О целине
Я хотел бы вспомнить о большой работе, проведенной в то время, когда я находился в составе руководства страной. Это целинные земли[883]. Целинные земли – целая эпопея. Мне всегда радостно о ней вспоминать. Приезжая на целинные земли, я объезжал Казахстан, оренбургские и алтайские степи, хозяйства в Красноярском крае. Целинные земли Казахстана производили потрясающее впечатление. Это горы пшеницы и, нужно сказать, хорошей пшеницы.
Начну сначала. Встал вопрос об увеличении производства зерна. Без этого мы не могли двигаться дальше, мы не обеспечивали себя зерном. Вот тогда и возник вопрос о целинных землях. Я об этом задумался еще в 53-м году, после смерти Сталина, когда новое руководство приняло на свои плечи все заботы о стране. При Сталине мы с трудом сводили концы с концами, хлеба не хватало, надо было искать выход. Я не знаю, почему, но Сталин запрещал распахивать новые земли. Я уже останавливался на этом. После войны, в сравнении с довоенным периодом, у нас сократились посевные площади за счет земель, выпавших из севооборота в результате военных действий. Люди ушли на войну, не хватало работников, не было инвентаря, тракторов, лошадей. Выпали довольно большие площади, особенно в областях Ленинградской, Калининской, Московской и в Белоруссии. Они заросли кустарником, и их уже было трудно распахать. Мы стали искать новые возможности увеличения производства сельскохозяйственных продуктов, прежде всего зерна[884]. Наметился единственный выход – ввод дополнительных площадей в севооборот через поднятие целинных и залежных земель. Таких земель у нас обнаружилось очень много, да и сейчас они еще остались. Правда, теперь остались в основном земли, заросшие кустарником или заболоченные, которые могут быть введены в севооборот только после мелиорации.
Президиум Центрального Комитета поручил мне наблюдать за сельским хозяйством. На первом же пленуме ЦК КПСС после смерти Сталина товарищи предложили мне сделать доклад по сельскому хозяйству. Особенно на меня нажимал Маленков. Но я пока был не подготовлен к тому и отказался: ответил, что не хочу выступать без конкретных предложений, которые нужно подкрепить убедительными доводами. Просто неприлично выступать перед собравшимися по такому важному вопросу, каким является производство сельскохозяйственных продуктов, без серьезной подготовки. Тогда условились, что в сентябре этого же года я выступлю с докладом на специальном пленуме[885], посвященном сельскохозяйственным вопросам. Этот сентябрьский пленум долгое время считали у нас поворотным пунктом в развитии сельскохозяйственного производства[886]. К тому времени мы уже отменили «первую заповедь», и теперь каждое хозяйство могло заготавливать семена для себя.
Тогда же решили вопрос о приусадебных участках, освободив от налога колхозников, имевших фруктовые деревья. Сталин придумал закон, по которому каждое фруктовое дерево на приусадебном участке облагалось налогом. Я рассказывал Сталину, как, посетив свою деревню, заехал к двоюродной сестре в село Дубовицы. Она сказала, что осенью вырубит свои яблони. Перед ее окном стояли очень хорошие яблони. «Замечательные деревья», – пожалел я. «Да, – ответила она, – но я плачу высокий налог, а мальчишки все равно срывают яблоки. Осенью все срублю». Сталин носился с идеей обязать каждого колхозника посадить какое-то количество фруктовых деревьев. А тут даже плодоносящие деревья собираются вырубать. Он на меня очень зло посмотрел, но ничего не ответил. Конечно, и налог не отменил. Сталин рассматривал и колхозы, и приусадебные участки как место, где можно с крестьян стричь шерсть, как с баранов. Мол, новая отрастет. Мы, отменив этот налог, как бы открыли шлюз. Затем вообще сняли все налоги с приусадебных участков и отменили с них обязательные поставки продукции[887]. Раньше владельцы приусадебных участков поставляли государству молоко, яйца, мясо и прочее.
Однажды, когда мы с Маленковым отдыхали в Крыму, я предложил ему поехать в крымские колхозы, но не в виноградные Южного морского берега, а в степные, где и зерно производят, и сады выращивают. Он согласился. Мы приехали в какой-то колхоз, побеседовали. Один колхозник стал хвалить упомянутые решения пленума ЦК, но потом сказал так: «Запоздали вы со своим решением, вот если бы вы его пораньше приняли». «А в чем дело?» – не понял я. «Да перед самым пленумом я вырубил все свои фруктовые деревья на приусадебном участке. Тогда нас налог душил. Теперь налог сняли, был бы мне доход. Ладно, посажу новые». Он говорил о персиковых деревьях, очень выгодных.
После пленума я принимал секретарей местных партийных комитетов. Поговорил и с казахами, с секретарями обкомов. От них я узнал, что в республике имеются большие резервы по распашке земель. Земли хорошие. В некоторые удачные в климатическом отношении годы они получали по 20, а то и 30 центнеров пшеницы с гектара. И таких земель у них было очень много. Конкретно они назвать не могли, потому что эти земли не обмеряны. Тогда я поговорил с секретарем Центрального Комитета компартии Казахстана Шаяхметовым[888]. В ЦК он пришел из органов внутренних дел. Сам казах, он, безусловно, знал свой родной край. Я допытывался: какое количество земель находится в распашке? Какие площади пригодны под распашку, но не распахиваются? Какие там снимают урожаи? Каковы перспективные возможности земель, которые могут быть распаханы? Из беседы с ним я понял, что он со мной говорил неискренне, занижал возможности и доказывал, что земель, пригодных к распашке, там очень мало или даже совсем нет: все уже распахано, перспективы отсутствуют. Какие-то площади распахать можно, но не столько, сколько стране нужно. Не помню, на какой цифре он остановился: что-то в пределах трех миллионов гектаров. Конечно, это тоже большая площадь, но не та, которая нам требовалась. Однако я и ей был рад. Если ее засеять пшеницей и получить по пять центнеров с гектара, то это полтора миллиона тонн товарного хлеба. Если даже один миллион тонн соберем, это составит примерно 60 миллионов пудов. По тем временам довольно ощутимая прибавка в закрома.
Я больше полагался на мнение секретарей обкомов и критически отнесся к его мнению. Не потому, что я знал, что Шаяхметов по существу не прав. Нам позарез требовалось расширить пахотные земли, и я искал к тому возможности. А секретари обкомов именно эту возможность мне подсказали. Я больше полагался на них, они детальнее знали состояние дел и убедили меня в том, что такая возможность в Казахстане имеется. Конечно, существовал определенный риск. Урожай в Казахстане особенно зависит от метеорологических условий, как от зимних осадков в виде снега, так и от летних в виде дождя. В большей же степени он зависит там от летних осадков. Но риск этот оправдан, потери от засухи компенсируются зерном, получаемым в благоприятные годы.
Затем работники Министерства сельского хозяйства и Госплана представили сведения о наших возможностях в других районах страны. На Алтае, в Оренбургской области, иных регионах имелись большие площади, занятые под пастбища, которые никогда не распахивались. Был подготовлен цифровой материал, который подавал надежды. На сентябрьском пленуме встал вопрос не только о целинных землях. Тогда же решали проблемы заготовок, цен, другие актуальные для села вопросы. После смерти Сталина люди получили возможность свободнее высказывать свои мнения, стало легче изыскивать возможности экономического стимулирования производства. И мы договорились об увеличении оплаты труда в сельском хозяйстве, чтобы материально заинтересовать людей.
Вскоре после этого пленума приняли решение о первом этапе освоения целинных земель, сначала до восьми миллионов гектаров. Эту цифру мы изыскали с помощью секретарей обкомов партии, хотя Шаяхметов продолжал отстаивать меньшую цифру. Я потом проанализировал его позицию и понял, что он знал о всех возможностях Казахстана. Почему же секретари обкомов заняли другую позицию? У меня сложилось впечатление, что здесь имели место политические, точнее, националистические мотивы. Шаяхметов понимал, что если увеличить площади под зерно, то обработать их казахи сами не смогут. В Казахстане жило много людей других национальностей, главным образом украинцев и русских. Он понимал, и никто этого и не скрывал, что придется звать на помощь добровольцев, желающих поехать на освоение целинных земель. Мы-то были уверены, что их найдется нужное количество, а он этого вовсе не хотел, ибо тогда еще сильнее снизится удельный вес коренного населения в Казахстане. Секретари же обкомов, как коммунисты, смотрели на этот вопрос с более правильных позиций, не отрывая интересов казахского народа от интересов всех советских людей.
