Капитал Маркса в прочтении инженера

«Лето - это маленькая жизнь». Часть этой жизни положил я на изучение «Капитала» Карла Генриховича Маркса. Трудно было решиться на такое дело, но как только я взял книгу в руки, так сразу всё пошло по русской пословице: «Доброе начало полдела откачало». Изучения, правда, не получилось – только прочтение, о чём я честно в заглавии и написал.

«Капитал» писался так долго, что Маркс счёл своим долгом объясниться: «Длительный перерыв между началом и продолжением вызван многолетней болезнью, которая всё снова и снова прерывала мою работу».

Это уважительная причина.

Но и у меня тоже была уважительная причина потратить часть «маленькой» жизни на освежение в памяти мыслей Маркса. Не то чтобы Маркс меня сильно интересовал. Отнюдь. За годы социализма труды Маркса и его соратников – труды, которые принудительно - добровольно изучались везде, - мне изрядно надоели, но теперь меня заинтересовали товарищи, которые в наше, теперешнее время объявляют себя марксистами. Мне захотелось понять, что они доказывают, называя себя последователями принципиального русофоба. Может быть, в своё время преподаватели мне что-то недосказали или так бубнили предмет, что я всё проспал?

Начинаю читать.

В предисловии, буквально в третьем абзаце, Карл Генрихович заявляет: «Всякое начало трудно, – эта истина справедлива для каждой науки». Сначала такое безапелляционное заявление меня несколько озадачило. Наоборот, при изучении науки начало является самой лёгкой частью – это база – её надо просто запомнить. Например, в геометрии устанавливается, что от всякой точки до всякой точки можно провести прямую, затем фиксируются ещё несколько простых истин. В классической механике говорится, что сила действия равна силе противодействия, а далее всё тоже по-простому. В образовании следуют аксиоме, требующей давать ученикам непротиворечивые теорий, и так далее.

Двигаясь дальше, развивая базовую идею (аксиому), учёный сталкивается со всё большими трудностями. Аналогично нарастают трудности и у студента, просто изучающего дисциплину. С каждым часом анализируемая область науки разрастается, как столб дыма, и усложняется.

Вот если изначальной целью является становление фундамента новой науки или изменения устоявшихся аксиом, то действительно, трудности не просто велики, а требуется озарение гениальностью. Предполагаю, что делая заявление, что «Всякое начало трудно…», Маркс в душе уже предполагал произвести революцию в науке. Я уже предполагал увидеть чёткую формулировку нового закона, от которой пойдёт изящное доказательство и продолжение гениальной мысли, но дальше изложение продолжилось как-то буднично.

В начале, подходя через ряд предисловий и одно введение всё ближе и ближе к первой главе, он пишет: «Наибольшие трудности представляет понимание первой главы, – в особенности того её раздела, который заключает в себе анализ товара. <…> Форма стоимости, получающая свой законченный вид в денежной форме, очень бессодержательна и проста. И, тем не менее, ум человеческий тщетно пытался постигнуть её в течение более чем 2 000 лет... ». Потом сам же Маркс нашёл ответ на этот свой вопрос: "Почему так? Потому что развитое тело легче изучать, чем клеточку тела. К тому же при анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции".

После детального развития этой мысли Маркс снова возвращается к "Капиталу" и, забыв о трудностях анализа товара пишет: "За исключением раздела о форме стоимости, эта книга не представит трудностей для понимания».

Эти прыжки смыслов, игнорирование Марксом чёткой редакторской правки текста и страсть к пространным рассуждениям очень затрудняет чтение и понимание главных мыслей каждого из разделов.

Похоже также, что не лучшим образом сработали переводчики. Однако, так как на немецком языке я не говорю и первоисточник не читал, то могу ошибаться. Но ощущения от стиля подачи и от самого текста книги при повторном прочтении у меня остались такие же, как и в социалистической молодости, не сильно приятные.

А что же сами смыслы?

Теперь, по прошествии многих лет, на собственном опыте и опыте других людей я знаю, что если изложение неясно, если в нём прослеживаются графоманские мотивы и путаность, то, скорее всего, автор через силу пытался прилепить горбатого к стенке, а это, как известно, получается плохо. Так, может быть, не болезнь была причиной столь долгого и тяжёлого писания, а всё делалось через силу – ну, не лежала душа Маркса к этой работе, а надо было писать?

