России нельзя останавливать наступление ни на политическом, ни на военном, ни даже на военно-стратегическом уровнях. Мы не должны прекращать движение по лестнице ядерной эскалации и идти на переговоры о разоружении. Нужно разгромить киевский режим, позволив США почетно выйти из конфликта, и затем добить Европу.
Доктор исторических наук, научный руководитель факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ Сергей Караганов и политолог, писатель Дмитрий Выдрин в эксклюзивном интервью изданию Украина.ру рассказали о коридоре возможностей и упущенных победах России и Украины после распада СССР и объяснили, почему начало спецоперации было предрешено.
В Саудовской Аравии завершились переговоры США и Украины. В итоговом заявлении утверждается, что Украина готова ввести 30-дневный режим прекращения огня, а Вашингтон возобновляет предоставление Киеву вооружений и разведданных.
— Сергей Александрович, после того как Союза не стало Украина и Россия вначале пребывали в эйфории, потом начали рушиться экономические связи стран. Нужно было что-то делать и началась обратная фаза маятника на спаивание двух государств. При этом украинские националисты набирали незалежность, а экономически государства стремились к воссоединению. Какие были проекты у России и Украины, и чем они были продиктованы?
— Всё произошло достаточно быстро. Ни та, другая сторона абсолютно не были готовы к разъединению. Российская элита того времени инициировала процесс разделения, абсолютно ничего не понимая. С украинской стороны Кравчук ухватился за это, поскольку в душе хотел стать царём Украины. Но когда это всё произошло, никаких планов [у стран] практически не было.
Беловежская пуща была возмутительным безобразием, потому что люди не знали, о чём идёт речь. К счастью, потом вмешались американцы, которые помогли ликвидировать хотя бы ядерное оружие на Украине.
Я прекрасно помню конец 1991 года, когда мне позвонил один крупный российский деятель и сказал: "Серёжа, у тебя есть связи на Украине". Я понимал, что дело идет к развалу СССР, и еще с 1989 года собирал у себя в Москве украинских политологов, с которыми вел беседы, как этого избежать. В общем, в Москве люди знали, что у меня есть неофициальные связи в Киеве.
Так вот, мне был звонок, что завтра должно было начаться кровопролитие в Молдавии, и что нужно делать. Министр иностранных дел Российской Федерации не имел прямых контактов [c Украиной], и на президентском уровне таковых не было. Вообще у нас отношений никаких не было между странами.
Тогда я позвонил Дмитрию Игнатьевичу Выдрину, с которым мы уже были знакомы, и сказал: "Дима, надо что-то делать, потому что это катастрофа". Мы начали собирать членов российской и украинской элиты, для того чтобы они хотя бы познакомились и наладили минимальные контакты. Тогда же я начал писать о том: если дело идет к глубокому распаду, а потом, не дай Бог, к присоединению Украины к НАТО, то это дойдёт до войны.
Я это писал в записках, один раз выступил по телевидению вместе с Кравчуком — что дело кончится плохо. Теперь это все публикуют с радостью, а тогда никто не хотел в России слушать об этом, потому что все были в той самой эйфории, о которой вы упомянули.
Кроме всего прочего, на Украину смотрели с пренебрежением: "Сами приползут". Я вспоминаю некоторые беседы, когда мне говорили: "Прости, Сережа, Украина стоит меньше "Юкоса". Вот такое безобразие у нас было в головах.
— Дмитрий Игнатьевич, вы были тесно связаны с Юлией Тимошенко, были её советником. В каком направлении вы двигались?
— Честно говоря, Юлия Владимировна, или в то время для меня Юлия, появилась значительно позже. Период, о котором рассказывает Сергей Александрович Караганов, для меня стал ностальгически тёплым, но именно тогда у меня родилось чувство фатализма или кармизма. Я стал понимать, что есть вещи, которые невозможно ни ускорить, ни перепрыгнуть, ни изменить каким-то даже большим волевым усилием.