Когда началось освоение целины, пришлось Шаяхметова заменить. Пленум ЦК Компартии Казахстана выдвинул на его место в 1954 году Пономаренко[889], который имел большой опыт государственно-партийной работы в Белоруссии и в масштабе всей страны. Пономаренко не только хорошо знал сельское хозяйство, но и имел также широкий политический кругозор. Вторым секретарем ЦК КП Казахстана выдвинули Брежнева[890], раньше работавшего секретарем ЦК Коммунистической партии Молдавии. Так мы укрепили руководство Казахстана, исходя из того, что там предстоит большая работа. Нужно было выдвинуть людей, обладавших соответствующими размахом и подготовкой. Ведь Казахстан – очень большая республика. Впрочем, его возможности и сейчас далеко не исчерпаны.
Встал вопрос, каким способом привлечь людей на целинные земли? Имелся опыт столыпинского правительства при царе. Оно тоже занималось заселением свободных сибирских и казахских земель. Переселенцы получали льготы по налогам, а переезжали за свой счет. В наше время об этом не было даже речи, людей поднять с семьями невозможно, тем более за свой счет. Земля давно потеряла ценность в глазах крестьян. Собственность на нее отменили, земля превратилась в национальное достояние. Естественно, люди за свой счет не поедут ни на какие земли. Сняться с обжитого, оставить погосты и уехать неизвестно куда? Мы таких надежд на крестьян не питали, считая, что это нереально. Переселение за счет средств государства было единственной возможностью.
Следующий вопрос: какие хозяйства организовывать на целине? Колхозы или совхозы? На первых порах мы хотели и того, и другого. Позже остановились на совхозах как более прогрессивной системе, чем колхозы, поддающейся большему влиянию государства. Да и производство зерна там в несколько раз дешевле, чем в колхозах. Но об этом мы в деталях подумали позже, а тогда только приступали к освоению целинных земель. На первом плане пока стояли колхозы, мы стали организовывать новые и расширять те, которые уже имелись там, пополняя их состав за счет приезжих работников. Однако самый основной вопрос заключался в том, через сколько лет освоенные земли дадут желанный результат. Ответ на него означал: призывать ли туда людей немедленно, с 1954 года, или же начинать освоение земель с постройки жилья и прочего. Конечно, сначала следовало бы создать нормальные условия жизни, а потом приступать к переселению людей, создав им все необходимое. Но кто будет строить? Там же никого нет. Значит, надо мобилизовать строительных рабочих. А зерно нужно немедленно. Мы попали в заколдованный круг.
«Товарищи, давайте обратимся с призывом к советской молодежи, к комсомолу, – предложил я. – Пусть возьмутся за освоение новых земель[891]. Попросим их сознательно отнестись к потребностям страны. Я убежден, что мы встретим горячий отклик и поднимем сотни тысяч людей. Вспомним былые времена, когда люди вынуждены были жить не только в палатках, а и в окопах, жертвуя своей жизнью. Несмотря на тяжелые условия, в которые попала наша страна в первые годы войны, народ мобилизовался и сумел преодолеть все трудности. А освоение целинных земель – это труд, который будет оплачен, получат к тому же люди моральное удовлетворение от того, что они, осваивая новые земли, приумножают богатство страны. Я убежден, что найдутся энтузиасты». В Президиуме ЦК партии вокруг целины разгорелись споры, появились сомнения, особенно у таких консервативных людей, как Молотов. Он совершенно не понимал сельскохозяйственного производства. Я не помню других, возможно, кто-то ему подпевал. Всегда так бывает, находятся подпевалы. На первых порах Молотов не возражал против освоения целины, но уже «пускал пузыри»: без конца выдвигал те или другие вопросы, которые ему казались непонятными и требовали разъяснений. И все они сводились к одному: берется слишком большой размах, дело еще не созрело, а может быть, и вообще ошибочно, затраты себя не оправдают. Один из аргументов против освоения целинных земель был: «Куда мы лезем? Зачем? У нас огромные распаханные территории и лучше заняться увеличением урожайности, то есть взять другое направление».
Доводы, которые приводил Молотов, основывались больше на призывах повышать интенсивность сельского хозяйства. Осваивая целинные земли, мы обрекали себя на экстенсивное хозяйствование, брать то, что дает природа. Наши оппоненты стояли за интенсивное хозяйствование, оно требует вложения больших денег, увеличения выпуска минеральных удобрений и прочих материальных средств, необходимых для более продуктивного ведения сельского хозяйства. Что можно сказать? Это абсолютная истина, она каждому понятна, и мне в том числе. Конечно, лучше вести интенсивное хозяйство, то есть с одного гектара получать больше. Мы же выбрали путь расширения посевных площадей для получения того же количества продуктов. Первый путь не нами выдуман, он на Западе уже широко применяется.
Почему же мы отказались от такого пути? Да потому, что у нас не было возможности. Выбор, каким способом, интенсивным или экстенсивным, вести хозяйство, зависит от материальных возможностей, от культуры руководства и, прежде всего, отдельных работников. Повторяю: ведение хозяйства на интенсивной основе требует не только большой культуры, но и больших материальных затрат. Что такое интенсивное хозяйство? В моем понимании – это умение брать с пахотных земель максимально возможное. Если, к примеру, мы получали восемь – десять центнеров урожая в среднем с гектара, то при интенсивном ведении земледелия получали бы до 35 центнеров. Для этого нужны минеральные удобрения, сортовые семена, гербициды и другие средства обработки полей и сохранения урожая. Может быть, где-то нужно провести летние работы: известкование или же гипсование почвы, если она засолена. Чтобы привести почву в более плодородное состояние и получать максимально возможное на данном этапе развития сельскохозяйственной науки, нужно провести работы, требующие огромных затрат, но мы ничего этого тогда не имели. Нельзя же сразу перепрыгнуть через целый период только из-за одного желания изменить экстенсивную форму сельского хозяйства на интенсивную. Этот переход довольно медленный, он происходит путем накопления материальных средств, знаний и опыта.
Какое-то представление о ведении интенсивного хозяйства у нас было, но конкретно мы не представляли всей суммы необходимых материальных затрат, из чего слагается ведение сельского хозяйства на интенсивной основе. К тому времени отдельные бригады и звенья в колхозах и совхозах получали по 40 центнеров, но это нельзя принять за отправную точку и считать, что мы перешли к ведению хозяйства на интенсивной основе.
Это не то, что имеется на Западе. Например, англичане, французы, немцы, голландцы, шведы и норвежцы в среднем получают урожай по 30-35 центнеров зерновых с гектара. Если бы мы даже решили выделить для перехода на интенсивные формы несколько миллиардов, то получился бы пустой звук. Волевого решения и простого вкладывания денежных средств недостаточно. Надо суметь эти средства разумно израсходовать. Необходимо время, чтобы построить заводы для производства минеральных удобрений, азота, калия, фосфора и других необходимых растениям веществ.
Для строительства крупного завода требуется минимум два-три года. Кроме того, надо еще подготовить кадры, как агрономические, так и животноводческие. Колхозной массе надо привить понятие о ведении сельского хозяйства на интенсивной основе, а это довольно медленный процесс. Поэтому разговор о том, что мы расширяли площади и тем самым якобы пошли не тем путем, который проложен в западных странах, абстрактно верен, но это разговор пустой. Он свидетельствует о том, что человек судит, но понятия не имеет, что такое интенсивное хозяйство. Это не просто слова. Это материальная и духовная подготовка страны. Необходимо изменить весь уклад ведения хозяйства, а это за один год и даже десятилетие не осилить.
Взять, к примеру, Смоленскую область. Исконно русские земли, так же как Московская, Тульская, Орловская, Курская, Рязанская, Калининская. Там пахотных земель очень мало. Если даже поднять их урожайность, все равно этого добавочного количества зерна не хватило бы на удовлетворение потребностей страны. К тому же понадобились бы не только затраты, но и время. Надо корчевать неудобины, проводить мелиорацию, строить химические заводы и самое трудное – надо обучить людей пользоваться минеральными удобрениями. Должна повыситься культура ведения сельского хозяйства, а это впитывается с молоком матери. Нам же еще и «матерей» предстоит воспитать и обучить. На всё нужно время.
Я понимаю, что все это можно ускорить: организовать курсы, лекции. Все это можно сделать, но все равно человек должен ощутить потребность вести хозяйство на научной основе.