Может быть, так, а может, и нет. Продолжаем чтение.

Если принять товар и стоимость за предмет исследования, то далее Маркс переходит к объекту исследования. Это капитализм в Англии. Причина выбора объекта - его наибольшая яркость. Все другие страны ниже Англии по развитию, а ведь "Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину её собственного будущего". И далее: "Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития,– а конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества,– не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами".

История опровергла этот посыл. Революции в аграрной России, а особенно в Китае - наглядные тому иллюстрации.

Интересно, что мысль Маркса о необходимости открытия закона движения общества непроизвольно вызвала у меня ассоциацию с Ньютоном. При дальнейшем чтении это чувство только усиливалось. Объясню почему.

Самозабвенно заставляя себя работать над «Капиталом», Маркс видел себя Ньютоном в политэкономии, а так как Маркса в излишней скромности заподозрить нельзя, то и выше Ньютона.

Читаем «Капитал» дальше: «Предмет исследования - это, прежде всего, материальное производство».

Довольно резко, а местами просто грубо раскритиковав предшественников (Адама Смита, Давида Риккардо, Фредерика Бастиа и Кэри) Маркс дал определение: «Всякое производство есть присвоение индивидом предметов природы в рамках определённой формы общества и посредством неё. Каждая форма производства порождает свойственные ей правовые отношения, формы правления и т. д.»

Я не буду больше распространяться об отношении К. Маркса к производству. Это сделано достаточно подробно во всех работах всех исследователей. Отмечу лишь один, ранее не замечаемый мною момент, касающийся распределения. Оказывается, раньше, читая из-под палки «Капитал», я помнил лишь слова преподавателя о «невидимой руке рынка» и совершенно не следил за рукой Маркса, а зря.

Фокус в том, что все первые экономисты выделяли распределение результатов труда в отдельную, очень значимую область, а некоторые, например Рикардо, определяли распределение как единственный предмет политической экономии.

Маркс же, рассуждая широко и долго на страницах своего труда, в сухом остатке заявил, что даже когда работает раб, то он тоже участвует в распределении продуктов труда в виде потребления пищи (то есть раб тоже кушает). Если исключить его из процесса распределения, то он умрёт от голода и производство остановится. Следовательно, по Марксу, распределение является частью производства, и нет смысла рассматривать распределение богатств как отдельный процесс.

Здесь можно предположить конспирологическую версию: некто очень убедительно предложил Марксу вывести из-под удара банкиров, что тот так искусно и сделал. Но мы конспирологией не занимаемся, а некоторый вклад в научную «теорию заговоров» внесём, но позже. Против прямого финансирования «Капитала» кем-то третьим говорит то обстоятельство, что К. Маркс чрезмерно долго писал свою работу и не смог закончить её. Так заказы не выполняют.

Но если исключение из экономической науки процесса распределения денег сделано не на заказ, зачем Марксу фокус слияния распределения с производством?

Я думаю вот что: распределение результатов труда – это категория нравственная.

Здесь задействованы понятия о справедливости, то есть понятия не материальные.

Карл Маркс же материалист. Он просто не может быть идеалистом, потому что идеалист не может увековечить себя открытием экономического закона движения. Слишком всё расплывчато у идеалиста, и железобетонная модель экономического мироздания, соизмеримая с железобетонными законами механики Ньютона, у идеалиста невозможна. Действительно, как справедливость склеить с движением, хотя бы и с движением товаров и капиталов?

Итак, что же у нас дальше? Дальше первое «самое трудное» – товар (второе «самое трудное», по определению Маркса, формы стоимости).

Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как «огромное скопление товаров», а отдельный товар – как элементарная форма этого богатства.

По большому счёту ничего нового из этого раздела я не узнал. Дело в том, что 170 лет назад определения и терминология слова «товар» ещё не устоялись. Сейчас же это банальности – то, что пишет и разбирает Маркс, можно прочитать в любом словаре на языке кратком и понятном.