Есть обстоятельства, на которые повлиять даже таким выдающимся мыслителям как Сергей Караганов и как ваш скромный слуга абсолютно невозможно.
Я вспоминаю знаменитые посиделки в Беловежской пуще. Я был в какой-то степени причастен к этому, поскольку писал вариант выступления украинскому президенту Кравчуку. В своём варианте я сделал акцент на том, что разрыв [c Россией] абсолютно невозможен. Мы связаны культурой, историей, традициями, генотипом — чем угодно. Разорвать это невозможно. И я был буквально в шоке от того результата, с которым вернулся президент Украины в Киев.
Я стал выяснять, что же радикально повлияло на его умозрение, что заставило завернуть в мой доклад, видимо, что-то жирное — поскольку бумаги мне вернули с пятнами то ли от колбасы, то ли от свинины.
Оказалось, что перед встречей была и охота, и выпивка. И сейчас сложно проверить, но якобы наша делегация (в то время к "нашим" я относил часть украинской элиты, с которой я работал) загадала: если на охоте убьют кабанчика, значит, мы не подписываем соглашение о пролонгации Союза, уходим в самостоятельное плавание. Если охота будет неудачной — значит, у нас еще не хватает силёнок для независимого плаванья.
Был тогда премьер-министр Фокин, очень достойный человек и, на мой взгляд, один из лучших премьеров. Но на нашу общую беду он оказался хорошим охотником и с первого выстрела завалил кабанчика, попав ему прямо в глаз. И тогда украинская делегация почувствовала, что у нее достаточно сил, ресурсов — взяли и поменяли текст выступления президента, решили действовать не на сближение, не на сохранение Союза, а на распад.
Не будь этого убитого кабанчика и меткого Фокина — может быть мы бы до сих пор были единой страной, хотя возможны и другие обстоятельства. В то время я понял, что некий случай, обстоятельства, на наш взгляд второстепенные, даже никчемные, могут повлиять на судьбы континентов и стран.
Кстати, тогда, в 1991 году, я заканчивал докторантуру в Москве. Когда всё это произошло, естественно, я ассоциировал себя как человек, рожденный в России, причём в такой интересной ее части как Чеченская республика. Я хотел остаться в Москве и пришёл к одному из влиятельных знакомых — к Егору Тимуровичу Гайдару.
Я пришёл к нему и сказал, что хочу остаться, что выбираю гражданство России, а он мне ответил в стиле того, как потом писали на могилах братков: "Братан, ты умер". И добавляли: "Понял"?
Так вот Гайдар мне сказал: "Ты будешь жить на Украине, понял"? И после этого у меня уже не было ни сил, ни желания бороться за то, чтобы остаться на своей территории, с которой я был родствен по духу, по рождению, по происхождению, и так далее.
Уже тогда я понял, что есть обстоятельства, которые, видимо намного сильнее, чем наша пусть и самая сильная политическая воля, наш достаточно образованный интеллект. С тех пор я пытался вплетать в канву объективно происходящих событий какие-то свои пожелания, понимая, что они будут выполнены на проценты, а, может быть, и на доли процентов.
В то время мы с Сергей Александровичем (это была его инициатива) создали деловой клуб российско-украинских элит. Мы провели семь или восемь встреч, организуя их два раза в год: одна встреча — в России, в основном это была Москва или Подмосковье; вторая — на Украине, в основном это был Киев и близлежащие районы. Мы старались в государственные нарративы, которые были узаконены в Конституции, в документах, вплетать свои идеи о том, что необходимо встречаться, вести совместные проекты, выстраивать личные отношения.
Сергей Александрович упомянул о том, что удалось предупредить руководство Украины о трагедии в Приднестровье, только потому, что мы лично были знакомы.
Так вот у меня тогда даже не было дома телефона, меня нашли через соседа. А я пытался отыскать президента Кравчука, чтобы предупредить, что на границе с Украиной завтра будет опасная ситуация. Его я не нашел, но обратился к одному из вице-премьеров. Мы смогли какие-то превентивные вещи сделать. Была усилена охрана государственной границы, поскольку любая военная ситуация — это трансфер оружия, наркотиков, и так далее.
