Участник событий ПОЛКОВНИК ПЁТР ФОМИЧ ЗЛУНИЦЫН о Ярославском восстании 1918г.

О Ярославском восстании написано много , исследования проводились людьми разных взглядов и политических убеждений. Но всё сходятся во мнении, что это было мощное выступление солдат и офицеров русской армии и населения против большевиков и их диктатуры. Проводилось оно под лозунгами вернуть Учредительное собрание, восстановить законность и права собственности, отменить препятствия торговле и передвижению , а также восстановить в правах частный торговый капитал. К тому времени народ уже начал разбираться что к чему , потому и получило это восстание поддержку от разных слоёв населения.

Начали восстание подпольщики из "СОЮЗА ЗАЩИТЫ РОДИНЫ И СВОБОДЫ" Бориса Савинкова, к которым присоединились представители таких организаций, как Союз офицеров, Союз фронтовиков, Союз георгиевских кавалеров , а также представители всех идеологических течений и партий.

По сути, русский народ восстал против жидов, захвативших власть в стране . Жидов, которые с помощью привлечённых на свою сторону нерусских вооружённых национальных формирований и сагитированных неграмотных солдат-дезертиров Великой войны , начали устанавливать жёсткую диктатуру пролетариата , которая на самом деле была диктатурой евреев-- это доказывают списки руководителей большевиков :

https://cont.ws/@artads/505813   -"Пётр Толстой. Погасшая вспышка."

Возглавивший восстание полковник Перхуров выпустил «Воззвание к жителям города Ярославля о свержении власти большевиков и своей программе» , которое провозглашало основные принципы жизни новой, свободной России:

"Люди, свергнувшие эту власть, имеют своей целью установление форм широкого государственного народоправства, Народное собрание, законно и в нормальных условиях избранное, должно создать основы государственного строя, установить политическую и гражданскую свободу и на точном основании закона закрепить за трудовым крестьянством всю землю в его полную собственность.

Как самая первая мера будет водворен строгий законный порядок и все покушения на личность и частную собственность граждан, в какой бы форме это ни проявлялось, будут беспощадно караться.

Вместе с этим будут отменены все запрещения и ограничения, мешающие каждому по мере сил работать на общую пользу. Все препятствия торговле и передвижению будут устранены и к делу снабжения населения предметами продовольствия будет привлечен частный торговый капитал."[1]

Город находился в руках восставших с 6 по 21 июля. Предлагаю ознакомиться с событиями тех дней по рассказу очевидца и участника тех событий , ПОЛКОВНИКА П.Ф. ЗЛУНИЦЫНА , опубликовавшего свои воспоминания в 1927(1928?) году под названием «ВОССТАНИЕ В ЯРОСЛАВЛЕ В 1918 ГОДУ» :

____________________________________________________________________

ВОССТАНИЕ В ЯРОСЛАВЛЕ В 1918 ГОДУ

После разгрома Юго-Западного фронта я пробрался через Киев и Москву в свой родной город, Рыбинск. Всю зиму я жил в Рыбинске. Здесь было очень много демобилизованных офицеров, по приблизительным подсчетам около 8000 человек. Местные большевистские власти относились к нам хорошо; я жил на свободе, хотя и под негласным надзором, но все же на сво­боде. О красном терроре мы только слыхали, сами же не имели удовольст­вия испытать его.

***

Я часто встречался с офицерами моего полка (в германскую войну я ко­мандовал Б-им полком), и они мне говорили, что вскоре предполагается организованное восстание всего Поволжья; говорили о какой-то подпольной организации, которая охватывает пол-России. Я знал этих офицеров — это были молодые горячие головы, и потому их слова я пропускал мимо ушей. Вся их затея казалась мне несерьезной: хороша конспирация, если они рассказывают об этом мне, постороннему человеку. (Я ведь в их организации не состоял, да меня и не приглашали туда.) Такое отношение ко мне объясняется следующим. Среди молодого офицерства установился тот взгляд, что старые офицеры не способны вести гражданскую войну и не могут быть хорошими договорщиками. Это они мне открыто высказывали в частных бесе­дах. Я же скептически относился к их планам и всегда утверждал, что отлич­ные планы могут составлять только умудренные опытом люди. Так мы дру­жески спорили и расходились, не вынося сор из избы. Не только я не был приглашен в эту организацию, но и многие боевые генералы.

* *  *

Так жил я в Рыбинске. Деньги уходили, а жить нужно было. Я решил пробраться в Киев, где в одном из банков у меня было около 200.000 рублей. Все свое жалованье я отправлял в Киев как ближайший город в тылу Юго-Западного фронта. На Украине были немцы, и пропуск получить можно бы­ло у германского посла в Москве, графа Мирбаха. В мае месяце я отправил­ся в Москву. Перед германским консульством были большие толпы русских, желавших получить пропуск на Украину. Я записался в очередь и уехал опять в Рыбинск, т.к. моя очередь могла быть в июне — через месяц.

Когда я приехал в Москву в июне, то по распоряжению графа Мирбаха пропуска вовсе прекратили выдавать. Обескураженный, я возвратился в Рыбинск.

* *  *

Семья моя уже стала нуждаться, т.к. денег не было. Нужно [было] во что бы то ни стало пробраться в Киев и взять деньги из банка. Хотел было про­бираться нелегальным способом, но узнал, что в Ярославле существует ка­кое-то украинское представительство, в котором служит мой знакомый, и я решил съездить туда, авось поможет. Это была моя последняя надежда.

* *  *

В Ярославль я прибыл 23-го июня в 11 ч. ночи. На станции стоял поезд с отрядом товарища Кедрова. Поезд состоял из двух классных вагонов и 5 или 7 теплушек. В классных вагонах жил Кедров и его приближенные, а в теплушках солдаты. Это была подвижная Чека. Кедров разъезжал по всему Поволжью и расстреливал подозрительных лиц. 23-го июня он ус­пел расстрелять человек десять офицеров и теперь, по-видимому, отдыхал от трудов. Такое соседство мне не нравилось, и я поспешил уйти с вокза­ла в город. Идя по улицам Ярославля, я заметил в городе какое-то странное оживле­ние. По улицам мчались легковые и грузовые автомобили с вооруженными людьми; где-то далеко были слышны ружейная и пулеметная стрельба. Сердце мое сжалось недобрыми предчувствиями, однако я ничего еще не мог предполагать. Зашел в первую попавшуюся гостиницу и проспал там до утра. На следующий день вышел на улицу: стрельба была уже на окраинах города.

