Дикая дивизия. Ингушский полк.

Кавказская туземная конная дивизия в рядах Российской императорской армии являлась самой колоритной боевой частью из всех , принимавших участие в Великой (другое название — Германская) войне , известной нам сегодня как Первая Мировая война. Дивизия комплектовалась из добровольцев-мусульман — уроженцев Северного Кавказа и Закавказья, которые, как и все туземные жители тех регионов, а также и Средней Азии, по законодательству Российской Империи не подлежали призыву. Офицерами там были в основном представители титулованного дворянства, из самых разных родов войск и необязательно мусульманского вероисповедания .

Кавказская туземная конная дивизия была сформирована 23 августа 1914 года, а в войну вступила в ноябре 1914 года в составе VIII-й армии генерал-адъютанта Брусилова. О службе в ней вспоминает Анатолий Марков — на тот момент корнет 4й сотни ингушского полка , входившего вместе с Черкесским полком в 3-ю бригаду дивизии :

В ИНГУШСКОМ КОННОМ ПОЛКУ 

В начале 1915 года, будучи в маршевом эскадроне 12-го драгунского Стародубовского полка в г. Новогеоргиевске, я получил приказ о переводе в Ингушский конный полк Кавказской туземной конной дивизии. Причины этого заключались в том, что, выйдя по окончании Николаевского кавалерийского училища в 1914 году в Стародубовский полк, я был отправлен в Запасный кавалерийский полк в Херсонскую губернию, при котором формировались маршевые эскадроны этого полка. Пребывание в глухом степном городишке, каким был Новогеоргиевск, в 70 верстах от ближайшей железнодорожной станции, было невероятно скучно и томительно, тем более, что я, как и вся офицерская молодёжь того времени, страстно стремился на войну. В январе маршевый эскадрон, в котором я состоял, ушёл на войну, а меня накануне его отправления перевели для обучения новобранцев при Запасном полку. Это я счёл для себя за личную обиду и решил, вопреки воле начальства, отправиться на войну немедленно. Приблизительно в том же положении оказался и мой приятель, ахтырский гусар прапорщик Косиглович, на выпуск моложе меня из Школы. Воспользовавшись тем, что один из командиров бригад Туземной дивизии князь Багратион был близок с моей семьей, мы послали через него прошение на имя великого князя Михаила Александровича о переводе нашем в один из полков его дивизии, о подвигах которой тогда говорили очень много в военной среде.

Перевод состоялся почти немедленно и, навестив по дороге родную усадьбу, я 12 марта был уже в Киеве, где мы должны были встретиться, по уговору, с Косигловичем, чтобы вместе ехать в полк, находившийся на галицийском фронте. Так как мы ехали с денщиками и лошадьми, то в Киеве нам был дан отдельный товарный вагон, в котором мы с большими удобствами расположились на походных койках, любуясь через открытую дверь красивыми видами Малороссии. Через Проскуров, Гусятин и Бильче мы достигли, наконец, с. Волковцы в Восточной Галиции, в которой стоял на отдыхе Ингушский полк. Через два часа после нашего приезда полк выступил на позиции, и мы едва успели явиться к командиру полка и его помощнику.

Ингушский конный полк

Полковник Мерчуле Георгий Алексеевич, командовал Ингушским полком на протяжении всей войны, кавалер золотого Георгиевского оружия. Осенью 1917 года во время революционных событий был убит неподалёку от Владикавказа.

      Полковник Георгий Алексеевич Мерчуле, офицер постоянного состава Офицерской кавалерийской школы из знаменитой «смены богов», как в кавалерии называли офицеров-инструкторов Школы, получил полк при его сформировании и им командовал до расформирования, после чего был убит большевиками во Владикавказе. Это был сухой, небольшого роста абхазец, с острой бородкой «а ля Генрих 4-й». Всегда тихий, спокойный, он произвёл на нас прекрасное впечатление.

Его помощник, подполковник Абелов, высокий, стройный грузин, с резкими чертами лица и густыми чёрными бровями, также принадлежал к постоянному составу кавалерийского полка. Это был тип прекрасного, выдержанного кавалерийского офицера, причём он, как и большинство грузин, выделялся своей прирождённой вежливостью и тактом.

Второго помощника командира полка, принца Наполеона Мюрата, также бывшего офицера Школы, мы в полку не застали, так как, отморозив себе ноги на Карпатах зимой 1914-1915 гг., он находился в отпуску по болезни.

 Принц из рода Мюратов. Правнук неаполитанского короля маршала Иоахима Мюрата. Отец — принц Ашиль (Ахилл) Шарль Луи Наполеон Мюрат, мать — мегрельскаякняжна Саломея Давидовна Дадиани.     12 сентября 1914 года был назначен помощником командира Ингушского конного полка Дикой Дивизии. В Карпатах зимой 1914-15гг. сильно обморозил ноги и ходил с большим трудом, вместо сапог вынужден был носить бархатные валенки. За русско-японскую (сотник Дагестанского конного полка) и Отечественную войны (помощник командира Ингушского полка) награждён 7 орденами.     С 27 марта 1915 года командовал полком Офицерской кавалерийской школы, с ноября 1915 года — в распоряжение Главнокомандующего Кавказской армии, с 1 августа 1916 года — командир 12-го драгунского Стародубовского полка. Генерал-майор. После Октябрьской Революции проживал в Грузии, в Гражданской войне не участвовал.      После перехода власти в Грузии к большевикам эмигрировал во Францию, проживал в Ницце. Ноги ему пришлось ампутировать, передвигался он на тележке. Зарабатывал на жизнь переводами книг с русского на французский.      Умер в 1943 году в Ницце.

