34 Слово и дело

В самом деле! Если христианином движет любовь и только любовь к Отцу и к Учителю, приходившему, чтобы обличить иудеев, то для того, чтобы жить в согласии с собственной совестью, достаточно было бы следовать указанию Иисуса о том, что человек оправдывается делами:

«Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне.

Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? Или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? Или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?

И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».

Учитель, таким образом, весьма чётко и определённо даёт понять, что делами и только делами может человек заслужить Царство Небесное, сиречь, мир в своей душе.

Но слепые пастыри повели за собой слепых – ничего не изменилось, и вот апостолы заменяют эту заповедь Учителя на свою: «делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть…»; «мы признаём, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона».

Последуй паства заповедям Иисуса, и не возникло бы гонений: христиане признали бы римского императора богом, как, впрочем, и делали это ранее, а сами продолжали бы спасать свои души, делая добрые дела.

Правда, тогда были бы добрые люди, но не было бы христианства, как бюрократической организации, а следовательно, не было бы выполнено условие Ветхого Завета о господстве иудеев над язычниками.

Поэтому заповедь Учителя Павел изменил, а христианские миссионеры вызывали ненависть к себе со стороны язычников хулой языческих же богов, тогда от христиан потребовали признания императора богом, но наученные апостолом Павлом, они ценили не дела, а слова, поэтому лезли на рожон, демонстративно отказываясь от этого и этим создавая конфликтную ситуацию. Твёрдость им придал Апокалипсис, опять же, творение не Учителя, а ученика, и результатом всего этого взаимосвязанного процесса явилось создание христианской Церкви, фундаментом которой и послужили мученики, а фактически – обманутые люди, которых подставили под удар, ибо на всякое действие есть противодействие, и поэтому, чтобы построить могучую организацию, нужно было пройти по трупам тех, кто станет её защищать. А чтобы защищать, нужны нападающие, что и было организовано идеологами нового учения, как показано выше.

Результат гонений можно видеть на примере другого мученика, св. Иустина Философа. Весьма показательно, что он в своё время прослушал все известные в то время философские школы, такие как стоиков, перипатетиков, пифагорейцев, но только в христианстве нашёл удовлетворение, причём, как пишет Тальберг, окончательно Иустин склонился к христианству под впечатлением той твёрдости, мужественности и радости, с которой христианские мученики принимали смерть за веру.

Не подлежит никакому сомнению, что гонения на христиан послужили только на пользу самому движению, которое в противном случае грозило затеряться среди множества других религий – так же, как разбежались ученики после казни Иисуса. «При такой твёрдости в перенесении страданий, какую показывали святые мученики и мученицы, гонения со стороны язычников не только не уничтожили церкви, но, напротив, даже способствовали её распространению».

Вот, например, святой Киприан, когда ему объявили смертный приговор, радостно воскликнул:

– Слава богу! – спокойно взошёл на место казни, преклонил голову для её отсечения, благословил народ, при этом не забыв напоследок распорядиться о выдаче подарка палачу… вот здесь мы и спросим: а за что, собственно, одаривать палача?

Человек такого калибра как святой Киприан, не принадлежит себе, но принадлежит церкви. Поэтому палач стал достойным подарка за то, что оказал услугу церкви. Услуга же сия, как можем видеть, заключалась в убийстве ещё одного солдата церкви, если говорить деликатно. Если же называть вещи своими именами, то это пушечное мясо, индивид, жизнь которого для Церкви – ничто, но его мученическая смерть, после которой верующие собирали кровь казнённого в платки, сохраняя их как величайшее сокровище, – такая смерть его шла на пользу становления Церкви.

«Продолжайте, – приводит историк Церкви Ф. Шафф слова Тертуллиана, раннехристианского писателя и теолога, к слову сказать, впервые выразившего концепцию Святой Троицы, – тащите нас на дыбу, мучайте, истирайте нас в порошок: чем больше вы косите нас, тем больше нас становится. Кровь христиан – семя их урожая. Само ваше упорство поучительно. Ибо кто, наблюдая его, не задался бы вопросом: в чём суть проблемы? И кто, присоединившись к нам, не желает пострадать?»

