Легендарный Музруков

Мы сидели в кабинете директора «Уралмаша». Я поинтересовался у собеседника, какими качествами надо обладать, чтобы руководить таким гигантским предприятием. Он начал перечислять: «Знать производство, ладить с людьми, быть по отношению к ним добрым и отзывчивым, но и одновременно жестким и требовательным, любить свое дело и не преувеличивать свои возможности. Но главное, – добавил он, – иметь талант быть директором. Без этого ничего не получится…»

– И кто, по-вашему, полностью отвечал столь высоким требованиям?

– Музруков Борис Глебович… Для меня – он лучший и самый яркий пример руководителя «Уралмаша». Мне до него еще расти и расти…

– А где он сейчас? – поинтересовался я.

Мой собеседник не ответил, перевел разговор на другую тему.

Это было полвека назад.

Беседовал я тогда с директором «Уралмаша» Николаем Ивановичем Рыжковым. Спустя много лет я поинтересовался у премьер-министра страны: не изменил ли он свою точку зрения? «Нет, – ответил Рыжков, – Музруков – лучший в истории директор «Уралмаша», – а потом добавил, – и не только его…».

Считается, что «Уралмаш» – это своеобразное зеркало той эпохи, которую суждено было пережить моему поколению. Во многом это справедливо. Вне зависимости от того, где каждый из нас жил и работал, мы росли вместе с «Уралмашем». Это были годы побед и поражений, надежд и разочарований, великих достижений и ужасных трагедий, – в общем, всего того, чем славен и печален минувший век.

Две страницы из летописи «Уралмаша» дают об этом яркое представление.

                                                                 бюст

Последняя из них – самая болезненная. Я имею в виду бандитскую группировку, родившуюся в этом районе Екатеринбурга и получившую название «Уралмашевская». В 90-е годы ей не было равных по жестокости. Убитых бандитами до сих пор криминалисты сосчитать не могут. На кладбище главарям поставлены памятники, столь же дорогие и уникальные, как и безвкусные.

О бандитах написаны книги, сняты фильмы, художественные и документальные, графоманы посвящают им стихи, интернет смакует подробности их «подвигов», а потому до сих пор мальчишки мечтают быть на них похожими, и оттого появляться на улицах этого района по вечерам нежелательно.

Другая страница летописи «Уралмаша» иная.

Ее символ – бюст дважды Герою Социалистического Труда Б.Г. Музрукову, поставленный в сквере у проходной завода. Рядом стела, на которой сияют два ордена Ленина, ордена Октябрьской Революции, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Трудового Красного Знамени. Четыре из этих орденов присвоены «Уралмашу» в годы войны, когда директором был Музруков.

Его кандидатуру на этот пост утвердил сам Сталин. Однажды молодой главный металлург Кировского завода докладывал в ЦК о новых технологиях производства снарядов. Присутствовали все члены Политбюро. В конце заседания Сталин заключил: «работа проделана большая, надо, наверное, отметить товарищей».

Утром был опубликован Указ о награждении работников Кировского завода. Музруков получил свою первую награду – орден Трудового Красного Знамени.

Это было весной 1939 года. А осенью Б.Л. Музруков был назначен директором «Уралмашзавода». Ему было 35 лет. До войны оставалось полтора года. У директора не было ни одного выходного дня! Ну а в годы войны тем более…

Вклад в Победу «Уралмаша» велик: танки Т-34 и САУ, выпущенные здесь, помогли выиграть главные сражения Великой Отечественной и дошли до Берлина и Вены.

Высшими орденами был отмечен труд коллектива. И уже это говорит само за себя. В 1943 году Б.Г. Музруков стал Героем Социалистического Труда.

Но было бы наивно считать, что путь к славе был легок и прост.

Всего два эпизода из жизни Музрукова на «Уралмаше». Каждый из них мог закончиться трагически.

Борис Глебович вспоминал: «В самом начале войны Уралмашу правительство поручило организовать производство пушек более крупного калибра. За несколько дней была получена документация, разработана технология, и в кузнечном цехе уже начали ковать заготовки для стволов и казенников.

Через три недели в 2 часа ночи раздался звонок из Москвы. Говорил Берия: «Сколько пушек сегодня сдал?» Я доложил ему о состоянии дел. В ответ услышал: «Какой же ты дирэктор, ты не дирэктор!» После такого разговора я позвонил жене и стал разбирать сейф, собираясь утром сдать дела.

Примерно через час вновь звонок из Москвы. Снова Берия: «Ты что делаешь?» – я в ответ: «Готовлюсь передать дела». Берия бросил: «Работай, работай!» и положил трубку. Я понял, что предложение Берия у Сталина не прошло».

Да, у Сталина были «любимчики» – те директора предприятий и руководители отраслей, которые могли преодолевать любые трудности. Таких специалистов он берег. Но только до той самой минуты, пока над самим не сгущались тучи… Так, кстати, случилось в сентябре 1942 года, когда немцы подступали к Сталинграду.