Генерал, персидский принц Юзула[Файзула]-Мирза Каджар о принце Напо :    «Принц Мюрат -- блондин с открытым лицом это принц Мюрат. Какой это офицер! На двенадцать баллов! Я был с ним на японской войне, а теперь вместе бьем австрийцев. Между двумя войнами мы проходили курс офицерской кавалерийской школы. Какое богатырское здоровье! Мюрат кутит напролет всю ночь, утром возвращается к себе на квартиру, выпивает стакан молока, берет холодную ванну, прямо в манеж и целый день работает, не слезая с седла. Так заматывает самых сильных гунтеров, что от них только пар идет… Это школа! Такие офицеры создавали и создают русскую конницу, единственную в мире. А на японской войне? Получив сквозную рану в шею, он без перевязки идет в атаку и опрокидывает японские эскадроны. Уже здесь, в Карпатах, он спасает положение всей бригады, почти отрезанной, когда на лямках ему были поданы пулеметы… — Он с горстью своих людей находился на такой круче – подняться к нему никакой возможности не было! Тогда Мюрат приказал спустить длинные-длинные веревки, и на этих веревках его люди подтянули пулеметы. Из них он открыл огонь – австрийцы бежали в панике!»    https://www.litmir.me/br/?b=4693&p=10

Косиглович получил назначение в 3-ю сотню, а я в 4-ю, но едва мы успели представиться их командирам, как полк сел на коней и покинул селение. Так как наши солдаты с конями отстали по дороге, то, как безлошадные, мы принуждены были остаться в Волковцах. На наше счастье, в селении по каким-то причинам задержался полковой адъютант поручик Баранов со своим ординарцем вольноопределяющимся Волковским. Оба они оказались настолько оригинальными типами, что я считаю нужным дать их краткое описание.

Александр Николаевич Баранов был сыном знаменитого нижегородского губернатора, героя русско-турецкой войны. Будучи ещё кадетом Пажеского корпуса, поручик Баранов отправился добровольцем на китайскую войну и в рядах пластунского батальона получил солдатский Георгиевский крест, не снимая во время похода формы пажа. На военной службе он оставался после этого недолго, вышел в запас и в начале 1914 года вернулся в строй, вступив в ряды Туземной дивизии. Войну Александр Николаевич закончил в чине ротмистра, получив офицерский Георгиевский крест, и служил затем в Добровольческой армии, командуя отрядом особого назначения на Кавказе. При Врангеле, в Крыму, он был арестован и выслан за границу за то, что на пристани в Севастополе наградил пощёчиной военного министра Временного правительства Гучкова, автора приказа 1-й, который приехал было в Крым с предложением своих услуг. Впоследствии в эмиграции в Париже Баранов организовал небезызвестную «Свободную трибуну» и умер в инвалидном доме два года тому назад.

 За доблесть, проявленную корнетом Барановым 13 декабря 1914 года у карпатского села Рыбне, командир полка полковник Мерчуле представит его к награждению Георгиевским оружием. Наградное представление раскрывает перед нами подробности боя, который в тот день вели Ингушский и Черкесский полки: «В бою 13 декабря 1914 года при наступлении 3-й бригады Кавказской туземной конной дивизии на высоту с белым домом, когда австрийцы, засевшие в окопах, открыли по нашим цепям сильный и действительный огонь, адъютант Ингушского конного полка корнет Баранов верхом, взяв в лямку пулемет, под пулеметным огнем вывез его галопом на линию цепей, а затем таким же образом вывез другой пулемет и, кроме того, два раза подвозил к ним патроны. Неоднократно подвергая свою жизнь явной опасности этой доблестной, самоотверженной деятельностью, корнет Баранов не только доставил нашим цепям возможность быстро двигаться вперед, но и парировать начавший обрисовываться обход нашего фланга противником и, таким образом, содействовал достижению цели, поставленной всей бригаде. Будучи лично свидетелем описанного подвига корнета Баранова, ходатайствую о награждении сего обер-офицера Георгиевским оружием». Наградой корнета Баранова «за бой при селе Рыбне 13 декабря 1914 года» станет объявленное ему Высочайшее благоволение.

Волковский был мой земляк по [Курской] губернии и [Щигровскому] уезду. Это был пожилой человек, уже лет под пятьдесят, с полуседой бородой, весь увешанный крестами и медалями. Он был участником-добровольцем англо-бурской, китайской и японской войн.

4-й сотней, в которую я попал, командовал есаул Улагай, впоследствии сыгравший видную роль в Добровольческой армии, а затем при возведении на престол в Албании короля Зогу. В момент моего приезда он был в отпуску, получив перед этим Георгиевский крест за блестящую конную атаку. Младшими офицерами были поручик Цешковский, бывший офицер 17-го гусарского Черниговского полка, корнет Шенгелай, на выпуск старше меня по Школе, переведённый из Запасного гвардейского полка, прапорщик Сурен Бек-Карганов, армянин, и три прапорщика милиции: осетин Агоев и ингуши Ардаган Ужахов и Кагызман Дудаев.