Собственно, выбора способа ведения хозяйства у нас не было. Хлеб нам был нужен не завтра, а буквально сегодня. Расширение посевных площадей давало возможность быстрого увеличения сбора зерна, уже осенью можно было получить урожай. Эта проблема стояла перед нами, и ее требовалось конкретно решать[892]. Надо было использовать без особых затрат все земли, пригодные для распашки. Как в старое время говорили: вспахать, посеять, а там, что Бог даст. Одним словом, у нас оставалась единственная возможность – расширение посевных площадей, следовательно, экстенсивный способ ведения хозяйства, какой существовал испокон веку. А возможности у нас были большие… Я считаю, что путь был выбран абсолютно правильно. В результате мы решили проблему хлеба, хотя и встретились с засухой. Но она – часть нашего бытия.
Вот и в этом году я не знаю, как сложится урожай. Пока весна тяжелая, нет осадков в Заволжье и даже в Московской области стоит сушь. Как огородник, я уже страдаю от недостатка осадков. Я шучу, но для страны засуха – не шутка. Я горжусь тем, что, занимая высокий пост в партии и правительстве, мне пришлось проводить эту политику. На то время она была единственно приемлемой. Шутка ли, какие возможности открыла целина. Надо просто знать о состоянии зернового хозяйства в те годы, о нашей недостаче зерна.
Сейчас все видят, что целина окупила себя за считанные годы. Но тогда мы далеко не были убеждены в этом. Проблема ставилась довольно робко, поскольку мы понимали, что надо что-то делать. Однако решение осваивать целинные земли приняли только в последний момент, на пленуме ЦК[893]. Там Молотов вместе со всеми проголосовали «за».
Мы поговорили с руководителями ВЛКСМ, рассказали им о цели освоения целинных земель и посоветовались о методе привлечения туда молодежи. Комсомол, как всегда, горячо отозвался на призыв. Сначала вызвались разведчики, которые поехали наметить участки под пахоту. И провести подготовительные работы. Были мобилизованы руководители, инженеры и агрономы для организации новых совхозов и колхозов. Начали агитировать опытных трактористов, составили списки лиц, изъявивших желание поехать на целину. Думаю, сохранится добрая память о том времени и тех людях, которые отказались от удобств на обжитых местах и поехали в неизвестные края жить по-походному и терпеть все невзгоды, которые приносит неблагоустроенное место. Они пошли туда во имя блага народа, это было действительно самопожертвование. Эти люди ехали на целину по личному убеждению, стремясь сделать все, чтобы обеспечить народ сельскохозяйственными продуктами.
Перед молодыми добровольцами, собравшимися в Кремле, в зале заседаний Верховного Совета, я выступил с коротким призывом и объяснил предстоящие задачи[894]. Сказал, что партия возлагает на них большие надежды. Затем собрание призвало молодежь всей страны откликнуться на новое дело. Протекало оно интересно, ребята выступали с энтузиазмом. До сих пор в моей зрительной и слуховой памяти сохранились некоторые лица и речи. Молодые люди буквально светились, их глаза горели. Я глубоко верил в молодежь, она более подвижна и способна на подвиг. Так оно и оказалось.
Возник вопрос о технике. Откуда взять технику? Ведь не могли же мы сразу увеличить производство тракторов и других сельскохозяйственных машин? Это немыслимо, для этого требовались новые заводы. Надо было искать какие-то другие возможности. И тогда мы решили на два-три года задержать выделение тракторов, комбайнов и другого сельскохозяйственного инвентаря в обжитые районы, а эту технику двинуть в Казахстан. Сейчас, оглядываясь на пройденный путь, я думаю, что это была единственная возможность. В обжитых районах имелись кадры. Поэтому на старом тракторе при обеспечении запасными частями, при квалифицированных трактористах и умелом руководстве машинно-тракторными станциями какой-то год, а может быть, даже два можно поработать. За это время мы постараемся увеличить количество выпускаемых тракторов, чтобы удовлетворять запросы как старых колхозов и совхозов, так и новых на целинных землях. Так мы и сделали. Бросили новую технику в Казахстан, двинули отряды. Военные пошли нам навстречу, поделились палатками. Мы старались создать сносные условия жизни для молодых людей. Дело пошло.
Первые добровольцы прибыли на целину, когда в степях еще лежал снег. Трактора тянули сани с первоочередными припасами и материалами, а люди шли рядом. Потом пришла весна и развернулась великая эпопея освоения новых земель. Вот и пахота. Люди по-прежнему жили в палатках.
Меня очень тянуло взглянуть на те земли, взглянуть на людей не в Кремле, а в тех условиях, в которых они жили. Там были самые примитивные полевые условия, почти такие, как в военное время. Разница лишь в том, что не рвались снаряды и не трещали пулеметы, а шумели трактора. Да еще хорошо пригревало казахстанское солнце. К тому же, являясь инициатором дела, я конкретно не представлял себе степных условий Казахстана в деталях. Хотелось на все посмотреть самому. Президиум ЦК одобрил мою поездку, и я вылетел в Казахстан. Это было мое первое пребывание в нем. Раньше лишь по литературе и по рассказам я знал о жизни восточнее Урала. А тут я сам попал в эти края и получил возможность как бы осязать происходившее. Я прилетел в Казахстан, уж не помню в какой район. Впечатление было просто невероятное. Я радовался, и, как говорится, моя душа пела. Я увидел хорошие земли, правда, влаги не хватало. По опыту работы на Украине я представлял возможности этих черноземов. Но… при условии, если выпадут осадки. Без зимних и весенних осадков эти земли очень жестоки и дают мизерные урожаи. Когда я своими глазами увидел бескрайние степи, то только тогда окончательно осознал, какие таятся здесь возможности расширения пахотных земель, а следовательно, увеличения сбора зерна.
Мне было приятно смотреть в глаза новоселам. Там собрались не только мужественные, но и личностно интересные люди. Казахские просторы огромны, из одного района в другой я перелетал на самолете. Вначале видел сверху чистое поле, потом вдруг белели палатки. Подлетаешь, смотришь, а борозды уже проложены. Неотрывно хотелось смотреть, как движется по степи трактор: казалось, этому полю нет конца и края. У целинников ходила поговорка: на одном конце поля тракторист завтракает, на другом обедает, а вернувшись, ужинает. Хотя переселенцам трудно было привыкать к сравнительно изолированной жизни, но они шли на нее с гордостью и достоинством, сыпали шутками-прибаутками, всегда сопровождающими палаточное существование. Как-то я, приехав в одну бригаду, увидел там единственную девушку, остальные были молодыми задорными парнями. Один из них, балагур, говорит: «Товарищ Хрущев, скучно тут жить, только одна девушка среди нас. Мы все за ней ухаживаем, а она от нас отворачивается. Просим, пришлите сюда девушек». Посмеялись. Но его слова отражали реальность. Когда я вернулся в Москву, я рассказал о своих впечатлениях и посоветовал комсомолу призвать на целину девушек, для них найдутся и работа, и женихи. Это очень хорошо, что на новых землях сложатся семьи, появятся дома и дети, заведется местное оседлое население и затем окажутся старожилами. ВЛКСМ обратился с призывом к девчатам, и немало их уехало на целину.
Правда, для некоторых семей это была трагедия, особенно для матерей. Как отпустить девочек, своих дочерей, из-под своего крылышка в неведомый край? Всякое в жизни может случиться… Что встретится девушке? Сможет ли она обзавестись семьей? Все эти вопросы важные, мы это понимали, но у нас другого выхода не было. Потом оказалось, большинство из девчат хорошо устроились, создали свои семейные очаги.
Вторично я побывал в Казахстане во время уборки. Меня жгуче интересовало, что там вырастили, и какова будущность новых пашен? Целина содержала много питательных веществ. Там сеяли яровую пшеницу. Первые годы получали хорошие урожаи, получали и по 20 центнеров с гектара, хотя все зависело от конкретных обстоятельств: почвы, наличия дождей, работоспособности переселенцев. На первых порах встречалось много неизвестного, пока не наладился какой-то трудовой ритм и научились определять лучшие условия для пшеницы. Местных ее сортов не хватало, а районированных вообще не имелось, их следовало создавать. Семена завозили из других районов, но чужие сорта не всегда приживались. Столкнулись с трудностями и при уборке[895]. Потребовалось дополнительно послать людей. Пришлось обращаться с призывом к комбайнерам Украины и РСФСР, главным образом Ростовской области и краев Северного Кавказа. Свой урожай там убирают довольно рано, и если умело организовать работу, то после окончания тамошней уборки можно успеть погрузить комбайны с людьми на транспорт, чтобы до созревания пшеницы в Казахстане они успели туда прибыть. Так мы и поступили. Туда же занарядили и все вновь произведенные комбайны. Но и этого оказалось недостаточно, пришлось перебрасывать дополнительные комбайны из других обжитых районов страны.
