Иван Серов -- русский человек в нерусском руководстве сталинского СССР. В книге ЗАПИСКИ ИЗ ЧЕМОДАНА он со свойственной ему прямотой нелестно отзывается о приехавших вместе с Лаврентием Берия из Грузии "варягах" вроде братьев Кобуловых и о прочих армянах и грузинах, заполонивших высокие московские кабинеты, в том числе и на Лубянке . Ивану Александровичу приходилось испытывать невероятное давление со стороны этих товарищей из закавказского клана . И только выдержка, трезвый расчёт и несомненная правильность поступков и выверенность действий, а также отсутствие на него каких-либо компрометирующих сведений (ввиду честности и порядочности) , позволили Серову выйти победителем в невидимом противостоянии с этими "пауками Берии". За умение быстро находить правильные решения и исправлять проигрышные ситуации, направлялся Верховным Главнокомандующим на самые важные участки обороны , где проявлял свои геройские качества. Как сказано в предисловии к книге "Записки из чемодана", «его все время посылали туда, где сложнее, трудней; кризис-менеджер, выражаясь сегодняшним языком».
Сам он писал в автобиографии : «…выполнял особые поручения Государственного комитета обороны СССР и верховного главнокомандующего на разных фронтах: оборона Москвы, Сталинграда, был в Ленинграде, Харькове, Ворошиловграде, а затем оборонял Кавказские перевалы (Клухорский, Марухский и другие), где был контужен с потерей сознания...»
Прибыв в августе 1942 года по приказу ГОКО(Государственного Комитета Обороны) из Сталинграда в Грузию , где ему также предстояло проверить и улучшить оборонительные порядки войск РККА и НКВД лично присутствуя на передовых позициях Клухорского перевала, генерал Серов был вызван в Сухуми, где тогда разместился штаб Закавказского фронта и получил о жителях этого региона не очень хорошие впечатления, особенно контрастирующие с только что увиденным в горах на линии фронта:
Из главы ИХ НАДО СБРОСИТЬ С ПЕРЕВАЛА
По дороге я видел мирных жителей Сухуми, у которых праздный вид, вроде и войны нет. Шофер грузин с возмущением рассказал, как ночью прилетел немецкий бомбардировщик, сбросил бомбу, свет в городе потушили и т. д. Я хотел сказать, что нас каждый день с утра до вечера немцы минами забрасывают, да и есть зачастую бывает нечего, но мы не ропщем.
В штабе руководство «отдыхало». Устроились они — как в раю, на госдаче. Кругом цветы, пальма, бамбуковая роща, одним словом, не то что у нас, спим на земле, подостлав ветки деревьев по-туристски…
Разведки войсковой на перевалах не было. Большой состав в полках азербайджанцев и других восточных национальностей, которые не обучены, трусливы и нередко, чтобы уйти с передовых, поднимают рукой каску, немецкие снайперы стреляют, и с раненой рукой вояка отправляется в полевой санпункт.
Перевалы к моменту выхода немцев не были заняты нашими войсками. Это на второй год войны. Это уже не безответственность, а преступление со стороны командования фронта и 46-й армии Тюленева и Сергацкова[127].
На следующий день я связался с Сухуми, где уже отвечал вновь назначенный командующий армией Леселидзе.
Оказывается, генерал-майора Сергацкова 28 августа Берия снял с 46-й армии и назначил Леселидзе, а Сергацкова послал командовать 351 стрелковой дивизией на Мамисонский перевал. За какие такие заслуги Леселидзе повысили?
***
Получив в штабе фронта обещание выслать в горы подкрепление в виде горнострелкового полка , комиссар госбезопасности 3-го ранга Серов вновь вернулся на позиции, предварительно отправив прибывший для усиления взвод политработников из армянской военной школы , полковнику Коробову*, руководившему обороной Клухорского и Марухского перевалов с двумя неполноценными полками и терявшего ежедневно по 150 человек убитыми и ранеными.
^ Советское подразделение на Кавказе.
Из главы ЗА МИНУТУ ДО СМЕРТИ
На следующий день я вновь верхом поехал на передовые позиции. Там держал оборону полковник Коробов. Хороший командир, но измученный непрерывными попытками наступать со стороны немцев. Я подбодрил его. Спросил, где можно мне расположиться и находиться с ним на передовой.
Он удивился и начал меня уговаривать уезжать в штаб дивизии (за 3 км), так как не ручается, что немцы не обойдут и не захватят в плен. Я его успокоил, и мы помирились на том, что я буду находиться у него, а иногда буду в штабе дивизии…
Затем мне Коробов рассказал всю неприглядную картину бездействия и беспечности Сергацкова, который нигде не был, а сидит в Сухуми в 60–70 км от переднего края и не знает обстановки. На перевалах нет взрывчатки, с тем чтобы можно было устроить завалы. Саперы, которые тут были недолго, почти ничего не сделали, и немцы уже подступали к перевалам.
Поздно вечером позвонил т. Коробову и справился, как дела и пришли ли политработники. Отвечает: «Нет». Я забеспокоился и послал офицера из штаба найти взвод. Тот вернулся и говорит: «Нет нигде». Странно! Ну, думаю, утром сами придут.