Тогда я понял, что есть объективные повторяющиеся обстоятельства, но на них можно наложить личные отношения, которые иногда помогают смикшировать вред или бред, которыми заканчиваются объективные большие процессы — геополитические, экономические, международные. Такой урок я вынес из того периода.
— Сергей Александрович, а какие у вас были ощущения?
— Дмитрий Игнатьевич — более нежный человек, чем я. У меня с самого начала было абсолютное ощущение, что дело идёт к войне.
Кстати говоря, я по просьбе одного из руководителей страны написал записку в политбюро, ещё до Беловежской пущи, после ГКЧП, о том, что, если так дело пойдёт, будет распад Советского Союза, в том числе выход Украины и кровавая бойня по всей периферии России. Эта записка потом вытекла [в публичное поле], и все решили, что я путчист, хотя это не так, поскольку я предсказывал не совсем нехорошее будущее.
Я считал, что наша обязанность — избежать войны, потому что она объективно должна была бы начаться гораздо раньше — при том разрыве, при том качестве элит, которые пришли к власти и на Украине, и в России.
В России, конечно, подспудно глубинное государство было много-много сильнее, но оно было временно отлучено от власти. А ребята, которые пришли к власти были, мягко выражаясь, не очень умными. Гайдара я знал с детства, к нему относился тепло, он хороший человек был. Я его называл самым образованным среди невежд или самым умным среди дураков.
Добавлю лишь то, что это был действительно чудовищный провал наших элит, при том, что украинские были молодые — поэтому я им в меньшей степени пеняю. То, что российские элиты совершенно безответственно себя вели — это страшная наша ошибка.
Достаточно сказать, что кроме нашего с Дмитрием Игнатьевичем канала и каких-то спорадических встреч где-то, систематических диалогов между Россией и Украиной и их элитами не было.
Был ещё у нас третий игрок, замечательный посол по особым поручениям, член СВОП – Юрий Дубинин, который вёл одновременно переговоры по всем соглашениям, которые должны были регулировать отношения между двумя странами. Ему не с кем было даже посоветоваться, поскольку российскому руководству было абсолютно, извините за мой сленг, пофиг.
Это было безответственно и глупо. Я помню, что он со мной созванивался, хотя я был лишь общественный деятель, немножко учёный, который вынужден был заниматься мелким бизнесом для того, чтобы покормить общественную организацию и свою семью. Тем не менее, он со мной согласовывал позиции.
Это была уже тогда крайне опасная ситуация. Таким образом, то, что мы делали с Дмитрием Игнатьевичем, немножко помогло удержать ситуацию в каких-то рамках, помогло прожить те годы без крови. Но история, повторяю, с самого начала шла именно к тому, к чему она пришла.
Повторяю, я устал в 1991 году, и Дмитрий Игнатьевич тоже, наверно, от всех наших усилий, и мы не довели дело до конца. У нас были очень небольшие силы, а потом, с начала 2000-х годов, в ситуацию влезли уже по-настоящему глубоко американцы, которые начали системно разрывать отношения между Россией и Германией, Россией и Европой, и запустили так называемый украинский проект.
На поверхность он вышел в 2004 году, когда произошёл первый украинский переворот —для того, чтобы разорвать отношения России и Европы и не допустить континентального союза, что им [американцам] удалось.
— Дмитрий Игнатьевич, коридор возможностей просуществовал с 1994 года до Оранжевой революции 2004 года. Если говорить о предыстории всех революций на Украине — это вопрос не сколько националистов, сколько борьбы Днепропетровского и Донецкого кланов. Их представители говорили на русском языке, но не хотели отношений с Россией, чтобы сохранить свои капиталы. Расскажите подробнее об этом.
— На самом деле кланов на Украине было больше, чем Донецкий и Днепропетровский. Я пытался создать науку клановедения, поэтому подробно исследовал, наблюдал, записывал суть кланов.
