Как Екатерина II обошлась с чемоданом без ручки

К годовщине разгона Запорожской Сечи

Каждый год 18 августа украинская «элита» принимается рыдать по поводу пришедшегося на этот день 1775 года манифеста Екатерины II «Об истреблении Запорожской Сечи». А самый свидомый телеканал в рамках проекта «Iсторiя гiдности» даже выпустил к этому дню соответствующий «документально-исторический» фильм.

«На протяжении столетий козачество было примером для многих, – начинают авторы очередного откровения. – Для держав: как управлять всеми делами, учитывая мнение всех слоёв населения (притом, что казачество никогда никакой державой не было. – Д.С.). Для армий: как с помощью дисциплины и понимания цели, с которой идёшь на поле боя, создать непобедимое войско (хотя Сечь во всех казацких войнах оказывалась в итоге побеждённой. – Д.С.). Для людей: пример того, что даже одна личность является важной для социума». И потому, мол, запорожское казачество стало, по мнению авторов фильма, «объектом желания захватить его» (то есть уничтожить – глубины сей сентенции сразу даже не постичь).

Ну и, конечно же, «наибольшим бельмом на глазу было казачество для Российской Империи, которая сделала всё, чтобы не дать козакам развиваться и поддерживать свободу украинского народа»: «Уже во второй четверти XVIII столетия стало понятно, что российская власть не имеет никаких намерений относительно сохранения украинской автономии».

Украинские «историко-документалисты» умолчали о том, что «стало понятно», вообще-то, после измены гетмана Мазепы и кошевого Гордиенко в самый напряжённый отрезок войны. И что это была далеко не первая измена запорожцев. Череда предательств началась сразу после Хмельницкого (вспомним, хотя бы Выговского), если не с самого Богдана.

Однако даже после Мазепы Пётр оставил упомянутой автономии (которая и не догадывалась что она, оказывается, «украинская») выборность атаманов и старшины при условии утверждения атамана царём. Императрицы и вовсе вернули многие вольности вплоть до самоуправления Сечи по собственным законам. Но…

«Царское правительство беспокоило отсутствие на Сечи крепостного права». Некий приглашённый в фильм львовский «историк» в связи с этим уточнил: «Люди, которые из поколения в поколение были вольными, были равными среди равных (особенно православные среди иезуитов, униатов и иудеев. – Д.С.) они вдруг оказались в положении подневольного человека, и над которым был пан, против чего казаки вечно восставали». Вообще-то, если «украинские» селяне были «из поколения в поколение вольными», то против чего же и, главное, против какого такого «пана» они «восставали»?

Мы уже писали, что положение крестьян в Речи Посполитой было куда более беспросветным и бесправным, нежели крепостное право (именно право!) в Российской империи. Как же изменилось их положение при «демократическом устройстве козацкой республики», которое «так беспокоило царское правительство»?

Основы рукопашной демократии

Беспокоили правительство, прежде всего, сами «отцы украинской демократии». Так беспокоили, что настаивало правительство именно на выборности гетмана, тогда как «извечные лыцари» всячески пытались «решить вопрос» методами, присущими бандюкам, делившим рассматриваемые территории триста лет спустя. Впрочем, такие же «демократические» «разборки» и «стрелки» привели в XVII в. Правобережное Поднепровье (куда не дотянулась рука царского правительства) в состояние печально известной Руины.

Вот что отвечал вечно пьяному певцу «казацкой славы» Пантелеймон Кулиш:

Павлюківці й Хмельничане

Хижаки – п’яниці

Дерли шкуру з України

Як жиди з телиці,

А зідравши шкуру, м’ясом

З турчином ділились,

Поки всі поля кістками

Білими покрились

Не поляже, кажеш, слава?

Ні, кобзарю-брате! Прокляла своє козацтво

Україна-мати.

С «турчином делились» не одним лишь мясом. Ибо меж военными кампаниями промышляли «одвични лыцари» не только грабежом караванов и окраин соседних государств, но и работорговлей. Причём в отличие от крымцев – и единоверцами. Даже украинофилы признавали, что запорожцы «разбивали по Черному морю христианское купецтво заодно с бусурманским, а дома разоряли руськие свои города татарским робом».