Например, постоянно повторяются знакомые сейчас всем вещи, как-то: «Поэтому товарное тело, как, например, железо, пшеница, алмаз и т. п., само есть потребительная стоимость, или благо. Этот его характер не зависит от того, много или мало труда стоит человеку присвоение его потребительных свойств. При рассмотрении потребительных стоимостей всегда предполагается их количественная определённость, например, дюжина часов, аршин холста, тонна железа и т. п. Потребительные стоимости товаров составляют предмет особой дисциплины – товароведения».

Разбираться же, кто там из них, первопроходцев экономической науки, первый придумал эти термины, нам здесь ни к чему.

Единственно, что хочется отметить, зря Маркс, обозвав смитовских и рикардовских охотника с рыболовом « лишёнными фантазии выдумками», перешёл к холстам и сюртукам. Продолжал бы и дальше охотничьи темы первых экономистов, тогда бы легче было сравнивать и находить отличия в рассуждениях.

Появилось было у меня смутное сомнение, что стада (у охотников) и косяки (у рыболовов) могут и без помощи человека прибавлять себе стоимость и убавлять её, а у сюртуков с холстами так сделать не получится, но сомнение так сомнением и осталось.

Марксу не чуждо было и нечто поэтическое и даже мистическое.

В «Капитале» мы находим такие оды: «На первый взгляд товар кажется очень простой и тривиальной вещью. Его анализ показывает, что это – вещь, полная причуд, метафизических тонкостей и теологических ухищрений. <…> Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остаётся деревом – обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать.»

Аналогично о стоимости: «В выражении веса сахарной головы железо представляет естественное свойство, общее обоим телам, а именно тяжесть, в то время как сюртук в выражении стоимости холста представляет неприродное свойство обеих вещей: их стоимость…».

Но продолжать в том же духе Маркс не может – он же не идеалист. Какая мистика? Какое ещё «неприродное свойство»? Поэтому: «Реальный субъект всё время остаётся вне головы, существуя во всей своей самостоятельности, пока голова относится к нему лишь умозрительно, лишь теоретически. Поэтому и при теоретическом методе субъект – общество – должен постоянно витать перед нашим представлением как предпосылка».

И ключевая фраза: «Деньги как мера стоимости есть необходимая форма проявления имманентной товарам меры стоимости, – рабочего времени». Соответственно эксплуатация – это увеличение рабочего времени. Это не просто упрощение, а чрезмерное упрощение. Зато благодаря такому упрощению можно вывести чёткую зависимость, ведь величина рабочего дня есть величина определённая. Тут совершенно не надо путаться со всякими там справедливостями.

Ну, а дальше об эксплуатации.

На десятках страниц во множестве глав Маркс живописует ужасы различных рабочих дней, ночных смен, несчастные случаи с детьми и женщинами и прочее, и прочее. Это всё эксплуатация. Например, цитата: «Дом ужаса для пауперов, о котором только мечтала капиталистическая душа 1770 г., появился несколько лет спустя в виде исполинского “работного дома” для самих мануфактурных рабочих. Он назывался фабрикой. Но на этот раз идеал побледнел перед действительностью...».

Удлиняешь рабочий день – увеличиваешь величину прибавочной стоимости – вот она и несправедливость.

Ещё один провал, когда говорится о сокровищах: «Чтобы удержать у себя золото как деньги, т. е. как элемент созидания сокровищ, надо воспрепятствовать его обращению, его растворению как покупательного средства в средствах потребления. Следовательно, созидатель сокровищ приносит потребности своей плоти в жертву золотому фетишу. Он принимает всерьёз евангелие отречения. Но, с другой стороны, он может извлечь из обращения в виде денег лишь то, что он даёт обращению в виде товара. Чем больше он производит, тем больше он может продать. Трудолюбие, бережливость и скупость – вот, следовательно, его основные добродетели; много продавать, мало покупать – в этом вся его политическая экономия».

Предположить, что Карл Генрихович, любознательнейший и умнейший сын от двух семей раввинов, на самом деле так думает, довольно сложно. Он хорошо знает банковское дело (несколько раз это прослеживается в «Капитале»).