Почти каждый год я приезжал во время уборки на целинные земли. Мне было радостно: едешь по полю и видишь уже не палатки, как прежде, а белые опрятные домики. Рядом росли первые молодые деревца. Люди стали обживать эти земли, создавать для себя уют и начальный комфорт. Казахстанская степь оживляла во мне картины моего детства. Еще малышом родители увезли меня в рудничный поселок Донбасса, мы жили там в казармах. Шахта Успенская, на которой работал мой отец, занимала тогда самое западное место из освоенных в Донбассе земель, где добывался уголь. Выскочишь из квартиры, кругом тянется бескрайняя украинская степь. Не видно ни построек, ни деревьев, если смотреть на юг, а повернешь голову на север – сплошные трубы. В Казахстане же просторы еще шире, степь еще бескрайнее. Даже сейчас, вспоминая то время, я переживаю радостное волнение. Пахотные земли продолжали расширяться, стали осваиваться сибирские, оренбургские, приволжские степи. Вокруг целины поднялся всенародный шум, все искали залежь или целину. Секретари райкомов и обкомов партии объезжали свои регионы, местные жители им подсказывали, где прячутся еще не распаханные угодья.
При освоении новых земель, естественно, далеко не все шло гладко. Туда попадали и такие люди, которые приехали за «длинным рублем». Иные хотели просто переменить обстановку, потому что плохо зарекомендовали себя в старом коллективе. Попадались работники с плохими характерами, неуживчивые. И в Казахстане они не уживались: сбегали оттуда. Ну и что же? Разные люди есть и будут везде и всегда. В основном там собрались замечательные советские граждане, которые хотели хорошо работать. Возникло много различных вопросов с транспортом: о железной дороге, о шоссе. Ничего такого там пока не было. Объезжая целинные поля, я видел много такого, чего не хотел бы видеть. Когда убирали хлеб, то ссыпали зерно прямо на землю, при перевозке происходили большие потери. Токов не было, складов не было, не хватало вовсе простого брезента. Пшеницу на земле прикрывали кое-как, а чаще всего, к сожалению, вовсе не прикрывали. Рабочей силы не хватало, и поэтому потери были колоссальные.
Люди стали бить тревогу, писать письма и в ЦК партии, и в газеты. Они правильно делали. Мне было очень тяжело читать на первых порах письма: люди проявляли государственную заботу о сохранении зерна, а мы сделать еще почти ничего не могли, только слали призывы насчет бережного к нему отношения. Мешков недоставало, пшеницу в кузова автомашин сыпали навалом, не закрывая брезентом. Зерно на всех поворотах и колдобинах разлеталось, дороги были устланы пшеничной лентой. Птицам было блаженство, они жирели на глазах. Но, несмотря на все утраты, целинное производство оказалось выгодным.
Главной проблемой стало строительство жилья. Государство завезло туда лес, целинники строили сами, конечно, примитивно, но все-таки создавали для себя какой-то уют. На рудниках рабочие возводили обычно подсобные помещения около квартир, сарайчики. В таких сараях обитали тогда многие целинники. Потом мы столкнулись и с другими проблемами. О многом подсказывали сами труженики. Во время очередной поездки на целину я беседовал с агрономом местной МТС Савченко, опытным и умным работником, попавшим сюда еще до освоения новых земель. Там чередовались и старые, и новые совхозы и колхозы, которые МТС обслуживала. «Товарищ Хрущев, – сказал он, – наша МТС обеспечивает главным образом колхозы. Хочу спросить: “За что мы отдаем колхозникам зерно, собранное на целинных землях?”» Я удивился: «Как за что? За то, что они трудятся». Он улыбнулся: «Ну, нет, колхозы на целинных землях – сплошная фикция. Государство завезло сюда тракторы и другие машины, МТС пашет, сеет, а если надо, то дает и минеральные удобрения, хотя их тут мало. Потом посевы созревают, мы их убираем и затем ищем колхозников, чтобы развезти им по домам зерно в оплату за трудодни».
То была не схема, а реальная действительность. В колхозах обычно возделывались полевые культуры с вложением большого количества ручного труда, там для работы нужны люди. Чисто зерновое хозяйство на целинных землях почти полностью механизировано, на полях трудятся рабочие машинно-тракторных станций, а не колхозники. А что делали там колхозники? Если говорить о новых землях, то почти ничего. Агроном открыл мне очевидную истину. Мы-то мыслили по схеме, подходя к оценке деятельности колхозников, как в средней полосе России, и схему эту переносили на целину. Я согласился с Савченко, что целинные колхозы следует преобразовать в совхозы. Государство выплачивает рабочим совхозов их долю, а само получает больше зерна. Агроном оказался наделенным государственным умом.
Вернувшись в Москву, я поделился очередными впечатлениями о поездке, и руководство СССР вместе с общесоюзными и местными казахстанскими начальниками пришло к заключению, что в Казахстане нужны именно совхозы. К тому же колхозы создавать труднее, чем совхозы. Последним что нужно? Земля, постройки, техника и люди. Людей нам хватало, теперь на целину охотно ехали. Следовало подобрать только трактористов, комбайнеров и мастеровых по ремонту техники. Трудиться стало проще, потому что к работе приступает не колхозник без квалификации, а специалист. Стоимость совхозной пшеницы тоже была значительно ниже, чем колхозной.
Целинные земли породили много вопросов, на которые мы не знали ответа. Возник вопрос: когда, в какие сроки сеять? Сеять ли ранней весной, как мы привыкли в Европейской части, или же несколько выждать? Старожилы подсказывали нам, когда наступил наиболее благоприятный период для сева. Мы и верили им и боялись ошибиться. Почему так важны сроки? На целине дожди выпадают скупо, в определенный период времени. Надо подгадать под самые благоприятные условия для посева. Попадешь под дождь – будут всходы, ошибешься… Я сейчас точно не могу припомнить все аргументы, которые приводили знатоки местного земледелия. Затем возник новый вопрос: как пахать и как сеять? В Казахстане нередки пыльные бури.
Когда мы уже распахали большое количество гектаров целины, случились страшные пыльные бури. Поднимались в воздух тучи земли, почва выветривалась. Однажды они привели к уничтожению значительной части посевов. Давно известны средства борьбы с эрозией, апробированные на практике, в том числе посадка защитных полос из древесных насаждений: трудное и дорогое, но оправдывающее себя дело. Есть и определенные агроприемы. Людям приходится считаться с природными процессами и приспосабливаться к ним, противопоставляя свою выдумку дикой природе. В аналогичных условиях работают канадцы, которые свою засушливую зону называют районами рискованного земледелия.
Чтобы разобраться с особенностями обработки почвы, мы посылали специальные делегации в Канаду. Наши агрономы, инженеры, конструкторы сельскохозяйственных машин только по литературе были знакомы с сельхозорудиями Канады. Там применялись плоскорезы, которые не переворачивали пахотный слой, а подрезали его и обрабатывали дисковыми боронами. Мы таких методов обработки почвы не знали. До начала подъема целинных земель этой спецификой не интересовались ни специалисты, ни руководящие работники. К тому же они приехали на целину в основном из обжитых районов: с Украины, Белоруссии, Северного Кавказа. Они привыкли к своему порядку ведения сельского хозяйства, к своим климатическим и почвенным условиям и, естественно, переносили свой опыт в Казахстан, только постепенно приспосабливаясь к новым условиям. Такое не сразу дается, необходимо накопить опыт. Тут книжного знания недостаточно. В Казахстане раньше в основном пасли овец, лошадей и верблюдов. А теперь предстояло заниматься земледелием, распахивать земли, выращивать зерно. Этого опыта за плечами у руководства не было ни писаного, ни накопленного.
На целине имелись опытные, образованные местные специалисты, в том числе и селекционеры зерновых. Там я встретился с одним опытным ученым-селекционером, который был когда-то выслан из Ленинграда, Бараевым[896].
Он там прижился, ему понравились казахские степи, он увлекся работой и работал с большой пользой. Я его очень уважал. Его знания плюс опыт, приобретенный в ссылке, оказались очень полезны. Приезжая в Казахстан, я каждый раз встречался с ним, прислушивался к его советам. Тогда уже сняли все запреты, и он мог вернуться в Ленинград или в любой другой город по своему желанию, но он отказался: «Я уже привык, обжил эти места, накопил опыт и приспособился в своей научной работе к этой зоне. Поэтому я отсюда не уеду». Как говорится, «не было бы счастья, да несчастье помогло». Сталин, так сказать, оказал нам «услугу» в освоении целинных земель, выслал невиновного ученого, который привык к местным условиям, а его знания оказались очень полезными при освоении целинных земель.