На улицах толпился народ и читал расклеенные на стенах плакаты. Подошел и я. Это было обращение генерала Перхурова к Ярославскому на­селению. Оно гласило:

=================================================

«На основании предписания бывшего члена Временного правительства Бориса Савинкова я, генерал Перхуров, вступил в должность командующего войсками Северной Армии.

В силу сего приказываю — всем офицерам, вольноопределяющимся, под­прапорщикам, унтер-офицерам и солдатам явиться в штаб армии (в Мариинской женской гимназии) для пополнения рядов войск.

Всех, сочувствующих свержению большевистской власти, приглашаю встать в ряды армии.

Командующий Северной армией генерал ПЕРХУРОВ

 г. Ярославль

1918 г. июня 24-го дня».

==============================================

Прочтя это обращение, вернее, приказ, я тотчас же отправился в штаб армии.

По дороге встретил свою знакомую певицу — артистку Боровскую (Речь идет о В.Н. Барковской). Она очень обрадовалась мне:

—  Вы какими судьбами Петр Фомич?
Я рассказал ей.

—  Вот и отлично! Поможете нам большевиков бить... мы так много слы­хали о храбрости вашего полка.

Я рассыпался в любезностях.

— Пойдемте в штаб... — волновалась она.

Мы отправились. По дороге она рассказала, как произошло восстание в городе и как город оказался во власти восставших. Она играла тоже весьма заметную роль в этом деле. Она была в очень близких отношениях со всеми политкомами и красными командирами. По ее предложению в день восста­ния был устроен ужин, на котором присутствовало много женщин и комму­нистического начальства. К ночи все перепились и переловить их не пред­ставляло затруднения. Председатель Совета, еврей Нахимсон, был найден у себя дома под кроватью и расстрелян. Этот Нахимсон был видным комму­нистом и влиял на весь север России — на 7—8 губерний. {Нахимсон уже в 1902 году играл большую роль в революционном движении, являясь одним из руководителей Либавской военно-революционной организации Бунда. По сути, эта организация была просто лишь еврейскими террористическими бандформированиями, которые действовали во время первой русской революции 1905-1907 годов. Ликвидирован был и комиссар Ярославского военного округа Д. С. Закгейм [2].}

[В честь Нахимсона названа одна из центральных улиц Ярославля , упирающаяся в церковь Илии Пророка].

*  *  *

Оказывается, что штаб заговора, центр его, был в Ярославле, а нити были и в провинции. Было постановлено, что к 23 июня в город съедутся все офи­церские организации, т.е. не менее 10.000 офицеров. Кроме того в Ярослав­ле было много офицеров, которые хотя и не состояли в организации, но всегда рады были помочь делу восстания. В 10—12 часов вечера началось восстание. Офицерские отряды захватили одну батарею, стоявшую в городе, и обезоружили два советских полка.

Советские полки хотя и были без руководителей, однако оказали сопротивление, и в результате происшедшей перестрелки было убито (Далее зачеркнуто недописанное слово «око[ло]».) и ранено с обеих сторон 100 человек. Пользуясь темнотой, часть красных бежала через мост и рассеялась за Волгой. Таким образом Армия генерала Перхурова со­средоточилась в Ярославле.

***

Мне хочется сказать несколько слов о генерале Перхурове, с которым впоследствии мне пришлось познакомиться очень близко, т.к. я был его помощником. Это была светлая личность. Человек храбрый, беззаветно пре­данный делу и образованный. Он окончил университет и артиллерийскую академию. Был он уроженец Казани, служил же в Сибири. Стратег и тактик он был скверный, не способный организовывать и распоряжаться. Им было сделано очень много крупных ошибок, благодаря чему это восстание и кончилось так печально. Кто знает — что было бы, если бы во главе восстания стоял кто-либо другой. Об ошибках, сделанных им, речь будет впереди.

*  *  *

Добрался я, наконец, с артисткой до штаба. Во дворе женской гимназии толпилось много народу: все откликнулись на призыв к восстанию и при­шли в штаб. Из уездов стали приходить крестьяне. В первый день восстания — поодиночке, а затем повалили толпами. Оказывается, что артистка Боров­ская за некоторое время до восстания предприняла большое турнэ по губер­нии с целью агитации. С ней были и савинковские агитаторы. Все крестьяне в уездах были настроены против большевиков, и достаточно было одной искры, чтобы загорелся пожар.

***

В штабе я встретился со своим старым знакомым, полковником Гоппером. Это был очень храбрый офицер. В тот самый день, как началось вос­стание в Ярославле, указом комиссара по военным делам Гоппер был назна­чен начальником советской латышской дивизии в Москве. Конечно, боль­шевики не знали, что Гоппер являлся в то время крупной величиной заговора против Советской власти. Гоппер являлся ближайшим помощни­ком генерала Перхурова. Увидев меня, он обрадовался:

—      Петр Фомич! Рад тебя видеть! Нам нужны люди, опытные в военном деле. Видишь вот, стоит толпа: бери около 1000 человек и ликвидируй на­жим красных от фабрики Карзинкина через Власьевскую улицу.

Я хотел что-то возразить ему, но он куда-то спешил и только бросил на ходу:

—      Скорей, ради Бога, скорей!

Я подошел к толпе, которой уже успели раздать оружие и патроны, и ска­зал:

— Господа! Кто пойдет со мной бить красных?

Вся толпа громким криком изъявила свое согласие.

Я отобрал человек 600 совершенно незнакомых мне людей, построил их на улице, разбил на роты (4 роты), роты на взводы и назначил начальников. В это время с Дутовой горы стали обстреливать (Далее зачеркнуто «в».Речь идет о Тутовой горе) город из артиллерии.

Дело в том, что у большевиков за городом стояла вторая батарея, которую вос­ставшие не успели захватить. Эта батарея много беды причинила нам. В пер­вый же день были разбиты водопроводная станция, электрическая станция, театр и вообще такие учреждения, где могла собираться толпа. Били зажига­тельными снарядами, и к вечеру в некоторых местах города вспыхнул по­жар. Воды не было, электричества тоже.

Со своим отрядом я двинулся к фабрике Карзинкина. Где был против­ник — я не знал. На Власьевской улице нас встретили огнем. Я приказал командиру одной из рот рассыпать по улице свою роту и идти вперед воз­можно быстрее. Когда рота двинулась по улице, я приказал остальным ро­там выстроиться и идти в ногу, с песнями. Большевики упорно сопротив­лялись и не хотели сдавать фабрику Карзинкина, но первая рота так энер­гично атаковала их, что они бросились бежать к мосту, а затем удрали за Волгу. Жители окраин были на стороне большевиков и поэтому не только не принимали участия в восстании, но даже всячески помогали большеви­кам: укрывали их. Прятали раненых и даже обстреливали нас с чердаков и крыш.

