестовать и записывать обращения к своим губернаторам. Не против войны или мобилизации как таковой. Персональные неудобства важнее любых других.
Отсутствие самоорганизации характерно и для идейных противников мобилизации. По разным данным, Россию покинуло от 700 тысяч до 2 миллионов человек в сентябрьско-октябрьские дни. Даже стихийный протест такой огромной массы людей вместо голосования ногами стал бы серьёзным ударом по власти. Но люди предпочли индивидуальное спасение, хотя и нельзя винить за их выбор. Ведь оппозиция атомизирована и раздроблена ещё похлеще всего общества.
Господствующий неолиберализм не позволяет власти идейно мобилизовать людей на спецоперацию, не поможет найти достаточного количества идейных защитников в случае, если у власти появятся проблемы с народными выступлениями. Или вдруг если произойдёт дворцовый переворот, который в любом случае и при любых действующих лицах разрушит главную скрепу истеблишмента — единство охранки. Без главного медиатора и посредника в лице нынешнего гаранта Конституции, перессорятся директор ФСБ Бортников с главой Совета Безопасности Патрушевым, пойдёт войной начальник разведки Нарышкин (он уже и с главой ЦРУ Бёрнсом успел повстречаться) на Следственный Комитет Бастрыкина.И в точке бифрукации откроется возможность как создания радикальной авторитарной диктатуры фашистского типа, так и возвращения изгнанных настоящих либералов как сделавших уже своё дело перековки общественного сознания.
Что делать левым в этих условиях? Создавать и восстанавливать низовую коллективность, включая профсоюзы, как единственную альтернативу тотальной разобщённости и атомизации. Ответ звучит просто, но на практике его совсем не так просто осуществить.
Данила Ноздряков
Оценили 4 человека
10 кармы