Через три дня, к моей радости, полк вернулся в Волковцы и нашу сотню расквартировали в фольварке местного помещика, польского графа. Этот последний приветствовал нас обедом, развёл по комнатам, как своих гостей, но затем уже не показывался с верхнего этажа, где жил со своей семьёй, предоставив нас самим себе.

На этом фольварке мы через три дня отпраздновали Байрам, считавшийся одновременно и праздником полка. По этому случаю нам с Косигловичем пришлось познакомиться со многими представителями дивизии, так как в Волковцы съезжалось много гостей из других полков и всё начальство. Так как великий князь Михаил Александрович, начальник дивизии, был в отпуску в Петрограде, то его замещал и принимал парад полка его заместитель, генерал князь Димитрий Багратион, уже пожилой, представительный старый барин. Он также был из состава славных «филисов» Офицерской школы и вышел на войну командиром нашей первой бригады. С ним был только что сменивший на должности командира нашей бригады, Петра Николаевича Краснова, новый бригадный полковник Веттер фон Розенталь, высокий тощий немец, быстро затем исчезнувший с горизонта. Среди начальства был и командир наших однобригадников, князь Султан-Клыч-Гирей, замещавший уехавшего командира, князя Александра Чавчавадзе. Султан был старшим в черкесском княжеском роде Гиреев, пользовался среди своих единоплеменников огромным авторитетом и имел, как и все Гиреи, чрезвычайно представительную внешность.

Все четыре сотни полка были выстроены в поле, перед фольварком, и имели весьма живописный вид, хотя непривычный для глаза строевого кавалерийского офицера. Каждый всадник был одет в черкеску, бешмет и папаху того цвета, который ему больше нравился, и сидел на коне какой угодно масти. Общего цвета были лишь огромные и лохматые рыжие папахи. После произнесённых почтенным полковым муллою в зелёной чалме, красном халате и с белой бородой мусульманских молитв полк прошёл повзводно мимо начальства, затем начались очень оригинальные скачки, согласно горскому обычаю.

Всадники, принимавшие в них участие, скакали «по-восточному», т. е. без сёдел и сняв с себя всю одежду, за исключением шаровар. Босые и мускулистые, на своих горбоносых лошадях скакали черкесы и ингуши, помогая себе и лошади криком, руками и ногами. Все всадники бригады, как черкесы, так и ингуши, расположились вдоль линии пробега, сидя на корточках и образуя узкий проход, по которому скакало человек двадцать конкурентов с криками и воплями, работая изо всех сил нагайкой по лошадиным спинам. Сидевшая вдоль линии скачек живописная публика принимала самое горячее участие в событии воплями, жестами и советами. На финишах эти азиатские спортсмены, не стесняясь, колотили нагайками по мордам лошадей своих конкурентов. Зрелище было полно красок.

Последовавшая затем джигитовка была весьма слаба и, в сущности, состояла в сплошном издевательстве над лошадью, которую разгоняли в карьер, а затем страшным рывком поводов сажали сразу на задние ноги. Рубка была по сравнению с регулярной кавалерией также неладна. Всё это изменилось, когда начались офицерская конная игра и рубка, в которой выделялись черкес ротмистр князь Келич Султан-Гирей, из офицеров уланского Белгородского полка, и ингуш поручик Султан Базоркин, окончивший вахмистром Тверское кавалерийское училище.

 ^ Клыч Султан-Гирей и Крым Султан Базоркин

Клыч Гирей представлял собой чрезвычайно импозантную и совершенно незабываемую фигуру. Атлетически сложенный, с широкими плечами, тонкой, как у девушки, талией и великолепной львиной головой скифского хана. Сила его была такова, что он легко сваливал на землю коня. В этот день ему, однако, не везло, так как на скаку конь его споткнулся и тяжело рухнул на землю вместе с всадником. Ротмистр сильно расшибся и минут на десять даже потерял сознание. Келич Гирей начал войну ротмистром и командовал 3-й сотней Черкесского полка, и на этой должности окончил войну полковником, получив все возможные в его положении награды, включая орден Св. Георгия и оружие. В Добровольческой армии он уже был генералом и командовал Черкесской дивизией. Уже 75-летним старцем, в последнюю мировую войну он командовал горцами в Казачьем корпусе генерала П.Н. Краснова и в 1944 году вместе с генералом Красновым и другими казаками был выдан англичанами в Лиенце большевикам, которые повесили его в Москве.

 Генерал-майор (с с 12.07.1916 - генерал-лейтенант) Дмитрий Петрович Багратион (справа) среди офицеров дивизии, 1916 год.    Командир Кавказской туземной дивизии с 20.02.1916. по 15.04.1917 года и с 30.05.1917. по 02.09.1917., а с 28.08.1917. по 02.09.1917 года был также командиром Кавказского туземного конного корпуса.        Князь Дмитрий Петрович Багратион являл собой полное ничтожество и как человек, и как воин вообще, и как кавалерийский генерал, в частности.     Сначала, командуя бригадой Дикой дивизии, а потом и всей дивизией, Багратион не был ни разу не только в бою, но даже и в сфере артиллерийского огня.     Дальше своего штаба он ничего не знал и не видел. Даже перспектива заслужить Георгиевский крест не могла победить его трусость.      Один из близких ему офицеров почти умолял его:

– Ваше сиятельство, только покажитесь в зоне огня, и вас ждет Георгий!