«Демократия в наш век расценивается не по формальным признакам, а по ее общественно-культурной и моральной ценности, – напоминает уже нынешним певцам «первой в мире демократической республики» американский исследователь малороссийского казачества Николай Ульянов. – Равенство и выборность должностей в общине, живущей грабежом и разбоем, никого не восхищает… Господства толпы никто с понятием народовластия не сближает… Захватив Малороссию, казаки превратили ее как бы в огромное Запорожье, подчинили весь край своей дикой системе управления. Отсюда частые перевороты, свержение гетманов, интриги, подкопы, борьба друг с другом многочисленных группировок, измены, предательства и невероятный политический хаос, царивший всю вторую половину XVII века. Не создав своего государства, казаки явились самым неуживчивым элементом и в тех государствах, с которыми связывала их историческая судьба (выделено здесь и далее везде мною. – Д.С.)».

И всё же в силу непрекращающихся войн на южных и западных границах России этот «неуживчивый» и склонный к измене элемент старались не усмирять, а ублажать. «Надо было уступать их прихотям, не раздражать без особой нужды, смотреть сквозь пальцы на многие проступки и строго следить за соблюдением дарованных им прав, – поясняет Ульянов. – Первые пятьдесят лет после Присоединения Малороссии представляются старательным приручением степного зверя. Многие государственные люди в Москве теряли терпение в этой игре и приходили к мысли отказаться от Украины. Таков был знаменитый А. Л. Ордин-Нащокин, вершитель внешней политики при Алексее Михайловиче. Своими непрестанными изменами и путчами казаки до того ему опротивели, что он открыто высказывался за лишение Украины русского подданства. Только глубокая религиозность царя Алексея Михайловича, приходившего в ужас при мысли об отдаче православного народа католикам или магометанам, не позволяла распространения подобных тенденций при дворе».

Вот и получалось, что ради населения Малороссии «чемодан без ручки» в виде Запорожья и бросить нельзя было (ибо окончательно перешёл бы в стан врагов, что и так периодически случалось), и тащить накладно было. После Петра, превратившего российскую власть в гигантскую бюрократическую машину, верхушку гетманщины (и без того коррумпированную) стали ещё подкармливать и «сверху». И это притом, что уже к XVIII в. гетманы-мздоимцы стали богаче великороссийских дворян, а казна Мазепы соперничала с государственной. Немалая часть «нажитых непосильным трудом» средств конвертировалось в дворянские звания (кому из землевладельцев не доставало межевых верст до положенных для дворянского достоинства 1,5 тыс. десятин, тому щедро «прирезали» и гораздо более). А пресловутые «казацкие вольности» обернулись в личные «крепостные права» казацкой старшины на остальную часть малороссийского населения. «Вас стараются убедить, что крепостническая Москва закрепостила вольное население Малороссии, что она убила такой идеально демократический строй, как свободное устройство Сечи Запорожской, и вы закрываете глаза и на ужасы крепостного права в Польше, и на рабское положение посполитых крестьян в той гетманщине свободной, которую так воспевал Шевченко и в которой старшина давно, еще до Екатерины, закрепостила крестьян», – обличал измышления Грушевского выдающийся малороссийский историк И.А. Линниченко.

Вместе с аппетитами в старшине росли и амбиции. В 1764 г. кошевой Калнышевский чуть ли не требовал у императрицы перевода коша из подчинения Малороссийской коллегии в подчинение… Иностранной коллегии. Граф Румянцев предложил государыне арестовать делегацию во главе с атаманом. Однако Екатерина не пошла на жёсткие меры, приняв делегацию милостиво. Вернувшись на Сечь, окружение Калнышевского стало бравировать тем, что «напугало» царицу. Не это ли в числе прочего припомнила последняя через 11 лет в первых же строках Манифеста «Об истреблении Запорожской Сечи» – «за оскорбление Нашего Императорского Величества».

Претензии Калнышевского на «международную» субъектность подтверждались донесениями 1767 г., по которым он вместе с писарем (по сути, управляющим делами Сечи) Иваном Глобой готовились к переговорам с султаном, если правительство не выполнит их требования. В число этих требований входили и такие экзотические, как притязания на… Новосербию и Славяно-Сербию – земли нынешней Новороссии, которые только осваивались воеводами Елизаветы и Екатерины. «Запорожцы, отстаивая свои «законные» земли, не останавливались и перед применением силы, – пишет историк Александр Самсонов. – Они сожгли несколько новых поселений, селян разгоняли».

Гиднисть и достоинство

В преддверии очередной русско-турецкой войны Калнышевский решил усилить шантаж. Его правая рука Глоба довёл до казаков содержание писем из Бахчисарая и Стамбула, в которых сечевикам предлагалось тройное жалование в случае перехода на сторону Турции. Калнышевский туркам отказал, но самовольные отношения с ними не прервал. Более того, он не только не выдал Румянцеву французского эмиссара Тотлебена, посетившего Сечь от имени султана, но разрешил Тотлебену выступить перед казаками. В итоге, когда в декабре 1768 г. из Петербурга пришло указание начать войну с Турцией, казаки, будучи окончательно сбитыми с толку, взбунтовались против Калнышевского (тот всё же не посмел ослушаться царицу). Последнему, кстати припомнили и его стремительное обогащение (что вскрылось, когда он в одночасье продал 14 тыс. лошадей из своих табунов).