Упомянутый выше Иустин писал: «чем более нас так мучат, тем более увеличивается число других верующих и чтящих Бога чрез имя Иисуса. Как виноградная лоза, если кто отсечёт на ней плодоносные части, снова производит другие цветущие и плодоносные ветви; так точно бывает и с нами; ибо насаждённая Богом и Спасителем Христом виноградная лоза есть народ Его».

Святой Иустин дал очень точное определение процесса, его смысла и предназначения. Вот только не Творец и не Иисус были режиссёрами гонений, ибо невозможно представить, что Отец может хладнокровно взирать, и даже более того – целенаправленно возбуждать гонения, глядя с небес на муки своих детей, ради того, чтобы они поверили в учение, создаваемое учителями церкви. Нет, мучения и казни – это оружие из арсенала другого правителя, имя которому дьявол. Только этот последний может организовывать убийства своих приверженцев с единственной целью: воспалить религиозный фанатизм в рядах последователей несчастных мучеников, которые для их господина являются не более чем расходным материалом, пушечным мясом.

Человеческая жизнь есть величайшее благо и наивысшая ценность, и поэтому кощунственно слышать из уст христианских идеологов разглагольствования и чувствовать ту лёгкость, с которой они родили мысль о том, что Создатель предназначил рождение своих сыновей и дочерей лишь ради того, чтобы своей мученической смертью на арене цирка они позабавили на время низменные инстинкты толпы.

Христиане разделяли себя на исповедников – это те, кто с радостью исповедовали свою веру перед судом обвинителей, рискуя жизнью, но избежавшими казни, и мучеников или свидетелей кровью – т.е. претерпевшими мучения и казнёнными. Трудно различить, где у них заканчивался религиозный энтузиазм и начинался дикий фанатизм, можно констатировать лишь, что христиане стремились приобрести мученический венец, чтобы заслужить себе этим райскую жизнь на небесах, обещанную им миссионерами, учениками и последователями христианских апостолов.

Лукиан следующим образом описывает поведение христиан в случаях гонений: «Тогда Протей был схвачен за свою принадлежность к ним и посажен в тюрьму; но даже и это обстоятельство придало ему немало весу в дальнейшей жизни для шарлатанства и погони за славой, которую он жаждал. Лишь только Протей был посажен в тюрьму, как христиане, считая случившееся несчастием, пустили всё в ход, чтобы его оттуда вырвать.

Когда же это оказалось невозможным, то они старались с величайшей внимательностью всячески ухаживать за Протеем. Уже с самого утра можно было видеть у тюрьмы каких-то старух, вдов, детей-сирот. Главари же христиан даже ночи проводили с Протеем в тюрьме, подкупив стражу. Потом туда стали приносить обеды из разнообразных блюд и вести священные беседы. Милейший Перегрин – тогда он ещё носил это имя – назывался у них новым Сократом.

И, как ни странно, пришли посланники даже от малоазиатских городов по поручению христианских общин, чтобы помочь Перегрину, замолвить за него словечко на суде и утешить его. Христиане проявляют невероятную быстроту действий, когда случится происшествие, касающееся всей общины, и прямо-таки ничего не жалеют. Поэтому к Перегрину от них поступали значительные денежные средства ввиду его заключения в тюрьме, которое превратилось для него в хороший источник доходов. Ведь эти несчастные уверили себя, что они станут бессмертными и будут всегда жить; вследствие этого христиане презирают смерть, а многие даже ищут её сами. Кроме того, первый их законодатель вселил в них убеждение, что они братья друг другу, после того как отрекутся от эллинских богов и станут поклоняться своему распятому мудрецу и жить по его законам. Поэтому они одинаково ко всему относятся с презрением и все доходы считают общими, так как все подобное они принимают без какого-либо достаточного доказательства.

Так вот, когда к ним приходит обманщик, мастер своего дела, умеющий использовать обстоятельства, – он скоро делается весьма богатым, издеваясь над простецами».