Но, что бы там ни случалось и несмотря на все трудности, целинный хлеб оставался самым дешевым. Это объясняется еще и тем, что там можно было использовать мощные машины. Былой ДТ-54, необходимость выпуска которого я отстаивал перед Сталиным, давно устарел, сейчас заводы выпускают ДТ-75. Но и этого недостаточно. Нужен набор тракторов различных мощностей, а для целины с ее просторами – самых мощных.
К концу моей деятельности Кировский завод в Ленинграде создал трактор марки К-700. С его внедрением резко возрастет производительность труда, станет выше и оплата за вложенный труд. В зерновом хозяйстве чем мощнее машины, тем они производительнее, а чем они производительнее, тем дешевле продукция. Конечно, хозяйствам с небольшими площадями К-700 невыгоден. А для технических культур вообще нужна другая техника.
Освоение целинных земель – славная страница в истории советского государства. Целинные земли много лет влекли царское правительство. Оно тоже хотело заселить их и использовать. Тем самым преследовалась цель расселения людей из малоземельных районов. А это вопрос не только экономический, но и политический. В 1905 году Хомутовский район и сама Калиновка участвовали в восстании. Были разгромлены имения. Наше село громило имение генерала Шоутиса. Оно примыкало к нашему селу. Другое имение Васильченко располагалось подальше за лесом. Его тоже разгромили. Около 60 человек за это посадили в тюрьму. Так происходило повсеместно.
Вот, правительство и решило разрядить политическую обстановку, предложив крестьянам уехать в необжитые районы, таким образом создать оставшимся большую землеобеспеченность. Уезжая, крестьяне продавали землю, беднота их не могла купить, хотя и нуждалась в земле. Покупали кулаки и середняки.
Мои родственники из соседней с Калиновкой деревни выехали в Сибирь в 1908 году. Она имела двойное название: народное – Сучкино, а по писаному – Клевень. Клевень – большое село. Там жила моя тетя, старшая сестра моей матери. Она тоже выехала со своим обширным семейством в Кокчетавскую область, или, по-старому, губернию.
Я помню, как семья моей тети уезжала в чужие края. В 1908 году отец и мать нанялись в богатое имение Васильченко. Я уже был подростком, мне исполнилось 14 лет, и я там работал на пахоте погонщиком волов. Труд для моего возраста был тяжелым, надо было поднимать ярмо, запрягая волов в плуг. Это входило в обязанность погонщика, а не плугаря. Работали рядом с этим Сучкино.
В тот момент в сельскохозяйственных работах наступил перерыв, и мы занимались чисткой леса: вырубали орешник и другой кустарник. Мне, подростку, досталось стаскивать ветки в кучу. Работа не тяжелая, даже приятная. Вдруг мы заметили, что в Клевене пожар. Все побежали туда, и я тоже. Горело все село, в том числе и домик моей тетки. Потом говорили, что этот пожар устроили сами отъезжающие в Казахстан крестьяне (тогда не знали Казахстана, говорили – в Сибирь). В тот день, когда они должны были выезжать, выгорела половина села. Переселение шло болезненно. Выбирали ходоков, среди них был и муж сестры моей матери. Они заранее ездили и смотрели земли и условия, в которых предстояло жить переселенцам. Им понравилось – земли столько, сколько глаз видит, можешь брать сколько хочешь, сколько осилишь. Поехало много крестьян-переселенцев и из других деревень Курской губернии.
В царское время крестьянину, с его сохой или плугом, приходилось трудно. Не все там приживались, не все смогли освоиться, потому что для этого требовались большие физические силы и средства, а выезжала главным образом беднота.
Хотя царь поощрял переселение, но из этого получилось очень мало толку. Нужной помощи царским правительством оказано не было. Некоторые, переехав, обзаводились хозяйством, выбивались в кулаки, другие разорялись и превращались в батраков. Многие возвращались, но не в свои деревни, потому что землю продали, дома продали, хозяйство ликвидировали. Обратно вернуться в свою деревню никаких возможностей не было. Крестьяне становились батраками или шли на заводы, бросали крестьянствовать.
В советское время положение совершенно изменилось. Изменились и технические возможности, позволявшие ускоренно осваивать целинные земли. Государство выделило десятки тысяч машин, помогло добровольцам осесть на новом месте и стало снабжать их необходимым. Поэтому и результаты оказались другими. Но аппетит приходит во время еды. В ходе освоения целины у партийных и советских руководителей разгорелся аппетит. К 1960 году заново освоенных земель набралось свыше 60 миллионов гектаров. Повысился общесоюзный сбор зерна. Но это потребовало больших капиталовложений на жилищное строительство, на строительство машинно-тракторных станций, на создание совхозов. Деньги окупались с лихвой даже с учетом того, что там урожайные, малоурожайные и неурожайные годы чередуются. Однако даже в неурожайные годы целинный хлеб был не дороже того, который выращивался в обжитых районах. В целом проведенное в жизнь грандиозное мероприятие оказалось экономически выгодным.
Мы понимали, что сразу сделать всего нельзя. И люди понимали, что едут не к теще на блины, а им придется трудиться и трудиться, пока благоустроятся и создадут человеческие условия. Такое ускоренное освоение земель, возведение поселков буквально кружило голову, приятно смотреть, но не так просто и легко это давалось. Главное – не было дорог. Откуда было взяться дорогам, если там не было людей. Кочевое животноводство не требовало дорог, наоборот, дороги только лишь отнимали пастбища.
Зерновым хозяйством занимается оседлое население. Для общения между людьми, а главное, для хозяйственных нужд требуется устройство дорог. Это важный момент. Мы начали с грунтовых дорог. Потом развернули строительство железных и шоссейных дорог, элеваторов для приемки хлеба, его хранения и переработки, технологические операции старались механизировать.
Все больше и больше осваивалось земель, наравне с получением больших возможностей сбора зерна увеличивались и затраты на освоение новых земель. Руководство обжитых районов республик, областей и краев начали проявлять не то что недовольство освоением земель, жаловались на ущемление их запросов, в первую очередь в получении техники. Большинство поддерживало меня, тем более что в результате освоения целины мы посчитали возможным уменьшить поставки из других регионов. Мы тогда подходили к урожаю старой меркой. Когда стали получать далеко за два с половиной миллиарда пудов товарного хлеба, то есть того зерна, что мы засыпали в элеваторы, нам показалось, что это очень много. При Сталине, я уже говорил, засыпали миллиард 800 млн. Теперь мы дошли до трех миллиардов и думали, что можем удовлетворить все свои запросы. Мы исходили не из реальности, из тех условий, в которых жили раньше. Жизнь показала, что это неверно.
Нам казалось, что теперь можно уменьшить заготовки в старых обжитых районах. Сократились поставки хлеба из многих республик. Даже Украине, которая занимала в то время очень большой удельный вес в создании запасов зерна, мы несколько уменьшили планы заготовок. Белоруссию почти совсем освободили от поставок зерна.
В скором времени мы почувствовали, что поспешили. Хлеба не стало хватать. Почему? Потому что с развитием общества, с развитием промышленности, с развитием культуры возрастают и потребности у народа. Это надо учитывать. Народ начал роптать. После смерти Сталина у людей сняли замки с языков, они получили возможность, не оглядываясь, что их посадят, высказывать критические замечания. Я бы сказал: впервые появилась возможность более свободно говорить о своих потребностях. Я говорю – более свободно, потому что настоящим голосом еще не заговорили. Еще над всеми висело сталинское прошлое, угроза: скажешь – посадят, вопрос задашь – посадят, а не посадят, так подвергнут каким-то ущемлениям или унижениям по службе. Такие-то ущемления случались. Другой раз и в тюрьму сажали. К сожалению, это было. А наверху создавалось впечатление, что тишь и гладь – божья благодать, народ живет и благоденствует.
Одним словом, мы стали снова ощущать недостаток в зерне. Появились дополнительные требования со стороны социалистических стран. В первую очередь со стороны Польской Народной республики, а ГДР и Чехословацкую республику пришлось полностью взять на себя в удовлетворении их потребностей в зерне. Мы продолжали оказывать значительную помощь Венгерской республике и Болгарии. Все эти заботы мы взвалили на свои плечи, хотя чувствовали, что нам это не под силу, но не могли отказать. Это объяснялось политическими соображениями, желанием укрепить дружеские отношения. Кроме того, всякий раз, когда нас вынуждали решать этот вопрос, мы надеялись, что в следующем году освоим новые земли, получим больший урожай и, наконец, сможем удовлетворить свои потребности сполна.