Бой у фабрики Карзинкина окончился для нас очень удачно: не только фабрика и Власьевская улица, но и все окраины города оказались в наших руках. Большевиков было около 300 человек, главным образом, рабочие. Это не были регулярные части. Как только они услыхали, что в городе восста­ние, они достали свои винтовки, сорганизовали отряд и двинулись. Тут они и были разбиты нами. У нас пулеметов не было — у них был один пулемет. Нами взято было около 30 человек пленных, которые были отправлены в гимназию к полковнику Гопперу. Что произошло с ними — не знаю: воз­можно, что расстреляли. Пленных у нас не расстреливали и только в исклю­чительных случаях прибегали к этой суровой мере.

***

Таким образом, к 1 ч. дня 24-го июня я отогнал большевиков и занял Северо-Западную часть города и набережную реки Которосли (впадает в Волгу у Ярославля) до Американского моста. Я не преследовал больше­виков, т.к. стратегическая обстановка на всех фронтах для меня была неизвестна. Что где делалось, я не знал. Не знал даже своих ближайших помощников, не знал тех людей, которыми начальствую и распоряжа­юсь. Я узнал лишь, что большинство из них студенты Казанского уни­верситета и Демидовского лицея. Они дрались так храбро и с таким воодушевлением, что любо было смотреть. Мне приходилось наблюдать не один бой на Юго-Западном фронте, и я должен сказать, что мои солдаты никогда так храбро не ходили на врага, как эти студенты. Все это мне было непонятно, ибо я знал студентов как элемент, настроенный весьма революционно.

***

В городе по-прежнему шла ружейная стрельба, артиллерия била по го­роду и кое-где пылали здания. Я решил отправиться в штаб, чтобы выяс­нить положение и обстановку. Никогда мне не приходилось [видеть], что­бы в войсках и на фронте была такая неразбериха и путаница. Я назначил командиром батальона штабс-капитана Медведева (из студентов) и, взяв с собой одного человека, тоже студента, отправился в город. С чердаков и крыш нас по-прежнему обстреливали, и пулей студенту пробило подсу­мок с патронами, однако благополучно — не ранило. Улицы уже понем­ногу стали наполняться народом. Все в городе зашевелилось. Где-то кри­чали ура...

По дороге я встретил какого-то военного: стройный, осанка военная. Увидев меня, он спросил:

—      Вы откуда?
Я сказал ему.

—      Ну, каково положение на вашем участке фронта?..

Я изложил ему вкратце.

—      Изложите подробнее, — сказал он.

Мне не хотелось заводить длинный разговор с неизвестным лицом, и я сказал:

—      Извините меня, но я спешу к генералу Перхурову, в штаб...

Он улыбнулся и сказал:

—      Перед вами и есть генерал Перхуров.

Я извинился. Мы познакомились. Я подробно изложил ему свое мнение о положении вещей. Он очень внимательно слушал. Когда же я спросил у него об общей обстановке, он сказал:

—      Весь город в наших руках... держимся упорно...

Больше ничего он мне не мог сообщить. Из этого я вывел, что генерал не в курсе происходящих событий.

—      Идите в штаб и сделайте подробный доклад начальнику штаба.

Я пошел.

***

Начальником штаба был какой-то полковник генерального штаба. Он был более занят вопросами мобилизационного характера, нежели оператив­ного. Ему также не было известно положение дел на фронте, и он бесполез­но волновался. К вечеру он заболел нервным расстройством и его сменил другой офицер генерального штаба.

С большим трудом удалось мне разыскать Гоппера, который тоже был растерян и не знал, что делать. Я пытался ему обрисовать обстановку, но он махнул рукой и сказал:

—      Красные отбиты — ну и хорошо... дело в том, что противник стягивает силы из-за Волги от Вятки и Вологды. Людей у нас много, а организации никакой. Назначаю тебя командиром Заволжского отряда — идиорганизуй там дело обороны. Теперь этот участок становится важным.

Я пытался возражать против такого назначения, т.к. мне не были известны ни планы восставших, ни обстановка, — ничего. Гоппер и слушать не хотел:

—      У меня нет опытных людей! — говорил он.

* *  *

Между тем толпы народа все шли и шли, толпились возле штаба, получали казенное обмундирование и оружие. В Ярославле были захвачены гро­мадные арсеналы оружия и склады обмундирования. Люди не знали, под чье начальство поступать им и куда идти. Возле штаба собралась многотысячная толпа. Большевики, по-видимому, заметили ее и стали бить по штабу из ар­тиллерии.

* *  *

В городе же происходило следующее. Тридцать пароходов, груженные всевозможными товарами, прислали извещение генералу Перхурову, что они жертвуют свои грузы восставшим. На этих пароходах было много добра: мануфактура, мука, скот и т.д. Все фирмы города Ярославля пред­ложили свои услуги помочь деньгами и вообще всем, чем можно. Директоры всех банков отдали наличные капиталы в распоряжение генерала Перхурова. Все гостиницы, по своему почину, предложили свои помеще­ния, рестораны предложили бесплатные обеды восставшим. Колбасная фирма Болотникова отправила к штабу 50 подвод с салом и колбасами для нужд армии. Хлебопекарни взялись организовать доставку хлеба. Му­ку с пароходов отдали в распоряжение сорганизовавшегося профессио­нального союза пекарей, скот отдали мясникам — и таким образом дело питания в первые дни было поставлено очень хорошо. Тот же Болотников заявил, что может в течение недели прокормить по 6—7 тысяч человек ежедневно.

Рестораны тоже предложили кормить восставших.

Такого подъема и воодушевления я не встречал еще нигде. Весь город был — энергия, порыв и самопожертвование...

Одно было плохо, что не было выработано отличного плана и не было людей. По-видимому, не предполагали, что восстание будет громадным, и не наметили подходящих начальников. Теперь же, в суматохе, приходилось назначать кого попало. Так, например, случайно я попал в этот водоворот и случайно был назначен на командную должность. Впоследствии я сделался помощником генерала Перхурова, т.к. полковник Гоппер был ранен в живот пулей.

Недавно я читал в газетах, что [в] Риге какой-то генерал Гоппер занимает весьма видный военный пост. Весьма возможно, что это и есть тот самый Гоппер.

*  *  *

Между тем положение на фронте изменилось к худшему: большевики ус­пели подтянуть силы и занять Американский мост (Речь, очевидно, идет о железнодорожном мосте через Волгу). Таким образом, положе­ние Заволжского отряда сделалось более скверным. Переправляться прихо­дилось на лодках и катерах, и большевики всегда могли обстреливать пере­правляющихся.

