Уважаемые товарищи!
Я, старый крестьянин, живущий в деревне не по нужде, а по убеждению. Читаю, слежу за газетами, за ходом мировой жизни и за ходом разных кампаний, в ударном и неударном порядке проводимых в нашем Союзе. Последняя из них — это «борьба за урожайность».
Боже, Боже! Какая же вокруг такой простой вещи поднята агитация и пропаганда! Сессии, декреты, съезды земельных работников, земельные совещания, съезд агрономов, постановления губпартконференнии, статьи спецов, селькоров и т. д. и т. п. Все наперебой шумят в одном направлении: «надо раскачаться», «надо не проспать», «надо подтянуться», «надо, надо и надо». Тысячу раз надо.
Оговариваюсь: сам я 40 лет назад разрешил для себя материальную проблему жизни, основав ее на трех китах: безусловной трезвости, безусловном трудолюбии и безусловной бережливости,— и в дальнейшем «надо» не нуждаюсь. Наоборот, продолжаю опытно верить, что без этих китов ни лично, ни общественно, ни го проблемы этой не разрешить, хотя бы пропаганда была и еще сильнее и звонче.
А потому лично в этой кампании не нуждаюсь и могу говорить беспристрастно, только как посторонний наблюдатель.
«Надо привлечь все общественные и партийные организации!..» И кажется, привлечены уже все, кроме организаций Наркомздрава.
Но что же тут будут делать эти организации? Делать доклады, говорить в 1001-й раз одни и те же речи, в которых это «надо» будет повторяться на каждой строчке и в каждой фразе, будут писаться тысячи статей и распоряжений. Будет новый поток словесных рассуждений и газетных состязаний, и все об этом «надо».
Но кого же, собственно, касается это «надо», и кто может на самом деле разрешить это «задание» партии? Да только тот, кто работает на земле и живет крестьянской работой.
Что же, собственно, думает этот икс об этом «надо» и что собирается делать? В подавляющем большинстве он и не слушает и не интересуется никакими кампаниями, кроме налоговой и хлебозаготовительной. Меньшинство же читает и слушает в одно ухо, а в другое выпускает. Все же вообще чутко прислушиваются к этим двум кампаниям и все такие новости быстро передают друг другу.
«Как там насчет налога, что пишут: скотина будет в обложении, доходы-то разные? — Говорят, будет.— А на¬счет снижения что? Ведь раньше говорили, что налога совсем не будет.— Нет, пишут, что в прежней цифре останется, 400 мильен.— A-а, в прежней.— А цены как на хлеб? Опять партия свои назначит или вольные будут? — О вольных не слыхать, опять казенные будут.— A-а, опять казенные...» — Вот на этих слухах и соображениях и будет опять строиться «повышение урожайности», независимо от всего шума, речей и постановлений разных организаций, от которых в последнее время грамотному крестьянину, читающему газеты, становится и приторно и скучно.
Может ли пропаганда содействовать повышению урожайности и общему развитию крестьянского хозяйства?
Да, может, но при условии свободы промышленности и торговли, свободы конкуренции и хозяйственного накопления, а главное, при не подсиживании из-за угла этого развития чудовищными налогами. При отсутствии же этих условий, а тем более при обратных, вызываемых полит кой партии, пропаганда эта действует обратно, спешно подгоняя к свертыванию и установлению лишь самоедского хозяйства. При этом мы и присутствуем последние годы. Но в чем же государственно дело? Да в той кастрации крестьянского труда и интереса, которую партия, неизвестно для какой надобности, наложила на нашу жизнь. Крестьянина экономически кастрировали; убили его интерес к труду и жажду приобретений, а теперь требуют, чтобы он стал хорошим производителем. Хотят нового и невозможного чуда. На чем во всем мире строилась экономическая жизнь? На пол¬ной свободе рыночных отношений, соревновании и конкуренции. Можно ли ее строить на других основаниях? Можно:1) путем военной дисциплины и насилия, как строил Аракчеев военные поселения, и 2) путем добровольного искания личностью более лучших форм внешней жизни, на основе высшего духовного развития и мировоззрения, при котором эти новые формы «прилагаются сами». А есть ли для нас надобность действовать первым путем или есть предпосылки для второго? Никакой надобности. Никаких предпосылок.
Конечно, можно лезть на рожон и не признавать такой философии. Можно спуститься на низкие ноты и все же надеяться что-либо сделать:
I) понуждением и 2) поощрением.
Но что же тут в самом деле можно и нужно, чтобы поднять урожайность и возбудить к этому охоту крестьян?
