Сколько бы ты хотел жить?

В романе Ф.М. Достоевского «Идиот» есть просто потрясающие размышления. Федор Михайлович вложил их в уста главного героя, хотя на самом деле это были лично его, Достоевского, жизненные переживания. Вспомним ту трагическую минуту, когда он стоял у эшафота. До этого вспомним, что по молодости Федор Михайлович увлекся революционными идеями. А поскольку в Европе как раз прокатилась волна революций 1848 года (в каком-то смысле «оранжевых», а где-то и кровавых), то в России принимались самые жесткие меры противодействия.

Итак, арестантов приводят на Семеновский плац, на котором возвышается эшафот из дерева, обтянутый черным сукном. Над головами заключенных ломают шпаги в знак лишения всех гражданских и сословных прав. На эшафоте – три столба. Зачитывается приговор: «Смертная казнь через расстреляние».

Что же? Остается жить несколько минут? Поставим себя на место Достоевского: что бы мы испытывали в этот момент? Ему 28 лет, он полон сил и жизненной энергии, и столько книг еще хотелось написать! Сам Федор Михайлович переживания свои запечатлел так. Пять минут до смерти казались огромным богатством, бесконечным сроком. Ярко представилось: как же это так, теперь он есть и живет, а через несколько минут с ним будет уже нечто… Но самой ужасной была беспрерывная мысль: «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, – какая бесконечность! И всё это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!»

Достоевский шел во второй тройке приговоренных. Первую тройку привязали к столбам. Вышли солдаты с ружьями. Прозвучала команда: «На прицел». Солдаты подняли оружие, прицелились…

И…

…прошло с полминуты…

Каждый из нас на месте приговоренных мог бы просто сойти с ума (один из привязанных к столбу, кстати, помешался рассудком). Неожиданно раздался звук копыт. Галопом на Семеновский плац въехал гонец с пакетом. Прямо на эшафоте зачитали новый приговор: казнь заменить каторгой. Так началось то самое горнило страданий, которое переплавило Федора Михайловича в истинного Христова служителя.

Но в романе «Идиот» на вопрос, удалось ли воспользоваться этим богатством чудесно дарованного времени, он отвечает так. Острота переживаний постепенно спала с души, ушел страх смерти, и ценность жизни уже не ощущалась так ярко. Потекли обычные дни, и много-много минут опять зря пропало.

Обычно мы воспринимаем свою жизнь как клубок ниток, который можно бесконечно разматывать. Обрыв нити переживается как трагедия. «Неужели всё?» – растерянно задаем мы вопрос… И вот что удивительно: прожил ли ты 20 лет, 40, 60 или даже 80, всё это воспринимается словно краткий миг, который пролетел, как будто его и не было. Жизнь проходит стремительно быстро, словно яркий, но краткий цвет майских садов, словно сон, так что в конце всегда кажется, будто ты и вовсе не жил.

Оказывается, время в нашем личном восприятии – величина неуловимая, исчезающая, словно вода в ладонях. Года летят так, что мы не успеваем ими насытить себя. Только что ты пошел в школу, а вот уже надо готовиться к выпускному экзамену. Вот недавно ты учился в институте, а уже обзавелся семьей, растишь детей и готовишь их самих к школе. Раньше переживал о себе, а теперь всё больше о детях, пока не появятся внуки. Стрела времени мчится вперед, так что мы и не успеваем заметить ее полета.

В Книге Бытия мы читаем, что первым праотцам отведена была жизнь непомерно больше, чем нам, – сроком более 900 лет. Затем Творец сократил жизнь людей до 120 лет. Потом мерой жизни стали 70 лет, аще же в силах, 80 лет (Пс. 89: 10). И никакая медицина, никакой научно-технический прогресс, а равно и методики здорового образа жизни так и не смогли существенно повысить меру нашей жизни.

Но давайте представим, что нам отведено в десять раз больше, чем на данный момент. Богу нетрудно дать нам срок земной жизни такой продолжительности. Пусть это будет 200, 400, 600 лет, можно даже до 1000, чтобы догнать библейских праотцев.

Но, во-первых, чем мы наполним эти 1000 лет?

Увы, человек легко соблазняется всем, чего слишком много: деньгами, недвижимостью, успехами, несокрушимым здоровьем и, к сожалению, обилием лет… Соблазн слишком велик. «Поживу-ка я в свое удовольствие лет 900, а покаюсь в последнее столетие», – такой будет мысль преобладающего большинства человечества. Но за эти 900 лет греха душа настолько укоренится в пороке, что покаяние к концу жизни будет возможно лишь теоретически. И вот объяснение, почему первым людям, описанным в Книге Бытия, которые жили почти 1000 лет, Господь сократил жизнь. Они превратились в монстров греха, которых исправить мог разве что всемирный потоп.

Веками жить злобными помыслами, раздражением на окружающих людей, многовековой погоней за комфортом земным, блудными посягательствами, чтобы под конец тысячелетней жизни стать неисправимыми чадами ада? Можно ли представить более худший, отвратительный вариант нашей жизни?

Видимо, каждому из нас нужен свой эшафот, своя неизвестность участи, свои скорби, свой отсчет последних минут, во время которых посмотреть на себя со стороны и понять: сколько же времени я зря загубил, сколько минут даром потратил! Господи, прости меня, грешного.