Мне, чтобы попасть в Заволжский отряд, пришлось переправляться на лодке под обстрелом большевиками. Это обстоятельство крайне неприятно действовало не только на мою психику, но и на психику 2000 человек, нахо­дившихся за Волгой и представлявших т.н. «Заволжский отряд». При этом отряде было 12 пулеметов. Отрядом командовал какой-то артиллерийский ротмистр. Его распоряжения были так наивны, что мне пришлось только руками разводить. Позиция, выбранная им для отряда, не соответствовала своему назначению. Он сосредоточил все силы на шоссейной дороге, иду­щей на Мологу, фланги же были слабы. Это было абсурдно, т.к. большеви­кам незачем было идти по шоссе, где они представляли бы великолепную цель для пулеметов; им гораздо легче можно было подойти незаметно рощи­цами и перелесками, тянувшимися по обеим сторонам шоссейной дороги. Ночью же (я прибыл к отряду вечером 24-го июня) я решил занять другую, более удобную позицию. Пришлось продвинуться вперед, версты на три, оставив у себя в тылу мелкие деревушки, которые раньше занимал отряд. С боль­шим трудом удалось мне расставить сторожевое охранение, т.к. я не знал, где находится противник и, кроме того, у меня не было карты.

Несмотря на столь тяжелую обстановку, мне очень приятно было видеть, как люди безукоризненно выполняют самые трудные приказания. Люди охот­но жертвовали своей жизнью, в них горело священное пламя.

Силы свои я расположил иначе: на шоссе поставил человек 50 с двумя пулеметами, а все силы перенес на фланги. Все, казалось, было сделано.

***

25 июня.

На другой день на рассвете по шоссе показалась колонна красных, чело­век около 250. Они шли без всякой предосторожности, не выставив даже по­ходной заставы и дозоров. Мы подпустили их на 100 шагов и ударили из пулеметов. Через 15 минут колонна была рассеяна, на шоссе было найдено 37 трупов и взято в плен около 20 человек.

Мои предположения относительно красных не оправдались. Они были очень скверные тактики и лезли по шоссе, не желая использовать для этой цели рощицы и перелески по обеим сторонам шоссе.

Ротмистр, бывший начальник Заволжского отряда, ставший теперь моим адъютантом, торжествовал и говорил:

- Видите, господин полковник, с большевиками нужна особая тактика, это вам не с немцами воевать... Старики-офицеры этого не понимают... в гражданской войне умная стратегия не нужна, здесь необходима ухватка.

Я молчал, т.к. понимал, что ротмистр городит вздор.

***

О происшедшем бое и результатах его послал донесение в штаб армии, откуда получил записку:

«Действуйте по своему усмотрению. Держитесь. Пришлите, если понадо­бится, приемщиков офицеров — дадим пополнение Вашему отряду.

Полковник Генерального штаба НИКОНОВ».

Опять новый начальник штаба. Они меняются чуть ли не каждый час. При таком положении вещей разве может быть налажена оперативная рабо­та штаба.

Вечером красные опять перешли в наступление. Их было около 500 чело­век. Наступали они уже не по шоссе, а подошли цепью из рощи. По шоссе же шел автоброневик. Он наделал нам много паники, и отрядик, прикры­вавший шоссе, должен был бежать. Таким образом броневик прорвался к нам в тыл и оставил там кучу прокламаций. Прокламации эти мы торжест­венно сожгли. В этих прокламациях, обращенных к солдатам, рабочим, офицерам и гражданам г. Ярославля, говорилось, что город окружен желез­ным кольцом красных. Большевики обещали полную безнаказанность тому, кто бросит шайку генералов и возвратится к законной власти. (Так в прокламации и было сказано: «законной власти».) Мы без труда отбили наступ­ление большевиков, перейдя в контратаку. Восставшие шли в бой с песнями. Правда, победа эта была куплена дорогой ценой, т.к. автоброневик принес большие неприятности и потери. У нас было 118 человек ранено и 11 человек убито. У большевиков потери были в 2 или 3 раза меньше. Я тотчас же по­слал донесение в штаб, в котором просил дать в мое распоряжение артилле­рию, т.к. броневик может каждый день прорываться в наш тыл и устраивать панику. Мне обещали дать артиллерию. Ввиду того, что переправить артил­лерию на эту сторону было невозможно, на том берегу в городе была постав­лена полубатарея — 2 орудия. Она была подчинена кому-то другому, не мне, как следовало бы. Связаться с этой батареей было очень трудно. Провести телефон через Волгу было невозможно, т.к. красные держали переправу под ружейным огнем. Пришлось ограничиться примитивной, живой связью.

***

Ночь с 25-е на 26-е июня прошла спокойно, на нашем участке. В городе и за городом шла непрерывная артиллерийская стрельба. У нас было около 12 орудий, у большевиков около 8 (потом они еще подвезли). Били они пре­имущественно зажигательными снарядами. Во многих местах город пылал, но тушить пожар было невозможно, т.к. большевики били шрапнелью по тем, кто пытался тушить пожары; кроме того водопроводная станция была разбита и не действовала.

***

26-го июня большевики опять повели наступление на нас. Их было го­раздо больше, чем в прошлый раз. Были здесь и китайцы, которые дрались очень упорно. Мы подошли к ним на расстояние 20 шагов, и казалось, что вот-вот пойдут в ход штыки. Но наступил какой-то психологический мо­мент, они дрогнули и побежали. Мы преследовали их и многих перебили. Неприятельский автоброневик пытался выехать на шоссе, но артиллерия с того берега сделала несколько удачных выстрелов, и он бежал назад. Наша артиллерия так увлеклась, что стала бить по своей цепи. Это не позволило нам долго преследовать красных.

В этом бою у нас было около 50 человек убито и двести с лишним ране­но. Сколько было раненых у большевиков — неизвестно; убитых же мы на­считали 38 человек — все китайцы. Кроме того, нами было захвачено два вполне исправных пулемета.

С большим трудом нам удалось перевезти раненых в город. Я послал до­несение в штаб армии, что, по-видимому, противник решил перенести центр военных действий на Заволжский отряд, и поэтому просил усилить этот участок фронта еще каким-нибудь отрядом и обеспечить переправу че­рез Волгу.

Дело в том, что отряд мой таял с каждым днем, с каждым часом. Силы же большевиков росли. С каждым днем они нажимали на нас все энергичнее и энергичнее. Дух восставших стал падать, т.к. в случае отступления всем при­шлось бы купаться в Волге.