– Ну какие там пустяки! Пойдем лучше завтракать, – с улыбкой возражал высокий, стройный, красивый, с пепельной сединой Багратион.

 Этот человек, в жизни своей не командовавший даже такой маленькой единицей, как эскадрон, получив дивизию, оказался совершенно беспомощным.    А когда разразилась революция, помимо трусости физической, он обнаружил еще и трусость гражданскую. Вчерашний монархист – и какой монархист! – он сразу стал подлаживаться под Керенского и под Смольный.         В центре - полковник генерального штаба полковник В.Н.Гатовский, начальник штаба дивизии. Гатовский целиком прибрал Багратиона к своим холеным, надушенным рукам. Бездушный, беспринципный карьерист Гатовский решил сыграть на революции и выдвинуться.   [Брешко-Брешковский/ На белом коне].

После конных развлечений князь Багратион роздал георгиевские кресты отличившимся в последних боях всадникам. Как оказалось, в полку редкий всадник не имел креста, что, впрочем, было вполне понятно, так как все они были молодцы и пошли на войну по призванию, как природные воины.

Вахмистра второй сотни Бек-Мурзаева генерал вызывал три раза, и он получил в этот день «полный бант», как солдаты называли все четыре степени Георгиевского креста. Старик Волковский тоже получил два креста, после чего произошёл забавный случай со следующим всадником, вызванным генералом из строя. Он наотрез отказался взять полученную им георгиевскую медаль, заявив, что награда эта для сестёр милосердия, а не для «джигита». Был случай, что всадник или два также отказались принять Георгиевские кресты, на которых вместо Св. Георгия был выбит государственный герб, как в начале войны это делалось для лиц нехристианского вероисповедания. К счастью, скоро правительство отменило это правило и все георгиевские кавалеры стали награждаться одинаковыми для всех знаками отличия военного ордена. Всадники-туземцы, отказавшиеся от крестов с двуглавым орлом, мотивировали это тем, что они хотят иметь крест не «с птицей», а с «джигитом», как они сами.

Праздник окончился парадным обедом, который был дан полком на нашем фольварке начальству и приглашённым. Играл хор трубачей, пели кавказские песни «Алла-Верды» и «Мравалджамие», являвшиеся традиционными застольными песнями кавказских частей, и танцевали лезгинку. Многие, подвыпив, шумели больше, чем следует, не слушая друг друга. Большинство кавказцев – страстные ораторы, но не всегда удачные, хотя и не обижаются, когда неудачный их оборот встречается дружным смехом.

За столом моё внимание привлёк к себе офицер штаба дивизии, командовавший конвоем великого князя, осетин ротмистр Кибиров[1]. Громадного роста и свирепого вида, он пользовался громкой славой убийцы знаменитого разбойника Зелимхана [Гушмазукаева (Харачоевского)] , слава которого гремела по всему Кавказу за несколько лет до войны. Будучи офицером Осетинского конного полка, Кибиров получил задание во что бы то ни стало поймать или уничтожить неуловимого разбойника, в чём и преуспел после долгой и часто эпической борьбы. На войну Кибиров вышел командиром особой сотни прощённых государством абреков, возвращённых с каторги для того, чтобы на полях сражений заслужить своё прощение. Командовал он своей необыкновенной сотней отечески, поучая провинившихся толстой палкой, с которой постоянно ходил, будучи раненным в ногу. В полку у нас, при котором он числился со своей сотней, говорили, что, несмотря на пост предводителя бывших разбойников, Кибиров избегает показываться в Чеченский полк, где служили бывшие сподвижники Зелимхана, мести которых он должен был опасаться.

1). Ротмистр Кибиров

2).1916 год. Бойцы Абреческой сотни Ингушского конного полка Кавказской Туземной конной дивизии.     Ингушский конный полк был единственным соединением Кавказской туземной конной дивизии , в штате которого находились пять конных сотен. Командир полка полковник Г.А.Мерчуле, ознакомившись с распоряжением Главного Управления Генштаба , в своем рапорте №430 от 5/02.1916 на имя генерал-майора князя Багратиона сообщал : «…воля Августейшего Наместника Кавказа для меня священна: посему на принятие во вверенный мне полк явившихся с повинной абреков препятствий не имею, но считаю долгом довести до сведения Вашего Сиятельства, что в качестве Командира полка достаточной властью, чтобы поставить абреков в условия невозможности уклонения от боевой службы, я не обладаю. Полагаю, что такой мерой могло бы быть сформирование из абреков особого боевого разведочного отряда, подчиненного мне на условиях положения о дисциплинарных батальонах, с назначением для командования этим отрядом особого, по моему выбору, офицера.       Командир полка, полковник МЕРЧУЛЕ; вр.и.д. полкового Адъютанта, корнет барон РОПП».    [4. РГВИА. Ф.3530. Оп.1. Д.138. Л.137] .    

По окончании обеда в саду несколько офицеров протанцевали лезгинку, причём прекрасным её исполнителем оказался мой однокашник по Воронежскому корпусу, поручик Сосырко Мальсагов, ингуш по происхождению, при большевиках герой побега из Соловков, совместно с ротмистром Бессоновым. Их страшная эпопея описана Бессоновым в книге «26 тюрем и побег с Соловков». Фамилия Мальсаговых в полку была столь многочисленна, что при сформировании полка на Кавказе был даже проект создать из представителей этой фамилии особую сотню.

