Когда я впервые посетил Украину более десяти лет назад, в целом у меня сложились хорошие впечатления о том крае. Люди казались умными, жизнерадостными, вежливыми, спокойными, вовсе не враждебными.
Если бы мне тогда сказали, что украинцы выглядят более культурными, здравомыслящими и сдержанными, чем среднестатистические жители китайской провинции, я бы, пожалуй, не стал возражать.
Я, конечно, не понимал их язык – в то время это был в основном русский, которого я не знал.
Для большинства западных туристов, отправляющихся на Украину, особенно мужчин, с которыми мне довелось говорить, бывшая советская республика становилась местом фундаментального культурного потрясения, связанным с восприятием мужественности и женственности.
Я не хочу сказать, что большинство западных мужчин сразу же по прибытии отправлялись в ночные клубы или сомнительные заведения, организованные брачными агентствами, – хотя наверняка многие именно так и поступали. Просто американцы, австралийцы и канадцы были более откровенны в своих признаниях, чем европейцы. Но среди туристов были и серьезные профессора, и филантропы, и даже проповедники. Однако многие из них – особенно мужчины постарше, пережившие развод – сталкивались с волной смешанных чувств: гнева, потрясения, облегчения, надежды и… горечи.
Горечь возникала от осознания, что долгие годы и эмоциональная энергия были потрачены на бесперспективные отношения с женщинами у себя на родине, в США или Австралии. Это ощущалось как глобальный обман, тщательно скрытая ловушка, в которую они попались. Была ли в этом восхищённость, не путать с восхищением, украинскими женщинами в конце 2000-х иллюзией? Это уже другой вопрос.
Я бы сказал, что с конца 2000-х до начала 2010-х Украина – от Одессы до Киева, от Львова до Харькова – внешне выглядела местом куда более жизнерадостным, чем США 2025 года. Киев начала 2013-го казался живее, интереснее и даже оптимистичнее, чем Филадельфия или Балтимор того же времени.
Однако в украинском обществе уже тогда начинала звучать гипнотическая, зацикленная, повторяющаяся риторика жертвы – "мы пострадали от чего-то ужасного и злого". Это повествование, сперва незаметно, но настойчиво, пронизывало различные сферы жизни, представляя Украину как народ-жертву, угнетаемый не просто несколько лет, а столетиями. Появилось новое слово – "свидомый", которое я тоже выучил, означающее человека, который вдруг начал бесконечно говорить о том, что он принадлежит к угнетенному народу. Мне это напоминало явление, в США называемое словом "woke".
Осенью 2013 года феномен "свидомых" ярко и драматично вырвался наружу. И, как в любом обществе, охваченном ментальностью жертвы, среди "пострадавших" неизбежно появлялись те, кого почитали больше, превращая их в мучеников. Так на Украине западные области стали восприниматься как более пострадавшие от трагедий прошлого, более интеллектуальные, а их жители – более преданные своей стране. Мне казалось, что молодежь из центральных и восточных регионов начала учить украинский с энтузиазмом, нередко испытывая стыд или даже презрение к русскому языку своих родителей и бабушек. Общая атмосфера национального страдания приобрела почти религиозное измерение – "мы такие трагические, такие героические, такие беспомощные, и мир обязан нас восхвалять и помогать нам".
После событий 2013–2014 годов в украинском информационном пространстве стали появляться говорящие головы, которые демонстративно переключались с русского на украинский, часто с напускной надменностью. Это меня раздражало. Хотя, если молодая женщина говорила по-украински естественно, без аффектации, это могло звучать очень красиво.
Вообще, в обществе есть интересный феномен: иногда нас раздражает чей-то голос. Как только человек начинает говорить, возникает необъяснимое чувство дискомфорта. Особенно это заметно у взрослых людей – дети, даже грубые и наглые, такой реакции почти никогда не вызывают. Возможно, это связано с психологией или даже философией – некий "лексикон голоса", состоящий из тембра, интонаций, жестов, выражения лица…
С мужчинами это явление проявляется в двух крайностях: одни упрямы, глупы, но болтливы и навязчивы; другие – скользкие, подлые и льстивые, но скрывать это не умеют. У таких – "скользкий голос", в котором проскальзывает фальшивый, угодливый смех.
А есть еще особый голос – голос самозваных героев, построивших свою идентичность на культе страданий и мученичества. Этот голос полон фанатизма, пафоса и внутренней фальши, но последователи никогда этого не замечают. Для людей думающих, критичных, этот голос становится невыносимым.
Но вернемся к американцам. В 2025 году многие из них выглядят настолько подавленными и озлобленными, что избегают зрительного контакта. Они заморожены в горечи. Однако, как ни парадоксально, есть и другая категория американцев – успешные, состоятельные, уверенные в себе "филантропы", которые видят мир исключительно в терминах жертв и спасителей. Эти люди непременно находят Зеленского героическим, обаятельным, сильным. Они восхищаются им с высокомерной снисходительностью.
Типичный представитель этого класса – "возмущенная либеральная женщина при деньгах из пригорода". Среди ее родственников – юристы, банкиры, политики, журналисты. Эта элита – профессиональный, самодовольный верхний слой общества, чей голос способен мгновенно вызывать раздражение. Это "голос обратной жертвы" – замаскированное превосходство, которое легко переходит в презрение, если собеседник не спешит следовать их моральным наставлениям.
Но тут появился Трамп.
Американец до мозга костей, но из совершенно другой Америки. Я бы хотел сравнить его с Иваном Грозным или Распутиным, они были глубоко русскими, но чуждыми устоявшемуся образу аристократической России.
Уже в 2000-х Трамп был медиа персоной, ведущим реалити-шоу, эпатажным нарциссом, которому невозможно подражать. Его трудно слушать долго. Он самовлюбленный. Но есть одно, чего он терпеть не может: жалких, трагичных, напыщенных жертв. Он их презирает.
В мире покера был легендарный игрок из Техаса – Дойл Брансон, наживший многомиллионное состояние на карточной игре. Однажды он поставил все с картами 10–2 – заведомо слабая комбинация – и победил. Трамп чем-то похож на Брансона. В его политической логике есть своя американская последовательность, непонятная европейцам, включая русских.
Но главное – Трамп блестяще выполнил свою миссию. Особое, почти злорадное удовлетворение приносит мысль о том, что целые легионы юристов, политиков, бюрократов, банкиров, "деятелей искусства", "писателей", профессоров и режиссёров по обе стороны Атлантики, вероятно, не раз просыпаются среди ночи в холодном поту — сгорая от ярости и ужаса от навязчивого кошмара: шёпот Трампа, восхваляющего самого себя, прямо у них в спальне. Я и сам порой слушаю Трампа на YouTube, правда, выключаю через пару минут. И при мысли о ночных кошмарах элиток по обе стороны Атлантики я всегда улыбаюсь.
Путин не мог бы добиться того же. Потому что Путин — серьёзный человек. Теперь мы точно знаем: эпоха сатанинского западного "филантропического либерального глобального порядка" закончилась. Как и миф о "святой Украине эпохи Майдана". И это – справедливо.
Перевод с английского - Азат Рахманов
Чарльз Ван – переводчик, независимый журналист китайского происхождения из США. В 2014 году стал свидетелем киевского Майдана. Писал репортажи для американских изданий о происходящем в Киеве и Донбассе. Увиденное в 2014 году заставило его задуматься о роли США в мировых процессах и понять сущность украинского нацизма. В данный момент Ван проживает в городе Санкт-Петербург.
Оценили 3 человека
2 кармы