***

В 12 часов дня получил из штаба бумажку: никакого отряда на помощь прислать не могут, т.к. отрядов в резерве не существует (свободных). Есть толпы неорганизованных вооруженных людей. Если я хочу, то могу полу­чить пополнения для Заволжского отряда. Я немедленно попросил 500 чело­век пополнения и отправил за ними 4 офицеров, которые сами изъявили со­гласие съездить в город. Офицеры эти потом не вернулись и пополнения не привезли. Думаю, что они пали духом и дезертировали.

*  *  *

В 3 часа дня около полуторы тысячи красных повели наступление на нас. Здесь были и китайцы и матросы. Шли они без рубах, полуобнаженные, че­рез их грудь были надеты красные ленты. Шли и пели Интернационал. Не доходя 300 шагов до наших окопов, залегли и открыли ружейную и пулемет­ную стрельбу. Бой продолжался несколько часов. Наша артиллерия стреляла скверно и била часто по своим. У нас были большие потери, но держались мы стойко. С наступлением темноты мы перешли в контратаку и отогнали большевиков. Между нашими окопчиками и рощей было много убитых. Сколько мы потеряли в этом бою — не могу сказать, но в общем не менее 20%. В ту же ночь я отправил двух надежных офицеров с донесением в штаб и с письмом к Гопперу. Я видел, что мой участок становится главным. Это было понятно: недалеко находились железные дороги, по которым больше­вики могли получать все новые и новые подкрепления. Полковник Гоппер внял моей мольбе и прислал 700 человек пополнения. Переправились они через Волгу ночью. Ночью же пришлось мне разбивать их по ротам, по взво­дам и т.д. Гоппер прислал мне письмо, в котором просил держаться, ибо по­ложение везде критическое. Целую ночь я не спал и проверял караулы, т.к. ожидал ночного налета.

Утром на рассвете весь отряд занялся уборкой трупов. Около трехсот тру­пов было подобрано и брошено в Волгу. Пусть плывут и несут весть о вос­стании в Ярославле. В Волгу бросали и своих и большевиков, т.к. трупы ста­ли разлагаться и заражать зловонием воздух.

***

27-го июня большевики поставили свою батарею где-то в роще и об­стреливают переправу через Волгу. Пристрелялись, и связь с городом на­рушена. Можно переправляться только ночью, хотя даже и ночью боль­шевики обстреливают Волгу. Мы стали голодать — пришлось пищу доставать в близлежащих деревушках. Деревушки малы и бедны и не в состоянии были прокормить такое количество людей. С утра красные стали наступать. Наступало их до двух с половиной тысяч — четыре це­пи. Артиллерия их била по нашей цепи безжалостно, и мы несли боль­шие потери.

Пулеметы наши работали беспрестанно, восставшие дрались храбро, од­нако красные наступали волнами. Наша цепь дрогнула и стала отходить на­зад. Я со своим адъютантом бросился к цепям и успел удержать их возле деревушки. Мы засели в домах и открыли огонь по наступающим. Красные открыли огонь из орудий по деревушке, а сами залегли в двухстах шагах и поддерживали сильный ружейный и пулеметный огонь.

Мы крепко сидели в поселке, несмотря на то, что снаряды разворачивали маленькие избушки и уносили много жизней. Бой кипел долго. Наша артиллерия пристрелялась по большевистской цепи, и они терпели большой урон. Не выдержав огня, красные стали от­ходить, мы же преследовали их и заняли свои окопчики. Бой длился 8 ча­сов. Почти все потеряли представление о времени, до того были увлечены боем. Я думал, что бой продолжался не более двух-трех часов. Взглянул на часы — пять часов по-полудни. Думал, что часы идут неправильно. Спра­шивал многих — «который час?», и все разно отвечали, кто — «9 ч.», кто «12», кто «2».

Потерь у нас было много, сколько, не пришлось посчитать, но думаю, что не меньше 30%. До вечера мы убирали трупы и сносили их в реку. На­считали полтораста трупов.

***

Вечером пошел дождик, и все восставшие бежали из окопчиков в посе­лок. Я был возмущен этим и тотчас же погнал их обратно в окопы. Все были недовольны и роптали. Никто не верил в то, что большевики пойдут в на­ступление. Мои опасения и предосторожности не оказались напрасными. В 12 часов ночи разразился ливень, сопровождаемый молнией и грозой. Я не в силах был удерживать своих людей в окопах и поэтому решил отойти в поселок. Это вышло даже к лучшему. Людей я расположил на отдых, а все пулеметы выставил в окнах. Были усилены караулы и патрули. Часа в три ночи, перед рассветом, красные решили сделать налет. Мы услыхали крик ура — красные, зная, где наши позиции, подкрались к ним, и крикнули ура. Наши пулеметчики открыли огонь из поселка по старым нашим позициям. Весь отряд был моментально на ногах, и мы, перейдя в атаку, отогнали большевиков. У нас потерь не было.

***

28 июня.

На рассвете я послал экстренное донесение в штаб армии и просьбу о помощи. Посланный был ранен осколком шрапнели при переправе через реку, однако поручение, возложенное на него, исполнил. Я не знал, что принесет нам сегодняшний день. Послал просьбу (не «приказание», т.к. ба­тарея не была подчинена мне) — обстреливать рощу как можно чаще, чтобы не дать противнику накапливаться. Идти вперед — не мог, т.к. это не входи­ло в наши задачи. Отряд мой был потрепан довольно основательно и в строю едва ли находилось свыше 1000—1200 человек. Нужно было во что бы то ни стало держаться до вечера, до тех пор, пока не удастся получить под­креплений с того берега.

Достал кусок оберточной бумаги в поселке и стал детально излагать свое мнение о положении вещей на моем участке. Эту бумагу решил послать с наступлением темноты.

Часов в 12 дня красные большими массами перешли в наступление про­тив наших позиций. Сколько их было — трудно сказать. Если бы не простая случайность, то несомненно они сбросили бы нас в Волгу. Но — наша ар­тиллерия уже успела хорошо пристреляться к местности. Наша артиллерия так великолепно била, что после 20—30 снарядов красные заволновались. Наши пулеметы очень удачно открыли огонь, мы тоже встали из окопчиков и перешли в контратаку. Бой продолжался не более одного часа — красные бежали.

Артиллерийским огнем было убито около 40 человек.

К вечеру большевики опять перешли в наступление, но действовали как-то вяло. Наша артиллерия и пулеметы легко отбили их атаки.

Часов в 11 вечера красные в последний раз пытались овладеть нашими позициями. Бой длился часа два — потерь у нас не было, у большевиков -не знаю. Я спешно послал курьера с воплем о помощи. Целую ночь не спа­ли, т.к. ждали нападения противника, однако ночь прошла спокойно.

