Памяти русской героини Сопротивления во Франции
Кузьмина-Караваева, принявшая монашеский постриг под именем Мария, погибла в газовой камере гитлеровского концлагеря Равенсбрюк 80 лет назад, всего за неделю до его освобождения Красной армией. Согласно легенде, она добровольно заменила собой молодую женщину, надев платье с её номером.
Родилась Елизавета Юрьевна 20 декабря 1891 года в Риге, но детство её прошло на юге России, в Ялте и Анапе. Ее дед Дмитрий Пиленко был из запорожских казаков, дослужился до генерал-майора, развёл, уйдя в отставку, огромный сад и виноградники, сыграл важную роль в основании Анапы и Новороссийска. А его сын, отец будущей матери Марии, в 1905 году стал директором знаменитого Никитского ботанического сада.
В 1906 году в жизни юной Лизы случилась трагедия – ее обожаемый отец неожиданно умер. Это так потрясло 15-летнюю девочку, что она на какое-то время даже разуверилась в Боге. Вместе с матерью, урожденной Софьей Делоне, происходящей из старинного рода Рюриковичей, они переехали в Петербург.
В столице юную провинциалку, которая поселилась у сестры матери, фрейлины царского двора, ждала совершенно другая жизнь. Благодаря связям матери она очутилась в самом изысканном обществе. Подружилась с Ахматовой и Городецким, посещала собрания поэтов в знаменитой «Башне» Вячеслава Иванова, наслаждалась стихами Гумилева, а потом попала под колдовское влияние поэзии Блока. Стала писать сама, и ее первая книга стихов была замечена критикой.
Она поступает на Бестужевские курсы и вскоре становится первой женщиной-студенткой Духовной академии, заочно изучающей богословие. В феврале 1908 года познакомилась с Александром Блоком, с которым у неё впоследствии завязались сложные отношения и длительная переписка.
Вскоре чуткая девушка почувствовала трагический разрыв, который существовал тогда между верхушкой петербургской интеллигенции и народом.
«Мы жили, – писала она потом в своих воспоминаниях, – среди огромной страны, словно на необитаемом острове. Россия не знала грамоты – в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура, цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую поэзию своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле мы были гражданами Вселенной, хранителями великого культурного музея человечества. Это был Рим времен упадка. Мы были последним актом трагедии – разрыва народа и интеллигенции…».
Елизавета вступает в партию эсеров. Для нее революционер – бесстрашный борец со злом, готовый всем пожертвовать ради революции. Она не видит таких людей среди посетителей «Башни» поэта Иванова и уезжает из разочаровавшего ее Петербурга в Анапу, в свое имение, «к земле». Там ее и застала революция. Как члена партии эсеров, ее избрали товарищем городского головы. Когда к власти пришли Советы, Кузьмина-Караваева стала комиссаром по культуре, за что потом ее едва не расстреляли вошедшие в город деникинцы. Спасло ее лишь заступничество Максимилиана Волошина и Алексея Толстого.
Однако в советской России женщину из аристократической семьи ничего хорошего ждать не могло. В 1919 году будущая мать Мария покинула страну вместе с мужем, Скобцевым-Кондратьевым, казачьим деятелем и писателем. Через Константинополь они добрались до Белграда, а потом оказались в Париже.
Там началась скудная жизнь эмигрантов, полная лишений. Пришлось подрабатывать изготовлением кукол и шитьем (Елизавета Юрьевна прекрасно рисовала, владела всеми швами древнего шитья). Но она не унывала, активно продолжала творческую работу. Под псевдонимом Юрий Данилов она опубликовала автобиографический роман о годах революции и Гражданской войны «Равнина русская: хроника наших дней». А затем вышли два ее сборника жития святых «Жатва духа».