Часов в 11 вечера позвонил генерал Сладкевич*, который находился в Гвандре, и доложил, что прибыл 121-й горно-стрелковый полк 9-й горно-стрелковой дивизии под командованием полковника Аршава*. Все-таки Леселидзе выполнил обещание и прислал! Передал трубку. Тот мне представился и попросил разрешения заночевать.
У меня как-то неспокойно было на сердце, особенно с пропажей взвода, и я приказал накормить бойцов и следовать сюда ко мне (надо было пройти 12 км). Через полчаса звонит Сладкевич (а я уже из помещения штаба ушел в свою палатку метров за 150). Пришлось одеваться и вновь идти к телефону.
Докладывает: «Бойцы и командиры, как пришли, упали на землю и уснули. От обеда отказались. Ходим с командиром полка, поднимаем за рукава, толкаем в ноги, поднять не можем. Они уже по горам прошли 50 км. Разрешите ночевать и рано утром выступить».
У меня уже появилось предчувствие чего-то нехорошего. Приказываю поднять полк по тревоге и немедленно выступить. Когда полк уйдет, доложить мне. Сладкевич замолчал, потом сказал: «Слушаюсь!» и повесил трубку.
Позвонил Коробову, спросил, как дела. Он почему-то тоже не спал, а время было уже более 12 ночи. Отвечает, что тихо, немцы молчат, вопреки обычному. Сказал: «Следите».
Сам себя изловил на том, что у меня появился страх перед немцами. Потом внимательно стал рассуждать (конечно, сам с собой), были ли основания. И да, и нет.
Почему у меня возникло чувство страха? Да потому, что создалась опасная обстановка, и не только вокруг меня лично, но и для других. В чем у меня выразился страх? В беспокойстве, волнении, в чувстве надвигающейся беды. И все же решил, что основания были и есть. Взвод пропал, немцы затихли, ну и плюс предрассудок — жду полк, а прибытие тормозится. Какой вывод?
1. Не проявлять малодушия.
2. Особенно — трусости.
3. Мобилизовать всю свою волю на правильное решение.
Примерно через час Сладкевич позвонил и хриплым голосом сказал: «Ваше приказание выполнено, полк выступил».
Между прочим, Сладкевич — больной человек. У него туберкулез легких. Когда к нам стали садиться У-2, то по моему указанию несколько раз прилетал врач делать ему пневмоторакс. И, несмотря на это, Сладкевич с чувством высокого долга перед Родиной находится на высоте 2800 м.
Пошел к себе в палатку и, не раздеваясь, лег и заснул. Это было около двух часов ночи. Спал не более часа. Вдруг слышу — очередь из автомата. Вскочил, схватился за маузер. Тужлов тоже. Затем другая очередь, и пошла пальба. Я послал Тужлова узнать, пришел ли полк, и немедленно привести сюда три роты.
Прошло минут 15. Автоматчики-немцы стали спускаться с гор уже ближе к нам. За это время я имевшемуся у меня взводу пограничников приказал расположиться вокруг палатки лежа. Сквозь деревья уже были видны немцы, перебегавшие от дерева к дереву.
Положение критическое. Смотрю — немцы, как по команде, стали разворачиваться вправо от нас. Прошли к ручью Гвандра метрах в 100 от нас. В это время 3 роты бойцов подтянулись ко мне. Я приказал им развернуться для боя и направил во фланг немцам.
Завязалась ожесточенная перестрелка. Я находился с центральной ротой. Бойцы, еще необстрелянные, жались за деревья. Потерь, правда, было мало. Немцы не ожидали наших войск, сразу залегли и стали окапываться.
Кстати сказать, у них это ловко получалось, да и маскировались хорошо. Однако я бойцам показывал (у меня был бинокль), где немцы копошились, и били по ним из автоматов. Через некоторое время подполз ко мне и представился командир полка полковник Аршава*. Произвел хорошее впечатление. Я ему приказал выдвинуться вперед с двумя ротами с тем, чтобы прикрыть с фланга полк Коробова. Он ушел выполнять приказание.
Я отошел в штаб дивизии и стал созваниваться с Коробовым и хотел успокоить его насчет стрельбы у нас, т. е. в тылу его полка. Связи не было. Тогда я снарядил двух бойцов и послал к Коробову. Прошло два часа, а они не вернулись. Тогда я еще двух послал. Та же история. Меня это смутило.
Что случилось? Могло быть так. Немцы, зайдя к нему с тыла, могли перебить штаб полка и бойцов. В тылу у Коробова стоял горно-артиллерийский дивизион. Связь с ним оказалась разорванной. Такое неведение больше всего деморализует.
Я все же решил узнать, что с полком Коробова. Выбрал трех смышленых бойцов и сказал, чтобы двое шли парой, а третий — на расстоянии от них, метрах в 50, с тем чтобы если что с парой случится, то третий увидит. Жду результатов. А пальба не только не прекратилась, а наоборот усилилась, особенно со стороны немцев. Наша артиллерия почему-то не стреляет. Связи ни с кем нет.
Вдруг прибегает офицер от Аршава и докладывает: «Полковник убит». Выясняю. Оказывается, поблизости от наблюдательного пункта Аршавы упала мина, и осколком был убит Аршава, а начальник штаба полка ранен[131].