Сошлёмся ещё раз на слова Тертуллиана в изложении Ф. Шаффа, когда группа христиан из Ефеса просила местного правителя о мученичестве, но тот, казнив нескольких из них, отослал остальных обратно со словами:

– Несчастные создания, если вы действительно хотите умереть, кругом достаточно обрывов и верёвок!

Правда, такое поведение паствы не оправдывали сами руководители Церкви, но этот и подобные ему примеры показывают тот общий уровень энтузиазма и готовности к пожертвованию, что в целом способствовало росту как авторитета религии, так и умножению числа её сторонников.

Другой вопрос, какими качествами обладал лидер, стоявший за всеми этими процессами, в ходе которых обращается в христианство поражаемый слепотой Савл, тысячи людей гибнут ради создания фундамента строящейся Церкви, демонстрируя, что целью её создания является отнюдь не забота о пастве, безжалостно бросающейся под топор палача.

По плодам их узнаете их, – дал наставление Учитель, применяя которое, мы понимаем, что за спиной строящейся Церкви стоял конечно же, не Иисус.

Что же касается общего числа казнённых христиан в первые три века, то не будем, впрочем, забывать и о том, что скажем, гонения при Диоклетиане – ничто в сравнении с расправами над протестантами со стороны католиков в Нидерландах во времена герцога Альбы или, как пишет Гиббон, «количество протестантов, казнённых испанцами только в одной провинции во время одного правления значительно превосходит количество мучеников первых трёх веков по всей Римской империи».

Имеется и совсем крайнее мнение. Так, Дешнер в «Криминальной истории христианства» определяет число мучеников в 3000 или даже в 1500 человек – и это за три века гонений!!!

«Но уже епископ Евсевий, – продолжает далее Дешнер, – «отец церковной истории», начнёт в первой половине IV-го века без устали выкладывать страшные сказки о злых язычниках, скверных преследователях христиан. Он использует для этого всю восьмую книгу своей «Церковной истории», к которой, конечно, относится то, что знаток говорит прежде всего о 9-й и 10-й книгах этого труда (наш почти единственный источник по древней церковной истории!). «Выразительность, описательность, разглагольствование, полуправда и даже подтасовка источников заменяют научную интерпретацию надёжных документов» (Морро)».

Автор «Криминальной истории христианства» упрекает Евсевия в общих фразах, которые заменяют точные сведения. Преследования в Галлии в 177 г. при Марке Аврелии Дешнер определяет не в «десятки тысяч», а в сорок восемь человек, а 91 мученик при Диоклетиане, пострадавшие в Палестине, Дешнер со ссылкой на де Сент Круа (1954 г.) корректирует до шестнадцати человек: «в самые худшие десятилетия продолжавшиеся античные преследования христиан, на Палестину ни разу не приходилось двух мучеников в году».

Впрочем, Евсевия критикуют и авторы противоположного лагеря. Так, профессор Болотов В. В., чьё посмертное издание «Лекций по истории древней церкви» вышло ещё в первые годы XX века, сообщает, что у Евсевия при описании жизни императора Константина преобладает тон панегирический: «он скорее придворный льстец, чем историк».

А Э. Ренан пишет об этом в следующих выражениях: «если бы, для ознакомления с гонениями, мы должны были ограничиваться одними Деяниями мучеников, то для недоверия представлялось бы широкое поле. Составление этих Деяний сделалось в известную эпоху такою отраслью духовной литературы, в которой уделяли гораздо больше места воображению и известной благочестивой экзальтации, чем подлинным документам. Если исключить письмо о смерти Поликарпа, послание, где рассказаны страдания лионских героев, Деяние африканских мучеников и несколько других рассказов, отмеченных особою серьёзностью, то надо признаться, что писания этого рода, которые слишком легко называли искренними, являются лишь благочестивыми романами».