Был полноценный могучий клан донецких шахтерских пареньков, вышедших не из центра Донецка, а из окрестных городков типа Макеевки, из депрессивной среды окраин — с железной волей, но с ограниченными специфическими представлениями о мире, о будущем, об инструментах управления страной.
Был Днепропетровский клан — возможно, более просвещённый. Днепропетровск был большим научным центром с заводами, институтами, которые технологически окормляли в своё время весь Советский Союз. Клан был не менее резкий и не менее криминализированный по духу, по мировоззрению, по происхождению, но не с такой железной волей как Донецкая группировка.
Кстати говоря, в Днепропетровском клане главную роль играли не высоколобые интеллектуалы, которые отметились в звёздных проектах. Может быть, за исключением одного из президентов Украины – Кучмы, который относил себя к космическому кластеру, хотя по духу был больше парторгом, чем космолётчиком и больше взял инструментария из своей партийной работы, чем из какой-то креативной интеллектуальной деятельности.
Но в основном там играли роль люди с комсомольским или криминальным прошлым. Именно они создали в значительной степени экономическую инфраструктуру Украины.
Бывшие комсомольцы — специфическое, не партийное племя по хваткости, дерзости, по сиюминутности соблазнов и их реализации. Этот сплав комсомольщины с криминальщиной создал определённое мировоззреенние и определенные взгляды Днепропетровской элиты.
Но кроме этих кланов была полноценная западная элита с центром во Львове. Там были свои богатые люди, медийные фигуры, свои международные связи и отношения. И было несколько предэлит, типа Буковинской, которой немножко не хватило ресурса для того, чтобы вырасти в полноценную элиту.
Полноценная элита на Украине опознавалась не только по мировоззрению, но и по определенному джентльменскому набору. Это обязательно свои медиа, телеканал, футбольный клуб и делегирование своих людей в парламент в виде собственных фракций, полностью управляемых.
Так вот, кроме Днепровской, Донецкой и Львовской полноценных клановых группировок, были Буковинская и Закарпатская предкланы. Понять ситуацию того времени на Украине можно было, анализируя пасьянсы, которые складывались из доминирования то одного, то другого клана или предклана.
Например, когда Львовский клан прорывался к власти, захватывая посты в государстве и на уровне министерств культуры и других, причастных к гуманитарной сфере, когда формировал своё мощное лобби в Верховной Раде — тогда возникали одни сюжеты в стране. Тогда возникала своего рода люстрация армии.
Представитель Львовского клана, имея полномочия, вызывал на собеседование действующих офицеров и тестировал их с помощью вопроса. Вопрос был один: если будет война с Россией, будете ли вы насмерть воевать с ней? И если был позитивный ответ — таких офицеров, генералов оставляли на службе, если негативный — у них возникали проблемы.
У Донецкого клана, который прорывался к власти, были другие цели, более ориентированные не на какие-то культурно-идеологические вещи, а на утилитарно-экономические задачи. Неоднократно в доверительных беседах с Януковичем (когда он был президентом страны) я слышал похвальбу, что, дескать нас считают пророссийскими, но во Львове куча украинско-российских предприятий, а в Донецке нет ни одного, потому что мы крепкие хозяева и экономически не впустим ни одного россиянина на свою вотчину.
Поэтому ситуация была текучая — то одни менялись, то другие. Одни хотели использовать Россию экономически. Другие желали и оторваться, и использовать Россию идеологически, делая её врагом, оппонентом, считая, что ненависть к ней способна консолидировать украинскую разношерстную преднацию в некий единый монолитный народ.
То есть одни были оппонентами России в экономическом плане и хотели поучаствовать в неком воровстве или причастности к транзиту российских ресурсов. А другие окормляли страну тем, что создавали колоссальный импульс ненависти ко всему, что связано с Россией — книгам, науке. И тогда уже начали изымать из школьных библиотек книги на русском языке.