Директора оборонных предприятий, в том числе и Б.Г. Музруков, получили правительственные телеграммы. Директору «Уралмаша» и Главному инженеру И.В. Сталин писал: «Прошу Вас честно и в срок выполнять заказы по поставке корпусов для танка КВ Челябинскому тракторному заводу тчк. Сейчас я прошу и надеюсь, что Вы выполните долг перед Родиной тчк. Через несколько дней, если Вы окажетесь нарушителями своего долга перед Родиной, начну вас громить как преступников, пренебрегающих честью и интересами своей Родины тчк. Нельзя терпеть, чтобы наши войска страдали на фронте от недостатка танков, а вы в далеком тылу прохлаждались и бездельничали тчк…»

Телеграмма Сталина была зачитана всем работникам завода, а потом даже выпущена в виде листовки.

Но свой ответ в Кремль Музруков не обнародовал. О нем стало известно лишь после войны. Он написал коротко: «План выполняли и перевыполняем, а врагом народа не был и не буду. И. Сталину – Б. Музруков». Насколько известно, он был единственным руководителем предприятия, который так ответил Сталину. И это не могло не вызывать у того уважения к Борису Глебовичу.

…Все сроки создания атомной бомбы срывались.

Сначала Берия обещал провести ее испытания в 47-м году, потом он перенес дату еще на год.

Сталин прекрасно понимал, насколько сложную задачу решают ученые в рамках «Атомного проекта», но это не мешало ему торопить руководителя проекта Л.П. Берию: мол, не сделаете это быстро, то на себе испытаете «Хиросиму» и «Нагасаки». Информация о том, что американцы разрабатывают планы атомного нападения на СССР поступали от того же ведомства, которое курировал Берия.

На Южном Урале строился атомный завод, где должен быть получен плутоний. Однако все сроки строительства срывались: дело было абсолютно новое, а потому многое приходилось изменять «по ходу» да и даже переделывать. Проект постоянно менялся, люди были измотаны. В глухой тайге, где строился комбинат, было голодно, холодно, не хватало жилья.

Берия приехал на стройку. Как всегда, грубо и жестко разговаривал со строителями. Кстати, с учеными такого он себе не позволял, а тут даже на матерные слова не скупился.

В конце концов освободил от должности директора и начальника строительства.

Кем же заменить руководителя?

Он напомнил Сталину о Музрукове.

Борис Глебович вспоминал: «При встрече Иосиф Виссарионович мне сказал: товарищ Музруков, вам необходимо поехать в Челябинскую область и возглавить там очень секретный объект. Стройка имеет важнейшее государственное значение, без нее нельзя сделать атомную бомбу, а идет она недопустимо медленными темпами. Вам надо исправить положение. Партия очень надеется на Вас».

Так Музруков возглавил «Базу-10».

Ныне это известный на весь мир комбинат «Маяк».

Секретность в «Атомном проекте» была тотальной! Даже между собой руководители объяснялись на «эзоповом языке». А в Плутониевом институте (легендарной «Девятке») слова «плутоний» и «бомба» никогда не упоминались. Однажды, уже в 70-х, когда, казалось бы, секретность слегка смягчилась, я позвонил по «кремлевскому» (то есть защищенному от подслушивания) телефону академику Андрею Анатольевичу Бочвару и сказал, что министр Славский разрешил мне встретиться с ним, чтобы он рассказал о получении первого королька плутония. И к моему удивлению академик тотчас же ответил, что никогда ничего не слышал об этом, мол, ничем мне помочь не может…

А спустя пару лет, когда мы познакомились ближе, Андрей Анатольевич признался, что даже в своем кабинете в институте, в окружении ближайших сотрудников и помощников слово «плутоний» он не произносит. «Поймите, – сказал он, – секретность у нас въелась в каждую клеточку, и отрешиться от нее мы уже не можем».

Действительно, секретность в «Атомном проекте» пронизывала всех и вся. Исключений не существовало. И об этом свидетельствуют документы «Атомного проекта».

20 апреля 1948 года выходит Постановление СМ СССР № 1274-483 сс/оп «О тов. Музрукове». В нем, в частности, говорится:

«Совет Министров постановляет:

Считать установленным, что директор комбината № 817 Первого главного управления при Совете Министров СССР т. Музруков допустил легкомысленное, безответственное отношение к соблюдению секретности…

Начальнику комбината № 817 т. Музрукову за безответственное, легкомысленное отношение к соблюдению секретности объявить строгий выговор и предупредить т. Музрукова о том, что он будет привлечен к судебной ответственности в случае нарушения им правил секретности в дальнейшем».

Чем же провинился знаменитый директор «Уралмашзавода», Герой Социалистического Труда Борис Глебович Музруков, если сам Сталин ему объявляет строгий выговор?

Дела на комбинате, где сооружается реактор для получения плутония, идут неважно. Уже несколько раз срываются сроки пуска, по мнению Сталина и Берии, необходимо «укрепить руководство». Ефима Павловича Славского понижают в должности до главного инженера, а директором назначают Музрукова. Сталин помнит, что Музруков блестяще справился во время войны со всеми его заданиями. Конечно же, новое назначение для Бориса Глебовича совершенно неожиданное, и одного из близких друзей он просит достать хоть какую-нибудь литературу по атомной энергии. И обещает ему, что возьмет с собой на новое место работы

Музруков не подозревает, что отныне он находится под бдительным оком Министерства государственной безопасности. Берия тут же получает информацию о контакте Музрукова со своим приятелем-инженером, который в свою очередь обратился к библиотекарю за нужной литературой.

