33 В огне гонений

Теперь наступило время, когда апостолы, опираясь на слова Учителя, создают общины, споря между собой, следует ли обращать язычников, и таким образом, не выходя пока ещё за рамки иудаизма, но лишь толкуя о том, что ветхозаветные пророчества осуществились, что Мессия пришёл, но его не узнали и убили. Так они говорят.

В это время в реальности, как мы проследили выше, исполнилось пророчество самого Учителя: храм был разрушен, Иудея как государство перестала существовать, и остались раннехристианские общины, апостолы – и учение о скором конце света, каковой, впрочем, к вящему огорчению учителей церкви, всё никак не хотел наступать. Напрасно некоторые фанатики напряжённо всматривались в небо, «в надежде узреть новый Иерусалим, спускающийся с облаков», – ожидание оказалось тщетным.

В этой ситуации необходимо было как-то корректировать учение, приспосабливаясь к конкретно-исторической обстановке, чему и посвятили свои творческие способности идеологи новой религии. Э. Ренан описывает это следующим образом:

«Когда, по прошествии целого века тщетного ожидания, материалистическое упование на близкий конец мира исчезло, тогда стало всплывать истинное понятие царства Божия. Реальное царство, почему-то не пришедшее в мир, покорно стушевалось перед новыми толкованиями учения. И упрямые умы, в роде Папия, державшиеся точного смысла слова Иисуса, были объявлены узкими и отсталыми. Апокалипсис Иоанна, собственно, первая книга Нового Завета, с выраженной слишком категорически верой в катастрофу в ближайшем будущем, был вытеснен, объявлен непонятным, искажён на тысячу ладов и почти отвергнут. В лучшем случае, исполнение его предсказаний допускали в неопределённо-далёком будущем. Несколько отсталых бедняков, которые в эпоху полнейшего рационализма продолжали держаться упований первых учеников, были объявлены еретиками (евиониты, хилаисты) и затерялись в низинах христианства. Человечество перешло к другому царству Божию.

Доля истины, заключавшаяся в учении Иисуса, вознесла его над химерическими элементами, затемнявшими его сущность».

В Деяниях апостолов мы уже выше читали о собрании их в 51 г., чтобы решить вопрос об отношении христиан к Закону Моисея. На этом апостольском соборе было решено освободить христиан от обязательных обрядов Закона, в частности, обрезания.

Сам этот собор, названный апостольским, как мы помним, был вызван деятельностью Павла и Варнавы среди язычников. Историк церкви Ф. Шафф пишет, что «Павел был главным действующим лицом второго этапа истории апостольской церкви, апостолом язычников, основателем христианства в Малой Азии и Греции, освободителем новой религии от ярма иудаизма, вестником евангельской свободы, знаменосцем реформ и прогресса».

Размежевание между иудеями и христианами продолжилось в годы иудейской войны, когда последние ушли из Иерусалима ещё до начала осады его римлянами в сирийский город Пеллу, на севере Переи, где они получили прибежище, дарованное им царём Агриппой II. Тальберг в «Истории христианской Церкви» пишет, что иудеи после этого ещё больше возненавидели христиан, назвав их изменниками, после разгрома и римского триумфа не имея, впрочем, возможности быть сильной помехой христианам.

Сами же христиане при этом ссылались на «божественный глас», возвестивший их вождям, что они должны бежать.

Между тем, оценивая события с расстояния позднейшего времени, приходится констатировать, что разрушение Иерусалима помимо исполнения пророчества Учителя, сыграло роль и в становлении христианства, окончательно отделив и освободив его от иудаизма. Это есть факт. И если апостол Павел обращал язычников, то внешне он демонстрировал верность иудаизму и посещал храм. Теперь же в этом отпала необходимость, после глубокой внутренней работы по распространению христианства среди язычников, наступила пора отбросить и внешние атрибуты иудаизма, заявив о себе, как о самостоятельной религии.

Масштабное преследование христиан в Риме имело место, как мы уже говорили выше, во время царствования императора Нерона, взвалившего на христиан ответственность за пожар Рима в ночь с 18-го на 19-е июля 64 года.