Я подумал, прочитав вышеизложенный перл, что Маркс просто изображает из себя наивную девочку. Ну, в самом деле, вернись к зарытому тобой вначале великого труда «Капитал» распределению, сядь у денежного крана и тяни сокровища, не принося «потребности своей плоти в жертву золотому фетишу».

Но Маркс, достигнув большого давления мысли в нужном направлении, ещё больше усиливает упор на тяжёлый труд при приобретении богатств. Он пишет: «Как ни вертись, а факт остаётся фактом: если обмениваются эквиваленты, то не возникает никакой прибавочной стоимости,... Обращение, или товарообмен, не создаёт никакой стоимости. То, что мы сказали о торговом капитале, ещё в большей степени применимо к ростовщическому капиталу».

Действительно, зачем шевелить эту банковскую кучу. Ведь, как пишет Маркс: «Когда нам говорят, что ростовщичество противоречит “вечной справедливости”, “вечной правде”, “вечной взаимности” и другим“ “вечным истинам”, то разве мы узнаем о ростовщичестве хоть немного больше, чем знали ещё отцы церкви, когда они говорили, что ростовщичество противоречит “вечному милосердию”, “вечной вере”, “вечной воле божьей”»?

И ещё цитата: «Зачем он (Прудон) старается, наоборот, преобразовать в соответствии с этим идеалом справедливости действительное товарное производство и соответствующее ему действительное право. Что мы сказали бы о химике, который, вместо того чтобы исследовать действительные законы обмена веществ и разрешать на основе их определённые задачи, захотел бы преобразовать обмен веществ сообразно “вечным идеям” “естества” и “сродства”?»

Всё правильно, зачем изучать ростовщичество: во-первых, церковь уже всё определила, во-вторых, это же не товар и не стоимость.

Всё вроде правильно, но что-то послевкусие не очень. Наверное, что-то здесь всё же не так.

Процесс обращения капитала я излагать не буду.

Дело в том, что этот огромный пласт я сначала прочитал, а потом уже, когда пошли выводы, наткнулся на размещённый прямо в теле книги текст Фридриха Энгельса: «Подготовка этой главы к печати представила не малые затруднения. Как ни силён был Маркс в алгебре, тем не менее техникой цифровых расчётов, особенно из области торговли, он владел не вполне свободно, хотя, между прочим, имеется толстая связка тетрадей, в которых он сам на многих примерах проделывал до мельчайших подробностей все виды торговых расчётов. Но знание отдельных приёмов счетоводства и обыденная практика счетоводства купца – это отнюдь не одно и то же, и, таким образом, Маркс запутался».

Так как Энгельс сам был капиталист, то, скорее всего, цифры он считал лучше и приводит ряд правок предыдущих расчётов Маркса. В конце этих десятков и десятков страниц с цитатами, указаниями на ошибки прежних экономистов и подробными марксовскими расчётами Энгельс объяснил то, что написал и рассчитал Маркс: «Главное в тексте Маркса – это доказательство того, что, с одной стороны, значительная часть промышленного капитала постоянно должна быть налицо в денежной форме, с другой стороны – ещё более значительная часть его должна принимать на время денежную форму».

Ну, и слава богу.

Вообще-то, называть записи типа Д – Т — Д' формулами я бы постеснялся. Ну, не будешь же объявлять на весь мир, что открыл всеобщую формулу притяжения и гордо писать К-З-К’. Дальше на сотнях страниц описывать процесс: первоначально К (камень)…, а тут навстречу З (Земля) …, а потом камень о землю тук, и всё будет К’. После таких формул вряд ли кто-то согласится, что здесь открыт какой-то закон. В лучшем случае такая запись есть фрагмент - абрис записи ещё сырых мыслей, записи стенографической.

Третья и последняя книга «Капитала» под названием «Процесс капиталистического производства, взятый в целом» написан Ф. Энгельсом. Карл Маркс уже умер и оставил лишь несистематизированные черновики. Как пишет Энгельс «… чем дальше, тем более эскизной и неполной становилась обработка рукописи, тем больше было экскурсов по поводу возникавших в ходе исследования побочных вопросов, причём работа по окончательному расположению материала откладывалась до позднейшего времени, тем длиннее и более запутанными становились части текста, в которых мысли записывались по мере зарождения».