Помню, я работал в аппарате президента Ющенко, который сам не львовянин, но по духу был абсолютно близок к львовским нарративам. Тогда проходили "часы ненависти", когда нас, высокостоящих чиновников, вывозили в Музей голодомора, и 3-4 часа нужно было слушать кликушество.
Специально нанятые актёры изображали картинки из ужасного прошлого, где мос...и чуть ли не едят зажаренных украинских младенцев, где все беды Украины связаны с Московией, с россиянами. Надо было стоять и часами выслушивать этот бред, облечённый в слабохудожественную форму песен и стихов.
Это был своего рода новый политический рэп, где нужно было повторять слоганы за актёрами, которые потом на Майдане вылились в "мос...ку на гиляку", "на ножи мос...й".
Сергей Александрович говорил об упущенных возможностях со стороны российской элиты, но ещё больше возможностей было упущено со стороны украинской. Но мне все-таки было немножко обидно. Я ожидал от российских братьев какую-то если не помощь, то понимание.
Со стороны России были не только замечательные, но и отвратительные послы, которые почему-то заигрывали с наиболее оторванной частью украинской элиты, соревнуясь с ней буквально по ненависти и отчуждению между странами. Я потом даже задал вопрос, встречаясь с Козыревым, когда он был министром иностранных дел: "Почему вы как будто специально подбираете людей для работы с Украиной, которые ненавидят Россию, и где вы их находите"?
Козырев мне тогда ответил: "А какая Россия? Она доживает считанные годы до распада, а потом будем строить нормальные отношения между Украиной и осколками России за счет последней". Как говорил один человек, на ресурсы России и на территории России.
Были вот такие люди с российской стороны, хотя существовали и более брутальные фигуры и на Украине.
Наверное, упущенные возможности были связаны с тем, что на границе международных, экономических, идеологических, культурных отношений стран стояли люди, которые как мне кажется ненавидели и Украину, и Россию.
— Сергей Александрович, действительно, посольство США на Украине составляло 5 тысяч человек. Почему мы не сделали 10 тысяч человек, не открыли разные консульства России по всей стране?
— Я даже не знал, что Козырев настолько был предателем. Когда он согласился за спиной Ельцина обсуждать возможность расширения НАТО, мы его выгнали, организовали кампанию по его выносу. Если бы я знал то, что Дмитрий Игнатьевич сейчас рассказал, мы бы его вынесли раньше.
Это была часть элиты — абсолютно продажная, бессмысленная, рождённая в недрах Советского Союза. С одной стороны, это были люди, которые хотели навариться на дружбе с Западом. А с другой стороны — таких в России всегда было много, сейчас мы их повыкидывали — эдаких Смердяковых, как описал великолепно Достоевский в "Бесах".
Повторяю, в России вообще часть так называемой правящей элиты занималась разграблением своей собственной страны и ей была совершенно неинтересна Украина. Другая часть, может быть, по науськиванию из-за рубежа, может быть по своим собственным соображениям, действительно вела дело к дальнейшему развалу России.
Поэтому я бы назвал это национальным предательством правящей верхушки, если бы не знал, что там было очень много дураков, которые просто не понимали, к чему все идёт. Когда разговаривал с ними, я им объяснял: ребята, обязательно дело кончится войной, давайте что-то сделать с Украиной. Но я натыкался всегда на стену непонимания.
Я не претендую на героизм, но мы с Дмитрием Игнатьевичем и с нашими друзьями действовали практически партизанскими методами. Правда, методы были достаточно приятными, поскольку мы всё-таки собирали какие-то денежки, проводили яркие встречи, было много параллельных мероприятий. Мы интересно разговаривали, пировали вечерами.
За Дмитрием Игнатьевичем потом начали гоняться и прессинговать его. Меня за позицию тогдашнюю не трогали: возможно, побаивались, или уважали, или думали, что сам провалюсь.
Но я долбил упорно с самого начала, что важно наладить нормальные отношения с Украиной, что нельзя пустить на самотёк процесс расширения НАТО — что мы благополучно сделали, начиная с 1997 года. Россия подписала основополагающий акт Россия–НАТО, де-факто легитимизировавший дальнейшее расширение альянса.