Как следствие, татары в январе 1769 года прорвались в Малороссию.

Тем не менее в войне Россия победила, навсегда устранив крымско-турецкую угрозу Малороссии и Слободскому краю. Настал и час раздела Польши. Казаки, как «люди пограничья», на Запорожье уже не требовались хотя бы потому, что Запорожье перестало быть пограничьем.

Россия приступила к освоению новых, Новороссийских земель в отвоёванном у турок Причерноморье и Тавриде. Здесь, наряду с Кубанью, и нашли себе применение пассионарные останцы Запорожской Сечи. Таким образом, манифест Екатерины явился как раз толчком к регенерации пассионарности южно-русского казачества.

Ведь именно пассионарии устремились после Брестской унии 1596 г. на Сечь защищать православие. Первая половина XVII в., наверное, и есть тот славный период Запорожья, когда его порывы во многом совпадали с народными чаяниями. Но после Переяслава православие более не нуждалось в защите на Левобережье. Всё менее находили себе применение пассионарии и в Сечи. Потому и начался здесь естественный процесс деградации.

Такая вот «история гидности». Авторы фильма, правда, рассказывают о «тысячах запорожцев», которые, «отказавшись покориться, ночью, взяв с собой боеприпасы, плавнями выдвинулись на Дунай». Ну а «кошевого атамана и часть старшины выслали на Соловки и в Сибирь».

У историков версия несколько отлична от кинематографической.

Истребление, которого не было

Окружив кош и поставив старшину в известность о намерениях царицы, генерал Текелли дал казакам неделю на размышление. На следующий день к нему явился с хлебом-солью кошевой Калнышевский, после чего Текелли совершил ответный визит в кош, где и разделил со старшиной продолжавшуюся несколько суток «прощальную трапезу». В один из дней непрекращающейся попойки полковой старшина Лях попросил разрешить ему с пятьюдесятью казаками выйти за пределы оцепления на рыбалку для подновления запасов «закуси». Получив гарантии Калнышевского, Глобы и войскового судьи Головатого, генерал дал согласие. После этого казаки Ляха спокойно сел на чайки (вместившие раз десять больше заявленного количества рыболовов) и отправились в долгий путь, приведший их в конце концов в турецкое подданство.

Разгневанному Текелли ничего не оставалось, как «по совокупности нарушений» арестовать Калнышевского, Глобу и Головатого. Это и есть вся та «часть старшины», которую выслали на Соловки и в Сибирь.

Более при взятии Сечи никто не пострадал. Что и было отражено в манифесте Екатерины: «… 4 июня Нашим генерал-поручиком Текеллием… занята Сечь Запорожская в совершенном порядке и полной тишине, без всякого от козаков сопротивления, потому, что они никак не увидели приближение к ним войск как уже повсеместно оными окружены были (что наглядно характеризует тогдашнюю боевую готовность «защитников пограничья». – Д.С.); ибо Мы сему военачальнику именно предписали стараться произвести порученное дело спокойнейшим образом, избегая, сколь возможно, пролития крови».

«Нет теперь более Сечи Запорожской в политическом её уродстве, следовательно, и козаков сего имени», – поспешила объявить императрица… восстановившая запорожское казачество через какие-то 9 лет (но уже без «политического уродства»). И это не было признанием трагической ошибки, ибо в царском манифесте подчёркивалось: «Мы с удовольствием воздаем всю достойную похвалу в том пункте, что немалая же часть Запорожского войска в минувшую ныне столь славную, столь и счастливую войну с Портой Оттоманской, оказала при армиях наших отличные опыты мужества и храбрости». Это – к откровенному вранью авторов телепрограммы (в расчёте на то, что их зрители не затруднят себя сверкой с первоисточником) о том, что «про пролитую казацкую кровь за царскую Россию в документе не было ни слова». Как будто защищали запорожцы в войнах с турками и поляками не свою родину, а Сахалин или Аляску. И словно не великороссы проливали кровь за освобождение малороссов от католиков-поляков и их прислужников-униатов. Будто не волей царя московского сохранился сам «род козацькый», воспетый в гимне нынешней Украины.

Дмитрий СКВОРЦОВ