7-я симфония Шостаковича

Мало кто знает об этом исторически важном для блокадного Ленинграда событии. Легендарные 80 минут, вошедшие в историю.

Место действий — блокадный Ленинград. Временной отрезок — 80 минут. Эти 80 минут были переломными в душах и сердцах всех жителей Ленинграда, переломными они были и для безжалостной и беспощадной немецкой армии, когда 80 минут враг замертво слушал 2 симфонии одновременно — «7-ую симфонию Шостаковича и «залповую симфонию» наших солдат, защищавших площадь Искусств и зал Филармонии.

Война в самом разгаре, силы обороняющихся советских солдат были исчерпаны. Но каждый из солдат намертво, ценой своей жизни держал свой пост, сдерживал свои позиции — на крышах, на чердаках, у подъездов ленинградских домов, и каждый солдат, за­ступавший на дежурство, считал свой пост самым от­ветственным. Ибо тревожное ленинградское небо дыша­ло войной.

Появились посты и у совсем мирного зда­ния — консерватории. Встали на них люди совсем нево­енные: музыканты, дирижеры, композиторы. На пост № 5 заступил Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Полу­чил каску, пожарный комбинезон, потренировался ору­довать щипцами для сбрасывания «зажигалок», держать пожарный шланг и приступил к совершенно новой для себя службе.

Сейчас мы хорошо знаем выдающееся произведение этого композитора — Седьмую (Ленинградскую) симфо­нию. Тогда она только создавалась. В осажденном Ле­нинграде. На Большой Пушкарской улице, в квартире композитора. В консерватории. И на посту № 5 тоже.

Когда началась работа над нею, определить слож­но. Правда, сам композитор на первых черновых ли­стах поставил дату: «15/VII 1941». Но ведь она говорит только о том, когда на нотных строчках появились пер­вые знаки. А когда возник замысел? Когда стали скла­дываться первые музыкальные образы? Наверное, все-таки раньше. В первые дни войны.

Тогда Шостакович стремился попасть на фронт. В Ленинградском партийном архиве и сейчас хранится его заявление с просьбой направить добровольцем в ря­ды действующих войск.

В Красную Армию попасть не удалось. Но едва начали формироваться полки народного ополчения, композитор вступает в их ряды, с лопа­той в руках роет траншеи на окраине города, в районе больницы Фореля. Далее — пост № 5…

Над Ленинградом тревожно выли сирены. Монотонно стучал в радиорепродукторах метроном. Иногда по улицам проходили наши танки. Била дальнобойная ар­тиллерия Краснознаменного Балтийского флота. Может быть, изо всех этих звуков и слагались первые фразы будущей симфонии?..

Работа двигалась быстро, но частенько ее приходи­лось прерывать: нужно было идти на дежурство. Дмит­рий Дмитриевич, по его же словам, забираясь на кры­шу, на пост № 5, «таскал туда партитуру — не мог от нее оторваться». И среди нотных знаков появлялись совсем не музыкальные буквы — «в. т.», что означало — «воздушная тревога». А было их тогда, много, воздуш­ных тревог. С сентября по ноябрь они объявлялись 251 раз. Случалось — по нескольку в день. 23 сентября, к примеру, сирены выли одиннадцать раз, 4 октября — десять.

17 октября 1941 года Шостаковича пригласили в Ра­диокомитет.

Диктор объявил:

«Слушай, родная страна! Говорит город Ленина! Говорит Ленинград!» — и пере­дал слово композитору. Волнуясь, подошел Шостакович к микрофону и продолжил: «Я говорю с вами из Ленин­града в то время, когда у самых ворот его идут жесто­кие бои с врагом, рвущимся в город, и до площадей до­носятся орудийные раскаты… Два часа назад я закон­чил две первые части музыкального произведения…»

Композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович (25.09.1906-09.08.1975) — боец добровольной пожарной команды профессорско-преподавательского состава Ленинградской Консерватории во время дежурства. Фотография сделана на крыше здания Консерватории.