Как-то совестно об этом говорить, когда об этом «можно» по всему нашему Союзу всеми крестьянами говорятся одни и те же слова и речи от Минска до Владивостока.
1. Можно и нужно исключить скот из налогового обложения, чтобы не мешать накоплять как можно больше скота и навоза. Навоза в среднем у крестьян хватает только на 1/2,—1/4 часть парового поля, а остальное идет под посев пустой. А ведь кормит нас не пустая земля, а только навозная. Отмена налога на скот в три года увеличит его на 25—40%, что и повысит урожай на 15—20%.
2. Можно и нужно в сельском хозяйстве учитывать только землю по ее качеству и количеству, и со всех равно. И брать по особому патенту за побочные кустарные промыслы. Заработную плату, получаемую вне хозяйства, на стороне, облагать также особо, и брать не с хозяйства, а с получающего, кто бы он ни был, от министров до поденщиков. Снятие налоговых пут и несправедливости с учетом скота и зарплаты поставит основное сельское хозяйство в независимое положение и снова перенесет на него центр внимания и не будет бить по рукам за трудолюбие.
3. Не только не допускать чудовищного налога: в 2, 5, 10 раз больше прежнего, как теперь, а снизить его до налога 1913 г. (от 1 р. 50 коп. до 2 руб. с десятины) и брать его в продолжение года без всякой «пени». Крестьяне не признают никаких отдельных налогов, а все исчисления прикидывают только на землю и, сравнивая его с налогом дореволюционным, 1910—1913 гг., когда мы платили с десятины 1 руб. 50—1 руб. 75 коп., видят, что налог превышает прежний в 2—10 раз, что поневоле заставляет думать о прошлом, а не настоящем, свертывать хозяйство так, чтобы меньше подпадать под удары налога.
4. Цены на продукты деревни и изделия города и фабрики установить по прежним эквивалентам, допуская лишь общемировое повышение, связанное с понижением стоимости валюты. Имея ту же самую хлебную товарность, что и прежде, я с рынка беру в три раза меньший эквивалент. То же и большинство крестьян. А в этом великая несправедливость и эксплуатация городом деревни.
5. Снять тяжелые путы с наемного труда и аренды земли и перестать считать преступниками тех, кто к этому прибегает. Прошлую весну у нас осталась пустовать земля: никто не взял в аренду (а прежде этого никогда не было). Почему? Да нельзя. Сейчас ты кулак и эксплуататор и на тебя процентное начисление. Если кто нанял, и того хуже: кулак и индивидуальное обложение. Кроме того, постоянная травля и прижимки.
6. Запретить переделы земли раньше 10—15 лет, смотря по местности. Земля любит хозяина, а хозяин «свою» землю. А при частых переделах она чужая и к ней нет интереса прикладывать руки.
7. Дать преимущественные права выборной службы тем крестьянам, которые лучше всех ведут свои хозяйства и выше всех получают урожаи. Начальство должно показывать пример. Чтобы иметь лучшие урожаи, нужно больше водить скота, иметь хороший инвентарь, а это нс только не поощряется, а сейчас же наказывается и позорными кличками, и чудовищными налогами. Такие приемы надо бросить и ввести обратные.
8. Перестать считать бедность добродетелью и но искусственно ее культивировать и идеализировать. Это самое худшее, что у нас есть. Культ бедноты разводит притворщиков («химиков», как их зовут в деревне), которые а полном сознании, на виду у всех, не заводят себе скота и инвентаря; даже по два года не кроют крыши и живут как самоеды, в гумне. Это же заставляет сильные семьи селиться врозь, чтобы всем сразу же стать бедняками и начать есть тоже чужой хлеб.
9. Снять позорные клички «кулаков», «подкулачников», «буржуев», «уклонистов», «наплевателей» и т. п. с самого лучшего трудового населения, которое и прежде и теперь продолжает своим трудом кормить и поддерживать государство, невзирая на все стеснения, которым оно подвергается. Наибольший почет должен быть только тем, кто получает наибольшие урожаи и трезвостью жизни отличается в своем быту. Это все относится к мерам поощрения. Теперь о понуждении.
1. И можно и нужно установить правильный надзор за крестьянской работой и в поле и в хозяйстве, как он установлен на промышленных производствах. Пора положить конец деланию зажигалок в сельском хозяйстве. Для каждой местности агрономия должна установить минимальный порядок в обработке и посеве земли и требовать неуклонного его исполнения. Стыд и позор должен быть не на так называемых «кулаках» и зажиточных, имеющих свой хлеб, а на тех «химиках», бедняках, которые, имея 10 лет равное со всеми количество земли, все-таки не хотят, как нужно, работать и искусственно поддерживают свою бедноту и голод в надежде на государственную помощь. Разве это не позор! Культ бедноты надо изменить в корне, иначе они, как тощие фараоновы коровы, сожрут всех тучных и сами не пополнею". Тунеядство и притворство надо вырвать с корнем.
