Гей, славяне!

Летом 1659 г. до Нежина дошли вести о поражении армии русского царя под Конотопом. Против нее совместно выступили крымский хан и казачий гетман Иван Выговский, переметнувшийся к полякам, заключив с польским королем т.н. Гадячское соглашение. Слухи о том, что "30 000 московитов вщент порублены", а остатки войск "бегут со всех украинных городов", были преувеличены польскими "доброжелателями", но паника была велика и грозила потерей всех достижений, полученных после Переяславской Рады, ради которых Русское государство вступило в тяжелую войну с Речью Посполитой.

Ситуацию тогда спас заезжий хорватский священник Юрий Крижанич (о нем я уже писал тут, см. https://cont.ws/@bohun1/290213... ). Он выступил перед старшѝной Нежинского полка и местным духовенством, призвав сохранять верность царю и идее единения славян (свой любимой и главной идее, с которой Крижанич прибыл в Россию). Ибо, в противном случае, как он говорил тогда,"война вечная будет меж народом нашим русским... а тому турки, татаровя и лях будут веселитися". Крижанич смог убедить нежинцев хранить присягу царю, а следом присягу царю подтвердила и вся Левобережная Украина. А к концу того же года в Переяславе состоялось собрание всей старшины полков Гетьманщины, где они подписали принятие новых т.н. "Переяславских пунктов", данных им правительством царя Алексея Михайловича. Отмечу, что эти пункты ужесточали условия принятия Гетьманщины в состав русского государства и сильнее прижимали вольности казачьей старшины, чем первые "Переяславские пункты" образца 1654 г. Вот так и получилось, что поражение под Конотопом не только не поколебало власть царя в Малороссии, но даже привело к консолидации сил для отпора мятежной (пропольской) старшѝне части полков, что в итоге и дало укрепление власти Москвы.

В то время Крижанич руководствовался геополитическими соображениями текущего момента, которые тем не менее предвосхитили политику России в более позднее время. А тогда, во второй половине XVII в., Русское государство только примеряло на себя роль центра всех славян. Возможность воплотить панславянскую идею на практике с расчетом на политические и экономические дивиденды русские цари получили в XVIII в., в эпоху турецких войн и внутрироссийских реформ, вызвавших неподдельный интерес у многих славянских народов.

В XIX век, золотой век панславизма, Российская империя вошла защитником славянского мира, помогая "братьям" взращивать новую идеологию на любой мало-мальски пригодной почве. Но через полвека тактика правителей империи все чаще стала не совпадать с заявленной в XVIII в. стратегией. Как же это так получилось?

Тогда, в XVIII в., о славянской идее сначала почти не говорили, но уже активно ее применяли на деле: в 1711 г., готовясь к Прутскому походу, Петр Великий умело использовал фактор "братских" или общеправославных чувств. Целью его была Молдавия, но при этом, желая ослабить Османскую империю и в других местах, он разослал грамоты с призывом поднять восстание против турок и "магометан" не только в Молдавию и Валахию, но и в Сербию, Черногорию, Герцеговину и Македонию. Тогда же Петр Великий дал первые указы о привлечении в Россию сербов и болгар, для заселения новоприобретенных земель империи. И именно в этом веке славянам предложили воспользоваться призывом русских императриц (Елизаветы, Екатерины II) массово переселяться в Российскую империю. Не зря до сих пор на территории Новороссии существуют названия городов и сел, содержащих корень "серб-".

К концу победных войн с Османской империей (1768-1774 гг., 1787-1791 гг., 1806-1812 гг.) Россия окончательно приобрела статус покровителя христиан в Османской империи. А в правление Александра I, после триумфа России в наполеоновских войнах и оккупации русскими войсками Парижа и Франции, на волне Российской империи как гегемона континентальной Европы, появились проекты создания славянской федерации под скипетром русского царя. Еще более этим настроениям как внутри России, так и у славян за ее пределами, способствовал Адрианопольский договор 1829 г.: по нему Османская империя предоставила независимость Греции, а Сербии и Черногории — автономию под русским протекторатом.

Новым идеологическим флагом единения славянства постепенно становятся движения западнославянских "будителей", развернувших в Австрийской империи борьбу за возрождение национальной идентичности своих народов. Сам термин "панславизм" появился именно в их среде и не нес тогда какого-либо политического подтекста — он был введен впервые в работах словацкого филолога Яна Геркеля еще в XVIII в. Только позже, в 1860-х гг., этот термин приобрел иное значение — в ходе борьбы австрийских властей против славянских инакомыслящих, у которых небезосновательно подозревали пропаганду ирредентизма и сепаратизма. А в условиях противостояния с Российской империей, которое стало неизбежным после предательского поведения Австрии в Крымской войне, правящие круги ставшей двуединой Австро-Венгрии (именно венгры, вошедшие в высшие круги "лоскутной империи" выступили застрельщиками всплеска русофобии и славянофобии) придали "панславизму" определение "главной угрозы" — как идеологической основы "русской экспансии", заодно оправдывая собственную политику ассимиляции хорватов, словаков и русинов.