Потребности в хлебе, если говорить о хлебе, как о пище людей, мы удовлетворяли.
Но хлеб потребляется не только на столе: это и фуражное зерно. Это мясо. Это яйца. Фуражного зерна нам очень не хватало.
Помощь друзьям истощала наши резервы. Без резервов продукции сельского хозяйства, а особенно зерна жить нельзя. Я считал, надо иметь годовой резерв, а может быть, даже и больше. Сельское хозяйство и раньше, и сейчас, и в будущем будет зависеть от природных колебаний. Конечно, урожай зависит и от техники, и от культуры обработки почвы, и от умения создавать более продуктивные сорта, и от многого другого. Но все-таки дождик есть дождик. Поэтому крестьянин всегда оглядывался на попа и шел к нему с поклоном, с просьбой вынести икону и отслужить молебен.
Мы понимали, что нам молебен не поможет, но также зависели от погоды, от того, благоприятно или нет сложатся климатические условия того или другого года, того или другого района. У нас огромная страна, где-то обязательно зальет, где-то засушит. Мы так и не смогли создать хороших резервов: для этого требовалось отказать соцстранам в помощи.
Я хочу, чтобы меня поняли. Иной раз неправильно понимает нашу помощь. Вроде мы подаем нищему. Нет, мы поставляли им хлеб, а оплата шла не валютой, не золотом, а учитывалась в общем товарообороте. Они нам продавали в оплату за полученное от нас зерно те товары, которые не могли сбыть на западных рынках. От этого мы терпели какой-то ущерб, хотя товары поставляли нам хорошие, доброкачественные. В этих товарах мы нуждались, но могли бы обойтись и без них, мы больше нуждались в создании зерновых запасов. А самое главное: у нас самих росли потребности, рос фонд заработной платы, увеличивался спрос.
Почему у нас стали расти потребности? Мы изыскали возможность для увеличения пенсий. Нельзя было дальше терпеть, когда пенсионеров, вдов и прочих людей, которые лишились трудоспособности или кормильцев, погибших на войне, держали на мизерном пайке, мизерной пенсии. А таких было много. Помню, когда я после повышения пенсий приезжал в Ростов и проходил по улице, то старые, пожилые люди пенсионного возраста буквально выкрикивали слова благодарности. У нас любят организовывать приятные начальству выкрики, этим занимаются «подписочные крикуны». Тут же люди искренне говорили: «Товарищ Хрущев, спасибо за пенсии, спасибо за пенсии!» Врачи и учителя, которым мы прибавили заработную плату, тоже благодарили.
Раз люди стали больше получать, они больше и расходовали, главным образом на самое необходимое – на питание. Увеличилось потребление хлеба, хлебобулочных изделий, как выражаются на бюрократическом языке, и других необходимых продуктов: жиров, говядины, масла. Я уж не говорю об овощах.
Однажды у нас возникли даже трудности такого порядка: увеличилась заготовка мяса, но не было холодильников, негде было его хранить.
В ответ я грустно шутил, однажды даже публично.
– У нас есть огромные нереализованные возможности по хранению мяса, – говорил я, – это человеческие желудки. Так что опасность затоваривания нам не угрожает, достаточно увеличить заработную плату, как сейчас же увеличиваются желудки.
Потребление мяса у нас держалось на очень низком уровне, и я считаю, что и сегодня оно почти на нуле. Даже среди социалистических стран мы занимали едва ли не последнее место, ниже нас потребление мяса было лишь в Болгарии и Румынии. Все другие социалистические страны потребляли на душу населения мяса больше, чем мы. Я думаю, что положение и сейчас такое же, хотя в печати нет информации. Мы ее никогда не давали, это держалось под спудом. Открытая информация мешала хвастовству о наших достижениях.
Конечно, мы добились невероятных успехов после Октябрьской революции. Это каждому глупцу очевидно. Даже враг не может этого отрицать. Но нам самим надо трезво смотреть на вещи. У нас имеются огромные недостатки в целом ряде производств, отсутствуют самые необходимые предметы потребления и продукты питания. Мы отставали. И сейчас имеем отставание от Запада. Пусть в меньшей степени, но оно не ликвидировано. Отставание объяснялось низкими урожаями, и сейчас, в сравнении с Западом, наши урожаи низки.
Самое главное, у нас не было средств. После смерти Сталина мы все еще боялись нападения капиталистических стран. Америка вела наглую политику, все время демонстрировала свое превосходство, обложила социалистические страны военными базами и даже позволяла себе полеты самолетов над территориями социалистических стран. Мы вынуждены были выделять большие средства на оборону, с тем чтобы избежать повторения мировой войны. Требовались огромные средства для вложения в науку и непосредственно в производство средств обороны. Это прежде всего ракеты, самолеты, атомные заряды, подводный флот и прочие средства ведения войны. Они обходились нам довольно-таки накладно, истощали наш бюджет. Все это снижало наши возможности.
Я возвращаюсь к главной теме – освоение целинных земель. Считаю, что их освоение послужило для нас спасением, было хозяйственной необходимостью. В то время это оказался единственный быстрый путь увеличения сбора зерна в Советском Союзе. Но не все годы приносили радость, осваивая эти земли, мы знали, что урожайные годы здесь чередуются с неурожайными. Приходилось идти на риск. Самый низкий урожай на целине получили в 1963 году. Тогда очень плохой урожай выдался не только на целине, но и по всему Союзу.
Наступило трудное время: ведь у нас не было резервов. Мы даже были вынуждены закупить зерно за границей: в Канаде, в Австралии и в США. Соединенные Штаты хотели нас прижать, но капиталистическая алчность не знает преград, и они все-таки продали нам хлеб. Им нужен был покупатель, а мы были вынуждены обратиться к Америке. Переговоров на правительственном уровне не велось, все решалось на коммерческой основе. Но и в неурожайном 63-м году мы все-таки получили на целине хлеб по себестоимости, окупавшей затраты на его обработку. А если бы мы не распахивали земли и не получили прибавку посевных зерновых площадей, в каком положении мы оказались бы тогда? Произошла бы просто катастрофа! Целина в тот год нас очень выручила. Кажется, около 400 миллионов пудов мы заготовили на целинных землях.
Я любил выезжать на целину во время уборки урожая. Едешь на автомашине и, насколько хватает глаз, видишь бесконечные поля пшеницы. Когда она выбросит колос, засеянные просторы схожи с морской водой, особенно когда гуляют ветровые волны и возникает рябь. То там, то тут островками торчат машины с людьми. 1964 год оказался из всех лет освоения целинных земель самым благоприятным и самым урожайным. После «голодного» года я просто рвался на целину. Беру «голодный» в кавычки, никакого голода у нас не было, потому что мы собрали достаточное количество зерна, чтобы прокормиться, а чего недоставало, купили за границей. У нас даже осталось зерно на следующий год. Я говорю «голодный», потому что мы не получили того, на что рассчитывали, и это, конечно, заставило нас экономить, расходовать хлеб так, чтобы меньше затратить валюты на покупку зерна.
В 1964 году предварительная информация об урожае была очень благоприятной. С нетерпением ждал начала уборки. Я сказал в Президиуме ЦК, что хочу поехать на целину, посмотреть, как идут дела. Никто не только не возражал, а, по-моему, с одобрением встретили мое пожелание. И я полетел в Казахстан.
Приземлившись, я сразу поехал по полям на машине. Не знаю большего удовольствия, чем объезд сельскохозяйственных угодий. Я никогда не получал столько эмоций, как в тот, мой прощальный год. Последний в моей многолетней деятельности в качестве партийного работника и государственного деятеля. Пшеница стояла стеной, густой щетиной. Замечательный урожай! Я говорю замечательный, многообещающий, учитывая специфические условия Казахстана.
Я ехал в открытой машине и глядел по верху стоящей пшеницы. Когда ветерок дунет, волны переливаются, колышутся стебли. Это действительно волнуется пшеничное море. Мне рассказывали, что если на пшенице при таком ветерке разостлать простыню, то она поплывет по верхушкам колосьев, как по волнам. И сейчас, когда я возвращаюсь к прошлому, меня радуют и волнуют приятные воспоминания того времени. Затем я пересел в поезд, с тем чтобы передвигаться на короткие дистанции по железной дороге. Мне хотелось осмотреть разные районы, самому убедиться, побеседовать с людьми, с работниками совхозов. Колхозы в это время там стали очень редким явлением, а созданные в начале освоения земель мы преобразовали в совхозы.