Что делать? Положение очень тяжелое. Получилось так, что нас расчленили немцы по кускам, и мы не знаем, как объединить усилия. В довершении к неприятностям подходит ко мне бледный, весь в крови, солдат и хочет что-то доложить. Я в нем узнаю одного из трех, которых посылал к Коробову. Солдат стоит, а у него из шеи хлещет кровь. Оказывается, пулей разорвало ему шею между ухом и плечом, рана шириной сантиметров 5–6. Однако он мужественно стоит.
Спрашиваю: «Расскажи, как было дело». И он мне передал, как немцы хитро схватили и расстреляли двух бойцов, которые шли впереди. Они, оказывается, подпустили наших бойцов вплотную, выскочили из кустов, схватили и застрелили. Третий боец бросился бежать, они увидели и начали по нему стрелять, попали в шею, однако он сумел убежать.
Первые две пары, очевидно, убиты были тем же способом. Жаль. Но какие звери, подлецы немцы. Что за часть? Любопытно установить. Я прошел там, где лежал полк<овник> Аршава. Осколок мины попал бедняге в голову. Жаль, молодой офицер и в первом же бою погиб. Начальника штаба полка я приказал отнести в медсанбат. Жаль обоих.
К вечеру все затихло, так как в темноте никто не стрельнул. Я сам расставил круговую оборону и строго предупредил командиров рот, чтобы выделили дежурных бойцов, которые бы не спали. Я уже превратился в командира полка. Остальным дать отдых. Ночь для нас все же была беспокойной, так как мы все ждали нападения немцев. Когда рассветало, мне не терпелось самому пойти к Коробову. С утра стрельбы не было. Я приказал послать мелкие группы бойцов и аккуратно проверить, сидят ли немцы. В большинстве участков их не оказалось. Тогда я взял четырех бойцов из взвода НКВД, и мы с Тужловым* сели на лошадей, а бойцы за нами, и двинулись. Впереди послали двух дозорных.
Я ожидал обстрела с моста через ручей Гвандра, где вчера было порядочно немцев. Подошли к мосту, их нет. С тем, чтобы сократить путь на 1/2 км, я решил пройти по лесной тропе, где стояла горная батарея.
Когда вошли на площадку, где стояли орудия, ни одного бойца не было видно. Я спешился и пошел.
Смотрю — возле дерева сидит боец, убитый, руки кверху, так и застыл. Пробоина в голове. Винтовка рядом. Приклад разломлен пополам. Недалеко валялись убитые из автоматов лошади, животы которых уже за ночь вздулись, как горы, И такая картина около каждого орудия.
Видно было, что на артиллеристов с тыла наскочили внезапно немцы, те растерялись, и их немцы всех побили. При этом у многих были руки вверх. Вот что значит — растеряться, не проявить воли, не сопротивляться. Я подумал, что руки вверх поднять их заставили командой на русском языке, так как немецкую команду бойцы не исполнили бы.
В общем, картина страшная, и в то же время у меня осадок неприятный остался. Ведь, если бы командир батареи организовал быстро вокруг себя бойцов и дал дружный отпор, то немцы не побили бы их. А они, видя неорганизованность командира, обнаглели и побили всю батарею.
Добрался до Коробова. Жив, здоров. Говорит: «Слышал стрельбу у вас, выставил охранение, но никто не появился, ни с фланга, ни с тыла. Значит, немцы отступили». Я приказал вокруг места боя километра на 2–3 прочесать всю местность. Возможно, где-нибудь еще сидят.
Поехал обратно к штабу дивизии другой дорогой. Кругом стоит трупный запах. Убитые немцы стали разлагаться, так как температура днем 25–27 градусов, ночью тоже градусов 12. Пришлось дать команду расчистить от трупов дорогу и забросать их ветками, где нет земли. Но вонь так и продолжалась.
По прибытии к себе привели одного задержанного армянина из взвода политработников, которых я послал к Коробову два дня назад. Он добился, чтобы его привели ко мне.
Он мне рассказал следующее: два дня назад, когда их я направил в полк, по дороге взвод сразу за ручьем встретили немцы и скомандовали: «Руки вверх!». (Взвод политруков был без оружия.) Взвод сдался.[1]
Тогда немцы нагрузили их ящиками с пулеметными лентами, минами для минометов и другими военными принадлежностями и заставили их нести за собой. Когда вчера шел бой, политработники так же подносили мины и боеприпасы для немцев. Сегодня утром немцы находились в лесу за ручьем около моста.
Я тут же ему сказал: «Врешь», а сам подумал: «Только что проезжал я там, и никаких немцев нет». В доказательство своей правоты он мне сказал следующее: «Товарищ начальник, спросите своих подчиненных, кто из них два часа назад проходил по тропе мимо артпозиций. Немцы и мы сидели в кустах и видели проходивших».
Я почувствовал, что у меня по голове мурашки забегали. Он продолжал: «Впереди на коне ехал начальник в красной фуражке (это я), а за ним — в зеленой (это Тужлов), а затем шли бойцы с автоматами в красных фуражках. Один немец хотел поднять всех немцев и броситься на эту группу, а их офицер запретил, так как увидел, что группа вооружена, может подняться стрельба, а мы все находимся в тылу. Когда эта группа наша прошла, то немцы собрались и стали отходить по лесу к своим, а взвод наших увели.
„Я, — говорит, — лег и не поднялся. Они ушли, а я бросился уходить обратно к своим, а затем меня задержали бойцы“».
