«За 600 лет ни одна спартанская женщина никогда не видела вражеского костра, который бы догорел». Но настали смутные времена, когда спартанцы нарушили свою клятву и сбылось роковое пророчество Дельфийского оракула. Много лет назад Дельфийский оракул предсказал, что Спарта будет счастлива и могущественна пока законы Ликурга останутся нерушимы. Тогда Ликург собрал сограждан и убедил их поклясться в том, что до его возвращения они не изменят ни одного закона, и спартанцы дали такую клятву. Ликург объявил, что едет в Дельфы, а когда уехал, то тайно уморил себя голодом и умер, а свое тело приказал сжечь, чтобы никогда не вернуться в Спарту, и чтобы спартанцы под страхом нарушения клятвы никогда не изменяли его законов.
Порядок и единство укрепили Спарту. На века она стала непобедимой в боях и сражениях. Предательство идей Ликурга пришло с победой в войне. Конфликт, поначалу носивший ограниченный характер, и в котором обе стороны первоначально соблюдали определённые «правила», довольно быстро вырос во всеобъемлющую Пелопоннесскую войну (431—404 гг. до н.э.), невиданную прежде в Греции по жестокости и масштабам. Нарушение религиозных и культурных запретов, разорение целых областей и уничтожение городов получили в ходе боевых действий широкое распространение. Афинская держава исчезла, а лидирующей силой в Греции стала Спарта, которая стала осуществлять свою гегемонию на территории всей Греции.
Победив и завоевав богатую добычу, спартанцы нарушили законы Ликурга. В их город вернулся главный источник неравенства, деньги — золото и серебро. Золота у Спарты стало так много, что эфоры сняли запрет на владение серебряной и золотой монетой, но использовать их граждане могли только за пределами Лакедемона. Спартиаты стали хранить свои сбережения в союзных городах или в храмах. Богатые молодые спартанцы предпочитали теперь "наслаждаться жизнью" в зарубежье. Была разрешена продажа наследственной земли, которая моментально оказалась в руках самых богатых и влиятельных спартиатов. В результате, по свидетельству Плутарха, число полноправных граждан Спарты, которых при Ликурге было 9000 человек уменьшилось до 700, причем основные богатства при этом были сосредоточены в руках 100 из них. Потерявшие права, обедневшие граждане приняли участие в заговоре Кинадона, который был раскрыт, а участники казнены. И многие разорившиеся спартиаты покинули родину, чтобы служить наемниками в других греческих полисах и в Персии. Спарта теряла здоровых сильных мужчин – и богатых, и бедных, и становилась слабее. Нарушение одного закона Ликурга вылилось в цепную реакцию разрушавшую всю систему.
Губительные последствия Пелопоннесской войны ощущались по всей Греции; бедность стала обычным явлением. Афины были полностью разорены и никогда больше не восстановили своего довоенного процветания. Война привела к глубоким переменам в греческом обществе; конфликт сделал гражданские войны частым событием в греческом мире. Рост социальной напряжённости неоднократно выливался в вооружённые противостояния. При этом участники враждующих военных коалиций могли менять поддерживаемую сторону, в зависимости от своих текущих интересов. А постоянный соперник Греции – Персия, внимательно следила за ходом военных действий и оказывала финансовую поддержку слабой стороне в надежде на продолжение братоубийственной войны и ослабление Греции в целом.
Так во время Коринфской войны (395—387 до н. э.), начавшейся буквально через девять лет после окончания Пелопоннесской войны, Афины и ряд других стран при поддержке Персии выступили против усилившейся Спарты и ее союзников. Однако встревоженные успехами афинян, персы стали поддерживать Спарту, что вынудило союзников искать мир. Война закончилась подписанием мирного договора, закрепившего лидирующее положение Спарты в греческой политической системе и усилила влияние Персидской державы на греческие дела.
Через девять лет после окончания Коринфской войны началась Беотийская война (378—362 до н. э.), в ходе которой Спарта потерпела ряд поражений от армии Фив и их союзников, и фактически утратила свои позиции, которые также никогда уже не были восстановлены. Спартанские женщины впервые за 600 лет увидели чужеземную армию, появившуюся в долине Лаконии. Но если в начале войны Афины выступали на стороне Фив, то в решающей битве войны при Мантинее (362 до н. э.), Афины уже сражались на стороне Спарты. Исход битвы создал предпосылки не только для временного усиления Афин, но и для последующего завоевания Греции Македонией, так как в Греции уже не осталось ни одного города, который мог бы добиться гегемонии и объединить греческие полисы против общей угрозы.