Нерон «поджёг Рим настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать; а житницы, стоявшие поблизости от Золотого дворца и, по мнению Нерона, отнимавшие у него слишком много места, были как будто сначала разрушены военными машинами, а потом подожжены, потому что стены их были из камня».

Пожар длился шесть дней и семь ночей, сам император во время пожара смотрел на гибнущий Рим, наслаждаясь «великолепным пламенем» и надев на себя театральное одеяние, пел «Крушение Трои».

Светония дополняет Тацит: «Вслед за тем разразилось ужасное бедствие, случайное или подстроенное умыслом принцепса – не установлено (и то и другое мнение имеет опору в источниках)…

…никто не решался принимать меры предосторожности, чтобы обезопасить своё жилище, вследствие угроз тех, кто запрещал бороться с пожаром; а были и такие, которые открыто кидали в ещё не тронутые огнём дома горящие факелы, крича, что они выполняют приказ, либо для того, чтобы беспрепятственно грабить, либо и в самом деле послушные чужой воле».

Но за пожар столицы империи надо было кого-то наказать, чтобы отвести от себя недовольства народа и удовлетворить как жажду мщения, так и низкие инстинкты толпы. Виновными были назначены христиане, и начались ужасные казни.

Правда, в связи с этим Э. Ренан задаётся вопросом: ведь как известно, в ту пору римляне не различали между собой иудеев и христиан, так почему же на этот раз было сделано это различие?

Автор настоящей книги рискнёт выразить мнение о том, что христианской библиографии безусловно, импонируют как история беспримерных по своей жестокости и садизму уничтожения христиан во времена Нерона, так и пусть только подозрение, в кознях иудеев, «возревновавших» по поводу распространения христианства, и преследовавших их до падения Иерусалима, что есть факт. Но тот же Ренан, впрочем, и заключает, что «Нерону не требовалось никакого пособника для того, чтобы задумать план, способный в своей чудовищности сбить с толку все обычные правила исторической индукции».

Тацит описывает расправу над христианами следующими словами: «ни средствами человеческими, ни щедротами принцепса, ни обращением за содействием к божествам невозможно было пресечь бесчестящую его молву, что пожар был устроен по его приказанию. И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощрённейшим казням тех, кто своими мерзостями навлёк на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами…

Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличённых не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах, или обречённых на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения.

Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады; тогда же он дал представление в цирке, во время которого сидел среди толпы в одежде возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц. И хотя на христианах лежала вина и они заслуживали самой суровой кары, всё же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона».

Однако А. Б. Ранович, по этому поводу отмечает, что исторические свидетельства о гонениях, имевших организованный характер, и направленные специально против христиан, имеются начиная лишь с III в, при этом имеется ввиду не принадлежность христианству как таковая, но конфликт христиан с государством на почве культа императора.

«В основе культа мучеников, – пишет далее А. Б. Ранович, – лежит богословская спекуляция, которая при помощи литературной фикции старалась укрепить влияние церкви на массы. Образцом для мифических житий вымышленных святых послужили, между прочим, греческие жития мучеников-философов и политических деятелей, пострадавших за свои убеждения. Отдельные преследования христиан проводились местными властями и до массовых гонений; многие мученики были реально существовавшими христианами, не пожелавшими отречься. Такие жития были довольно популярны; знакомство с ними даёт нам возможность понять происхождение христианских житий как литературного жанра».

Таким образом, несомненно, имевшие место факты преследования христиан позднее раздувались и приукрашивались учителями церкви, создававшими свою, героическую, историю христианства.

В отношении культа императора надо сказать, что речь идёт не о преследовании христиан как таковом, а о проверке политической благонадёжности граждан, т.е. христиан и нехристиан. К религии т.о., это отношения не имело.