Таким образом, он рассказал, как немцы из кустов наблюдали за нами. Стало жутко. Началась бы рукопашная схватка, которая кончилась бы плохо, так как нас было 8 человек, а немцев — более 30 человек.
После этого рассказа я послал вдогонку взвод, но немцы уже отошли. Вот это случай! На волосок от смерти. Правда, я строго предупредил Тужлова, что если меня тяжело ранят, то он обязан пристрелить меня, а сам застрелиться. Он твердо сказал: «Выполню, Иван Александрович». Я не сомневаюсь, что он бы это выполнил.
Единственная надежда была — это, как предсказывали сваны, по ежегодным данным в конце сентября — в начале октября на перевалах появляется снег, следовательно, движение закрывается, и немцы удерут за перевалы. Я больше всего рассчитывал на это, так как войск для обороны фактически не было. Но немцы вели себя тихо.
Как потом и оказалось, что в начале сентября немцы пошли в наступление, около полка той же дивизии «Эдельвейс»[2] сбили наши подразделения и заняли перевал. Но вовремя выделенное подкрепление (три батальона) пыталось выбить немцев с перевала, но не смогло. И лишь в начале января 1943 года, когда в горах выпал обильный снег, немцы ушли сами.
Командование фронта — Тюленев и 46-й армии Сергацков — проявили преступную безответственность, когда полагали, что перевалы недоступны для противника, и не подготовили их для обороны.
***
В октябре штаб Закавказского фронта снова был уже в Тбилиси. Ставка Верховного главнокомандующего , видя беспомощность командующего фронтом генерала Тюленева и будучи озабочена намечающимся прорывом немцев в Закавказье к бакинской нефти через Владикавказ-Грозный-Махачкалу, направила только-только прибывшего в столицу Грузии с Мамисонского перевала генерала И.А.Серова в Орджоникидзе (Владикавказ).
^ Немецкие солдаты в горах Кавказа
Из главы ОСЕТИЯ, ЧЕЧНЯ
В Тбилиси мне позвонили из Москвы и дали команду немедленно выехать во Владикавказ[135] (так как немец уже подошел на 4 км к городу) и проверить организацию обороны Владикавказа, особенно на участке, который занимает дивизия НКВД, командир которой Киселев В. И., боевой генерал[136].
Проехал по Тбилиси, город жил, как будто никакой войны нет. Грузины ходят веселые, разодетые. Молодых людей призывного возраста — сотни. Я с удивлением спросил водителя-русского, он мне ответил, что тут за деньги можно откупиться от призыва, а на базаре купить любую справку о болезни.
Странно! По книгам грузины значатся воинственным народом, а практически не получается. Избаловали их всякими привилегиями.
^ Солдаты 2-й румынской горной дивизии с пулемётом ZB 53 в г.Нальчик
Из главы БИТВА ЗА ВЛАДИКАВКАЗ
В октябре пришлось нам туговато. Немцы, видя, что через Малгобек это километров 20 северо-восточнее Владикавказа и сильно продвинулись. Пришлось нам с Масленниковым [3] срочно затыкать эту дырку.
Правда, к тому времени уже ему подбросили войск, хотя и не полностью качественных, но количество было. Я сказал — некачественных, имея в виду — некоторые части оказались морально не подготовленными для защиты нашей Родины.
Был такой случай. Утром позвонил Масленников* и говорит: «Давай быстро съездим в Армянскую дивизию, там неприятность». Я быстро к нему подъехал, и мы помчались.
Приезжаем на КП, докладывают: командир батальона дивизии Петросянц или Саркисянц, полковник. Оказывается, против одного из полков его дивизии немцы поставили «Кавказский легион», составленный из предателей Родины. Туда входили грузины, армяне и азербайджанцы.
Так как позиции немцев были близко от наших, 150–200 м, то немцы поставили громкоговорители и стали на армянском языке призывать наших армян переходить к ним. На рассвете политрук батареи, армянин, поднял батарею и повел к немцам.
Командир батареи, русский, выхватил револьвер, подбежал к политруку и приказал вернуться. Сзади выстрелом командир батареи был убит, и все ушли к немцам.
Мы возмутились и начали ругать командира дивизии, как он это допустил. Он вместо оправдания заявил: «Товарищ командующий, дайте мне русскую дивизию, и я покажу, как умею с ней воевать».
Я ему сказал, что с русской дивизией всякий может воевать, а ты со своими армянами повоюй. Потом эту дивизию отвели в тыл. Правда, в том же месте из этого «легиона» к нам тоже перешла группа…
Вот какие бывают в жизни моменты. Я Масленникову рассказал, что на перевалах, где я был, там азербайджанцы, армяне и грузины для того, чтобы уйти с переднего края, брали в руку шлем, подымали его над головой и держали, пока немецкие снайперы не пробьют руку. После этого его отправляли в медсанбатальон.
Когда я приехал, мне начальник о<собого> о<тдела> дивизии доложил об этом, я пошел в медсанбатальон, осмотрел этих больных, и тех, у кого рука не была раздроблена, приказал отправить в окопы. Когда на передовые явились эти вояки, резко снизились случаи самострелов и ранений в руку.