Вместе с тем, часть греческой элиты видела в Македонии объединителя и вождя способного возродить Грецию и организовать войну с Персией. Греческие «патриоты», единомышленники Исократа (436 — 338 до н. э.) надеялись при посредстве царя-варвара спаять распыленную Грецию и подготовить восточный поход. В начавшую складываться антимакедонскую коалицию Спарта не вступала и в битве при Херонее 338 года до н. э. коалиция потерпела сокрушительное поражение. После битвы вся материковая Эллада, исключая Спарту, признала зависимость от македонского царя. Спарта, предпочитая придерживаться нейтралитета, старалась не вмешиваться в греко-македонские конфликты до тех пор, пока они ее непосредственно не коснутся. Через 7 лет пришла очередь Спарты: в 331 г. до н.э. македонский полководец Антипатр разгромил ее армию в битве при Мегалопроле. В этой битве погибли около четверти всех полноправных спартиатов и царь Агис III.
Поддержание доминирования Македонии в Греции требовало постоянных усилий, поскольку греческие полисы, привыкшие к самостоятельности всегда этому, сопротивлялись. Македоняне той эпохи казались утонченным грекам грубыми и невежественными, нравами схожими с варварами. Антимакедонское движение в Греции никогда не было подавлено: оно то утихало, то вспыхивало с ещё большей силой. К тому же в социальной борьбе в Греции, которая принимала с течением времени всё более острые формы, власть нередко удерживалась только благодаря македонским гарнизонам. Постоянное вмешательство македонян во внутренние дела Афин вызывало желание афинян освободиться от их власти и объединившись со Спартой, при поддержке египетских Птолемеев они начали военные действия против Македонии. Хремонидова война (267—261 г до н. э.), названная по имени политического деятеля Афин Хремонида закончилась полной победой Македонии. Афины сдались, вытерпев все ужасы осады и голода. И на долгое время потеряли политическое и военное влияние.
В этих условиях цари Спарты, находившейся в глубоком упадке, но все ещё бывшую сильным государством, неоднократно пытались восстановить элементы равенства в государстве. И на основе равенства и патриотизма возродить былое величие полиса. Для этого упраздняли долги, изгоняли богатых землевладельцев, земельные наделы которых делили между бедными гражданами, давали и продавали гражданство илотам и убежище всем, кто прибывал из других полисов Греции. В результате Спарта лишалась своей элиты, а реформы, в условиях сильного внешнего влияния и внутренних беспорядков, не давали ожидаемого эффекта. Так продолжалось более двухсот лет после окончания Беотийской войны, надломившей Спарту, пока в 146 г. до н.э. молодой и агрессивный Рим сломив сопротивление Македонии и восставшего греческого Ахейского союза полностью подчинил Грецию и распустил союзы греческих полисов. На территории всей Греции была основана римская провинция Ахайя а Греция окончательно лишилась своей свободы и постепенно приходила в состояние обнищания и запустения. При этом Спарта и Афины получили права самоуправления в пределах своей территории в знак памяти об их былой славе.
Яркая звезда Спарты, источники ее взлета и причины заката уже на протяжении тысячелетий будоражат умы человечества. До сих пор не утихают споры о сущности ликургового строя, была ли это демократия, олигархия, или их сочетание, аристократия, тирания или модный сегодня тоталитаризм. Вероятно, первым толкователем феномена спартанства стал Фукидид (460 — 400 до н.э.), написавший «Историю Пелопоннесской войны», современником и очевидцем которой он был. Своей целью историк определил «отыскание истины». При этом сам он не был расположен к крайней демократии. Не раз он отзывался презрительно об изменчивости и непостоянстве толпы, чувствовал антипатию к демагогам, а по поводу установления весьма умеренной демократии заявлял, что это была лучшая форма правления из существовавших в его время, ибо являлась умеренным соединением олигархии и демократии.
Сократ (470 — 399 г. до н.э.) хотя и не оставил после себя ни одной строчки, однако по мнению собеседников и учеников восхищался совершенством законов Спарты и Крита. Так ученик и последователь Сократа Ксенофонт (430 — 356 до н.э.) сам сражался за спартанцев против Афин. Он писал: «Размышляя о том, каким образом такой крайне олигархический город, как Спарта, оказался могущественнейшим и знаменитейшим городом Эллады, я не мог понять, как это случилось, но, когда вдумался в образ жизни спартанцев, перестал удивляться. Я только удивляюсь Ликургу и считаю его величайшим мудрецом, потому что именно он дал спартанцам такие законы, повиновение которым доставило им счастье. Но Ликург возвысил свой отечественный город отнюдь не подражанием другим городам; напротив, то, что он думал, противоречило тому, что думала большая часть других городов».