Вскоре она стала секретарем Русского студенческого христианского движения и вела интенсивную просветительскую деятельность среди русских эмигрантов по всей Франции. Но тут ее постиг страшный удар – смерть любимой дочери Насти. Девочка угасла в Пастеровском институте на руках у матери. Кузьмина-Караваева осознала, что до сих пор, по ее собственному признанию, «душа по переулочкам бродила... И вот когда я шла за гробом по кладбищу, в эти минуты со мной это и произошло – мне открылось другое, какое-то особое, широкое-широкое всеобъемлющее материнство... Я вернулась с кладбища другим человеком. Я увидала перед собой другую дорогу и новый смысл жизни: быть матерью всех, всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Остальное уже второстепенно: я говорила с моим духовником, с семьей, потом поехала к митрополиту...». Вскоре она стала монахиней по имени мать Мария.
Всю свою энергию после пострига мать Мария отдает общественной деятельности, заботам о бедствующих эмигрантах. Она организовала общежитие и санаторий для туберкулезных больных, создала братство «Православное дело», которое стало центром социальной и духовной помощи нуждающимся.
Кроме того, она активно участвовала в работе Религиозно-философской академии, руководимой выдающимся русским философом Николаем Бердяевым, в деятельности православной общины на окраине Парижа.
В одном из стихотворений она так определила тогда свое жизненное кредо:
Пусть отдам свою душу каждому,
Тот, кто голоден, пусть будет есть,
Наг – одет, и напьется пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий весть.
«Но какой океан крови!»
Когда уже в оккупированной Франции мать Мария узнала, что Гитлер напал на Россию, с нею произошло как бы второе преображение. Она стала жить только мыслями о своей Родине.
«Я не боюсь за Россию, – уверенно произнесла мать Мария в те дни. – Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет русский период истории… Все возможности открыты. России предстоит великое будущее, но какой океан крови!».
Во время нацистской оккупации Парижа общежитие монахини Марии на улице Лурмель стало одним из штабов Сопротивления. После разорения немцами русской общественной Тургеневской библиотеки, архив Ивана Бунина был перевезён в общежитие монахини Марии. Архив удалось сберечь, и Бунину вернули его в 1945 году. В 1941 году монахиня Мария организовала на ул. Лурмель приём посылок, которые отправляли в Компьень заключённым.
В июле 1942 года, когда нацисты проводили массовые аресты евреев в Париже, монахине Марии удалось тайно вывезти оттуда четырёх еврейских детей в мусорных контейнерах. Дома на Лурмель и в Нуази-ле-Гран стали убежищами для военнопленных и евреев. За время оккупации она спасла так от смерти сотни людей. Однако вскоре на отважную монахиню донесли в гестапо, мать Марию арестовали и отправили в страшный концлагерь Равенсбрюк. Незадолго до ареста она написала:
Без всяких слаженных систем,
Без всяких тонких философий,
Бредёт мой дух, смятен и нем,
К своей торжественной Голгофе.
Пустынен мёртвый небосвод,
И мёртвая земля пустынна.
И вечно Матерь отдаёт
На вечную Голгофу Сына.
Ее сына Юрия арестовали за день до ареста матери. Сначала предложили службу в армии предателя Власова, но он решительно отказался. Тогда его отвезли в Бухенвальд, а потом в страшный лагерь Дора, где под землей строили ракеты «ФАУ-2». Там погибали все…
А мать Мария даже в лагере не сдалась. Помогала другим заключенным, чем могла, писала стихи и воспоминания, которые были позже опубликованы. Выжившие узницы вспоминали о ней потом, как о необыкновенно бесстрашной женщине. Историки считают, что есть две версии гибели матери Марии. По одной, ее в результате «селекции» отправили в газовую камеру и потом сожгли в печах. По другой, она сама вступила в группу заключенных, отобранных для уничтожения.
Словно предвидя такой конец, мать Мария еще в 1934 году отметила в записной книжке: «Есть два способа жить. Совершенно законно и почтенно ходить по суше – мерить, взвешивать, предвидеть. Но можно ходить по водам. Тогда нельзя мерить и предвидеть, надо только все время верить…».
На родине ее не забыли. В СССР мать Мария была в 1985 году награждена посмертно орденом Отечественной войны. А 16 января 2004 года она была канонизирована как преподобномученица Константинопольским патриархатом. Вместе с ней был канонизирован и её сын Юрий.
Оценили 12 человек
20 кармы