***

29-го июня. День моих именин — св. Апостолов Петра и Павла. Перед рассветом получил из штаба армии бумажку, в которой говорилось, что мне послана подмога — 1000 человек. Это подняло настроение. Когда вос­ток стал бледнеть, прибыли первые лодки и паровые катера с подкрепле­нием. Пока шла* выгрузка, рассвело, и большевики перешли в наступле­ние. Их было не менее 4000 человек. Бой был длительный и ожесточен­ный. Подкрепление, прибывшее из города, засело в деревушке и боялось двинуться вперед. Я помчался туда, выгнал их из изб и погнал в цепь. По­явление резерва подняло дух наших войск, и они, перейдя в атаку, опроки­нули красных. Артиллерия была выше всякой похвалы. Я считаю, что красные до сих пор ничего не могли сделать нам только благодаря нашей артиллерии и пулеметам. Пулеметчики были ветераны Великой войны и действовали очень хладнокровно. Красные не отступили, но спрятались в роще, и их артиллерия стала бить по нашей цепи. Били часа два и пристре­лялись. Мы стали нести потерю в людях. Цепь заволновалась, и начались отдельные случаи бегства. Оставаться более на месте нельзя было — нужно было что-либо предпринять. Я решил двигаться вперед, чтобы атаковать рощу.

Красные, заметя это, вышли из рощи и перешли в контратаку. Наша ар­тиллерия тотчас же открыла ураганный огонь по неприятелю. Красные за­легли. Мы тоже. Наша артиллерия быстро нащупала их и стала бить. Мы постреляли минут 30 и перешли в контратаку. Красные отступили, а мы, дойдя дойдя до опушки рощи, залегли, и таким образом мы не терпели уро­на от неприятельской артиллерии. Через час большевики опять перешли в контратаку и отогнали нас на старые позиции. Как только большевики по­казались из рощи, наша артиллерия опять стала метко бить по их цепи, и они залегли. Мы перешли в контратаку и вновь загнали их в рощу.

Так продолжалось до самого вечера: красные несколько раз загоняли нас в окопчики, и мы в свою очередь гнали их в рощу. В этот день у нас было около 30 человек убитых и около 50 человек раненых. Потери сравнительно небольшие.

***

30-е июня.

В ночь на 30-е июня красные все время обстреливали наши позиции как ружейным, так и артиллерийским огнем. Потерь у нас не было, но нервы были напряжены.

С утра неприятельская артиллерия, к этому времени значительно усилен­ная и пополненная, стала бить по нашей батарее, чтобы заставить ее пере­менить позицию. Наши пушки не отвечали. Артиллерия била до трех часов дня; было выпущено около тысячи снарядов. Когда пушки прекратили свою работу, красная пехота перешла в атаку, но тут опять заговорили наши пуш­ки, и большевики были отбиты.

В 5 часов вечера красная артиллерия стала бить по нашей батарее и по окопам. Так продолжалось до наступления темноты, а затем все стихло. На­ступила какая-то жуткая тишина...

Мы приготовились. Мы думали, что большевики пойдут в атаку, однако всюду было тихо. Эта тишина сильно действовала на нервы; казалось, что «там» что-то творится, что принесет смерть. Ведь люди очень нервничали, и мне большого труда стоило успокоить их.

***

В час ночи получил из штаба армии записку, подписанную генералом Перхуровым, — с предписанием — сдать командование храброму и дельному офицеру, а самому явиться в штаб армии, который уже перешел в здание государственного банка, т.к. красные разбили артиллерийским огнем здание Мариинской женской гимназии. Я сдал командование подполковнику Ша-довскому, человеку энергичному и храброму, а сам сел на паровой катер и отправился на ту сторону. Было везде тихо, только где-то на окраине шла ружейная и пулеметная стрельба.

***

В городе было темно, т.к. электрическая станция была разбита. Во мно­гих местах горели городские здания и освещали длинные улицы, по кото­рым ходили патрули. Витрины в магазинах были разбиты, т.к. город под­вергся разграблению. Когда в селах узнали, что в Ярославле восстание, до 30.000 крестьян явились и предложили свои услуги. Им были выданы вин­товки и обмундирование. Тогда крестьяне под шумок разграбили город и уехали в свои деревни, заявив, что если большевики только вздумают пока­заться в селах, то они их мигом выгонят; защищать же город им вовсе нежелательно.

Фото :

1).Б.В. Савинков

П.А. Перхуров

2).Оборонительные рубежи ярославских повстанцев

Разрушенная церковь Покрова Богоматери на Борисоглебской улице

3).Уничтоженная артиллерией часть города

Участники подавления восстания позируют на фоне разрушенного бомбардировками города [3].

***

В штабе армии я встретился с генералом Перхуровым. Он был небрит. Увидев меня, очень обрадовался.

—      Я очень доволен, полковник, действиями Заволжского отряда и ваши­ми распоряжениями.

Я поклонился и отвечал:

—  Сделал то, что мог.

— Вы мне нужны здесь... будете моим помощником, полковник Гоппер ранен в живот. Он мне советовал вас как человека знающего и энергично­го... Итак, с настоящего момента предлагаю вам вступить в исполнение сво­их обязанностей.

—  Слушаю, ваше превосходительство, — ответил я, — но мне хотелось бы знать общее положение, обстановку...

—  Нарисую ее вам в нескольких словах: мы окружены — положение без­выходное. Многие из восставших пали духом и стараются улизнуть в села и там укрыться от мести большевиков. Армия начинает испытывать недо­статок в еде, т.к. припасы на исходе. Бои, продолжающиеся каждый день, стали в тягость населению. Света нет, воды нет. За ведром воды приходит­ся бежать к Волге или к Которосли, рискуя жизнью, т.к. большевики об­стреливают эти места. Кроме того, вода в реке заражена трупами. Река служит общим кладбищем для нас и для большевиков. Кроме того, откуда-то из верховьев Волги плывут разложившиеся трупы. Где и что делается — неизвестно. С каждым днем большевики подвозят все новые и новые си­лы. Вблизи города есть лагерь военнопленных, в котором находится до 60.000 человек немцев и мадьяров. Мы их перестали кормить, т.к. не в со­стоянии сделать это. Они разбегаются из лагеря и грозят всей массой пе­рейти к большевикам на службу. Поведение их очень двусмысленное... Из-под Архангельска на днях прилетал аэроплан. Английский летчик привез мне бумагу, в которой англичане приглашают пробиваться на север к Ар­хангельску. Обещают снаряжение, обмундирование и питание... На фрон­тах наших дела обстоят благополучно. Особенно сильно нажимают на За­волжский отряд. Каково ваше мнение?