Платон (429 - 347 до н.э.) считал, что именно Спарта явила миру "идеал греческой цивилизации добродетели". Платон видел в Спарте желаемый баланс аристократии и демократии: полная реализация каждого из этих принципов организации государства, по мнению философа, неизбежно ведет к вырождению и гибели. В более поздние века греческие философы - платоники, часто описывали Спарту как идеальное государство, сильное, и свободное от скверны коммерции и денег.
Аристотель (384 — 322 год до н.э.) расценивал спартанское устройство как результат смешения и определенного баланса двух противоположных политических начал: демократического и олигархического. «Многие пытаются утверждать, что оно демократическое, так как его порядки содержат в себе много демократических черт, хотя бы прежде всего в деле воспитания детей: дети богатых живут в той же обстановке, что и дети бедных, и получают такое же воспитание, какое могут получать дети бедных. То же самое продолжается и в юношеском возрасте, и в зрелом — и тогда ничем богатые и бедные не разнятся между собой: пища для всех одна и та же в сисситиях, одежду богачи носят такую, какую может изготовить себе любой бедняк. К тому же из двух самых важных должностей народ на одну выбирает, а в другой сам принимает участие: геронтов они избирают, а в эфории сам народ имеет часть. По мнению других, лакедемонский государственный строй представляет собой олигархию, как имеющий много олигархических черт, хотя бы, например, то, что все должности замещаются путем избрания и нет ни одной, замещаемой по жребию, далее, лишь немногие имеют право присуждать к смертной казни и к изгнанию и многое подобное». Здесь интересно упоминание выбора по жребию, как важной черты демократии. В итоге, он пришел к выводу, что Спарту следует признать аристократическим государством, а не демократией или тиранией. Аристократию Аристотель выделял как относящуюся к хорошим формам правления, наряду с политией (власть средних), которую он считал лучшей, и монархией, которая шла перед аристократией после политии. В основе аристократии Аристотеля лежит идея, что государством должны управлять только избранные, лучшие умы. Извращённой аристократией Аристотель считал олигархию — власть богатых, при которой учитываются в большей степени интересы самих правящих лиц, нежели интересы государства в целом.
Рассматривая причины заката Спарты Аристотель писал: «бессмысленно создавать культуру, основанную исключительно на воинской доблести, поскольку есть такая вещь, как мир, и с ним периодически приходится иметь дело». Временами казалось, что до создания единого греческого государства со Спартой во главе остается лишь шаг – но этот, последний, шаг так и не был сделан Лакедемоном. Слишком непохожа была Спарта на другие полисы, слишком велико было различие между её элитой и элитами других государств, слишком разными были идеалы. К тому же спартиаты традиционно были равнодушны к делам остальной Греции. Пока безопасности и благополучию Лакедемона и Пелопоннеса ничего не угрожало, Спарта была спокойна, и это спокойствие порой граничило с эгоизмом. Все это и не позволило создать общегреческую аристократию, которая была бы заинтересована в существовании единой Эллады. Ни один полис в Греции, как бы он ни был силен, не мог управлять греческим миром без помощи других союзных государств. И при этом нужно было находить общий язык с затаившимся зверем – Персией. Спарте нужно каким-то образом приобретать друзей, а она наоборот отталкивает всех до последнего. И это стало преддверием катастрофы.
Труды Плутарха (46 – 127 гг.) являются наиболее полным источником описания истории и проблем спартанского строя. «Начало порчи и недуга Лакедемонского государства восходит примерно к тем временам, когда спартанцы, низвергнув афинское владычество, наводнили собственный город золотом и серебром». Рассматривая данный процесс, Плутарх придает особое значение закону эфора Эпитадея, согласно которому вводилась свобода завещаний. Благодаря этому резко ускорился процесс земельной концентрации: «Сильные стали наживаться безо всякого удержу... и скоро богатство собралось в руках немногих, а государством завладела бедность». «Раньше, если кто-либо из спартанцев скапливал у себя богатство, накопителя приговаривали к смерти. Ведь еще Алкамену и Феопомпу оракулом было предсказано: «Страсть к накопленью богатств когда-нибудь Спарту погубит». Несмотря на это предсказание, Лисандр, взяв Афины, привез домой много золота и серебра, а спартанцы приняли его и окружили почестями. Пока государство придерживалось законов Ликурга и данных клятв, оно в течение пятисот лет первенствовало в Элладе, отличаясь хорошими нравами и пользуясь доброй славой. Однако постепенно, по мере того как законы Ликурга стали нарушать, в страну проникала корысть и стремление к обогащению, а сила государства уменьшалась, да и союзники по этой же причине стали относиться к спартанцам враждебно».