Это была трагическая ошибка. Я тогда открыто выступил в печати, что дело дойдёт до Украины и Грузии, и это будет война.
Началось это, как Дмитрий Игнатьевич говорит, в начале 2000-х. Хотя я наблюдал эту историю уже с конца 80-х и точно с конца 90-х годов. Сам себя виню, что не лёг на рельсы в 1997 году, допустив подписание основополагающего акта России и НАТО.
Но тогда позиция [России] была относительно слабой, и даже национально ориентированные люди считали, что страна настолько слаба, что нам ничего нельзя и не нужно противопоставлять. Плюс действительно у нас были огромные долги, которые специально набирались тогдашней "демократической" либеральной верхушкой, для того чтобы сделать Россию зависимой.
Вы не можете себе представить, какие это были предатели! Некоторые из них считали, что так лучше, а многие просто ненавидели Россию: Смердяковы пришли к власти. И на Украине, похожие, но другие, пришли к власти.
— Сергей Александрович, сегодня мы прошли определённый исторический этап, началась СВО и вот Россия и США вновь пытаюсь договариваться. Переговоры Америки и Украины прошли. Как нам применить прошлый опыт и снова не наделать ошибок? Есть ли сейчас на Украине люди, с кем можно договариваться?
— Нет, это бессмысленно. Во-первых, они недоговороспособны, во-вторых, сделать этого элита побеждённого государства не сможет. В-третьих, это элита, абсолютно зависимая от внешних игроков.
Можно для приличия, из уважения к украинскому народу о чём-то говорить, но это абсолютно бессмысленное и даже унизительное для России занятие.
Я не хочу подталкивать Владимира Владимировича Путина и других коллег на гласный отказ от любого диалога. Может быть, какой-то диалог, опять же из уважения к мировому общественному мнению и к украинскому народу, нужно поддерживать, но это абсолютно бессмысленное занятие. Разговаривать можно только с США — жёстко и чётко.
Мы начали это делать, хотя с опозданием, когда взяли курс на увеличение ядерного сдерживания (я к этому тоже немного причастен), после чего американцы потихонечку стали отползать от активного участия в конфликте. Сейчас это ведёт к следующим шагам.
Нужно вывести Соединенные Штаты Америки из этого конфликта, обеспечив им почётный выход, не афганский, а затем заняться Европой, которая озверела и третий раз за последние сто с небольшим лет тянет себя и мир к мировой войне.
Они сначала бросили в топку огня украинский народ, ради того, во-первых, чтобы досадить России, ослабить её, оттеснить её. Во-вторых, для того, чтобы захватить украинские, в том числе людские, ресурсы, что абсолютно очевидно. Уже к этому времени они высосали все, что можно из стран Центральной и Восточной Европы и занялись Украиной.
Я прекрасно помню 2013 год, как я выступаю на трёхсторонней комиссии (эдакий, международный "масонский клуб" олигархии), где я был членом 17 лет до указанного года. Когда речь зашла о том, что нужно быстро вести дело к приёму Украины в Евросоюз, я выступил в открытую, и сказал: господа, вы понимаете, что сейчас обрекаете украинский народ на сотни тысяч, и, может быть, миллионы жертв. Потому что то, к чему вы ведёте, неизбежно закончится войной.
Я посмотрел на аудиторию, большинство людей смотрели себе на носки ботинок — никто не поднимал голову и глаза. Они знали, что это правда. Они бросили Украину в пекло войны для того, чтобы захватить её ресурсы и людей и заодно взять исторический реванш за все поражения, которые они понесли от России.
Ну, а теперь нам нужно довести дело до конца и уже добить Европу, чтобы она больше никогда не подняла свою голову. Надеюсь, это получится сделать без ядерного оружия.
Европа — это исчадие всех главных зол человечества, мировых войн, серийных геноцидов, колониализма, расизма и всего плохого, что было в истории человечества.
