Почему не надо ломать адские печати

В сетях бурно обсуждают видеозапись возвышенных речей литератора Дмитрия Быкова, произнесенных им на «Дилетантских чтениях» в Санкт-Петербурге. Эти речи – не проблема только лично Быкова; это проблема той субкультуры, в которой он принят.

Вот, собственно, что он сказал: «Первая книга, которая выйдет в серии ЖЗЛ в результате новой перестройки, будет биография генерала Власова. Это так. И я сделаю все возможное, чтобы написать эту книгу... я абсолютно уверен, что Гитлер бы добился той или иной, но все-таки популярности в России, если бы... не его зоологический, совершенно примитивный, чудовищный антисемитизм» – и упомянул о «свободной России, освобожденной гитлеровцами».

Конечно, цель такого поведения – привлечь к себе внимание любым путем, намеренно оскандалиться, заставить говорить о себе. На упреки в крайней глупости подобных высказываний Дмитрий Быков вполне резонно может ответить словами анекдота – «а свою десятку в день имею». Предполагать за ним какие-то другие, далеко идущие зловещие цели значило бы умножать сущности сверх необходимого. Но у эпатажа всегда есть две аудитории – те, кого он должен возмутить, и те, кто примет его с одобрением. Кто-то же должен кормить поэта и покупать билеты на его представления. Какие-то медиа должны же предоставлять ему площадку. Кто-то же должен одобрительно хлопать его по плечу.

И вот внимание этой аудитории хотелось бы обратить на некоторые незаслуженно забытые вещи.

Во время той Войны человечество заплатило огромную, непомерную цену за сознание некоторых простых и важных истин. Первая из них то, что племенная ненависть – это невероятно эффективный политический инструмент. Она мобилизует какие-то очень глубокие, мощные, досознательные механизмы в человеческой природе. Она зажигает пожар, для которого всегда есть топливо.

При этом враждебное племя может не отличаться ни обликом, ни языком, ни обычаями – как ассимилированные немецкие евреи были в отношении языка, культуры и гражданской лояльности не кем иным, как немцами, пока их не назначили враждебными чужаками. Или как прихожане Украинской православной церкви – которые ничем не отличаются от прочих украинцев и которых сейчас власти назначили «пятой колонной» и «щупальцами врага». Это всегда отлично работает – выделяете определенную группу жителей страны во враги и объясняете всем, какие они гады. После чего некоторая часть граждан исполняется священной ненавистью – «Так вот кто губит нашу дорогую Родину!» – и поддерживает любимого вождя. Большинство не то чтобы горячо поддерживает, но сидит тихо и не создает себе проблем, потому что своя рубашка ближе к телу.

И вот потому что племенная ненависть политически так отлично работает – в Германии, в Югославии, в Руанде, где угодно – она и должна быть табуирована. Соблазн воспользоваться этим суперэффективным механизмом должен пресекаться. И признание Гитлера безоговорочным, абсолютным злом как раз очень важно для того, чтобы этому соблазну противостоять.

Гитлеровский режим был не единственным, но самым крупным и – в своем, бесовском, смысле – самым успешным из режимов, работавших на племенной ненависти. За это он проклят абсолютно и навсегда – прежде всего, самими немцами.

Почему нельзя использовать племенную ненависть, ведь она так эффективна? Потому что это то, что делал Гитлер, а Гитлер навеки проклят. Конец разговора.

Есть известный сказочный сюжет, который кочует из книги в книгу и из фильма в фильм – некое древнее зло, демон или дракон, жуткое чудище, было побеждено и, так как его невозможно окончательно убить, заперто в какой-нибудь пещере и запечатано печатью. Но вот какие-то глупцы, в каких-то своих глупых целях, ломают печать, зло выбирается в мир и с ним опять приходится сражаться.

Печать проклятия, которым запечатана могила гитлеризма, носит не материальный, а духовный и психологический характер – и ковыряют ее не физическими, а символическими действиями.

Становится можно произнести слова о «России, освобожденной гитлеровцами» и не проснуться полным изгоем, который потом будет рад любой неквалифицированной работе. Становится возможным назвать войну с нацизмом «гражданской войной сороковых годов» и остаться вполне рукопожатным. Можно даже обещать выпустить книгу о генерале, перебежавшем на сторону Гитлера, в серии «Жизнь замечательных людей» и продолжать быть принятым во всех лучших домах.

И это – признак того, что та культурная среда, к которой обращается Быков и в которой он считается своим, лишена способности понимать довольно очевидные вещи. В чем причина? Она бросается в глаза.

Это определенное разрушение представлений об этике, которое было заметно еще в русской интеллигенции 1860-х годов. Когда неприязненное отношение к российской власти оказывается не просто политической позицией, но именно нравственной добродетелью – причем добродетелью великой, которая настолько полностью оправдывает человека перед мирозданием, что перекрывает любые его грехи.

Память о победе над нацизмом – одна из «скреп» государства, и поэтому для данной субкультуры она глубоко неприятна, вызывает когнитивный диссонанс и нарушает картину мира. Нацизм напоминает о том, что на свете бывают вещи похуже – и сильно похуже – российского государства. 

Отсюда попытки, скажем так, деабсолютизации того зла, которым был нацизм. Мол, и не отбились от абсолютного зла, а просто один диктатор одолел другого и стал угнетать народы вместо него. А потом неизбежный ход мыслей приводит к тому, что Гитлер был «вызволителем». Сначала с оговорками – потом уже и без них.

И никто за это не гонит взашей, потому что люди все свои, правильные, против российской власти. Ненависть к государству ослепляет настолько, что люди уже не видят ничего шокирующего в реабилитации Власова. Возмущенные граждане из-за пределов интеллигентского круга пишут запросы в прокуратуру – но это не лечится прокуратурой. Это лечится рассеянной санкцией.

Именно друзья Быкова, те, кто для него свой, должны объяснить ему, что печать на могиле гитлеризма не надо ковырять. Как сказал Бертольд Брехт, «еще плодоносить способно чрево, которое вынашивало гада». Гитлер проклят навеки. Те, кто ему служили, в некоторых случаях могут быть достойны жалости, как жертвы невыносимых обстоятельств, но никогда и ни в коем случае – прославления, как «замечательные люди».

Говорить о генерале, добровольно перешедшем на сторону Гитлера, как о достойном биографии в ЖЗЛ, или о гипотетической победе Гитлера как об «освобождении» – это полная нравственная невменяемость. Как и – в том же выступлении – призывать к супружеским изменам. И то, что такие вещи можно говорить, не рискуя столкнуться в своей среде с жестким социальным остракизмом, характеризует эту среду, увы, очень плохо.

Сергей Худиев