За три дня стоянки в Усть-Бискупе, где в эти дни собралась в окрестностях вся дивизия, мне пришлось познакомиться с её офицерским, солдатским и конским составом. Это была своеобразная, оригинальная и совсем не похожая на другие регулярные кавалерийские соединения часть. Начать с того, что офицерский состав дивизии отличался необыкновенной пестротой. В шести её полках, из которых каждый имел всего по четыре сотни, служили офицеры гвардейской и армейской кавалерии, артиллеристы, пехотинцы и даже моряки. Были здесь громкие имена, известные кавказские офицеры-рыцари и герои, были совсем дикие и неграмотные прапорщики горской милиции из глухих горных аулов, храбрые и достойные люди в своей среде, но у которых, конечно, офицерского была только единственная звёздочка на погонах. Все старшие офицеры дивизии, штаб-офицеры и командиры сотен были великолепные кавалеристы, преисполненные лучших традиций, так или иначе имевшие связи с Кавказом. Это были грузины князья Багратион, Чавчавадзе, Дадиани, Орбелиани; горцы султаны: Бекович-Черкасский, Хагандоков; ханы Эриванские, ханы Шамхалы-Тарковские; русские гвардейцы: Гагарин, Вадбольский, Святополк-Мирский, граф Келлер, граф Воронцов-Дашков, Лодыженский, Половцев, Старосельский; принц Наполеон Мюрат, Альбрехт, граф Толстой, барон Врангель и другие[2].

На первом фото Великий князь Михаил Александрович в черкеске , а под снимком -- его подпись и года , когда он был командиром Дикой дивизии .     Великий князь Михаил как нарочно, всегда хотел быть там, где опасно и где противник развил губительный огонь. Толкала Михаила в этот огонь личная отвага сильного физически, полного жизни спортсмена и кавалериста, затем еще толкала мысль, чтобы кто-нибудь из подчиненных не заподозрил, что своим высоким положением он желает прикрывать свою собственную трусость. А между тем, если подчиненные и упрекали его, то именно в том, что он часто без нужды для дела и для общей обстановки стремился в самое пекло.       Хотя польза была уже в том, что полки, видя великого князя на передовых позициях своих, воспламенялись, готовые идти за ним на верную смерть. Он одним появлением своим наэлектризовывал горцев. И они полюбили его, полюбили за многое: прежде всего за то, что он брат государя и храбрый джигит, а потом уже за стройность фигуры, тонкость талии, за умение носить черкеску, за великолепную посадку, за приветливость и за то, наконец, что у него была такая же ясная, бесхитростная душа, как у них, этих наивных всадников.  /  Н.Н.Брешко-Брешковский; "На белом коне"

Оригинальная, преисполненная кавказских традиций дивизия, сформировавшаяся в начале войны под командованием брата государя великого князя Михаила Александровича, привлекла к себе многих интересных людей и поистине героев. Князь Радзивилл, бывший офицер Прусской армии, служил в рядах Черкесского конного полка. Владелец огромных имений и родственник нескольких правящих домов, он был поляк по крови, но в начале войны встал в ряды русской армии, считая, что только Россия может дать его родине самостоятельность. Ротмистр Ингушского конного полка Валериан Яковлевич Ивлев, седой и спокойный старик, был никто иной, как известный критик и знаток балета – редактор «Нивы» – Светлов. Он умер в глубокой старости, в эмиграции, в Париже.

Офицер постоянного состава Офицерской кавалерийской школы Наполеон Мюрат – французский принц из департамента Сены, как у него было написано в послужном списке, – служил помощником командира Ингушского конного полка. Правнук неаполитанского короля и маршала принц Напо, как его звали однополчане, отморозил в Карпатах ноги и остался на всю жизнь калекой. Он также умер в эмиграции, на юге Франции. По-русски он говорил плохо, хотя мать его была грузинская княжна Дадиани.

Светлейший князь Георгий Грузинский – потомок царей Иверии, поступил в Ингушский конный полк добровольцем, из чиновников особых поручений при каком-то губернаторе. Будучи произведённым в офицеры, он стал полковым адъютантом. Как и большинство грузинских аристократов, он был глубоко предан России и считал себя русским не меньше Иванова или Петрова. Попав после революции и гражданской войны в Палестину, князь сделался объектом политических комбинаций англичан, имевших одно время тенденцию, воспользовавшись этим потомком грузинских царей, отделить Грузию от России. Князь Георгий наотрез отказался дать своё согласие на какие бы то ни было махинации, идущие во вред России, и умер в бедности, на скромной должности смотрителя военного кладбища в Иерусалиме.

Есаул Кучук-Улагай, командир сотни Ингушского конного полка, блестящий офицер, черкес по происхождению, по окончании войны сыграл видную роль в Белом движении. Попав в эмиграцию в Югославию, он стал во главе движения в Албании в пользу короля Ахмета-Зогу, который сел на престол этой страны благодаря отряду из русских офицеров, сформированному в Белграде. В этом отряде Улагая служили и другие офицеры Туземной дивизии, поступившие затем на албанскую военную службу. Албанский паспорт спас полковника Улагая в Лиенце при выдаче казачьего корпуса большевикам англичанами в 1944 году.