По этой причине я не буду останавливаться на последней книге «Капитала» – это всё же Энгельс, а не Маркс. А Маркс и Энгельс – это два разных человека.

Итак, «Капитал» прочитан, прочитан не из-под палки, как раньше, а добровольно. Соответственно, кроме муторной неприязни (такое чувство от прочтения было у всех наших студентов), появились и более-менее осмысленные чувства. Некоторые выскажу.

Первое. Про умалчивание Марксом деятельности ростовщиков краем уха я уже слышал и раньше, поэтому единственной новостью в «Капитале» для меня стала глава XIII «Теория воспроизводства Дестюта де Траси». Мало того, до теперешнего прочтения я вообще не слышал об этом человеке.

В интерпретации Маркса де Траси говорил, что класс капиталистов обогащается посредством вычета из заработной платы рабочих и вообще, что прибыль образутся из обращения. Маркс его критиковал, обзывал по-всякому и даже не постеснялся упрекнуть в тексте «Капитала» Рикардо в том, что Рикардо «относился серьёзно» к де Траси .

Я решил посмотреть, что же на самом деле говорил де Траси, но нигде, включая интернет, не нашёл его работ по экономике, переведённых на русский язык. Но зато я скачал и прочитал учебник Антуана Дестют де Траси «Основы идеологии».

Итак, этот, по уничижительным высказываниям Маркса, «великий логик», «столь хитроумный», «в некотором роде светило», «пример путаного и в то же время претенциозного недомыслия» первым ввёл в большой мир слово «идеология» и написал учебник по данному предмету.

Эта моя заметка не о де Траси и не об идеологии, но не могу удержаться хотя бы от пары цитат из этого учебника:

«Молодые люди, к вам обращаюсь, для вас одних пишу. Я нисколько не стремлюсь учить тех, кто уже знает многое и знает хорошо: у них я скорее буду искать просвещения, чем предлагать его».

Заметьте, де Траси не обзывает думающих по-иному исследователей дураками, хитроумными путаниками и прочими грубостями, а хочет искать у них просвещения. Он считает себя просто звеном, ещё одним камнем в строящемся храме науки.

И далее из де Траси: «Когда идея тесно связана с ощущением, она на нас воздействует так же часто, так же легко, так же сильно, как само это ощущение; она настолько же отличается от всех других идей, связанных с другими ощущениями, насколько эти ощущения различны между собой».

Де Трасти первейшее значение придаёт воспитанию молодёжи и трепетному отношению к языку. Он доказывает, что порабощение начинается с искажения языка (как-то современно и болезненно отзывается эта мысль сейчас).

Неприязненное отношение Маркса к такой идеологии самым непосредственным образом сказалось на изучении истории французской мысли в СССР. О мыслях де Траси замалчивалось, и эти идеи не развивались. Идеология в СССР подавалась в совершенно топорном виде, как гниющие пни давно спиленных деревьев. События 1991 года в СССР и 2014 года на Украине во многом результаты этой политики, основанной на чувствах Маркса к идеям де Траси и общечеловеческой привычке, не чуждой и русским людям, бездумно и безапелляционно повторять мысли назначенных авторитетов.

Вообще, к революционерам, объявляющим себя великими учёными, постигшими истину в последней инстанции, следует относиться очень критически. Это касается не только К. Маркса, но и В. Ульянова и прочих.

Революционер – человек пассионарный – человек, поглощённый «великой» идеей. Критическое мышление у таких людей, как правило, отсутствует. Их всепоглощающая идея, как и сотни других идей, может служить ступенью в развитии науки, но редко является чем-то сильно выдающимся. Они гнут, режут науку, пытаясь засунуть её в прокрустово ложе своей сверхидеи.

Если они побеждают, то идея, как туман, обволакивает их практическую деятельность (саму деятельность иной раз смело можно назвать Великой), но провозглашённые идеи и Великая практика - это две разные вещи. Подчеркну: идея как наука, а не как Великий пиар (то есть гипертрофированное выпячивание одних свойств с одновременным шельмованием или игнорированием других).