По законам «Атомного проекта» лишь МГБ СССР имеет право приглашать на работу специалистов, и только это ведомство обеспечивает работников нужной литературой. Таким образом, Борис Глебович нарушил сразу два правила безопасности.

После проверки чекистами оказалось, что приятель Музрукова «не может быть допущен на работу на комбинате № 817 как человек, не внушающий доверия», ну а библиотекарь «характеризуется как человек, имеющий подозрительные связи». Это и послужило основой Постановления Совета Министров СССР.

Вероятнее всего, оба знакомых Музрукова были безгрешными – просто Берия воспользовался самим фактом, чтобы преподать «урок секретности» известному в стране человеку и на его примере показать, кто именно хозяин в «Атомном проекте».

Новый директор будущего комбината «Маяк» вступил в должность со строгим выговором. А вскоре здесь он получит вторую звезду Героя Социалистического Труда. Однако «урок секретности» он запомнит на всю жизнь…

Уже все позади: нет Сталина, нет Берии, испытана первая атомная бомба, потом вторая, затем одна водородная, другая – «Атомный проект» успешно развивается. Музруков занимает должность начальника главка Министерства среднего машиностроения. Он уже в Москве: генерал, дважды Герой, почет и уважение, – в общем, все есть, все он по праву заслужил своим трудом и на «Уралмаше» и на комбинате №817.

Но удовлетворения нет! Не чиновником же мечтал он быть! Сколько раз сам говорил: «Чиновником быть не хочу!»

Да и с министром отношения не складываются: тот не может забыть, что на комбинате он занял его место. А вот теперь уже у него в подчинении… Парадоксальнее ситуацию трудно даже придумать…

Выручил мудрый Юлий Борисович Харитон. Посидели вечерком, поговорили, вспомнили славное прошлое, договорились, что дел впереди еще немало, а потому можно поработать вместе. Харитон – научным руководителем, в Музруков – начальником «Объекта».

Так Борис Глебович приехал в Арзамас-16, где и проработал до пенсии.

Один из ветеранов «Атомного проекта» профессор В.А. Цукерман вспоминал о Музрукове: «Когда я произношу это имя в памяти, возникает очень высокий, стройный человек. Внимательный взгляд почти прозрачных серо-голубых глаз из-под нависших бровей создавал впечатление суровости. На самом деле это был по-настоящему добрый, отзывчивый и чуткий к чужой беде человек…

Стиль работы Музрукова не вписывался в представление о руководителе такого ранга. Он не боялся взять на себя ответственность за принятое решение, от руководителя авторитарного типа отличался особым складом отношений с подчиненными: не терпел разносов при разборе конфликтных ситуаций, говорил всегда тихо, размеренно.

Держался с большим достоинством, скромно и очень сдержанно. Смеялся редко, почти беззвучно, при этом глаза его по-детски смешно щурились, а улыбка была какой-то виноватой, особенно на совещаниях, как будто он стеснялся того, что допустил смешок на серьезном разговоре... Был он требовательным, вникал в ход больших и малых дел».

На «Объекте» Музрукова уважали не только за деловые качества, но и за мужество, которое он ярко проявил во время одной из аварий на заводе. Была нарушена герметичность какого-то аппарата, радиоактивный газ вырвался в помещение. Несколько дней специалисты ликвидировали аварию. И все это время директор «Объекта» работал вместе с ними, став одним из членов аварийной команды. Конечно, об аварии на «Объекте» не распространялись, но не только работники завода, но и все жители города знали, что директор показал себя в этой истории настоящим руководителем и мужчиной – человеком, который, как и положено полководцу, шел впереди.

Кстати, однажды Борису Глебовичу пришлось шить новую генеральскую форму, так как прежний мундир так сильно «зашкаливал», что дезактивировать его было невозможно…

Тяжелый инфаркт вынудил Музрукова уйти на пенсию. В том году ему исполнялось 70 лет. Коллеги, друзья, работники министерства, «Маяка» и Ядерного центра начали готовиться к торжеству.

Вдруг приходит письмо от Музрукова, жесткое, будто приказ: «Мне стало известно, что в связи с моим семидесятилетием создана юбилейная комиссия. Я как коммунист принципиально против проведения каких-либо юбилейных чествований и прошу Вас в связи с этим никаких мероприятий по моему адресу не планировать». Музруков оставался всегда Музруковым…

День рождения он, как всегда, отмечал дома. Друзья с «Объекта» все-таки приехали к нему. Привезли два подарка: макеты танка «Т-34» и атомного ядра. Борис Глебович был растроган, и не скрывал этого. Он и сам понимал, что в истории страны его имя всегда будет связано с этими символами…

                                                     Владимир Губарев                                                                                                                                                                                                        http://www.stoletie.ru/sozidat...