Улагай Кучук Касполетович ( 23.01.1893-08.04.1953.) происходил из натухайских дворян (узденей-тлякотлеш), сын статского советника Кубанской области. Окончил Екатеринодарское реальное училище, Елисаветградское кавалерийское училище в 1913г.    В чине корнета зачислен в 18-й драгунский Северский короля Датского Христиана IX полк. В этом полку К.К. Улагай служил в годы Первой мировой войны на Кавказком фронте вместе с С.М. Будённым. Который был тогда в чине унтер-офицера и К.К. Улагай непосредственно командовал им. Сам С.М. Будённый оставил о К.К. Улагае негативные отзывы, обвинял в трусости. Однако награды К.К. Улагая который был награжден орденами Святой Анны 2-й степени с мечами, Святого Станислава 3-й степени с мечами, Святой Анны 3-й степени с мечами, Святого Станислава 2-й степени с мечами, Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» не позволяют сделать такого вывода. Скорее негативные отзывы это результат неизгладимого следа Гражданской войны, где С.М. Будённый воевал за Красных, а К.К. Улагай за Белых. В эмиграции К.К. Улагай отличился на службе в Албании тем что в декабре 1924 г., с боями помог вернуться в Тирану изгнанному премьер-министру Ахмету Зогу, позднее провозглашенному королем Албании. После Второй мировой войны проживал в Чили. Был избран атаманом общеказачьей станицы в Чили. https://www.proza.ru/2013/10/2...  -Егор Брацун ; http://ria1914.info/index.php?...    

Вахмистр моей сотни Заурбек Бек-Боров, ингуш по происхождению, до войны служил полицмейстером в Ашхабаде. За какие-то административные превышения власти после ревизии сенатора Гарина он был отдан под суд, но бежал из-под стражи на Кавказ, а затем в Персию. Здесь тогда происходила гражданская война, в которой Заурбек принял участие и скоро стал во главе одной из сражавшихся армий. За все эти подвиги Бек-Боров был произведён в полные персидские генералы, но скоро принуждён был покинуть свою армию и бежать вместе с шахом в Россию. Будучи в нелегальном положении разыскиваемого властями человека, Бек-Боров воспользовался амнистией, данной государем горцам в начале войны, и поступил всадником в Туземную дивизию, дабы заслужить прощение своей вины. К концу войны он был произведён в офицеры и закончил её поручиком, несмотря на свои 60 лет. В полку одновременно с Заурбеком служили офицерами его два сына – ротмистр Султан-Боров, георгиевский кавалер, убитый на войне, и корнет Измаил, младший офицер той сотни, где отец был вахмистром. Из внимания к сыновьям старик, несмотря на свой вахмистрский чин, был принят у нас в сотенном офицерском собрании и сидел, по кавказским обычаям, согласно которому человека чтут по возрасту, а не по чину, на председательском месте.

Ротмистр Ингушского конного полка Кавказской Туземной конной дивизии,бывший генерал Персии и Полный Георгиевский кавалер, Бек-Боров Заурбек Темаркович 

Состав дивизии, помимо старших командных постов, состоял из офицеров всех родов оружия, переведённых в полки по собственному желанию и сохранявших те чины, в которых они служили в своих основных частях. Только при производстве в следующие чины, уже состоя в дивизии, все они получали чины по кавалерии. Таким образом, в полках были ротмистры, корнеты, штабс-капитаны, подъесаулы, хорунжие и даже лейтенанты и капитаны второго ранга, как, например, мой однополчанин, офицер гвардейского экипажа Картавцев. Моряки же обслуживали и пулемётную команду дивизии в лице офицеров и матросов балтийского экипажа, под командой лейтенанта Дитерихса.

Эту пёструю картину дополняла целая плеяда прапорщиков горской милиции. В большинстве своём это были люди между 40 и 60 годами, по происхождению из почётных людей своих селений и аулов. В каждой сотне их было по несколько человек, хотя в большинстве своём они ничем не командовали, будучи неграмотными и не зная кавалерийского строя. Их роль была служить отцами народа и быть посредниками между начальниками и всадниками, не понимавшими русского языка. Из прапорщиков милиции были любопытные типы, служившие ещё в турецкую войну, причём все они поголовно были смелые и мужественные люди, пользовавшиеся большим уважением всадников.

Что касается всадников полков, входящих в Туземную дивизию, а именно: Кабардинского, 2-го Дагестанского, Татарского, Чеченского, Черкесского и Ингушского конных полков, то все они были добровольцы, принадлежащие к тем горским народам, название которых носили перечисленные полки.

Каждый из всадников получал жалование в размере 25 рублей в месяц, довольствие, вооружение и экипировку, за исключением шашки и кинжала, с которыми они поступали в полки из дома. Так как большинство всадников-горцев русского языка не понимали и строя не знали, то в полках с начала их формирования на Кавказе находились т. н. кадровые всадники, т. е. строевые казаки кавказских казачьих полков, и горцы, ранее служившие в кавалерии, занимавшие должности вахмистров, урядников и инструкторов.