Были уже наброски и третьей части, когда пришел категорический приказ из Смольного — эвакуироваться. Маленький транспортный самолетик прошмыгнул над линией фронта и увез Шостаковича в Москву. Работа над симфонией была завершена уже в горо­де Куйбышеве

«Седьмая симфония,— писал Алексей Толстой,— возникла из совести русского народа, принявшего без колебания бой с черными си­лами. Написанная в Ленинграде, она выросла до раз­меров большого мирового искусства, понятного на всех широтах и меридианах, потому что она рассказывает правду о человеке в небывалую годину его бедствий и испытаний».

А теплым июльским днем 1942 года уже другой не­большой самолет снова пересек линию фронта. С Боль­шой земли — в осажденный Ленинград. Вместе с медикаментами для госпиталей летчик Литвинов доставил сюда четыре толстые тетради, надпись на них была следующая : «Посвящается городу Ленинграду».

На следующий день в «Ленинградской правде» поя­вилась коротенькая информация: «В Ленинград достав­лена на самолете партитура Седьмой симфонии Дмит­рия Шостаковича. Публичное исполнение ее состоится в Большом зале Филармонии».

Участие всех инструментов обязательно

«Посвящается городу Ленинграду»,— прочитал на обложке дирижер оркестра Радиокомитета Карл Ильич Элиасберг. Нотные строчки захватили дирижера и одновремен­но испугали: где взять такой огромный оркестр? Во­семь валторн, шесть труб, шесть тромбонов!.. Их просто нет. А на партитуре рукою Шостаковича написано:

«Участие этих инструментов в исполнении симфонии обязательно». И «обязательно» жирно подчеркнуто.

Да и только ли духовые инструменты! Чтобы исполнить симфонию, требовалось около восьмидесяти музыкан­тов! А в оркестре Радиокомитета их было всего пятна­дцать…

Подняли список с фамилиями музыкантов. Двадцать семь фа­милий в этих списках были обведены черным каранда­шом: эти артисты не пережили блокадной зимы. При­мерно столько же фамилий обведено красным: этих лю­дей нужно было искать по госпиталям и стационарам. Конечно, есть еще музыканты — в окопах, в траншеях, опоясывающих Ленинград двухсоткилометровым кольцом. Музыканты эти лежат сейчас у пулеметов, дежурят возле орудий, стоят на постах МПВО… Помочь могла только армия.

Начальник Политического управления Ленинград­ского фронта генерал Д. Холостов, выслушав просьбу дирижера, грустно пошутил:

— Бросим воевать, пойдем играть! — Но тут же по-деловому спросил:— Где находятся ваши музыканты?

— Часть рядом,— ответил Карл Ильич,— в комен­дантском оркестре. Другие в передовых частях.

— В каких именно?

Этого дирижер не знал и пообещал выяснить.

В Радиокомитете он собрал письма, пришедшие с фронта, списал номера полевых почт. По этим номерам найти воевавших музыкантов было уже не сложно.

Вскоре в здание Радиокомитета на Малой Садовой стали прибывать рядовые бойцы, младшие и средние командиры. В документах у них значилось: «Командиру­ется в оркестр Элиасберга».

Дирижер К. Элиасберг на репетиции Седьмой симфонии Д.Д.Шостаковича.

Репетиции длились по 5-6 часов. А между тем, враг был близко, рядом. И потому в те же дни шла еще одна репетиция. Совсем другая. Известная только военным. В небе неустанно кружили наши самолеты-разведчики. Военная разведка занимала позиции, вела наблюдение день и ночь. Все сведения пере­давались в штаб артиллерии фронта.

Задача была поставлена кратко:

— Во время исполнения Седьмой симфонии компози­тора Шостаковича ни один вражеский снаряд не дол­жен разорваться в Ленинграде!

И артиллеристы засели за свои «партитуры». Как обычно, прежде всего был произведен расчет времени. Исполнение симфонии длится 80 минут. Зри­тели начнут собираться в Филармонию заранее. Зна­чит, плюс еще тридцать минут. Плюс столько же на разъезд публики из театра. 2 часа 20 минут гитлеров­ские пушки должны молчать. И следовательно, 2 часа 20 минут должны говорить наши пушки — исполнять свою «огненную симфонию».