Никколо Макиавелли (1469 — 1527 гг.) итальянский политический мыслитель, писатель, историк, военный теоретик и легендарный авантюрист, Эпохи Возрождения высоко ценил законы Ликурга. «Из создателей такого рода конституций более всех достоин славы Ликург. Давая Спарте законы, он отвел соответствующую роль Царям, Аристократам и Народу и создал государственный строй, просуществовавший свыше восьмисот лет и принесший этому городу великую славу и благоденствие». «Почитая законы Ликурга (их соблюдение уничтожало все причины для смут), спартанцы смогли долго сохранять внутреннее единство. Ликург своими законами установил в Спарте имущественное равенство и неравенство общественных положений; там все были равно бедны; плебеи не обладали там честолюбием, ибо высокие общественные должности в городе распространялись на немногих граждан и Плебс не подпускался к ним даже близко; аристократы же своим дурным обращением никогда не вызывали у плебеев желания завладеть этими должностями.
Опыт Спарты оказал несомненное влияние на идеи философов зарождающегося капиталистического общества, формировавших направления законодательного творчества парламентариев времен Буржуазной революция Англии (1640—1689). В результате которой было создан наиболее устойчивый на сегодня вариант государства – конституционная монархия. Отцы основатели США, составившие и подписавшие Декларацию независимости США (1776 г.) и Конституцию США (1787 г.) также были с ними знакомы и использовали идеи этих авторов.
Томас Гоббс (1588 - 1679 гг.) писал: «Король, власть которого ограничена, не выше того или тех, кто имеет право ограничить эту власть, а тот, кто не выше кого-либо другого, не является верховным, т. е. не является сувереном. Верховная власть поэтому всегда была в руках того собрания, которое имело право ограничить короля, и, следовательно, формой правления в данном случае является не монархия, а демократия или аристократия, как это мы видим в древней Спарте, где цари имели привилегию командовать своей армией, но верховная власть принадлежала эфорам».
Джон Локк (1632 — 1704 гг.) «Насколько путём воспитания можно приучить молодёжь переносить боль и страдания, достаточно показывает пример Спарты; и те, которые пришли к убеждению, что телесное страдание вовсе не самое большое зло и вовсе не то, чего нужно больше всего бояться, сделали немалый шаг на пути к добродетели. Я не настолько неразумен, чтобы предлагать спартанскую дисциплину в наш век и при нашей конституции. Тем не менее я утверждаю, что, осторожно приучая детей переносить, не морщась не столь уж сильную боль, мы можем внушить им твёрдость духа и заложить в них основы мужества и решительности на всю последующую жизнь».
Шарль Луи де Монтескьё (1689 — 1755 гг.): «Законы Крита были прообразом законов Лакедемона, а законы Платона — их исправленным изданием. Я прошу обратить внимание на силу гения, которою должны были обладать эти законодатели для того, чтобы видеть, что, нарушая все принятые обычаи и смешивая все добродетели, они явят миру свою мудрость. Ликург, смешал грабеж с духом справедливости, беспощадное рабство с крайней свободой и самые свирепые чувства с величайшей умеренностью, дал устойчивость своему городу. Он, по-видимому, отнял у него все: ремесла, торговлю, деньги, городские стены; там есть честолюбие, но нет надежды удовлетворить его; есть влечения, вкушаемые природой, но нет ни отца, ни мужа, ни детей; и даже стыдливость отнята у целомудрия. Вот пути, которыми Спарта шла к величию и славе, и учреждения ее были столь непогрешимы, что никакие одержанные над нею победы не могли сломить ее, если не удавалось сломить эти учреждения».