2. За дурную обработку, от которой на равном количестве земли семья не в состоянии прокормиться и уплатить налог, нужно делать публичные выговоры, а при повторных случаях отбирать землю, а самих таких крестьян выселять в совхозы как неспособных к самостоятельной работе. Прежде за недоимки снимали землю и это действовало хорошо, а теперь надо снимать за плохую работу, разрешать же безнаказанно иметь и портить большие пространства земли для нас непозволительная роскошь.
Если этот культ не будет отменен, мы доживем до голода.
Оговариваюсь: меры к понуждению нужны будут ненадолго — на 5—6 лет, до тех пор пока нормальный порядок экономической жизни снова вступит в свои права и захлестнет в свой поток всех желающих трудиться. Дальше они будут не нужны, так как и без них хлебных запасов накопится достаточно и для вывоза и для себя.
Вот то немногое, что нужно изменить в нашей экономической жизни, чтобы можно было надеяться на скорое и резкое повышение урожайности, которое нам нужно для укрепления хозяйственного положения в окружающем нас кордоне злобной заграницы.
Других путей к этому нет, как бы мы ни изворачивались.
Коллективизация, имеющая на верху горы — батраческий коммунизм, есть стремление не вперед, а назад и может временно удовлетворять лишь забитых нуждою батраков и нищих или попросту — это рай для батрачков- дурачков. Свободные же люди не могут идти в это рабство, как бы их туда ни загоняли, как не могут вообще ходить люди на четвереньках. Эта форма — родового периода каменного века и в век железных дорог и авиации совсем неприменима, и даже наш полунищий народ не может с ней добровольно мириться, предпочитая этому рабству свободу в своей бедности.
Если мы будем настаивать на мерах утопического характера, проводимых в словесном потоке всяческой пропаганды, мы вскоре зайдем в еще больший экономический тупик, который уже нельзя будет скрыть от зорких глаз заграницы и которым она не преминет воспользоваться для сведения с нами своих счетов. А это будет в тысячу раз хуже того, если мы сделали необходимые уступки крестьянскому населению на пути его нормального хозяйственного развития. Тут не надо быть и пророком, чтобы все же видеть все последствия, которые сами собой наступят как результат наших опытов в области социалистического утопизма.
Я говорю и настаиваю и на этом потому, что ведь ни у кого из самых правоверных марксистов не хватает совести утверждать, что русский полунищий народ нуждается в социализме. Он нуждался и мечтал только о мелкой земельно-трудовой собственности и ни о чем другом и не мог мечтать после крепостного права. Обратному же не найдем ни одного. Русский народ не мечтатель и не гоняется' за журавлями в небе, а потому не может добровольно строить вавилонские башни.
Я очень боюсь двух вещей: 1) культа бедноты, усиленно развиваемого и идеализируемого текущей политикой, и той травли всех действительно деловых и трудовых людей, на которых надевают позорные колпаки (как было при инквизиции) с позорными кличками выжимают из них все соки налогами, и 2) военной интервенции, которую несомненно приближает к нам такая политика.
Бы не можете представить того упадочного настроения и растерянности, в котором теперь находится крестьянство. Как жить, что делать, как думать — никто не знает. Все мечутся, как пассажиры на тонущем корабле.
Я выдержал 10 лет со своим трудолюбием, платил 50, 80,100 рублей (вместо прежних 17-ти за те же земли) налогу. Но вот в прошлом году меня ударили по башке 145 рублей налога и я потерял веру в добро и правду. Продал одну корову, весной продам и лошадь (останусь с одной лошадью и коровой). А это значит, что даже я не буду иметь постоянной обеспеченности хлебом, как это было все прошлые 40 лет. А что сделал я через 10 лет, то другие, слабые, давно уже сделали и делают.
Отсюда нет ни пуда для вывоза и не хватает для собственного употребления.
Кому и зачем нужно идти навстречу неизбежной беде с голодом и с войной? Мы совсем не понимаем.
Прямо какой-то маскарад, в котором ничего нельзя понять.
Вот это мне и хотелось сказать по долгу совести по поводу агитации за поднятие урожайности как крестьянину и гражданину.
Уважающий Вас крестьянин Михаил Новиков 9 февраля 1929 г.
С. Боровково Тульской губ.
Оценили 10 человек
15 кармы