Всадники-ингуши являлись природными воинами, смотревшими на войну как на честь и настоящее дело для мужчины. Они были храбры, мужественны и очень способны к усвоению военной науки, так что строевая подготовка, пройденная ими в течение нескольких месяцев на Кавказе, а затем в районе Проскурова, где дивизия провела несколько месяцев, была для них совершенно достаточна для того, чтобы полк стал хорошей строевой частью.

Однако полк был малопригоден к сидению в окопах и пешему бою, которые в то время требовались от строевой кавалерийской части. Причинами этого были, во-первых, то, что казачьи карабины, которыми была вооружена Туземная дивизия, были непригодны для пешего боя, за отсутствием штыка и, кроме того, залповая стрельба из окопов на большие расстояния была весьма трудна для людей, которые в большинстве своём не знали русских цифр и поэтому не могли устанавливать прицельную рамку на винтовке. Кроме того, полк был очень мал по своему численному составу, так как в сотнях редко бывало более 75-90 всадников, что составляло всего 300-350 сабель на полк. Зато беспримерными были ингуши в набегах по тылам противника, стычках и атаках, т. е. в действиях, где требовались личная храбрость, находчивость и решительность.

Отношения между офицерами и всадниками сильно отличались от таковых в регулярных частях конницы. В горцах не было никакого раболепства перед офицерами, они всегда сохраняли собственное достоинство и отнюдь не считали своих офицеров за господ, тем более за высшую расу. Ингуши – народ демократический и, в отличие от других кавказских народов, не имели сословных различий, а если они кого-либо уважали, то только за его личные качества, а отнюдь не за происхождение. Будучи небольшим народом, насчитывавшим едва 50000 душ, ингуши все более или менее знали друг друга и находились между собой в родственных отношениях. Службу в своём полку они считали за большую честь, и самым большим наказанием считалось увольнение в первобытное состояние, т. е. изгнание из полка, что было позором. Это не мешало отдельным людям время от времени отлучаться из полка на Кавказ, но обязательно с заменой себя братом, кузеном или родственником. Понятия всадников о дисциплине были также своеобразны. Честь они отдавали только офицерам своего полка и, в крайнем случае, дивизии, из-за чего происходили часто истории. За своих стояли везде и всегда, мало считаясь в этом случае с военными законами и общепринятой моралью.

Конский состав полка был, за исключением офицерских лошадей, плох, из-за того, что ингуши не считали себя обязанными и не умели ходить за конями, так как эта обязанность у них, как у многих других горских народов, лежала на женщинах. С точки зрения строевого кавалериста, ездили горцы плохо и жестоко обращались с лошадьми. Горское седло имеет очень малый арчак, на котором находится очень мягкая, много раз простроченная подушка. Всё это вместе взятое ещё больше, чем казачье седло, отделяет всадника от лошади, которую при подобной седловке совершенно не чувствуешь, почему прыгать на таковом седле почти нельзя. Торча, как воробей на заборе, на подобном седле, горец не столько сидит на нём или стоит на стременах, сколько держится за повод, почему горские лошади всегда задерганы и почти поголовно «звездочёты», т. е. при малейшем нажиме повода на рот закидывают голову назад. Кроме того, благодаря постоянному употреблению нагайки лошади в полку боялись каждого резкого движения всадника, почему на рубке часто обносили цель.

Помимо того, редко можно было видеть всадника-горца, чтобы он ехал шагом или тротом – обычный аллюр горцев был галоп или быстрая рысь, что неизменно вело к изматыванию конского состава. Бороться с этим злом, несмотря на все меры, которые принимались офицерством, было безнадёжно.

Первые два года войны было очень трудно внушить всадникам понятие о европейском способе ведения войны. Всякого жителя неприятельской территории они считали врагом, со всеми из этого вытекающими обстоятельствами, а его имущество – своей законной добычей. В плен австрийцев они не брали вовсе и рубили головы всем сдавшимся.

Поэтому редкая стоянка полка в австрийской деревне обходилась без происшествий, особенно в начале войны, пока ингуши не привыкли к мысли, что мирное население не является врагом и его имущество не принадлежит завоевателям.

Служба полка в те два года, которые я пробыл в нём, сводилась к сидению время от времени в окопах, разведках и сторожевом охранении. Изредка полк принимал участие в общих боях, причём не раз отличался бешеными и лихими атаками, которые покрыли славой Туземную дивизию, стали, если так можно выразиться, её специальностью. Австрийцы панически боялись Туземной дивизии и не были в состоянии выдержать конные атаки горцев, действительно представлявшие собой страшное и незабываемое зрелище.

Больше же всего дивизии приходилось перемещаться с места на место вдоль австрийского фронта, так как командование нами затыкало прорывы или пускало передовой частью в наступление. Не берусь здесь описывать боевой истории Кавказской туземной дивизии, которая, как я надеюсь, будет написана людьми, более меня компетентными, упомяну лишь о некоторых эпизодах, носивших характерный для этой части оттенок.

Горбаков Товбот-Хаджи Цохаргиевич (1869-1937 гг.), мулла Ингушского конного полка Дикой Дивизии. Да боевые заслуги был возведён в чин прапорщика.