—  Видите ли, ваше превосходительство, — сказал я, — по моему мнению, большевики перенесли центр своих действий на Заволжский отряд, и его необходимо значительно усилить и придать еще несколько пушек.

—  Поговорите об этом с начальником штаба, — сказал генерал.

Я отправился к начальнику штаба. На этот раз — это был полковник кав­казского типа, не генерального штаба, человек очень спокойный, но весьма халатный. Переговорив с ним, я убедил его послать за Волгу еще 1000 чело­век, что и было тотчас же сделано. Были посланы также две пушки, дейст­вовавшие на юге. Я стал знакомиться с положением дел на фронте.

***

Нашел массу упущений [и] промахов. Так, Московский вокзал был за­нят лишь 20 человеками при одном пулемете. Это был очень важный пункт, и туда надо было послать более сил. Большевики воспользовались этим и без особого боя овладели вокзалом. Еще до восстания здесь стоял какой-то железнодорожный отряд, около 2000 человек, прекрасно воору­женный. В борьбе восставших и большевиков железнодорожники объяви­ли нейтралитет. На поддержку этого отряда наш штаб очень рассчитывал, но обманулся. Начальники этого отряда были очень любезны с нами, обе­щали всяческую поддержку, но все это были лишь слова.

Положение было безотрадное.

***

Часов в 9 утра я вновь встретился с генералом Перхуровым. Он подошел ко мне и спросил:

—  Ну что, ознакомились с положением дел на фронте.

—  Да, — сказал я.

—  Что же вы посоветуете делать?

—  Не знаю, — отвечал я.

Он помолчал немного, а затем сказал:

—      Но делать-то что-нибудь нужно; не бросить же армию и бежать...

—  Необходимо созвать военный совет, — сказал я.
Генерал Перхуров подумал немного, а затем сказал:

—  Вы правы! Итак, решено созвать военный совет.

***

2-го июля в зале Государственного банка состоялся военный совет. На нем присутствовало 28 генералов и 16 полковников.

Заседание совета открыл генерал. Перхуров и предложил избрать пред­седателя. Председателем был избран генерал Карпов, бывший командир 25-го Армейского корпуса.

Генерал Перхуров как командующий армией сделал доклад о положении на фронте и, сказав, что дальше нельзя бездействовать, предложил членам совета высказаться по этому поводу.

После генерала Перхурова стал говорить генерал Карпов. Его мнения сводились к следующему:

Сидеть в Ярославле и защищаться до последней капли крови. Мы не од­ни — если все Поволжье еще не восстало, то должно восстать, и тогда боль­шевики не справятся с нами. Мы всегда сможем опрокинуть их и двинуться на Москву.

Обратить должное внимание на мобилизацию и организацию. Сформи­ровать 4 полка пехоты. Ввиду того, что в деле восстания главную роль сыг­рали не ярославцы, а приезжие из других мест, обратиться к жителям горо­да с воззванием — всем стать под ружье.

Переговоры о мире с большевиками, предложенные через германских пленных офицеров, отвергнуть.

Мнения по этому вопросу разделились. Генерал Перхуров внес предло­жение прорываться к Архангельску. Погрузиться на пароходы, высадиться на той стороне Волги, прорвать фронт большевиков и идти в Архангельск.

Мнения разделились, но большинство было на стороне генерала Кар­пова. Следовательно — его проект должен был быть проведен [в] жизнь. Получалось странное явление — генерал Перхуров, противник данного проекта, должен был проводить его в жизнь. Выходило нелепо. Тогда кто-то из генералов предложил генералу Перхурову сдать командование арми­ей генералу Карпову, а самому войти в состав правительства, сформиро­ванного из представителей местной общественности и профессуры Деми­довского лицея.

Перхуров не согласился на это, сказав, что не имеет на то уполномочий от Савинкова. Кто-то заметил:

—  При чем тут Савинков? Здесь вопрос жизни и смерти, а вы — Савин­ков!..

—  Он был здесь в первые дни восстания, — сказал кто-то.

—  Где же он?..

—  Ваше превосходительство, — обратился кто-то к генералу Перхурову, — а где сейчас находится г. Савинков.

—   Он уехал из Ярославля с полковником Панчевым в Тверь для устрой­ства восстания на Севере.

Совет разошелся молча, не приняв определенного решения.

***

После совета генерал Перхуров вызвал меня к себе и сказал:

— Положение очень скверное и странное. Нужно что-либо предприни­мать. Я полагаю, что нужно действовать. Мое предложение заключается в следующем:

Я сдаю командование генералу Карпову.

Сам я набираю отряд из желающих, сажусь на пароходы, прорываю фронт красных за Волгой и открываю путь для Заволжского отряда. Все вой­ска, вместе с генералом Карповым, устремляются в этот прорыв, и мы идем к Архангельску. Сидеть в этой мышеловке — нет смысла.

Сделайте соответствующие распоряжения!

Я не возражал против этого, т.к. сознавал, что это единственный выход. Предприятие было опасное, т.к. большевики ночью могли заметить нас и открыть стрельбу из орудий по пароходу, но делать ничего не оставалось. Были опрошены все желающие идти на прорыв с генералом Перхуровым, и желающих оказалось около 6000 человек.

***

В ночь с 2-го на 3-е июля генерал Карпов принял командование всей армией. Генерал Перхуров стал готовиться к предстоящей операции прорыва. Ввиду того, что я изъявил согласие ехать с генералом Перхуро­вым, генерал Карпов назначил вместо меня кого-то другого. Этот новый тотчас стал формировать полки. Ночью кое-как было сформировано 4 полка.

***

Между тем, пока шли переговоры между генералами, пока заседал во­енный совет, положение на фронте ухудшалось. Со всех участков требова­ли пополнений и пищи. Все городские больницы и общественные здания были наполнены ранеными. Все врачи города Ярославля добровольно взялись организовать помощь раненым. Аптеки безвозмездно предоста­вили перевязочные средства. Наши раненые и большевики лежали вмес­те, т.к. трудно было отличить своих от красных. Формы ведь никакой не было.