Во-вторых, никакой срок земной жизни не воспринимается нами как достаточный.

Всё, что дается на время, а потом отнимается, оставляет в душе разочарование и тоску. Представим, что любимую жену или мужа дали только на время, на время дали детей, а потом отняли, на время дали здоровье… Так и земная жизнь, данная на сколько-то лет, а потом отнятая, оставляет в душе лишь чувство досады и огорчения.

Вот человек, которому 40. Он говорит, что года пролетели незаметно для него самого. Но и дважды по 40 производит тот же самый эффект. Если 80-летний старик говорит: «Года пролетели, как будто и вовсе не жил», то и следующие 80, да и 800, пролетят точно так же стремительно.

Человек создан для вечности и насытиться никаким отрезком времени, даже 1000-летним, не может

Сколько ни отведи человеку лет или даже веков, всё это умчится в прошлое, словно единый миг. Это означает только одно: человек создан не на десятки, сотни или даже тысячи лет, он создан для вечности и насытиться никаким отрезком времени не может. Жажда нашей души – бессмертная жизнь. Потребность души – только вечность, и не меньше того.

Вот еще интересное наблюдение. Оказывается, мы не обращали бы внимания на прожитые годы, если бы не изнашивалось наше тело. Мы замечаем, сколько промелькнуло лет, только по морщинам на лице, утрате прежней гибкости и ловкости, по одышке да ноющей пояснице. Оставайся наше тело цветущим и здравым, прожитые нами годы нас нисколько бы не волновали. То есть понятие улетающих лет относится лишь к нашей внешней оболочке – телесному естеству, которое изнашивается, как всякий земной механизм, тогда как душа внутренне чувствует себя той же самой и ищет непрекращающегося постоянства. Душа хочет быть всегда, всегда переживать этот единственный неповторимый миг, купаться в жизни и радости бытия, осознавая себя, общаясь с родными и близкими, черпая бесконечное неизреченное благо.

Где это благо, в чем оно, а точнее – в Ком, становится понятно по мере крушения земных иллюзий.

Бог ограничил пределы нашей земной жизни семью или восемью десятками лет. Это, конечно, немного. Но отведенный срок позволяет опытно и в кратчайшие сроки познать, как быстро рушатся пожелания, как скоро увядает плоть, а руки самого хваткого человека быстро разжимаются. Земные радости завершаются разочарованием, чтобы мы искали подлинную радость, не знающую разочарования.

Священное Писание говорит нам о том, что в человеке есть бесконечно ценное – бессмертная душа. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? (Мк. 8: 36–37). Мы созданы по образу Божию, призваны к бессмертию, как бессмертен Сам Бог. Поэтому душа не может насытиться земной скоротечной жизнью, она жаждет вечности, но вечности не в смысле бесконечно длящихся бессмысленных лет, а в смысле всецелой причастности вечному Богу.

Неважно, сколько, важно, как ты проживешь эту жизнь.

Отведенные нам годы – это как ёмкости для наполнения. Наполним ли их чем-то добрым и ценным, оставим ли пустыми или, что еще хуже, заполним всяким хламом и мусором – зависит от нас самих. Пустой поезд в 70 или 80 вагонов теряет смысл. А поезд в несколько вагонов, но наполненных чем-то драгоценным, имеет огромную ценность.

Отведенные нам годы подобны чистой тетради. Кому-то дана толстая тетрадь, а он исчеркает листы, наставит клякс, изомнет, изорвет, чтобы потом переживать о плодах своей самодеятельности. Кому-то дана тетрадь тонкая, но и на этих немногих листах он запечатлеет что-то чистое и прекрасное.

И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были… и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими (Откр. 20: 12).

Листы заканчиваются, ёмкости наполняются, года уходят, но остается бессмертная душа.

Человек, живущий земным, уподобляется дырявой бочке, в которую все время льют и никак не могут наполнить. Душа, впитывая в себя развлечения и блага мира сего, по-прежнему остается пустой, голодной и жаждущей. Человек, живущий небесным, подобен чистому роднику, в котором не иссякает живая вода, утоляющая всякую жажду.

Время наполняется вечностью, когда временный человек становится причастен вечному Богу

Достоевский и возле эшафота помнил о Спасителе. «Мы будем со Христом», – сказал он одному из осужденных товарищей. По-своему на тот момент понимал он служение Христу, горнило дальнейших страданий переплавило его в подлинного Христова служителя.

В жизни каждого из нас бывает свой эшафот, свое ожидание, но и каждому от Бога даются свои милости, своя чудесная помощь. Преобразимся ли мы, чтобы оставшиеся годы прожить со Христом, чтобы ни одной минуты уже не потерять, чтобы каждую минуту счетом отсчитывать?

Время освящается, когда наполняется благодатью Того, Кто Сам и есть Освящение («Яко Ты еси Освящение наше», – обращаемся мы к Нему в богослужебном возгласе). Время наполняется вечностью, когда временный человек становится причастен вечному Богу. И каждое даже самое малое мгновение обретает смысл, когда в это мгновение ты всецело с Тем, Кто и дарует смысл.