Да и революционерами их всех можно называть с большой натяжкой, скорее заговорщиками. Из всей плеяды мне, например, известен только один настоящий революционер – Эрнесто Че Гевара. Все остальные после победы не могли уже выйти из властного дурмана и даже просто отказаться от завоёванной кормушки.

Марксизм на небывалую высоту подняли Ленин и коммунистические пропагандисты России.

Второе. С кем же полемизировал в своём труде «Капитал» К. Маркс? В основном с такими же теоретиками, как и он сам.

Особняком здесь стоит Давид Рикардо. Он тот редкий человек, который бросил свою успешную банковскую практику и углубился в науку. Это значит, что именно наука была для Давида Рикардо смыслом жизни.

Рикардо в совершенстве знал практические стороны экономики!

На биржевых операциях он стал миллионером. Так что его постулат, смысл которого заключается в определяющем предмете политической экономики – распределении, дорогого стоит.

Сначала я стал читать о Рикардо у других экономистов. Опять туман. Тогда я просмотрел некоторые труды самого Рикардо.

Всё чётко. У Д. Рикардо пробиваются в подходах к изучению экономических законов элементы именно научного подхода, хотя, похоже, до многих научных методов Рикардо приходилось додумываться самому – биографы пишут, он не имел систематического образования, окончив всего два класса школы.

Тем не менее, Рикардо использовал методы суперпозиций, рассмотрения проблем от частного к общему, призывая оппонентов руководствоваться чёткими критериями, например: «Принцип бывает либо верным, либо ложным. Если он верен, то он приложим как к ограниченному обществу, так и к большому».

Ну что тут скажешь: математики оперируют бесконечно малыми величинами, переворачивают их и получают бесконечно большие. Всё это очень научно и работает на практике, предсказывая поведение разных железяк. В экономике не нужны бесконечно малые, малое – это домохозяйство. Не нужны и бесконечно большие – зачем здесь что-то больше Земли?

То есть, если закон сохранения действует для одного предприятия «РАСХОД=ПРИХОД», то он действует и для Земли в целом. Значит, Вадим Ловчиков совершенно прав, формулируя свой ЗАКОН НУЛЕВОЙ ПРИБЫЛИ (дохода). Да и сам Рикардо на каждом шагу подчёркивает: «Низкая заработная плата — только другое название для высоких прибылей».

Понимает Рикардо и то, что математические операции с числами – это только грубая, невнятная трассировка проблемы. У него есть попытки оперировать не с числами, а с коридорами, символом каждого из которых является число. При этом, если до самого последнего времени все пытались оперировать центром этого коридора (средним арифметическим), то Рикардо уже тогда говорил о стенках коридоров (предельных значениях). Но кто же мог его понять в то время?

Очень недолго занимался Д. Рикардо наукой и умер на пике своих возможностей. Жаль.

Третье. Почему же так долго, так трудно писал К. Маркс свой «Капитал»? Моё мнение, что он действительно «лепил горбатого», пытаясь доказать свою идею классовой борьбы. Не мог он писать нормальные научные труды, тяжело это для него было – он был революционер, трибун.

Будучи умным и энергичным человеком, он легко мог выражаться ясно и чётко: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма», или «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», да и масса других чётких и ясных мыслей. А в «Капитале» облом. Всё через силу, потому что подсознательно, наверное, он и сам понимал: что-то не то пишу.

Так что же дал нам «Капитал», косо и грубо пережёванный для нас В. Лениным и прочими последователями? Он дал нам иллюзию, возможность отложить борьбу «на потом», на «виртуальность». Работника эксплуатирует не только капиталист, но всякий, кто недодаёт ему денег. Это часто и собрат по бригаде, начальник и прочие – имя им легион. И легион этот есть сборная разных классов. Эксплуатация – понятие нравственное.

Эксплуатирует людей несправедливость. Человек и общество, двигаясь к Великой цели, ради чего был создан человек, должны выработать критерии справедливости, или, другими словами, протоптать свою тропинку на возможном пути движения, ограниченном с одной стороны пропастью «человек человеку волк», а с другой – несбыточной мечтой «человек человеку брат».

Однако не знаем мы цели своего рождения, да и неинтересна она почти никому. Начнёшь философствовать, так могут и побить, мол, давай о главном говорить – как денег раздобыть. А раз так, то нет и компаса - идеологии общества. Вот и болтайся теперь в этом коридоре.