Повсюду хлеб, хлеб, хлеб. Куда ни приедешь, работают комбайны, люди в поту, с приятной усталостью, с улыбкой. Люди сознавали, что они работают для своего государства, но главным образом предвкушали хороший заработок.
Там я пережил вершину личного счастья. Я проехал большие расстояния на автомобиле, передвигался поездом, опять пересаживался на машину и все ездил, и ездил по полям. Видел прекрасный урожай, самый высокий за все годы освоения при мне целинных земель.
К тому времени в степи выросли поселки. Рядами стояли не дома, а домики вдоль улиц. В палисадниках – цветы, посадочки фруктовых деревьев попадались редко. Там было много украинцев. А украинцы, куда бы их ни забросила судьба, обязательно посадят яблоню, грушу, а перед окном – мальвы. Без этого они не могут. Уже появились детишки. Одним словом, земля обживалась. Распахивались степи, складывались семьи, уже появилось потомство, люди начали как бы врастать в эту землю. Мне было очень приятно. Я много ездил, много беседовал с людьми. Потом в Целинограде[897] состоялось большое собрание, куда съехались представители всех областей.
В каком-то районе мне сказали, что со мною хочет встретиться господин Томпсон[898], известный английский издатель, владелец 120 газет. Я охотно с ним встретился. Для меня эта встреча была приятна и выгодна. Такой «объективный и беспристрастный» издатель буржуазных газет, как Томпсон, увидел наши успехи на целине своими глазами. За границей много говорили о целинных землях и не всегда говорили правду, много врали. К сожалению, в этом сущность классовых отношений, буржуазная печать на все, что делалось и делается в Советском Союзе, смотрит через темные очки.
Я пригласил Томпсона, и мы вместе на поезде объехали несколько районов. Он присутствовал на совещаниях: двери не закрыты, пожалуйста, можешь слушать. То, что он говорил, мне было приятно слышать, он и не мог сказать другого. То, что он увидел, было очевидным для каждого человека. Я не знаю, что он написал, потому что это произошло в последний год моей деятельности, и это была моя прощальная поездка. В скором времени я стал пенсионером.
Естественно, я следил за заготовками. Я объехал районы, расспрашивал специалистов, агрономов, директоров совхозов и партийных работников.
Мы тогда произвели рекордные заготовки зерна для страны. И в каждом совхозе я интересовался урожайностью. Мелькали цифры: от 12 до 16 центнеров с гектара. Для районов рискованного земледелия на всем их протяжении – отличный показатель[899]. Подсчитано, что при высоком уровне механизации обработки полей пять центнеров с гектара обеспечивали прибыльность. Новые земли оказались для нас просто кладом.
Был образован в Казахстане Целинный край с центром в Целинограде. Мы ему выделили все, что могли, для наилучшего обеспечения материальными средствами и капиталовложениями. На первых порах, когда нельзя было распылять средства, иначе не получалось. Союзное правительство непосредственно финансировало освоение целины. Если бы финансирование шло через республику, то ущемлялись бы интересы Целинного края в пользу других областей. Мы же старались оградить целину не только от республиканского, но и от союзного Госплана, чтобы выделяемые средства не отвлекались на другие нужды. В госпланах всегда возникает соблазн удовлетворить нужду за счет соседа. Мы преграждали этот путь растаскивания средств, целевым назначением выделяя их для целины.
А как шло дело в прочих местах? В Оренбуржье, Сибири, Поволжье тоже реализовывались планы расширения посевов. Правда, не все новые земли оказались под них пригодными. Кое-где распахали участки с неглубоким полезным слоем, которые вообще не следовало включать в оборот, так что налицо – и промахи. Приходилось такие участки исключать из реестра пахотных земель, ища взамен более богатые. Пришлось нам также изыскивать новые способы обработки земель.
Наши ученые, агрономы и техники создавали новые конструкции почвообрабатывающих орудий, приспособленных к условиям целинных земель. Требовались особые комбайны, более сложные, широкозахватные агрегаты. Потом поняли, что уборку следует производить раздельным способом[900], а не так, как делали на первых порах, когда проводили комбайнирование созревших полей и гибло много хлеба.
С древних времен крестьянин приспособился к ведению зернового хозяйства: он жал серпом или косил пшеницу, вязал колосья, копнил, убранный хлеб проветривал, потом складывал его в скирды. Из скирд молотили даже зимой, получая сухое зерно. Часто пользовались овинами, в которых сушили еще не обмолоченные снопы. Мы применили этот опыт на целине. Когда там начали косить, а уж затем подбирать скошенные ряды и обмолачивать их комбайном, резко изменилось качество зерна. Оно стало сухим, облегчилась борьба с долгоносиком, проклятым бичом зернового хозяйства. Зерно обмолачивалось после просушки, когда оно некоторое время полежало скошенным в рядах, и долгоносик исчезал сам по себе. К конструкторам почвообрабатывающих и зерноуборочных машин предъявлялись более серьезные требования. Перед агрономами и селекционерами остро встала проблема новых сортов пшеницы. Селекционеры блестяще с ней справились, создав сорта, приспособленные к местным условиям и дававшие лучшие урожаи, по сравнению с семенами, завозившимися из других районов.
Существенный недостаток земледелия, и не только на целине, а и во всей Сибири – трудности с яровыми посевами. Если бы там можно было сеять осенью озимые, то появились бы иные условия уборки. К сожалению, таких сортов полевых культур, которые выдерживали бы морозы и не вымерзали, у нас не имелось. Озимые созревают раньше яровых, поэтому при неодновременной уборке нагрузка на технику распределяется равномернее. Так что же делать? Лишь будущее покажет. Яровые пшеницы в наших условиях везде по урожайности уступали озимым. К 1964 году на целине мы приобрели опыт выращивания разных культур. Казахи с давних времен умели сеять просо и получали высокие урожаи. На целине просо тоже производили при мне, но на небольших площадях. Там научились сеять горох, гречиху, сахарную свеклу и получали неплохие урожаи. Я уж не говорю о ячмене и овсе. Вообще же на целине предпочитали сеять пшеницу и горох как самые ценные в тех условиях культуры, к тому же горох имеет короткий период созревания и, как все бобовые, удобряет почву: в своей корневой системе – клубеньках, накапливая азотистые вещества. Научились закладывать на целине сады и лесозащитные полосы, набрались опыта посева льна-кудряша, который идет не на волокно: из его семян получают масло. Провели опыты посева кукурузы на силос, что открывало возможность широкого развития молочного и мясного животноводства. Наступало время вести земледелие на целине широким фронтом, не ограничиваясь монокультурой и повышая доходность сельского хозяйства. Перспектива представлялась мне хорошей, она подтверждала надежды, которые мы питали, приступая к освоению целины. Ее районы обещали стать со временем обжитыми и экономически выгодными.
После того, как в Казахстане были освоены большие земельные площади, он приобрел для СССР новое значение. До освоения целины Белоруссия по количеству населения занимала третье место, теперь Казахстан оттеснил ее. Теперь он занял второе место в стране и по производству товарного зерна, РСФСР оставалась на первом месте, но она ведь не в счет, потому что вообще: большому кораблю – большое плавание.
Некогда на Украине мы заготавливали около 600 миллионов пудов зерна. Казахстан стал заготавливать до 700 миллионов пудов и подходил к миллиарду. Это было нашей очередной мечтой. Не знаю, что показал учет за 1964 год, его проводили уже без меня, я находился на пенсии. Знаю только, что к октябрю того года заготовили около 900 миллионов пудов и приближались к желанному миллиарду. Это сказочная цифра, особенно для людей, которые знают, какие трудности возникают при заготовках хлеба. Тот хлеб был самым дешевым. Казахстан как поставщик хлеба оттеснил Украину на третье место. Я тогда прикинул: у нас есть возможность заготовить по стране около пяти миллиардов пудов хлеба.
И снова на ум приходит мой последний приезд на целинные земли во время уборки 1964 года. Мой прощальный приезд. Как я радовался успеху, радовался труду, вложенному нашими людьми! Невольно вспоминалось замечательное стихотворение Некрасова, в котором он выразил свои мысли о человеческом труде:
Чудо я, Саша, видал:
Горсточку русских сослали
В страшную глушь за раскол,
Землю да волю им дали;
Год незаметно прошел –
Едут туда комиссары,
Глядь – уж деревня стоит,
Риги, сараи, амбары!
В кузнице молот стучит,
Мельницу выстроят скоро…
Так постепенно в полвека
(я подчеркиваю, в полвека. – Н.С.Х.)
Вырос огромный посад –
Воля и труд человека
Дивные дивы творят!..