Как потом я уже жалел о том, что рассказал об этом Ивану Ивановичу. Оказывается, после разговора со мной он дал телеграмму в Ставку с просьбой расформировать и разослать по русским частям национальные дивизии: армянскую, азербайджанскую и грузинскую, которые были у него в составе группы войск.
Секретари ЦК Грузии, Армении и Азербайджана, знатные люди республик, дали телеграмму т. Сталину с возмущением, что Масленников разжигает национальную рознь, клевещет на бойцов и т. д. И Ивану Ивановичу пришлось каяться и отмежевываться. Я пожалел его, что он так опрометчиво поступил…
Мы на обороне Кавказа находились на сегодняшний день уже почти 5 месяцев, и нужно сказать, что бойцы и командиры мужественно, с чувством долга перед Родиной сражались и упорно отстаивали родную землю.
^Солдаты РККА с минометом в окрестностях Орджоникидзе(Владикавказа).
Ради объективности должен сказать, что и среди военных были трусы и маловеры, которые бросали поле боя или подставляли руку под пулю, но таких единицы. Абсолютное большинство храбро отстаивали каждую пядь земли…
О том, что на гитлеровскую удочку клюнули некоторые люди из наших восточных национальностей и подались в армянские и грузинские «легионы», — это также известно, и я об этом слышал в передаче по радио, когда мы сидели в окопах у командира армянской дивизии, где со стороны немецких окопов почти круглые сутки шумело радио, выставленное в окопах, чтобы армяне переходили к немцам[4].
На фото^ солдаты армянского легиона Вермахта. Ввиду своего семитского происхождения и цвета кожи, не получили от Гитлера ( несмотря на ходатайство А. Розенберга) разрешение на переформирование в легион СС.
***
Позже, в 1944 году в Крыму , во время расследований преступной деятельности крымских татар , выяснилось что вместе с ними над русским населением измывались армяне и представители некоторых других народов. Генерал Серов об этом тоже оставил записи
Из главы ЗАЧИСТКА КРЫМА
Уже наступил 1944 год, а я еще все возился с чечено-ингушскими бандитами, скрывавшимися в горах.
Когда вернулся в Москву, мне товарищи из Генштаба рассказали, что командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Толбухин дал телеграмму в Ставку Верховного Главнокомандования, в которой указывал, что после занятия Симферополя в начале апреля местные жители рассказывали о зверствах немцев и, особенно, крымских татар, которые выслуживались перед ними. Сейчас главари-татары ушли в горы и в леса и там скрываются, но часто нападают на местных жителей, грабят их, убивают и вешают. В конце шифровки Толбухин просит ГОКО принять меры.
Через день вышло постановление ГОКО, в котором записано: поручить заместителю НКВД Серову в срочном порядке выселить крымских татар в глубь страны[196].
На следующий день мы вылетели в Крым. Берия всунул мне «в помощь» Кобулова[197].
Мы прилетели в штаб фронта, который дислоцировался в болгарской деревне севернее Симферополя. Там находились: уполномоченный маршал Василевский А. М. и командующий генерал Толбухин, начальником штаба фронта мой однокашник по Академии генерал-лейтенант Бирюзов*.
Встретились по-дружески. Они рассказали о безобразиях татар, которые не ушли с немцами, а возможно, и засылаются ими, так как южное побережье Крыма, начиная от Феодосии и до Евпатории, было занято немецкими и румынскими войсками[198]. Симферополь всего лишь два дня как освобожден, но и то почти каждую ночь немцы, находящиеся в Севастополе, прилетают бомбить с бреющего полета[199].
К слову сказать, в прошлую ночь, вернее, в 21 час налетели немцы и давай бросать 50-килограммовые бомбы. Мы ужинали. Вдруг потолок затрещал, и штукатурка осыпалась. Кобулов побелел и сразу полез под стол!
Я расхохотался, стою и смотрю на него. Потом следующим взрывом порвало освещение. Тогда Кобулов бросился во двор и кричит мне: «Давай в окоп!» Я знал, что во дворе нет окопов.
Прибежали к забору, смотрю возвышение, Кобулов* кричит: «Лезь!» Я спустился на две ступеньки и думаю, стоит ли лезть в братскую могилу. В это время разорвалась бомба на нашей улице возле дома.
Кобулов рванул в окоп, сшиб меня и своим 130-килограммовым весом чуть не задавил. Я его начал ругать, а вылезть из-под него не могу. И после этого случая я больше и близко не подходил к этому окопу, который был вырыт в мое отсутствие по указанию Кобулова.
Я со своей группой офицеров стал разъезжать по районам и выяснять количество татар и их злодеяния. Во всех районах оставшиеся жители, в основном старики и женщины, со слезами рассказывали, что в Крыму были немецкие и румынские части. И, если взять румын и сравнить с крымскими татарами, так татары — это изверги, людоеды, а румыны порядочные люди.
При этом выяснилась такая деталь: оказывается, татары действуют в большой дружбе с армянами. Если главный бандит татарин, то его заместитель армянин, и наоборот[200].
Через несколько дней возвратились в Симферополь, я рассказал Кобулову, что армяне тоже здесь зверствовали и продолжают сейчас. Ему стало неловко (он армянин), и говорит: «Что ты говоришь, армяне всю жизнь были безобидные люди, и их угнетали и так далее».