Против несправедливого распределения благ надо бы бороться здесь и сейчас. Несправедливость царила и в СССР, будет она и при коммунизме (если тот на короткий миг материализуется). Но бороться опасно. Легче пойти на кухню и возмущаться порядками в обществе, думая, что есть выход, открытый Марксом. Но здесь нет выхода.

А есть ли здесь заговор, то есть «тайное соглашение о совместных действиях против кого-нибудь. Цели могут быть различны»?

Малые и большие заговоры - это не просто производственный процесс – это наша среда обитания. Всегда кто-нибудь чего-нибудь скрывает и замышляет. Что замышляет, почему замышляет, сколько времени тратит на это – на эти вопросы должна ответить научная «Теория заговоров», которой пока нет.

Разрозненные элементы «Теории заговоров», конечно же, разрабатываются, но пока не объединены в одну дисциплину. Во всяком случае, есть понятие вольного или невольного «агента влияния» и прочие пазлы ещё не собранной воедино конструкции.

Я думаю, что Карл Генрихович был невольным агентом влияния высокоранговых членов общества, точнее ядра доминирующей в мире власти. По их первобытным, зоологическим понятиям надо, то есть им выгодно, во-первых, отвлечь людей от действительного механизма распределения богатств, во-вторых, замутить через революции и войны хаос, чтобы с кровью раз за разом выдавливать циклично, но вполне закономерно воспаляющийся гнойник несправедливо скапливающейся в одних руках общих богатств.

Ещё одна деталь. Вряд ли кому-нибудь, не имеющему среднего или, пусть даже высшего образования, придёт в голову и хватит воли прочитать всю книгу «Капитал» и как-то использовать имеющиеся там мысли. Вместе с тем в интернете пишут, что 90% миллионеров и миллиардеров не имеют высшего, а иногда и среднего образования.

Верю.

Чем меньше учишься, тем легче понять, что есть всего один способ стать сверхбогатым и даже просто богатым – это «отжать» деньги у ближнего своего. Действительно, будь стоимость хоть прибавочной, хоть нулевой, хоть «убавочной» на постоянно прогрессирующее обеднение всех и обогащение отдельных личностей данное обстоятельство мало влияет.

Это косвенно подтверждают и высказанная Ломоносовым мысль об обязательном убытке в одном месте при прибыли в другом, и настойчивое повторение Рикардо, что бедность есть только другое название богатства, и формулировка Ловчиковым ЗАКОНА НУЛЕВОЙ ПРИБЫЛИ и, наверное, подобные высказывания других известных и неизвестных людей. При этом с точки зрения механики процесса нет разницы, как эти деньги «отжимаются»: прямым грабежом или «легализованными» доходами.

И последнее о прибавочной стоимости. Если вдруг в России промышленность заработает, то некоторое время на рубль можно будет купить побольше благ, но это будет лишь эффект «Посеребрённой морковки». При капиталистической системе имущественное расслоение всё равно будет расти, и либо всё взорвётся и у нас, либо огромные массы людей станут крепостными, финансово привязанными к своему месту людьми (в математическом пределе рабами).

С каждой зарплатой, с каждой фиксации прибыли нарастает нарыв несправедливости. Индикатор этого процесса как стрелка прибора, у всех на виду – это постоянный рост цен и тарифов при закономерно меньшем росте зарплат и пенсий.

На этом чтение «Капитала» заканчиваю. Никакого желания ещё хотя бы раз открыть эту книгу, а тем более сделать её настольной, у меня нет.

P.S. Россию сейчас я упомянул лишь потому, что живу здесь. Нарыв несправедливости назревает во всех странах, здесь мы не исключение. США или те, кто их оседлал, пытаются излечиться за счёт всего остального мира, мы на это не способны. Но у нас есть опыт нелечёной гангрены социалистической несправедливости, от которой умер СССР. Поможет ли нам этот опыт, никто сейчас не знает. Но всё равно, единственное наше спасение – это поиск нравственного, справедливого пути в тумане цивилизационного коридора.

Первоисточник http://diletant.org/content/ka...