Некрасов радовался успеху русских людей, сосланных в Сибирь, которые трудились там уже полвека. Чтобы он сказал, наблюдая штурм целинных земель в Казахстане и в других местах Советского Союза? За какие-нибудь три, четыре, пять лет выросли невиданные «посады», освоены огромные площади. И не только в «кузнице молот стучал» – трещали машины, трактора, комбайны, были построены целые поселки, школы, больницы. Такое могли осуществить только советские люди, сознательно пошедшие на этот штурм. Потом им на помощь поехали студенты для летнего строительства поселков и уборки урожая. И сейчас они каждый год ездят туда. Так что освоение целинных и залежных земель продолжается. Длится то доброе дело, за которое мы взялись в начале 50-х годов.
От целины будет получена еще большая отдача. До освоения эти земли не распахивались, но тоже служили человеку. Там пасли огромные отары овец, другого скота, и это приносило определенную пользу. Когда человек начинает активно работать: пахать, сеять, наступает более интенсивная форма эксплуатации земель. Во много раз вырастают богатства, получаемые от этой земли.
Я считаю, нынешний период – только начало. С ростом культуры земледелия, с ростом культуры людей, прибывших туда и осевших там, целинные земли в будущем скажут свое главное слово. Я не раз проводил совещания в Целинограде, посвященные итогам за прошедший год или по подготовке к весенним полевым работам. Слушал выступления казахов, русских, украинцев, представителей многих народов, участвовавших в освоении целины. Встречался также с казахами-табунщиками и вспоминаю приятные минуты общения с ними. Радовали мой глаз и растущие целинные поселения.
На первых порах строились самые примитивные дома, глинобитные, саманные. Потом пошли домики сборно-щитовой конструкции, так называемые финские. В 1964 году я заезжал в поселки, которые выглядели куда более нарядно и приветливо. Спланированы они были неплохо, в палисадниках росли деревца, создавалось хорошее впечатление и вызывалось чувство уюта.
Я даже видел плодоносящие сады. Так что целинная земля начала все громче и громче заявлять о себе.
Целина стала другой. Другая, более совершенная техника, другие кадры, другие условия жизни, и я радуюсь этому. Выросла культура людей и культура обслуживания, появились больницы и детские учреждения. Построили колхозные и совхозные клубы. А тогда мы экономили, даже не экономили, а просто зажимали средства. Некоторые могут сказать, что Хрущев недооценивал быт. Нет. Я думал об этом, но прежде требовалось накормить людей, а потом уже изыскивать средства на строительство учреждений, необходимых для культурной жизни человека. Клубы, народные дома и другие учреждения необходимы. Там человек проводит свободное время с пользой для советского социалистического общества.
К сожалению, оставалось, да и сейчас еще много есть домов, которые выглядели, как старые деревенские крестьянские избы, но, конечно, более комфортные, по сравнению с той избой с земляным полом, в которой я родился и провел детство в Курской губернии. У нас в избе был и загон для скота, и курная печь. Когда горел огонь и варилась пища, в доме нельзя было находиться, дым выходил через дверь. В нынешних поселках создаются иные условия, хотя им еще далеко до того, чем пользуются люди в городе.
Если сравнить строительство на целине и в Голодной степи Узбекистана, то это опять день и ночь[901]. В Голодной степи мы строили производственные и бытовые сооружения на более высоком промышленном уровне, с применением техники и использованием французского опыта полива земель по железобетонным лоткам. Во время моего пребывания во Франции де Голль посоветовал в одном из районов посмотреть новое сельскохозяйственное приспособление. Мы прилетели в этот район. Нам показали насосную станцию и оригинальный способ полива, правда, на сравнительно небольшой площади. Вода шла по железобетонным лоткам. У нас в Средней Азии для полива хлопковых полей применяются арыки и большие распределительные каналы. Французское приспособление мне очень понравилось, просто, но мудро. На нивелировку почвы требуется меньше затрат, меньше засоряется земля, лучше сохраняется вода, идущая непосредственно на полив растений. Одним словом, колоссальные выгоды. Нивелировка у них осуществляется через высоту опор, тогда как, прокладывая канал на почве, ее делать трудно. Требуется собрать землю, поднять ее на определенную высоту, чтобы воду пускать самотеком. Не знаю, кому принадлежала идея лотков, но я воздаю должное де Голлю – система оказалась очень эффективной. Вернувшись домой, я предложил и нам перейти на лотковую систему. Думаю, что она и сейчас работает.
Руководители Узбекистана сначала тоже пошли по старому пути. Как и на целинных землях, стали создавать колхозы, переселяя узбеков с гор. Потом и они перешли на совхозы. К тому же жители гор не имели опыта выращивания хлопка, что усугубляло положение. Я несколько раз побывал в Голодной степи. Посещение ее всегда сопровождалось чувством радости от прекрасной земли, показывающей чудеса. Там добились высоких урожаев хлопка, насадили сады и стали выращивать персики, яблоки и другие фрукты.
Я предложил строить поселки городского типа из домов в три-четыре этажа со всеми удобствами: водопроводом, канализацией, газом, радио, телефоном, благоустроенными дорогами и тротуарами. Там стали возводить пекарни, рестораны, детские сады и ясли, сразу закладывая бытовые учреждения, необходимые для обслуживания человека. Люди, приходя в совхоз, обретали коммунальные удобства, нужные современному человеку: школу, больницу, клуб, кино и прочее. На целинных землях сделать это нам не удавалось, но не потому, что мы этого не понимали, а оттого, что нас лимитировали скромные материальные ресурсы. В Голодной степи уже имелось больше возможностей выделять средства на строительство. Кроме того, отдача от вложенных капиталов там оказалась невероятной. Статистики докладывали, что при урожае в 30 центнеров хлопка с гектара капиталовложения, затраченные на совхоз, окупаются сбором двух, от силы трех урожаев. Конечно, я говорю не о стоимости хлопка-сырца, за который платили совхозам, а о всей выгоде, которую получало государство при реализации готовой продукции. Сильное впечатление производили на меня поездки и в Туркмению, и в Таджикистан, и в Киргизию, где организовывались подобные хозяйства.
Я еще хотел бы сказать пару слов о хлопке. Одно время мы считали, что химическое волокно заменит хлопок, но потом все-таки вынуждены были признать свою ошибку. Химия не может заменить хлопок. Качество синтетического волокна не может конкурировать с ним. Правда, мне еще тогда докладывали, что японские ученые создали искусственное волокно, которое по своим качествам не отличается от хлопка. Ткани из этого волокна я не видел. Видимо, когда-то ученые создадут такую ткань, потому что химия имеет неограниченные возможности. Наши ученые буквально, как чародеи, создают для человека нужные материалы нужного качества. Я раньше никогда хлопком не только не занимался, но и не видел, как он растет. В первый раз, когда я приехал в Узбекистан, республикой руководил Юсупов[902]. Сам из рабочих, умнейший человек, но с характером и не свободный от ошибочных взглядов. У него имелась своя точка зрения на возделывание хлопка.
У Юсупова в характере осталось очень много от прошлого, он как мусульманин смотрел на женщину, как на рабыню, хлопкоуборочные машины не признавал. Там господствовал кетмень. Конечно, высев был механизирован, но обработка велась кетменем, сбор – в фартук или в мешок, который висел на шее у женщины. Это был исключительно женский труд. Труд тяжелый. Кетмень очень тяжел. Мне потом говорили, что работа кетменем отражается на здоровье женщин, влияет на деторождение. Возник вопрос о полной механизации возделывания хлопка. Высевать его решили квадратно-гнездовым способом, чтобы облегчить обработку и уборку. Хлопок начали сеять квадратом, кажется, 45 × 45. С обработкой поначалу возникли трудности. Тем не менее получили высокий урожай. Мы пропагандировали этот способ, но жизнь показала, что можно и без квадрата механизировать обработку хлопка. Одним словом, мы тогда поставили себе цель: вырвать из женских рук кетмень и выбросить его, добиться, чтобы всю работу делала машина. И добились. Потом резко поставили вопрос о хлопкоуборочных машинах. Наши конструкторы сначала создали двухрядные, а потом четырехрядные хлопкоуборочные комбайны. Я несколько раз выезжал в Узбекистан, знакомился с научными учреждениями, с конструкторами, побывал на полях при опробовании машин. Девушки Узбекистана сели за руль трактора и хлопкоуборочного комбайна. Это была борьба не только за хлопок, но и за культуру труда, за облегчение труда женщины на хлопковых полях.
Продолжение следует.
Предыдущая глава 30 здесь
Оценил 1 человек
3 кармы