Встроку - 3.

Мышление долго, почти до Конан Дойла, было аргументом довольно скрываемым. Умным быть, конечно, у кого-то получалось,  допустим, у Ларошфуко, но сам этот механизм оставался невыявленным. И вдруг - появился парень, который почти предметно показывал, как думать приходится, звали его, конечно, Шерлок Холмс, самый прокламированный сыщик над конкретными задачами в мире, про него больше фильмов и продолжений книжек, чем про Битлз.

Мышление состоит из трех частей, собственно, - выявление того, что видишь, распознавание увиденного и осмысленного, планирование реакции на понятое. Все эти три аргумента - очень увлекательны, придают почему-то отличное самочувствие-участие в жизненном потоке, абсолютно доставляют ликование (как малышу, когда он научается ходить), а еще создают шлейф самопознания, когда вдруг выясняешь, как ты - человек и мыслительна конструкция - в реале реагируешь на мир вокруг себя. Это - важно.

Солдаты говорят, что до боя, когда увидишь, что человек принимает в бою, понимать кого-либо невозможно. В спорте говорят, что уважение к компанейцу разрабатывается лишь самыми сложными ситуациями, мол, принял мячик через все поле (футбол) и обогнал защитников с медленной реакцией - это толковый напад. И всему источник - мышление, которому нет дела до мозгов, потому что Господь создал человека думающего ВСЕМ телом, причем иногда довольно совершенно.

***

У меня был приятель, который вот сидя рядом на скамейке, покуривая и рассуждая о чем-то совсем банальном, вроде догонки транзисторов по мощности с необходимостью пластинчатых радиаторов для распыления тепловыделения, вдруг был способен задаться - распылом эмоций у женщин. Он бывал, кажется, довольно влюблюн в те времена, а жена его терпела, и он оказывался несчастлив. И вот что он сказал однажды - нужно привлекать женщин счастьем, которого не бывает. А потом устыдился своего же соображения, и развелся, оставил жене квартиру на Алтуфьевском шоссе, переехал к родителям, и стал писать очень черные стихи. Собственно, образец этих стихов и хочу показать, причем, помню не только это. Итак.

Какая стынь по улице гуляет,/Меня трясет и преобуревает/Война полов, расчет желаний,/ Я должен угадать о чем она мечтает.

Ну, как-то так. А  главное, он был прямым потомком очень известного и действительно заслуженного врача, входил в нашу Олимпийскую по прланеризму. совершенно равнодушно рассказывал, как однажды сажал планер на верхушки деревьев в сплошном лесу где-то под Пермью, или как ему сбили полет какие-то хулиганы на двухмоторном истребителе, и он кувыркался полтора километра, прежде чем сумел выровнять полет, а еще он толково рассуждал про дельтопланы, самый травматичный вид спорта, опаснее, чем альпинизм. А вот с женщиной - получилось, наверное, вовсе неудачно.

***

Мне не очень часто доводилось выступать перед залом, особенно, в значительном месте. Но почему-то так вышло, что в школе меня гоняли на пение, даже выступал в музшколе на Пречистенке (а жили мы на Зубовской, совсем недалеко), (там же училась и моя внучка, правда не вокалу, а фоно), потом приходилось толкать речуги, кончилось все циклом лекций где-то в почти серьезном лекторском зале перед почти полусотней опаснейших злодеев, каждый из которых желал растерзать меня даже за позицию, мол, игры должны быть увлекательными, или, книжки пишут не текстом. а обстоятельствами талантливого впечатления.

И вот, уже подзабыв про выдержу и позу перед залом, меня послали сказать что-то по поводу чего-то в актовом зале Свердловкого Универа, перед этим мне сказал довольно известных говорун, мол, - зал твой... А я эту шутку и определение уже лет десять не слышал. И заулыбался. И с этой улыбкой так и вышел на подиум. Зал сидит, а я - почти скалюсь.

И вот что произошло, люди вдруг - тоже стали улыбаться, просто как будто я им не серьезные штуки вышел тут внушать, а почти разок улыбнуться, и это было в меру их усталости от лекций-разговоров-обязателного_тут_сиденья. Мне даже на миг показалось, что я - хороший массовик, клоун, развлекатель, аниматор... Я был готов помахать им рукой и уйти вовсе... Но - взял себя в руки, и посерьезнев лецом, сказал необходимые слова, мол, для меня честь стоять в та-а-аком строю... А люди, простили мне мою глупость, они продолжали улыбаться. Из этого вывод, смешное до-о-ольше держится, чем обязательная дурь.