Я привел ряд примеров бандитизма, когда армяне сожгли деревни и бросали в огонь малолетних детей, я ему показал «рапорт» армянина предателя в гестапо, о его зверствах, и так далее, а потом закончил, что их тоже надо включить на выселение. Он не согласился.
Через два дня мы собрали данные о количестве татар, армян, греков и болгар (в отношении последних двух мы получили указание из Москвы — тоже подсчитать) и донесли в ГОКО. Можно организованно их всех выселить в тыловые районы СССР, а на лиц зверствовавших пришлем документальные материалы, так как здесь вести следствие нет времени и нет людей.
На следующие сутки В. В. Чернышев* позвонил о решении ГОКО о выселении татар, греков и болгар[201]. Я тогда рассказал ему, что болгары и греки вели себя смирно, а армяне так же отличаются зверством, и сказал, что пошлю записку с фактами, а он ее доложит. Так и сделал. Через два дня пришло дополнение — выселить и армян.[5]
КРАТКИЕ БИОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ НА УПОМИНАЕМЫХ ЛИЦ :
*Аршава Иван Иванович (1905–1942) — командир 121-го горнострелкового полка 9-й горнострелковой дивизии 46-й армии. Погиб 18.08.1942 г. при обороне кавказских перевалов, посмертно награжден орденом Ленина. Майор.
*Бирюзов Сергей Семенович (1904–1964) — советский военачальник. Во время ВОВ возглавлял штабы ряда армий, в 1943–1944 гг. — начальник штаба Южного фронта (с октября 1943 г. переименован в 4-й Украинский). После ВОВ командовал войсками ряда округов, Центральной группой войск. С 1955 г. — зам. министра обороны СССР, в 1955–1962 гг. — главком войск ПВО, в 1962–1963 гг. — командующий РВСН, с 1963 г. — начальник Генерального штаба. Погиб в авиакатастрофе. Маршал Советского Союза (1955), Герой Советского Союза (1958).
*Кобулов Богдан Захарович (1904–1953) — один из руководителей НКВД-МВД. Был приведен на Лубянку в составе «десанта Берия» в сентябре 1938 г. (до этого — служил в Грузии). Возглавлял следственную часть НКВД СССР, Главное экономическое управление НКВД СССР. Зам. наркома госбезопасности СССР (февраль-июль 1941), зам. наркома внутренних дел СССР (июль 1941 — апрель 1943), 1-й зам. наркома госбезопасности СССР (апрель 1943 — декабрь 1945). Долгий период находился в опале, в 1946–1953 гг. зам. — 1-й зам. начальника ГУСИМЗ МВТ СССР. В марте 1953 г после смерти Сталина и создания объединенного МВД СССР под руководством Берии стал его заместителем. Арестован в июне 1953 г. по делу Берии, расстрелян вместе с ним в декабре 1953 г. Лишен звания генерал-полковника и наград.
*Коробов Александр Анатольевич — в 1942 г, командир 815-го полка 3-го стрелкового корпуса, участвовавшего в обороне Кавказа.
*Масленников Иван Иванович (1900–1954) — участник революции и Гражданской войны. Затем служил в кавалерии и пограничных войсках. В 1939–1943 и в 1948–1954 гг. — зам. наркома/министра внутренних дел СССР по пограничным и внутренним войскам. В годы ВОВ командовал различными воинскими соединениями, в т. ч. армиями и фронтами. Застрелился 16.04.1954 г. Генерал армии, Герой Советского Союза (1945).
*Сладкевич Моисей Иосифович (1906–1980) — учился вместе с Серовым в Военной академии РККА им. Фрунзе. В 1941–1942 гг. — начальник Каширского сектора обороны Московской Зоны Обороны (начальником всей зоны был Серов). В 1941–1942 и в 1944–1949 гг. — зам. начальника Главного управления внутренних войск НКВД (МВД) СССР. В 1942–1944 гг. — зам. начальника Управления войск НКВД СССР по охране железных дорог. В 1949–1953 гг. — начальник внутренних войск МГБ СССР в Германии. В 1953–1960 гг. — начальник кафедры Военного института МВД СССР. В 1953 г. — начальник штаба внутренних войск МВД СССР. В 1953–1960 гг. — начальник кафедры Военного института МВД СССР. Участник подавления Венгерского восстания в 1956 г. Генерал-лейтенант.
*Тужлов Василий Михайлович (1913–1983) — секретарь Серова в 1942–1947 гг., кадровый пограничник. С осени 1947 г. находился на учебе. В феврале 1948 г. арестован МГБ по обвинению в мародерстве, от него требовали показания на Серова. Освобожден в 1951 г. В 1954 г. реабилитирован, восстановлен в партии. Подполковник.
*Чернышев Василий Васильевич (1896–1952) — в 1921–1937 гг на руководящих должностях в пограничной охране ВЧК-ОГПУ-НКВД. В 1937 г назначен зам. наркома внутренних дел СССР и одновременно начальником ГУРКМ. Оказался единственным заместителем наркома Н. Ежова, избежавшим репрессий. В 1939–1941 гг. — начальник ГУЛАГа. Занимал пост зам. наркома (зам. министра) внутренних дел СССР вплоть до смерти в 1952 г. Отвечал за кураторство «атомного проекта», работу строительно-производственных подразделений НКВД-МВД, в том числе ГУЛАГ, Главного управления лагерей железнодорожного строительства, Главного управления лагерей лесной промышленности. Генерал-полковник.