Для прорыва приготовили 10 пароходов общества «Самолет». Однако на сборный пункт явилось только 450—500 человек (из 5000—6000 желающих). В это время многие повстанцы уже окончательно пали духом и старались спасти свою шкуру. Вечером, перед отправкой, генерал Перхуров разделил имевшиеся у него деньги. Солдаты получили по 5—8 тысяч, а офицеры 10— 15 тысяч. Я получил 25 000 рублей николаевскими, генерал Перхуров взял себе столько же. Несмотря на то, что к пристани явилось только около 500 человек, генерал Перхуров все же решил сделать попытку прорыва не­приятельского фронта. Погрузились на один пароход и двинулись ночью. На руле был сам капитан. Ему устроили кабину из мешков, наполненных песком, чтобы пули не могли задеть его. Все же спрятались в трюм. Несмот­ря на то, что луна еще не всходила, нас все же заметили и открыли стрельбу. Это было очень близко от моста. Мы, все же, благополучно проскользнули под мостом и остановились у Толгского монастыря. Рассветало, когда мы стали выгружаться. На рассвете мы уже заняли какую-то деревушку, — там был захвачен еврей-комиссар и тут же нами расстрелян. Жители деревни встретили нас равнодушно; ни сочувствия, ни проклятия не приходилось ус­лышать мне.

В городе же по-прежнему все клокотало и гудело. Бой шел с прежним ожесточением. Бросив пароход (капитан парохода взял винтовку и пошел вместе с нами), мы отправились в-обход, через лес. Отойдя лесом на не­сколько верст от берега, сделали привал и позавтракали. Еду достали в де­ревне. После привала генерал Перхуров отправился в разведку с 50 челове­ками. Разведка его была неудачна. Хотя он и установил, что с разных мест за Волгу идут эшелоны с войсками, хотя он и испортил линию железной доро­ги, но в лесу случайно наткнулся на колонну красных войск и в происшед­шей перестрелке потерял около тридцати человек убитыми и ранеными. Только небольшая кучка возвратилась с ним. Ввиду близости большевиков двинулись в глубину леса. Шли часа три и опять решили произвести развед­ку. На этот раз в разведку отправился [я]. Случайно наткнулся на четырех красноармейцев в лесу и взял их** проводниками. Они повели нас и привели к поляне, на которой было около 5 тысяч большевиков. Стояли биваком. Осторожно ушли мы назад. Так проболтались мы в лесу до ночи, а затем расположились на ночлег. Во все время нашего пребывания в лесу в городе гремела канонада.

***

Ночью с 4-го на 5-е мы решили идти прорываться. Перед рассветом двинулись вперед и к рассвету наткнулись на окопчики большевиков. Ни­какой охраны у них не было, — очевидно, не ожидали нападения. Открыв ураганный огонь из десяти пулеметов, мы бросились с криком ура на по­зиции большевиков и заняли их. Очистили весь плацдарм до Волги, но... Заволжского отряда уже не было на этой стороне. Среди захваченных пленных красноармейцев мы нашли одного пленного повстанца, который был взят красными в плен. Он рассказал нам, что 4-го июля Заволжский отряд был уничтожен большевиками. Сюда была стянута артиллерия и большие силы красных и сделан был решительный натиск. Многие были перебиты, многие утонули. Когда отступающие бросились на катера и лод­ки, красные с берега в упор расстреливали восставших. Артиллерия пото­пила несколько лодок.

От пленных красноармейцев мы узнали, что город в критическом поло­жении. Многие орудия восставших были уже подбиты, силы таяли с каждым часом. Окраины уже были заняты большевиками.

***

Оставаться нам в этом районе не было смысла, и мы двинулись, а куда — и сами не знали.

Вышли мы к какой-то деревне и наткнулись на большевиков. Хотели уйти незамеченными, но было поздно. Пришлось принять бой в невыгодных усло­виях. К концу боя появилась красная кавалерия, которая пошла на нас в атаку, и мы вынуждены были бежать в лес. При столь паническом бегстве отряд разбился на маленькие кучки. Красная пехота бросилась за нами в лес — при­шлось уходить во все лопатки. Мы решили идти куда глаза глядят (нас было 20 человек). Целый день мы шли какими-то лесами, перелесками, оврагами и наконец вышли к какому-то селу. Узнали, где мы, и оттуда уже двинулись на Рыбинск. Шли ночью, стараясь держаться лесов и оврагов. Через два дня мы были вблизи Рыбинска. Там только что было подавлено сильное восстание. Красная чека расстреляла до 4000 офицеров, а также много рыбинцев.

Заходить в Рыбинск было опасно, и поэтому я двинулся дальше вверх по Волге. У Савелово купил у частного лица билет до Троицкой Лавры, а оттуда пешком пробрался в Москву, а из Москвы нелегальным способом на Украину.

*                                 *   *  *

Восстание в Ярославле было подавлено красными. Генерал Карпов и 7000 офицеров были расстреляны. Генерал Перхуров был пойман в Москве и посажен в тюрьму, в которой просидел 7 лет и в 1925 г. был расстрелян большевиками.

*                                 *   *  *

Заканчивая записки о Ярославском восстании, я хочу высказать свой взгляд по поводу неудачи его.

Причины неудачи — суть:

Инертность крестьян; это можно объяснить тем, что крестьяне еще не переболели большевизмом и почва не созрела.

Скверная организация восстания. Восстания вспыхивали и гасли по оче­реди (Ярославль, Рыбинск, Кострома). Если бы они вспыхнули одновремен­но, то мог бы разгореться пожар.

Бесталанность генерала Перхурова как командующего. Вместо того, что­бы в первый же день перенести борьбу за город, он заперся в цитадели. Это вызвало неудовольствие жителей, т.к. эта борьба была очень тяжела для на­селения.

Все это говорит, что план борьбы не был разработан — или же был раз­работан человеком, не сведущим в этом деле.

*                                *   *  *

В заключение я хочу высказать свой взгляд на всевозможные восстания. Мой долголетний военный опыт (1904—1905 гг., 1914—1917 гг., 1918—1920 гг.) дает мне право сделать это. Я пришел к тому убеждению, что восстания на окраинах никогда не дадут положительных результатов. Неорганизованные повстанческие отряды не в состоянии вести борьбу с регулярной армией. Восстание же в центре всегда может дать легкую победу. Если бы подобное восстание было не в Ярославле, а в Москве и все советские верхи были пе­реловлены, то возможно, что сейчас в России о большевиках вспоминали бы, как о далеком прошлом.

София

Полковник П. ЗЛУНИЦЫН

ГА РФ. Ф. 5881. Русский заграничный исторический архив. Оп. 2. Д. 361. Л. 1—47.

http://www.dk1868.ru/history/y...

____________________________________________________________________________

[1]-   http://www.alexanderyakovlev.o...

[2]-    http://www.charmingrussia.ru/2...

[3]-   http://rys-strategia.ru/publ/j...

https://yargid.ru/blog/old_yar...

SS. 17.05.2017.