Захотелось вдруг мне поведать urbi et orbi простым человеческим языком кое-что из случившегося в этой жизни со мной или с моими друзьями. Торжественно обещаю, что все истории будут как есть непридуманные, иными словами, привирать буду самую малость исключительно для красного словца.
Строго старика не судите, ведь если мы не будем рассказывать были-небылицы, то получится, что мы зазря попадали в разные житейские пертурбации. А это неправильно и нехорошо! Поэтому приступаю прямо сейчас к делу.
Есть у меня и по сию пору, благодарение Богам, земляк-однокашник Гриша. Мы с ним в 1969 году оба поступили в московские вузы. Он в Историко-архивный (ныне РГГУ), что на улице 25-го Октября (ныне Никольская), а я вот во всемирно известную Керосинку, тогда МИНХ и ГП, а ныне целый Университет нефти и газа на Ленинском проспекте (и тогда, и сейчас).
Так вот. Прошмыгнул, аки мышка серая, первый семестр. Разумеется, на зимние каникулы мы отправились к родным пенатам на побережье Чёрного моря.
В одном купе с Гришей случайным попутчикам оказался какой-то питерский историк, который и поведал всю нижеследующую короткую, но животрепещущую повесть. При этом он клялся и божился, что рапорт с автографом Петра Великого он видел своими глазами в одном из тогда ленинградских архивов.
Итак, приступим. Как хорошо известно, царь Пётр был большим любителем штамповать указы направо и налево по любому малому или большому поводу. Так вот. Как-то раз, видимо, изрядно осерчав, он издал указ на предмет скотоложества. В указе тогдашним русским языком было вполне ясно предписано застигнутого за сим богопротивным занятием скотоложца сжечь в его же избе вместе с предметом его сексуальных перверсий.
Это первая преамбула к коллизии. А вот и вторая.
В целях повышения дисциплины и боеспособности армии Пётр I повелел учинить персональную ответственность отцов-командиров не только за жизнь каждого солдата вверенного ему воинского соединения, но даже за сохранность каждой пуговицы солдатского мундира. О как! С таким царём не забалуешь.
Перейдём собственно к неординарной истории, приключившейся в царской кавалерии.
Значится так. Как-то раз одного солдатика застали in flagranti во время совокупления со своей кобылой. Ну, застали и застали. Что же тут удивительного – дело-то житейское. Однако по первому вышеизложенному указу солдатика следует сжечь вместе с полюбовницей, а вот по второму его даже пальцем нельзя тронуть, поелику за его жисть и обмундирование, за кобылу я вовсе молчу, полную материальную ответственность несёт его ротный командир.
"Вот так компот!", – воскликнули мы вместе с поручиком Ржевским из Гусарской баллады. Коллизия таки неразрешимая. Вопрос явно не по чину поручика.
Не долго думая, он пишет рапорт своему батальонному командиру, а тот, ничтоже сумняшеся, переправляет эту цедулину этажом выше – не иначе как полковнику. И вот так малой скоростью, шаг за шагом рапорт сей дошёл до самого Петра.
Пётр, видать недаром он был Великий, недолго думая, наложил на сей рапорт краткую, но исчерпывающую резолюцию (цитирую дословно):
"Оного рейтара (всадника) пересадить на мерина (кастрированный жеребец). А коли и его ужопит, то перевести в инфантерию (т.е. в пехоту – понижение статуса изрядное)".
Вот это я понимаю ЛПР высшего ранга: раз - и в дамки, все проблемы одним махом устраняются! Учитесь, блин, "на старших глядя", пока жива память о Великом и великих.
Повторяю для особо одарённых, питерский архивист клялся и божился, что сей рапорт с собственноручной петровской резолюцией видел в царских архивах своими глазами, и её, то бишь резолюцию сию, запомнил слово в слово, благо дело зело она коротка, поелику краткость – таланту сестра родная. А царь Пётр, безусловно, талантлив был не по годам.
Вот, собственно, и всё для первого раза. Продолжение, скорее всего, воспоследует, но когда именно, предсказать не берусь.
Оценили 3 человека
6 кармы