Сколько на это потребуется снарядов? Каких калиб­ров? Все следовало учесть заранее. И наконец, какие вражеские батареи следует пода­вить в первую очередь? Не изменили ли они свои пози­ции? Не подвезли ли новые орудия? Ответить на эти вопросы предстояло разведке.

Разведчики со своей задачей справились хорошо. На карты были нанесены не только батареи врага, но и его наблюдательные пункты, штабы, узлы связи. Пушки пушками, но вражескую артиллерию следовало еще и «ослепить», уничтожившее наблюдательные пункты, «ог­лушить», прервав линии связи, «обезглавить», разгро­мив штабы.

«Дирижером» артиллерийского «оркестра» был назначен командующий артиллерией 42-й армии генерал-майор Михаил Семенович Михалкин.

Так и шли две репетиции рядом. Одна звучала голосом скрипок, валторн, тромбонов, другая проводилась молча и даже до поры до времени тайно.

О первой репетиции гитлеровцы, разумеется, знали. И несомненно готовились сорвать концерт. Зато о второй репетиции им ничего не было известно.

И пришел день 9 августа 1942 года. 355-й день ленинградской блокады.

На стенах домов появились афиши: «Управление по делам искусств ис­полкома Ленгорсовета и Ленинградский комитет по ра­диовещанию, Большой зал Филармонии. Воскресенье, 9 августа 1942 года. Концерт симфонического оркестра. Дирижер К. И. Элиасберг. Шостакович. Седьмая сим­фония (в первый раз)».

За полчаса до начала концерта генерал Говоров вы­шел к своей машине, но не сел в нее, а замер, напря­женно вслушиваясь в далекий гул. Еще раз взглянул на часы и заметил стоящим рядом артиллерийским ге­нералам:

— Наша «симфония» уже началась.

Молчали немецкие пушки. На головы их артиллеристов свалился такой шквал огня и металла, что было уже не до стрельбы: спрятаться бы куда-нибудь! В землю зарыться!

Всё было почти как в мирное время. В зале филармонии зажглись огромные хрустальные люстры. Только публика была необычная: в потрёпанных гимнастёрках, тельняшках, бушлатах. Примерно также были одеты и оркестранты. Только Карл Ильич Элиасберг стоял за пультом во фраке и белоснежной рубашке с бабочкой. Приехали и руководители Ленинградской партийной организации. По всему городу исполнение концерта транслировалось через громкоговорители. И Карл Ильич Элиасберг взмахнул своей дирижерской палочкой.

Позже он вспоминал:

«Не мне судить об успехе того памятного концерта. Скажу только, что с таким воодуше­влением мы не играли еще никогда. И в этом нет ни­чего удивительного: величественная тема Родины, на ко­торую находит зловещая тень нашествия, патетический реквием в честь павших героев — все это было близко, дорого каждому оркестранту, каждому, кто слушал нас в тот вечер. И когда переполненный зал взорвался ап­лодисментами, мне показалось, что я снова в мирном Ленинграде, что самая жестокая из всех войн, когда-ли­бо бушевавших на планете, уже позади, что силы разу­ма, добра и человечности победили».

Уже после войны 2 туриста из ГДР разыскали Элиасберга и сказали ему: «Мы слушали симфонию в тот день. Именно тогда, 9 августа 1942 года стало ясно, что война нами проиграна. Мы ощутили вашу силу, способную преодолеть голод, страх, даже смерть»

За все восемьдесят минут, пока звучала Седьмая (Ленинградская) симфония Дмитрия Шостаковича, ни один вражеский снаряд так и не разорвался в Ленин­граде. Ни один стервятник с черным крестом на кры­льях не прорвался в небо над городом.

Дирижеру жали руки, поздравляли. Взволнованный, он не сразу понял значение слов, которые произнес, по­жимая ему руку, Леонид Александрович Говоров:

— Мы для вас тоже сегодня поработали.

источник  read:

https://moiarussia.ru/legendar...