Что же касается приведенного выше отрывка из Тацита о казнях христиан во время Нерона, то А. Б. Ранович приводит вывод специалистов: «отрывок из Тацита представляет собою, по общему признанию большинства историков, филологов и даже многих богословов, благочестивую христианскую фальсификацию, имеющую целью освятить ореолом старины легенду о мучениках. Аргументы против подлинности этого отрывка общеизвестны…»

Таким образом, есть смысл констатировать, что с одной стороны, гонения христиан при Нероне были впоследствии преувеличены церковными историками, с другой – гонениям возможно, подверглись при этом не христиане, как таковые, но евреи, а следовательно, иудеи и христиане.

Помимо вышеизложенных воззрений к этой мысли приводит ещё и то соображение, что вслед за казнями в Риме «по всему Востоку распространился как бы общий лозунг, призывающий повсюду к избиению евреев».

Мы будем ещё говорить об этом ниже, но сейчас ограничимся лишь высказыванием предположения о гонении в Риме по поводу пожара возможно, евреев, в т.ч. и христиан, которых, напомним ещё раз, в те времена римляне не различали между собой.

Гонения на христиан со стороны Рима, завершившиеся было при преемниках Нерона, императорах Веспасиане и Тите, продолжались новыми вспышками при последующих императорах.

Домициан (81 – 96) относился к христианству как к государственному преступлению, впрочем, ссылка Иоанна Богослова на о. Патмос, приписываемая его царствованию, в действительности имела место при Нероне.

Император Нерва (96 – 98) возвратил из мест заключения осуждённых при Домициане, в т.ч. и христиан.

Траян (98 – 117) был первым из римских императоров, кто официально объявил христианство запрещённой религией, и такое отношение к ним со стороны империи сохранялось в продолжение последующих более чем ста лет.

Но при этом не стоит упускать из виду, что суровые законы, действие которых было восстановлено Траяном, относились собственно, к тайным обществам вообще, а не были направлены исключительно против христианства, другое дело, что новая религия подпадала под действие этих законов. Это не было охотой на ведьм, так, в переписке с Плинием Младшим, губернатором Вифинии и Малой Азии в 109 – 111 гг., Траян даёт инструкцию следующего содержания: «Их не следует искать; но когда обвинение выдвинуто и доказано, их надо наказывать…» Не следует также, пишет далее император, начинать процесс на основании анонимных обвинений, ибо «это подаёт плохой пример и противоречит нашему веку». В правление этого императора был казнён, в частности, епископ Игнатий Антиохийский, которого привезли в Рим и бросили в Колизее диким зверям.

Адриан (117 – 138) продолжил гонения, ограниченные, впрочем, от произвола толпы рамками судебного разбирательства. Этот император, мавзолей которого впоследствии был переименован в известный замок Святого Ангела, этого знаменитого архитектурного памятника, бывшего резиденцией пап и тюрьмой одновременно, был равнодушен к христианству, но он был верен государственной религии, а потому отдал приказание проконсулу Асии проверять случаи, когда христиане подвергались народному гневу и наказывать только тех, кто своими поступками подпадал под действие римских законов, причём нарушители должны были караться в строгом соответствии с действующим законодательством.

Речь таким образом, идёт о резко отрицательном отношении к христианам не столько со стороны конкретных императоров ввиду их личного нерасположения, и даже не со стороны империи как государственного карательного аппарата, но о негативном отношении именно со стороны общества.

Вообще, следует отметить, что низшие слои Римской империи относились к первым христианам крайне враждебно. Подозрительным было уклонение их от увеселений и игрищ, их уединение и совместные трапезы давали повод для самых ужасных обвинений, вплоть до умерщвления младенцев для питания их телом и кровью. Тем легче было Нерону указать на христиан как виновников в пожаре Рима, причём достаточно показательным является то, что народ без труда поверил в виновность христиан, однако как пишет Тацит, людей арестовывали «изобличённых не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому».

Император Антонин Пий (138 – 161) продолжил политику Адриана. Он защищал христиан от стихийных погромов, один из которых мы опишем ниже.

В царствование Марка Аврелия Философа (161 – 180) имели место сильные гонения, продолжавшиеся, пусть и не с такой жестокостью, при последующих императорах. Этот император издал закон, который обрекал на ссылку любого, кто влиял на умы других людей методом угрозы свыше, под действие какового без сомнения, подпадало и христианство в том числе, проповедующее идею Страшного Суда.