Впрочем, к тому времени сами "будители" уже успели разочароваться в России и "славянском братстве". Ведь пришли новые времена, времена бурного развития промышленности и капитализма, а Россия с ее отсталой внутренней политикой и развитием там народнической "освободительной" пропаганды, которая к тому же транслировалась газетами и печатью Западной Европы в соответствующем ключе русофобии (вспомним откуда печатался Герцен и кто его перепечатывал в Европе, переводя с русского и добавляя к этому свое, для лучшего представления России как "жандарма Европы", "дикой и варварской" страны "азиатского деспотизма" и так далее — читайте Маркса-Энгельса, они собрали квинтэссенцию этого дискурса) для молодого поколения славянских интеллектуалов была уже пугалом, а не ориентиром в будущее.

В итоге значительная часть славянской элиты развернулась в сторону "прогресса", т.е. бурного развития науки, промышленности и искусства, который в их глазах представляли Англия и Франция, т.е. флагманы указанных тенденций. И не удивительно, что поляки, сербы и даже болгары (не говоря уже об австрийских подданных — чехах, хорватах и словаках) уезжали учиться не в Петербург или Москву, а в Париж, Лондон или Вену, или, на худой конец, в Берлин или Гейдельберг. Хотя в России все еще продолжались иллюзии насчет "славянского братства".

Одной из попыток вернуться к прежнему был Славянский съезд в Москве в 1867 г. и создание "славянских комитетов" (в Москве, Санкт-Петербурге и т.д.). Но и там отечественные "панслависты" ошиблись с самого начала — во вступительных речах они сразу стали превозносить объединительную роль русского языка и православия, как-будто это начало-середина XVIII в., а не вторая половина XIX в. Действительно, в конце прошлого века Ганка и другие чешские "будители" всерьез думали о русском языке, как основе для возрождения чешского языка (на основе старочешского, который действительно был близок к русскому языку XIV-XV вв.). Но в 1867 г. это все звучало невероятно архаично для западнославянских интеллектуалов, а для южных славян были куда более важные темы для разговора.

Заседание Славянского комитета в Санкт-Петербурге в 1869 г.

И вообще, устроители съезда не учли текущее многообразие славянских народов и их развитие за последний век, давшее им либо автономию, либо независимость. А значит их нужда в покровительстве России сильно уменьшилась по сравнению с XVIII в. Единственным исключением была Болгария. И это сказалось очень скоро, в ходе болгарского восстания 1876 г., жесточайшее подавление которого и привело к русско-турецкой войне 1877 - 1878 гг. В ней русская армия в кровопролитных сражениях завоевала почти полную независимость от турков для северной Болгарии и автономию под российским протекторатом для южной.

Однако и эта победа в итоге не привела к усилению позиций в России среди славянства, даже наоборот — одновременно с независимостью болгар, Босния и Герцеговина попали под власть Австро-Венгрии (и балканский узел затянулся еще крепче, ведя к неизбежной большой войне, мировой т.е.), а Болгария в 1885 г., всего за 7 лет независимости, уже сцепилась с Сербией, вынуждая русского царя решать — "или мы (болгары), или наши враги (сербы)". С царем Александром III так было нельзя поступать — Сербия стала главным союзником России, а Болгария перешла под крыло Германии и Австро-Венгрии на многие десятилетия (и в обеих мировых войнах была на стороне противников России).

Эти балканские перипетии отрезвили значительную часть русских приверженцев славянства, но не всех. Поэтому окончательно панславизм и гимн славянства "Гей, славяне!" были похоронены в ходе Первой мировой войны. На обломках четырех империй тогда появились три славянских государства, сохранивших лишь крохи славянского стремления к единству. Да и те лишь в рудиментарной и скорее в прагматичной форме. Так, Белград, Прага и София приютили русскую интеллигенцию, бежавшую после революции и от ужасов гражданской войны. Там им дали возможность сохранить многие традиции русской культуры и гуманитарной науки. Но так называемая "Русская акция" президента Чехословакии Масарика преследовала и политическую цель — сохранить силы, способные вернуться в Россию после "неминуемого краха большевизма". Ну и заодно замазать очень некрасивую историю с вывозом белочешскими легионерами части золотого запаса Российской империи — было объявлено, что финансирование "Русского института" и вообще "Русской акции" шло за счет чешских банков, созданных на средства вернувшегося из России "Чешского легиона" (читай — русского золота ими вывезенного).

В СССР вплоть до Великой Отечественной войны вопрос "славянского единства" был отнесен к разряду "реакционных учений". Но с конца 1941 г., наряду с возвращением Русской Православной Церкви, создаются Славянские комитеты, координирующие и пропагандирующие антифашистские движения среди славянских стран и народов. После Победы теряющий свое значение комитет все же провел Первый Всеславянский конгресс в 1946 г., но после конфликта советского руководства с югославским лидером Иосипом Броз Тито идея славянской социалистической солидарности умерла окончательно. Теперь СССР выстраивал отношения с освобожденными им странами Центральной и Юго-Восточной Европы на базе совершенно другой идеологии. А после развала Союза идея славянского братства напомнила о себе в практической плоскости лишь один раз — под ее лозунгом формировались русские добровольческие дружины, воевавшие на стороне Сербии в югославских войнах 1992 - 1999 гг.

(статья писалась в 2008 г., здесь мой авторский вариант - т.к. в журнале был напечатан сокращенный и отредактированный редактором-соавтором вариант)