На какие же документы, помимо Деяний мучеников, предлагает ссылаться Ренан, чтобы от стиля романа перейти к историческому исследованию? Ниже он ссылается на первое послание, приписываемое Петру, Апокалипсис, на ряд других посланий, авторство которых также стоит под вопросом, где описывается «насильственное состояние, угнетающее мысль писателя». Другими словами, гонения и мученичества безусловно, были, и хотя для доказательства этого и нельзя ссылаться на Деяния мучеников, но слава богу, имеются и документы, в которых «чувствуется», что церковь находится в «угнетённом состоянии». Как говорится, комментарии излишни, ибо по существу вопроса комментировать нечего…

Кстати, что касается мучеников Лиона, то здесь как говорится, не было дыма без огня. Среди учителей церкви Лиона был некий Марк, совершавший евхаристию несколько особенным образом, что в свою очередь, приводило к пагубным для авторитета церкви последствиям. Дадим слово одному из первых Отцов церкви, ведущему богослову II века Иринею Лионскому.

Сей святой муж был послан Поликарпом, епископом Смирнским, в Галлию для проповеди христианства; с 177 г. Ириней был епископом Лионским, и вот каким образом он описывает поведение еретиков: «он всего более имеет дело с женщинами, и притом с щеголеватыми, одевающимися в багряницу, и самыми богатыми, которых часто старается увлечь, льстиво говоря им: «хочу преподать тебе моей Благодати, потому что Отец всего всегда видит ангела твоего пред лицом Своим. Место же твоего величества между нами: нам надобно составить одно. Прими сперва от меня и чрез меня Благодать. Уготовься, как невеста, ожидающая жениха своего, да будешь то, что – я, и я буду, что – ты. Водрузи в брачном чертоге твоего семя света.

Прими от меня жениха, вмести его и вместись в нём. Вот Благодать сошла на тебя, отверзи уста твои и пророчествуй». Когда же женщина ответит: «никогда я не пророчествовала и не умела пророчествовать»; тогда он во второй раз делая какие-то призывания, к поражению обманываемой, говорит ей: «отверзи уста свои и говори, что бы то ни было, и – ты будешь пророчествовать». А женщина, надмившаяся и восхитившаяся от таких слов, разгоревшись душою от ожидания того, что сама будет пророчествовать, при усиленном более надлежащего сердцебиении, отваживается говорить и говорит вздор и всё, что случится, пусто и дерзко, как разгоряченная пустым ветром, (как сказал о таковых лучший нас, что душа бывает дерзка и бесстыдна, когда разгорячена пустым воздухом). И с тех пор почитает себя пророчицею, и благодарит Марка, давшего ей от своей Благодати, и старается отплатить ему не только даянием имущества (отчего он и собрал очень много стяжаний), но и телесным общением, желая во всём иметь единение с ним, чтобы составить одно с ним».

И далее: «А что этот Марк, по отношению к некоторым из женщин, хотя и не ко всем, чтоб обесчестить их и по телу, употреблял в дело особые средства к возбуждению любви и обольщению, – это много раз исповедовали они сами, возвратившись в церковь Божию, именно, что они и телесно были развращены им и любили его весьма страстно. Так этой самой беде подвергся один диакон из наших в Асии приняв Марка в дом свой: у него была красивая жена, которую этот чародей растлил, как нравственно, так и телесно, и она много времени следовала за ним; потом, когда братия с великим трудом обратили её, она всё время проводила в исповедании греха, плача и рыдая о растлении, которому подверглась от этого чародея».

Но Марк был не один, как утверждает Ириней: «Также некоторые ученики его, занимаясь теми же делами, ввели в обман и растлили много простоватых женщин… они и в наших Ронских странах обольстили многих женщин, будучи сожжены в совести своей. Некоторые из них одни въявь исповедуются в этом, а другие по стыду не решались на это, и втайне, некоторым образом отчаявшись в жизни Божией, частью совсем отступили, а частью находятся в колеблющемся положении и испытывают то, о чём пословица говорит: ни туда, ни сюда, – вот плод их от семени чад знания».