Конечно, там было и много великолепного — это мы себе оставим. Мы оставим себе Леонардо Да Винчи, Шопенгауэра, Бетховена. Надеюсь, что когда-нибудь они вспомнят о том, что у них хорошего много в истории было — эпоха Просвещения, Возрождения, великие философы, писатели.
Но сейчас в Европе всё самое худшее, что в ней было всегда. Поэтому нам нужно просто её разгромить, выбить из истории человечества.
— Дмитрий Игнатьевич, Вы согласны с Сергеем Александровичем Карагановым, что Европу нужно разгромить?
— Моя дипломная работа в университете называлась "Пессимистический оптимизм Шопенгауэра". Поэтому я хотел бы сохранить Шопенгауэра, не говоря уже о Бетховене.
Безусловно, есть бездна вещей в Европе, которые являются для нас тёплыми, близкими, родными, которые мы наверняка сохраним. У меня даже возникла сейчас такая, может быть, конструктивная идея. Нам предстоит долгое лечение Европы, и дай Бог, мы начнём это лечение с Украины.
Я много раз говорил: перечитывайте классику! Есть замечательная работа подзабытого Энгельса "Происхождение семьи, частой собственности и государства". Уже после смерти Маркса он подытожил его и свои исследования и пришёл к выводу, что нет инструментов и институтов, более сильных по влиянию на развитие личности, чем семья, частная собственность, государство.
На днях Верховная рада (я следил мимоходом) приняла закон о легализации однополых браков, сделав реплику на принятые практически во всей Европе законы. Я уже не говорю о том, что в Европе (и Украина в этом плане флагман) практически нет частной собственности. Потому что частная собственность — это вещь, которая характеризуется наличием субъекта и объекта собственности.
Никто, например, вам в Германии не назовёт, кто является субъектом собственности. Когда я был чиновником на Украине, меня поражало то, что там нет реестра собственников. Около 90% собственности анонимны: какие-то АО, Каймановы острова, и так далее.
Когда Россия начала наводить порядок в собственности и государстве (а государство, на мой взгляд, может быть патриотичным, основанным на любви к Родине, но не националистичным, основанным на ненависти к другим странам), тогда я увидел, что у наших бывших партнёров или друзей, а сейчас уже оппонентов, врагов — у них нет ни семьи, ни собственности, ни государства.
Поэтому лечить придётся долго, и сейчас главная интрига в мире — где собираться миротворцам, которые будут вырабатывать план мирения, лечения между российской и украинской сторонами. То возникает Турция, то Беларусь, то Саудовская Аравия. А я думаю, что этот трек уже заканчивается, и главная проблема, кому быть миротворцем между Штатами и Европой.
Штаты вдруг стали лечиться: видимо, нашли какой-то секрет самолечения быстрее Европы. Я подозреваю, что скоро Россия предложит себя на роль миротворца между США и Европой.
Я мечтаю, чтобы Сергей Александрович участвовал в этих переговорах как модератор, что у него блестяще получается. Они, наверное, будут происходить в Москве или в Ялте. Мне как ялтинцу хотелось, чтобы это было поближе к Ялте.
Когда будет разруливать противостояние Штатов и Европы, он, наверное, заложит парадигму, которая позволяет США оставаться на пути самолечения, по которому они идут, и в хорошем смысле слова заставить Европу "прокапаться". Может быть, мы тогда и Шопенгауэра сохраним, и Бетховена, потому что без этого вылечиться невозможно. Культура — это часть лечения. Так что я вижу будущее примерно такое.
Сейчас базовый конфликт мы уже обрисовали, и он находится в затухающей фазе. Но будущий конфликт, наверное, будет более глобален. Его называют конфликтом турболибералов и консерваторов, и он уже затрагивает половину земного шара.
Сейчас, наверное, Россия из участника конфликта станет модератором разрешения этого глобального конфликта. Так что, Сергей Александрович, готовься к этой роли!
— Сергей Александрович, вы готовы?