Помнится мне наша стоянка в галицийском селе Мельница, где нас смотрел великий князь Георгий Михайлович, привезший Георгиевские кресты для дивизии от имени государя... Часам к 9 утра полк был выстроен на площади местечка для встречи великого князя. Долгое ожидание катастрофически отразилось на стройности ингушского фронта. Не привыкшим к пешему строю горцам скоро надоело стоять, и большинство из них… сели на землю, поджав ноги. Перед лицом публики, глазевшей на парад, стоял в зелёной чалме и красном жалованном халате полковой мулла, резко выделявшийся из группы начальства, одетого в тёмные черкески. Его необычайная колоритная фигура возбуждала любопытство местного населения, собравшегося поглазеть на торжество. Любопытство это скоро перешло в ужас, когда на вопрос синеглазой паненки кто-то из офицеров в шутку ей ответил, что человек в красном – полковой палач. Панна, взвизгнув от ужаса и помянув «Матку Боску Ченстоховску», сейчас же передала эту новость другим. Почтенный имам потом был очень удивлён тем почтением и страхом, которое ему оказывали в местечке, в своей простоте душевной не подозревая истины...

Ингушский полк переходит Днестр. Фото из газетной публикации, 1915.

Вечером, после перехода, мы остановились в каком-то фольварке, где наша сотня получила различные наряды. Мне со взводом досталось идти в прикрытие к тяжёлой батарее...Как оказалось, этот тяжёлый дивизион, который я со своим взводом из 12 всадников должен был «охранять», посылал свои снаряды на 12 вёрст каждые полчаса и производил этот полезный труд целыми месяцами, лишь во время сильных боёв увеличивая число выстрелов.

Проводя два дня в прикрытии дивизиона, я предпочитал оставаться с моими людьми, нежели жить в офицерской халупе, где было и без того тесно. Совместная жизнь с всадниками-горцами была не то, что с русскими солдатами, ибо в горце имеются врождённые чувства дисциплины, уважение к старшему и деликатность.

Наиболее любопытным типом во взводе являлся мой старший урядник Бекир, крупный костистый и носатый терец лет уже 50. Он являлся, как я заметил, среди всадников чем-то вроде мусульманского начётника и был уважаем людьми. К военным опасностям он относился совершенно невозмутимо, что я было отнёс к мусульманскому фатализму. Но потом узнал, что дело совсем в другом. Оказывается, что его в своё время на каком-то священном озере на Кавказе заговорил от ранений и смерти от оружия горный знаменитый знахарь, в которого верили ингуши, почему Бекир был твёрдо уверен, что он неуязвим ни от снаряда, ни от пули, ни от штыка.

В полку было принято среди молодёжи, чтобы офицеры везде и всегда были впереди взвода при наступлении и позади при отходе – это являлось для нас вопросом чести. При осуществлении этой традиции у нас во взводе я натолкнулся на молчаливое, но упорное сопротивление взводного, который на этот предмет имел свою собственную точку зрения. Закрывая повсюду в минуту опасности меня собой, Бекир, как я потом только узнал, руководствовался при этом отнюдь не самопожертвованием из преданности своему офицеру, а чисто практическим соображением, что раз он сам неуязвим, то для чего же рисковать офицером. Эта твёрдокаменная вера в собственную неуязвимость меня одновременно и злила, и вызывала зависть. Только подумать, что мог бы наделать при такой уверенности честолюбивый человек на войне по части всяческого геройства, которое так культивировалось среди нашей полковой молодёжи...

Вестовым у меня при приезде в полк добровольно вызвался быть всадник Ахмет Чертоев. Он был чеченец, а не ингуш, хотя служил в Ингушском полку. Видимо, в Чеченском полку у него было слишком много кровников, чтобы он там мог быть в безопасности. Ахмет, как и большинство горцев, всё галицийское и австрийское население почитал врагами, независимо от того, было ли оно военное или штатское, и очень осуждал начальство за то, что оно с ним церемонится. По вечерам, видимо, желая научить меня уму-разуму, он много рассказывал о жизни в его родном ауле, где, по его словам, живут настоящие джигиты, не питающие слабодушия в отношении врагов. Рассказы его в большинстве случаев касались всякого рода стычек и битв чеченцев друг с другом. Институт кровной мести Ахмет не только одобрял, но и считал, что этот обычай наравне с разбоем является единственной и незаменимой школой для воспитания молодёжи в воинском духе и традициях доброго старого времени, так как, по его мнению, настоящие войны, к сожалению, бывают слишком редко.

В основе материала текст из очерка А.Маркова "В ингушском конном полку" ; журнал "Военная Быль", № 22-25 , 1957г. / Текст взят здесь : https://www.litmir.me/br/?b=23...

Курсивом выделены сведения из других источников .

Прим.

[1]. Высочайшим приказом, с одобрения Командования Кавказской туземной конной дивизии и Ингушского полка, командиром Абреческой сотни был назначен ротмистр Кибиров Георгий Алексеевич, до этого служивший во 2-м Дагестанском конном полку КТКД [5. См.: Рубец И.Ф. Конные атаки Российской императорской кавалерии в Первую мировую войну; //Военная быль. 1964. №68. Париж; //Военная быль. 1966. №77.  Париж].

[2]. В знаменитой Дикой дивизии наряду с другими ингушами, также воевали и несколько представителей фамилии князей Маршани: Беслан, Магомет Кациевич и Зураб Хасултанович

На главном фото Анатолий Львович Марков в 1915 году и всадники Дикой дивизии.

 SS. 23.11.2018.