Из последнего отрывка видно, что Лион был не единственным местом, а Марк – не единственным священником, соблазнявшим женщин. Конечно, церковный историк спешит объявить этих священников еретиками, но поправить уже ничего было нельзя, ибо растлённые Марком и ему подобными, женщины теперь раскаивались, и мы можем представить себе, какими словами они описывали жизнь христиан, и терзаясь угрызениями совести и проклиная обольстителей, разумеется, говорили о нравах новой церкви, вернее, об отсутствии таковых даже среди священников, не говоря уже о пастве…

Это не могло, конечно, не отразиться на народном мнении о христианах и их учителях. Им запрещали посещать бани, форумы. Наконец народное возмущение поднялось до бешенства, и здесь очень важно подчеркнуть, что власти вмешались в беспорядки как можно скорее, при этом преследуя единственную цель: восстановить спокойствие в городе.

И здесь-то и нашла коса на камень.

С конца II века мученичество считалось уже не просто высшей христианской добродетелью, а было названо крещением огнём и кровью, и могло заменять водное крещение, ибо очищало мученика от грехов и открывало ему прямой доступ в небесный рай, о котором рассказывали пастве христианские миссионеры и учителя церкви.

Ориген вообще дошёл до того, что мучения этих стоиков были возведены им в степень, тождественную мучениям Иисуса, и таким образом, подобно ему, могущими фактом своей казни искупать грехи не только свои, но и других людей. А упомянутый выше Тертуллиан заявил, что мученики достигали врат небесного рая, в отличие от рядовых христиан минуя промежуточное положение. В римских катакомбах, содержащих захоронения этих солдат раннего христианства, встречаются надписи, в которых умерших страдальцев просят помолиться за живых родственников и друзей.

Наконец, когда благодаря гонениям, как пишут историки церкви, христианство стало представлять собой силу, с которой империя не могла совладать, в 313 г. в Медиолане (Милан) появился манифест о свободе исповедания веры, в соответствии с которым, в частности, разрешался переход в христианство каждому желающему. Довод принятия такого решения прост: император Константин, в противоположность своим предшественникам, видел в христианстве не падение империи, но опору.

«Христианское учение о происхождении власти казалось нарочно созданным, чтобы сделаться учением римского государства», пишет Э. Ренан.

Этот воинственный император, проведший кампании с пиктами, с франками – в 306, 310, 313 и 320 гг., с аламаннами, причём войны велись с большим ожесточением, Константин к тому же вёл борьбу за власть с соправителями империи, ибо, не получив титула «Августа», он «прозябал» в ранге «Цезаря». Константин, имевший намерение разрушить диоклетиановскую систему тетрархии и удаляя соправителей-конкурентов, в качестве противовеса решил укрепить свою власть введением христианства в качестве официальной религии.

Мотив, как видим, политический, правда, насколько он оправдался, показало время: империя всё же пала, а христианство пустило свои глубокие корни. Приведём по этому поводу ещё раз высказывание Э. Ренана: «В продолжение III века, христианство, подобно вампиру, сосёт античное общество, вытягивает из него все силы и приводит к тому общему расслаблению, с которым тщетно борются императоры – патриоты».

И далее: «Город Рим получил от Константина самый тяжёлый удар, когда-либо им испытанный. В выгоде от Константина осталось, конечно, христианство…»

Сам Константин, впрочем, создавал плохую рекламу образу христианского государя, ибо «он управлял империей, как тиран, с абсолютной властью. Хотя он и приблизил епископов к своему двору и его законы, касающиеся рабов и заключенных, указывали на то, что на него произвело какое-то влияние христианство, тем не менее, он казнил своего старшего сына Криспа и свою вторую жену Фаусту. Жизнь Константина, так же, как и многих в его время, представляла собой смесь христианства с язычеством».

Таким образом, новое учение, принеся на алтарь жертвы многие тысячи своих верных солдат – христиан, добилось, наконец, признания со стороны империи, решившей, в корыстных целях, разумеется, опереться на христианство в деле упрочения пирамиды власти.

Олег Варягов.