ПРИМЕЧАНИЯ :
127
Через Клухорский перевал — самый высокогорный участок Военно-Сухумской дороги — проходит наиболее удобный, а в определённых условиях и единственный путь через западную часть Кавказского хребта. «Этот важнейший рубеж защищал 815-й пехотный полк. Его силы на момент соприкосновения с противником были распределены до неправдоподобия нелепо; 3-й батальон — в Сухуми, 2-й батальон — в селении Атары (далеко вниз по ущелью), и, наконец, 1-й батальон: одна рота непосредственно на седловине перевала. Ни прикрытия на Западном гребне, ни на Восточном, две роты на Южном склоне — 0,5 часа ходьбы при спуске, но 2 часа — при подъеме!!! Что здесь комментировать? И это второй год войны!» — почти теми же словами, что и Серов, восклицает в своей статье о войне на Кавказе выдающийся альпинист Ясен Дьяченко (http://www.mssianclimb.com/mssian/mssian_library/yasen4.html). В результате 16 августа части 1-й немецкой горнострелковой дивизии заняли Клухорский перевал и вышли к Эльбрусу, где 21 августа немецкие альпинисты водрузили нацистский флаг. В начале сентября немецкие войска также захватили марухские и санчарские перевалы. Лишь героизм советских воинов и изменение в подходе к организации боевых действий позволили не пустить немцев дальше.
131
Майор И. Аршава (Серов ошибочно называет его полковником) погиб в бою 18 августа 1942 г. Посмертно награжден орденом Ленина.
135
С 1931 г. Владикавказ официально назывался Орджоникидзе. Интересно, что в 1944 г в награду за то, что осетины «показали себя в войне героями», город стали именовать осетинским названием Дзауджикау. После смерти Сталина он вновь стал Орджоникидзе и лишь в 1990-м вернул историческое имя Владикавказ. Серов в своих записках почему-то использовал только название «Владикавказ».
136
К концу октября 1942 г. немецкое командование скрытно провело перегруппировку 1-й танковой армии группы армий «А» и сосредоточило её основные силы (2 танковые и 1 моторизованную дивизии) на нальчикском направлении для захвата Орджоникидзе, чтобы затем продолжить движение на Грозный-Баку и по Военно-Грузинской дороге на Тбилиси. Этот манёвр был для советского командования неожиданностью; немецким силам, готовившим удар на Нальчик и Орджоникидзе, противостояла ослабленная боями, не имевшая танков 37-я армия. Перейдя в наступление 25 октября, немцы прорвали советскую оборону и 28 октября заняли Нальчик, освободив себе дорогу на Орджоникидзе. Положение сложилось критическое; спасти его могла только срочная переброска войск для отражения гитлеровского натиска.
196
Серов и 1-й зам. наркома ГБ Б. Кобулов были направлены в Крым по приказу Берии и Меркулова от 13 апреля 1944 г. Постановление же ГКО «О крымских татарах» № 5859-сс было издано лишь 11 мая 1944 г. Этот документ предписывал выселить всех татар с полуострова за то, что многие из них «изменили Родине… активно сотрудничали с немецкими оккупационными властями… особенно отличались своими зверскими расправами по отношению советских партизан». Документ был принят в развитие более раннего постановления от 2 апреля 1944 г. № 5943сс «О выселении крымско-татарского населения с территории КрАССР в УзбССР» (возможно, на него и ссылается Серов). Однако фактическим основанием для майского решения ГКО послужили именно доклады Серова и Кобулова в адрес Берии.
197
План проведения операции был разработан Серовым и Кобуловым сообща. За их двумя подписями была отправлена и телеграмма Берии: «…начатая в соответствии с Вашими указаниями 18 мая с. г. операция по выселению крымских татар закончена сегодня, 20 мая, в 16 часов». (Сталинские депортации 1928–1953. Сборник документов. М.: Демократия, 2005. С. 501–502.).
198
По состоянию на 10 мая 1944 г. в Крыму было арестовано 5138 вражеских пособников и других антисоветских элементов, изъято 5595 винтовок, 337 пулеметов, большое число патронов и гранат. Имели место попытки мятежей: так, отряд районного мусульманского комитета, выступил в районе Феодосии, уничтожив 12 красноармейцев. (Бугай «Л. Берия — И. Сталину: После Ваших указаний проведено следующее…» М.: Гриф, 2011. С. 246, 416.).
199
Симферополь был освобожден советскими войсками 13 апреля 1944 г. Таким образом, Серов с Кобуловым прибыли туда 15 или 16 апреля.
200
В телеграмме Берии об окончании операции по выселению татар от 20 мая 1944 г. Серов и Кобулов докладывают: «…из Крымской АССР вывезено 191 044 лиц татарской национальности… Всего за время операции изъято: минометов — 49, пулеметов 622, автоматов 724, винтовок — 9888 и боеприпасов — 326 887 шт. При проведении операции эксцессов не имело места».