Жан-Жак Руссо (1712 — 1778 гг.), не дожил до Великой французской революции (1789 — 1799 гг.), но якобинцы признавали его своим духовным отцом и идейным вдохновителем. Руссо был восторженным почитателем Спарты. «Могу ли я забыть, что в самой Греции возникло государство, столь же известное счастливым невежеством своих граждан, как и мудростью своих законов, республика, казалось, населенная скорее полубогами, чем людьми, — настолько превосходили они добродетелями все человечество! О Спарта — вечное посрамление бесплодной учености! В то время как пороки проникали вместе с искусствами в Афины, где тиран собирал с таким тщанием произведения величайшего поэта, ты изгоняла из своих стен искусства и художников, науки и ученых!». «Когда Ликург давал законы своему отечеству, он начал с того, что отрекся от царской власти». «Дабы получить выражение именно общей воли, чтобы в Государстве не был ни одного частичного сообщества, и чтобы каждый гражданин высказывал только свое собственное мнение; таково было единственное в своем роде и прекрасное устроение, данное великим Ликургом». Не только Руссо, в восемнадцатом веке многие люди во Франции были просто влюблены в Спарту. Во время французской революции они хотели умереть так же благородно, как спартанцы.
Карл Маркс (1818 — 1883 гг.) и Фридрих Энгельс (1820 — 1895 гг.), основоположники научного коммунизма без сомнения хорошо ориентировались в истории Спарты. Однако больше акцентировали внимание на недостатках спартанского строя. «Ликург своими законами установил в Спарте большее равенство имуществ и меньшее равенство положений» - писал Маркс. По словам Энгельса, «Аскетически суровый, спартанский коммунизм, запрещавший всякое наслаждение жизнью, был первой формой проявления нового учения. Потом явились три великих утописта: Сен-Симон, у которого рядом с пролетарским направлением сохраняло ещё известное значение направление буржуазное, Фурье и Оуэн, который в стране наиболее развитого капиталистического производства и под впечатлением порождённых им противоположностей разработал свои предложения по устранению классовых различий в виде системы, непосредственно примыкавшей к французскому материализму». Энгельс также подробно описывал особенности формы моногамного брака в Спарте, но его мысли по этому поводу были приведены в предыдущей части статьи.
Фридрих Ницше (1844 — 1900 гг.) экстравагантный философ-поэт Германской империи писал: «Спарта — как эталон, в котором полностью достигнуто преобладание, подавление в индивиде хаотической реальности бытия становящихся форм. И как кульминация, синтез природных и социальных импульсов, достигший своего рода равновесия». «Спарта дала яркие образцы мистически и метафизически достигаемого баланса двух противоборствующих сил, именно в них найдено удивительно устойчивое сочетание, равновесие природных и социальных стихий».
Не только Ницше был увлечен историей Спарты, она привлекала пристальное внимание многих видных ученых исследователей Германии конца XIX - начала XX. Этот период с полным основанием считается «золотым веком» немецкого антиковедения. Однако 30-40-е гг. ХХ в. ознаменовались гипертрофированной идеализацией спартанских порядков. Спартанская проблематика оказалась на «государственной службе» у идеологов III рейха, взявших на вооружение худшие аспекты спартанского общества. Нацистская Германия видела в Спарте идеал, поэтому история Спарты была включена в учебную программу. Адольф Гитлер (1889 — 1945 гг.) в своих речах похвально отзывался о Спарте и часто приводил примеры из античной истории. Он говорил, что другие страны могли бы стать илотами немецкой военной касты, назвал Спарту «чистым расовым государством». Излюбленной темой немецкой историографии стало прославление подвига царя Леонида в Фермопилах. Возникла устойчивая тенденция к модернизации спартанской истории, отождествлению особенностей полиса с фашистской моделью государства.
Владимир Ленин (1870 – 1924 гг.) и Иосиф Сталин (1879 – 1953 гг.) первые и наиболее идейные руководители Советского Союза, опирались на марксистскую классовую теорию и о Спарте старались не упоминать. Ленин писал, что «в древней Спарте, все спартанцы были коллективными эксплуататорами всех илотов». «Монархия — как власть одного, республика — как отсутствие какой-либо невыборной власти; аристократия — как власть небольшого сравнительно меньшинства, демократия — как власть народа... Все эти различия возникли в эпоху рабства. Несмотря на эти различия, государство времен рабовладельческой эпохи было государством рабовладельческим, все равно — была ли это монархия или республика аристократическая, или демократическая». Высказывание Сталина в передаче французского писателя Андрэ Мальро: "У нас есть и Спарта, и Византия. Когда Спарта, это хорошо", вызывает сомнение, поскольку встретится со Сталиным лично ему так и не удалось.