Следует отметить, что во времена Марка Аврелия наиболее сильные всплески гонений христиан получали импульс не со стороны администрации империи, а от народного негодования, которое в свою очередь, получало подпитку, как это не парадоксально, от поведения… самих христиан! И в этом нет ничего удивительного, т.к. описываемая эпоха была богата бедствиями народных масс, проистекавшими от голодовок, наводнений, эпидемий, во время которых христиане держали себя по отношению к язычникам презрительно и даже вызывающе, в силу религиозной нетерпимости объясняя подобные бедствия гневом божьим. При вынесении приговоров они отвечали судьям оскорбительно, а проходя перед языческим храмом или кумиром, христиане отдувались, как бы открещиваясь от нечистой силы. Христианин мог подойти, скажем, к статуе Юпитера или Аполлона и бить по ней палкой, приговаривая:

– Видите, не мстит за себя ваш бог! – конечно, в такой ситуации трудно было оскорблённому в своей вере язычнику удержаться от соблазна распять богохульника и ответить ему:

– А твой бог мстит?

Во время народных бедствий, когда дела кругом шли всё хуже, христиане ликовали, словно напоминая о пророчествах Апокалипсиса, и со злорадством предсказывали гибель государства, а это уже подпадало под действие закона.

Подозрение со стороны общества новая религия вызывала не только своей новизной, строгостью учителей и необычными обрядами, совершавшимися к тому же, втайне от непосвящённых, но и своей агрессивной, наступательной манерой. Христиане не страшились столкновения с властями, но открыто шли на это, ибо смелость им придавало ощущение двойной принадлежности – к жизни земной, которой они бросали вызов, и жизни на небесах, к которой они стремились всей душой.

Повседневная жизнь с её греховностью, могла стать непреодолимым препятствием к небесному раю, в то время как мученическая смерть широко открывала ворота к блаженству в мире ином.

Религиозная составляющая дополнялась политической, ибо христиан обвиняли в заговоре с целью расшатать основы государства, с которым христиане не отождествляли себя и не считали историю империи своей историей.

Опускаясь же до уровня толпы с её инстинктами, мы вправе задать недоумённый вопрос: зачем было в основу нового учения ложить обряды, искушающие невежественных людей? В самом деле, как должна была чернь античного города воспринимать восклицание христианского епископа:

– Вот моё тело, вот моя кровь! – понятно, что на этих тайных ночных сборищах христиане приносят в жертву своему богу живого младенца!

Или обращение друг к другу в форме «брат, сестра», да ещё сопровождающееся поцелуями – разумеется, давало повод для обвинений в целибате, тем более если учесть развращённость самих обвинителей.

Даже не имея прямых улик, люди должны были говорить между собой, имея ввиду эти странные обряды христиан, что конечно же, нет дыма без огня. А если ещё добавить к этому, что просто по теории вероятности не все христианские общины могли служить образцом в вопросах исполнения обрядов, что среди них наверняка должны были быть люди, которым не чуждо ничто человеческое, в т.ч. и слабости, то легко понять, что отклонению отдельных людей от норм нравственности, будь они христиане, толпа приписывала лишь исполнению их учения, со всеми так сказать, вытекающими последствиями.

И вот в царствование Марка Аврелия, когда бедствия обрушивались на империю со всех сторон, а сам император и жрецы буквально не выходили из храмов, принося в жертву целые стада животных, пытаясь задобрить своих языческих богов, толпа напрасно искала глазами христиан: где они? Почему не приносят жертвы, почему не спасают государство?

Но христиане не оставались в долгу, они открыто и со злорадством предсказывали гибель империи, относя исполнение пророчеств Апокалипсиса именно к последним дням Рима, чего они ждали с великой радостью.