201
Предложение Берии выселить из Крыма армян, болгар и греков были направлены Сталину 29 мая 1944 г. К тому моменту депортация крымских татар под руководством Серова уже завершилась. В вину этим народам по заведенной традиции ставилось сотрудничество с оккупантами. Так, по уверению Берии, «значительная часть болгарского населения» активно помогала в борьбе с партизанами и заготовке продуктов, входила в полицейские отряды. Немцами был организован «Армянский комитет», за счет средств местных общин содержался «Армянский легион». Наиболее странные обвинения выдвигались в адрес греков, которые-де в большинстве своем занимались при поддержке немцев «торговлей и мелкой промышленностью». (Сталинские депортации 1928–1953. Сборник документов. М.: Демократия, 2005. С. 508–509.).
Тем не менее, Сталин согласился со своим наркомом: 2 июня он подписал новое постановление ГКО СССР «О выселении с территории Крымской АССР болгар, греков и армян». С полуострова было депортировано свыше 36 тыс. человек.
ПРИМЕЧАНИЯ SS :
[1]. Скорее всего вынесенное в скобки уточнение об отсутствии оружия у сдавшихся в плен армянских политработников не соответствует действительности -- не могли офицеров отправлять на передовые позиции без табельного оружия, это просто немыслимо. Всем офицерам полагалось иметь пистолеты.
[2]. «Эдельвейс» -- 1-я горнострелковая дивизия . 15 августа 1942 года подразделения дивизии подошли к Клухорскому перевалу, который был взят передовой ротой Хиршфельда (13-я рота 98-го полка). За взятие Марухского перевала командир дивизии генерал Хуберт Ланц получил Рыцарский крест. Он с 1936 года бывал в горах Кавказа и изучил тропы в районе перевалов, а также неплохо говорил на русском и некоторых горских языках, у него были налажены неплохие связи с местными жителями .
21 августа 1942 года на обеих вершинах Эльбруса были водружены германские флаги. В 1943 году, после освобождения советскими войсками Нальчика, возникла угроза окружения, и дивизия была выведена с Кавказа.
[3]. Масленников Иван Иванович , генерал-полковник, на тот момент был. командующим Северно-Кавказской группой войск ( 5 стрелковых дивизий, 9 стрелковых бригад и 5 танковых бригад ; штаб в г.Грозный ), находился в подчинении у командующего фронтом Тюленева . Генерал Серов отмечал : "Нужно справедливо сказать, что Масленников практически в штабе не бывал, в отличие от Тюленева. Он все время был в частях и непосредственно на поле боя".
[4]. О армянах, активно помогавших гитлеровцам, писал в своей книге "Русская кампания 1941-1945" бельгийский доброволец легиона "Валлония"( немецкое обозначение -- 373-й пехотный батальон), штаб и подразделения которого длительное время располагалась в армянском горном ауле Армяно-Кубанск, Леон Дегрелль:
"К счастью, местное население было настроено крайне антибольшевистски. Некоторые из наших армянских крестьян уходили на пятнадцать-двадцать километров от станицы[Армяно-Кубанская]: через два дня они вновь возвращались, ведя нам длинную цепь солдат Красной Армии. Ненависть, которую испытывали эти крестьяне к советскому режиму, изумляла нас: бедные, даже несчастные, жалкие, они должны были бы соблазниться большевизмом. Они же, напротив, были в ужасе от него и рисковали своей жизнью каждый день, чтобы помочь нам бороться с ним. Один старый, совсем седой крестьянин, осужденный красными на много лет принудительных работ, проявлял к нам особо фанатичную преданность: обутый в легкие сандалии из свиной кожи он пролезал везде, повсюду сопровождая наши дозоры. Многие из наших армянских проводников попали в руки большевиков и были уничтожены. Но боевой дух деревни не упал..."
О благожелательном расположении местных жителей этого населенного пункта в своих воспоминаниях под названием "ОТ СЕВЕРСКОГО ДОНЦА ДО ОДЕРА. БЕЛЬГИЙСКИЙ ДОБРОВОЛЕЦ В СОСТАВЕ ВАЛЛОНСКОГО ЛЕГИОНА. 1942-1945", упоминал еще один волонтёр бельгийского легиона "Валлония", Фернан Кайзергрубер (только он называл этот аул Кубано-Армянский -- деревней ) :
"Население, в основном армяне и черкесы, очень дружелюбно, что мы хорошо ощущаем на себе. И это подтверждают приказы! Указания очень строгие – никакой Zabralages – кражи продуктов, никаких предложений девушкам… а если они сами предложат нам? Тогда нарушители будут подвергнуты показательному наказанию!" https://cont.ws/@artads/982545 -"Леон Дегрелль о ауле Армяно-Кубанский и о армянах".
[5]. В годы советской власти коммунистическая цензура, а сегодня -- потомки революционеров и их последователей, всячески замалчивают массовые случаи предательств армян во время Великой Отечественной войны.
На главном фото:
1). Иван Александрович Серов. 1989год
2). Обложка книги ЗАПИСКИ ИЗ ЧЕМОДАНА.
3). Бывший член сборной России по кикбоксингу Гиви Соцук оскверняет памятник в сибирском городе. Современные закавказцы во многом похожи на своих предков , таких , о которых оставил свои воспоминания генерал Иван Серов.
Из книги Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти / Под ред., с коммент. и прим. Александра Хинштейна / И.А.Серов. -- М.: Просвещение, 2016.
Ещё:
https://cont.ws/@artads/923397 Скрытые факты о танковой колонне «Давид Сассунский».
SS. 20.06.2018.
Оценили 26 человек
40 кармы