Во времена Советского Союза, в учебных программах, Спарте и древней Греции в целом уделялось немного внимания. Значительно подробнее изучалась история Спартака и восстания рабов (73 — 71 гг. до н.э.) в Римской республике. А ведь короткая история СССР и советские подходы к организации общества имеют много общего со спартанскими. Декларирование равенства, как основы справедливого и стабильного строя; разделение внешней и внутренней валют; ограничение общения с иностранцами; акцент на моральные формы поощрения и наказания в стимулировании; ключевая роль идеологии в жизни граждан; воспитание с детства коллективизма, взаимопомощи и патриотизма. Как и в Спарте соблюдение этих заветов обеспечивало подъем активности граждан, неуклонный рост экономики и благосостояния народа в закрытом обществе. И также как в Спарте беда пришла с проникновением циничной и враждебной зарубежной идеологии поклонения богатству, как главной ценности и цели жизни. И то, что было когда-то источником силы и стабильности, теперь стало источником слабости и инертности. Идеологические догмы не предусматривали открытости общества, а изменение идеологии и выработка новых принципов, учитывающих изменившуюся обстановку, происходили робко и встречали активное сопротивление «старой гвардии».
«Погиб СССР не тогда, когда реализовывал модель социальной справедливости. В то время, когда эта реализация происходила, он догонял Запад. Так, по продолжительности жизни в 1960-е гг. Советский Союз вышел на уровень западных стран, а к началу 1980-х гг. уже вновь отставал. Погибла в 1991 г. не система социально справедливого государства, а модифицированный отступлением от нее режим. Более корректно было бы говорить о разрушительных последствиях отказа от социальной справедливости, чем о ее уязвимости… По большому счету, это вопрос о том, может ли существовать социально справедливое общество в социально несправедливом мире? К. Маркс полагал, в частности, что не может. На этом основывался императив о непременно мировом характере грядущей пролетарской революции. На принятии искушения, адресуемого из внешнего мира, и погибли многие системы, реализовывавшие принцип социальной справедливости. Задавался вопрос о том, были ли исторические примеры, аналогии построения социально-справедливых государств, помимо советского эксперимента? Классический пример — противостояние социально дифференцированных Афин и эгалитаристской Спарты. В Спарте Ликург реализовывал как раз принцип социальной справедливости. Спарта, как известно, одержала верх над Афинами в Пелопонесской войне. Тип социально справедливого государства оказался более устойчивым. Но с чего началась эрозия Спарты? После победы над Афинами действие законов Ликурга было ослаблено. Спарта открылась внешнему миру. Начался приток роскоши, за ним последовало моральное разложение. Спартанцы стали хуже воевать. Они прельстились материальным искушением, комфортностью бытия отдельного индивидуума. Но эта комфортность избранных являлась оборотной стороной неравенства. Александр Македонский, а потом и Рим, без особых усилий подчиняют Спарту. Системы социальной справедливости губила открытость внешнему миру». Справедливо замечает современный историк В.Э. Багдасарян.
Возможно ли минимизировать разрушительное внешнее влияние или полностью его исключить, ведь все системы социальной справедливости строились на основе идеологии, в которую допустимо сразу, еще на этапе разработки, заложить элементы иммунитета к внешнему воздействию. Однако если такая задача не ставилась изначально, с проблемой приходилось бороться, когда эрозия государственного устройства становилась очевидной. А ведь, "жить в мире и быть свободным от внешнего мира нельзя".
Наиболее успешными попытками движения в направлении создания систем обращенных к социализму и при этом интегрированных в мировую экономику, стали Североевропейская социал-демократия и Китайский социализм с национальной спецификой, построенные на основе развития вариантов марксизма. Успешный приобретенный опыт, проблемы, мировоззренческие и экономические решения этих стран необходимо учитывать при создании обновленной национальной социально ориентированной идеологии, устойчивой в условиях недружественного внешнего окружения.
P.S. Это продолжение публикации, начало:
1. Трагические ошибки https://cont.ws/@ay948223/1476140
2.Проблемы Социалистической идеологии и пропаганды https://cont.ws/@ay948223/1479334
3.Призрак Коммунизма в средневековье и античности https://cont.ws/@ay948223/1498159
4.Спарта, принуждение к равенству https://cont.ws/@ay948223/1503576
Оценили 7 человек
9 кармы