«Выйдет ли Нил из берегов, погубит ли засуха урожай, случится ли землетрясение, разразится ли эпидемия в Африке или Смирне – тотчас же крик: «Долой безбожников! Христиан на растерзание львам!» Считалось, что если случайно христиане станут свидетелями подобного явления, то довольная или ироническая улыбка выдаст их, станет для них приговором».

Таким образом, конфликт был неизбежен.

История про одного из мучеников, Св. Поликарпа, епископа Смирнского, позволяет глубже понять роль гонений христиан вообще, и место Откровения Иоанна в этой цепи событий, в частности. Поликарп родился в 69 г., за год до падения Иерусалима, и как пишет Ф. Шафф в своей «Истории», епископ был личным другом и учеником апостола Иоанна – sic!

Здесь, чтобы не отвлекаться от главной нити исследования истоков христианства, мы оставим в стороне то весьма показательное и характеризующее христианство с нелицеприятной стороны чрезвычайно прискорбное обстоятельство, заключающееся в том, что с одной стороны, гонениям подвергся не кто иной, но личный друг самого апостола!!! С другой – гонения сии стали результатом не целенаправленного преследования учителей церкви со стороны государственного аппарата, но ненависти толпы, как ответной реакции народа к тем, кого, по-видимому, считали волками в овечьих одеждах. Оставив, повторяю, это соображение в стороне, лишь слегка обозначив его, автор предлагает читателю сосредоточиться на другом обстоятельстве, рассмотрев подробности смерти святого Поликарпа.

Это случилось в 155 г. Чернь требовала казни епископа, но Поликарп не хотел уходить из города, сделав это лишь по просьбе близких ему людей. Но он не питал иллюзий относительно своей судьбы, и увидев однажды сон, в котором горело изголовье на его постели, он сказал своим спутникам:

– Я буду сожжён живым.

Когда же место его пребывания открылось, Поликарп сам вышел к преследователям, велел дать им угощение, испросив себе время для молитвы. Епископ наотрез отказался отречься от своей веры.

Но при этом необходимо отметить, что ненависть толпы к христианскому епископу имела повод:

– Это учитель нечестия, отец христиан, хулитель наших богов… – кричала толпа, требуя расправы над ним.

Всего одна небольшая реплика, но она позволяет взглянуть на христианских миссионеров под иным углом зрения, чем это представляется традиционно. Мы знаем о Пантеоне языческих богов, сооружённом в Риме, из чего делаем вывод о том, что боги не мешали друг другу настолько, чтобы не ужиться в рамках одного государства. И государство проявляло терпимость к культам, которые были в свою очередь, терпимы к другим религиям.

Но христианская религия, как и иудаизм, вызывала к себе ненависть именно своей нетерпимостью, тем, что отрицала всех остальных богов, т. е. называя вещи своими именами, оскорбляла чувства верующих. Это то же самое, как если сейчас, в наши дни, встать возле христианской церкви и хулить имя Христа, прославляя при этом какого-нибудь языческого бога.

Другими словами, христианство само себя поставило в исключительное положение, своей исключительной нетерпимостью ко всем остальным культам.

Но мы сейчас говорим не об основаниях для гонения христиан, каковые безусловно, имели место быть, а во-первых, о самом факте этих гонений и о последствиях, к которым они привели, во-вторых – об источнике твёрдости и мужественности христиан во время преследований.

Св. Поликарп, между прочим, попросил перед сожжением, чтобы его не приковывали как обычно, железными скобами к столбу, ибо он считал, что:

– Тот, кто даст мне силу терпеть сожжение, поможет и без железных уз быть на костре неподвижным!

Откуда эта сила духа у старца?

Силу мученикам дала вера в воскресение, а также в то, что предстоящие мучения смоют грехи и отвратят после смерти от вечных мучений в аду. Об этом и шла речь в Откровении Иоанна Богослова, книга которого, внушая страх перед вечными муками, несомненно, послужила источником вдохновения мученикам, надеявшихся, в силу данного им учения, что в ад попадут другие, быть может, их знакомые, соседи или родственники, но не они сами.

Таким образом, в основе душевной твёрдости мучеников и их готовности к самопожертвованию лежит страх перед наказанием.

Олег Варягов.