— Спасибо, конечно, за предложение. С этим разбираться надо, а я уже и так поразбирался. Что касается сути вопроса, то, по большому счёту, Дмитрий Игнатьевич абсолютно прав, но сейчас нужно решить некоторые конкретные задачи.
А для этого нужно продолжать наступать, нужно сломать волю европейских элит, которые, провалившись везде, пытаются продолжить войну любыми способами. Они сейчас (это уже нам известно) готовят, тренируют войска маленьких государств (это не французы и не англичане) — слабых и бедных стран Восточной Европы, для того чтобы бросить их в топку конфликта.
Нужно остановить Европу, заставить её тем или иным способом признать поражение. Для этого первым шагом должен быть разгром киевского режима. Потом — перевоспитание заболевшего страшной заразой супернационализма, граничащего с нацизмом, украинского общества, а дальше — через поражение, как это было во Второй мировой войне, перевоспитание уже и европейских обществ.
Надеюсь, что для этого не придётся применять самые страшные меры. Но борьба будет длинной.
Тем более, что Трамп ведёт сейчас тарифные войны не против Китая, Мексики, Канады. Он борется против своего глобалистски ориентированного капитала, который вывез за границу американские богатства для того, чтобы получать большую прибыль. И Трамп сейчас ограничивает импорт в основном американских товаров, произведённых на местных фирмах, и ослабляет таким образом глобалистстки-компрадорскую, или космополическую, группировку своей элиты.
Но эта группировка очень сильна, поэтому я не уверен, что мы сможем так быстро выйти из этого положения. Нужна будет очень длительная борьба. Нам нужно ни в коем случае не останавливать наступление ни на политическом, ни на чисто военном, ни даже на военно-стратегическом уровнях.
Поэтому я призываю наше руководство в том числе не прекращать движение по лестнице ядерной эскалации. И, конечно, ни при каких обстоятельствах не идти на дурацкие переговоры про разоружение, которые нам уже предлагают и которые являются "медовой ловушкой". Это повторение рейгановского трюка, на который повёлся не очень далёкий хороший человек Михаил Горбачёв.
Резюмируя сказанное, мы принимали участие в интеграции России и Украины после распада СССР, но, увы, не очень удачно. Мы помогли отложить войну — не более того.
Также я должен добавить, что рядом с нами стоит один мощнейший игрок. Да, США увидели, что победить в войне на Украине невозможно, не доигравшись до ядерного оружия. Но одна из главных причин, почему американцы пошли на сближение с Россией — это попытка оторвать нас от Китая. Американцы увидели, что своей глупой политикой они привели де-факто к союзу дружеские страны — Россию и Китай.
Этот союз нам ни при каких обстоятельствах нельзя разрывать. Никакие американские подачки, обещания не должны привести к ослаблению нашего де-факто союза с Китаем. Это гарант не только безопасности и силы России и Китая — это гарант будущего международного мира, поскольку и США, и Европа, к счастью, это меньшая часть человечества. И отмеченная Дмитрием Выдриным борьба турболибералов с консерваторами всё-таки касается той части человечества.
Так вот, мы должны помнить постоянно, что будущее человечество — это не Европа. Хотя приятно вспоминать о камнях Европы, и будем надеяться, что когда-нибудь вступим на них снова. Но главное будущее — это глобальное большинство, поднимающиеся цивилизации, которые были подавляемы 500 лет — сначала европейцами, потом европейцами и американцами.
Я напоминаю, что Россия, наконец, определилась. Мы великая евроазиатская держава — цивилизация цивилизаций. Это гораздо более выгодная позиция, чем та, которую Россия и Советский Союз занимали последние 300 лет, когда считали себя окраиной Европы и пытались всё время с ними договориться, побороться, походить на неё, понравиться.
Сейчас этого не должно быть. Нужно обеспечить американцам уход на позиции простой великой державы, не глобалистской, и ни в коем случае не растерять тот большой капитал, который мы накопили за эти годы в отношениях с Китаем и другими странами мирового большинства.
Оценили 17 человек
23 кармы