36 Христианское учение

«Закон Божий» Серафима Слободского учит, что жизнь человечества на Земле имеет глубокий смысл, великое назначение и высокую цель. Для этого каждый живущий человек должен выполнить своё назначение и получить вечное спасение.

Оставим в стороне моральную сторону вопроса, в соответствии с которой выходит, что человек создан для того, чтобы, прожив краткий земной миг своего существования, затем с известной степенью вероятности обрекается на вечные муки в аду. С моралью здесь никакого соприкосновения нет, поэтому христианское учение о Боге мы и не можем рассматривать на его соответствие нравственности, ввиду отсутствия материала для анализа. В соответствии с учением учителей церкви Творец, создавая людей, заранее предназначил часть их на вечные муки – нет, моралью тут и не пахнет.

Да, конечно, другая часть всё же спасётся и будет вечно наслаждаться в раю, но остаётся всё же вопрос: так для чего был создан человек? Если движущей силой была любовь, как о том пишет «Закон Божий»: «Жизнь в любви есть великая радость, высшее блаженство. И Бог захотел, чтобы и другие существа получили эту радость. Для этого Он создал мир», – то картина ада в эту схему не вписывается. В чём же тогда дело? В том, что ад был создан не Творцом, а создателями религии, которая в умелых руках есть не более чем инструмент для управления себе подобными. Принцип действия «орудия» – страх.

Именно страх перед перспективой вечных мук гонит человека в церковь. Инструмент этот совершенствовался на основе учения апостолов в эпоху раннего христианства.

Делалось это следующим образом. В соответствии с цитированным выше «Законом Божьим», ссылающимся на апостола Павла в той части, что «без веры угодить Богу невозможно» – мы уже разбирали выше факт искажения Павлом учения Иисуса в этом вопросе, и знаем, что Учитель говорил прямо противоположное Павлу, – Серафим Слободской развивает далее мысль, утверждая, что учение о том, как жить людям, содержится в христианской вере, которая в свою очередь, основана на Божественном откровении.

В то же время А. В. Карташёв в работе «Вселенские соборы» пишет, что история церкви есть «развертывание ступеней всё нараставшего откровения Божия». Выделенный текст – авторский. Историк церкви таким образом, подчёркивает фактор развития христианского учения не только в библейский период, но и в последующую эпоху раннего христианства.

Вот так! Оказывается, христианское учение разрабатывалось после смерти Иисуса, следовательно, оно было создано не им.

Стремление учителей церкви показать Иисуса в качестве воплощения пророчеств Ветхого Завета и следовательно, преемственности иудаизма и христианства, было неоднократно показано выше, поэтому сейчас, не возвращаясь к разобранному вопросу, хочется обратить внимание на другой аспект этой темы.

Дело в том, что перевод Библии на греческий язык осуществлялся не непосредственно с еврейского, как следовало бы ожидать, но из Септуагинты – варианта библейского текста александрийского происхождения.

Септуагинта была распространена в иудейских общинах, находившихся в эмиграции. Проблема в том, что этот перевод существенно расходится с текстом, принятым в еврейской традиции.

Легенда гласит, что по приказанию царя Птолемея Филадельфа (282 – 246 гг. до н. э.) для обеспечения богослужения в синагогах Александрии Египетской, которые посещали более чем миллион иудеев эмигрантов, был выполнен перевод Библии на греческий язык. Согласно опять же, легенде, по боговдохновению, семьдесят переводчиков справились с работой за семьдесят или семьдесят два дня. На самом деле на перевод Священного Писания ушло более полувека работы, но интереснее другое. Позднейшие переработки Библии дали на свет новые варианты переводов, ещё более искажавшие первоисточник.

В частности, рождение догмата о непорочном зачатии имеет под собой в качестве основы… грубую ошибку перевода. Начиная с Исайи, у которого сына родит «молодая женщина», в версии текста, вошедшего в состав Септуагинты, женщина трансформировалась в «деву», т.е. в девственницу, возможно, под влиянием культа богини Исиды.

Александрийский перевод Библии на древнегреческий язык переставал удовлетворять верующих. Христианское учение, берущее корни из Ветхого Завета, казалось иудеям подозрительным. Стали распространяться пророчества, в которых древние мудрецы якобы предупреждали об опасностях перевода Священного Писания, в то время как христиане, наоборот, с удовлетворением принимали легенду о чудесном переводе, как откровении Божием.

Наконец выступил раввин Акиба, который провозгласил, что в Библии нет ничего не значащего и что каждая буква стоит на своём месте.

Результатом этого стал новый перевод книг Ветхого Завета. На первый план выдвинулось стремление воспроизвести каждое еврейское слово, точнее, каждый еврейский корень, посредством греческого слова, даже если созданный т.о. текст не будет иметь смысла.

Такой перевод выполнил Акила, грек родом из Синопа Понтийского, родственник императора Адриана, пожелавшего в 122 году восстановить Иерусалим, и приказавшего Акиле вести строительные работы. Со временем грек решил предложить новый греческий перевод Ветхого Завета, с целью ослабить влияние Септуагинты, сделавшейся Библией новозаветной Церкви. Акила посвятил себя следованию провозглашённой буквальности.

Перевод Акилы весьма раздосадовал христиан, привыкших брать цитаты из Септуагинты с целью демонстрации девственности рождения Иисуса.

Однако если для эллинистической территории такая версия подойдёт, то для ветхозаветной еврейской – категорически нет, ибо Мессия должен быть рождён не сверхъестественным способом божественной личностью, но быть человеком «Давидова семени». А это уже принципиальная разница!

Наоборот, в греко-римском мире лучше подходит вариант с богом, рождённым чудесным образом. Например, Персей был рождён девственницей Данаей, оплодотворённой золотым дождем.

Вывод: Евангелия создавались далеко не в Палестине, авторы их были конечно, связаны с иудаизмом, но в то же время находились под влиянием восточных и эллинистических религиозных мотивов, почерпнутых не из Библии (о египетском влиянии на создание христианства см. предыдущую главу).

Э. Ренан по этому поводу пишет следующее: «Труд (Деяния – О. Ж.) был написан далеко от Иудеи для людей, которые плохо знали её географию, которым мало было дела и до раввинской науки, и до еврейских имён».

В начале новой эры численность евреев в Римской империи составляла 7 миллионов человек. Население всей империи – 65 – 70 млн., следовательно, каждый десятый житель римской империи был евреем. На Востоке соотношение евреев к общему числу жителей составляла один к пяти.

Согласно переписи Августа, из этих семи миллионов евреев не более одной четверти имели права римских граждан, следовательно, были свободными людьми. Численность евреев в иммиграции достигала пяти миллионов.

Что поддерживало единство иудеев в чужих землях? Это монотеистическая вера, синагога и празднование субботы. А вот вопрос о будущем Мессии, наоборот, должен был их разделять. Таким образом, книги Нового Завета отражают эту ситуацию, при которой представление о Мессии выглядит искажённым, когда вопрос касается их исторической родины – Палестины. Рождение христианства было возможно только в иммиграции, на почве эллинизма, что подтверждает выход Евангелий на греческом, а не еврейском языке – и это обстоятельство создаёт прочный фундамент для решения задачи об истоках христианства.

Как пишет А. Б. Ранович, «Церковные историки рисуют идиллическую картину победоносного шествия христианской церкви, которая привлекала всё больше сторонников и наконец завоевала весь мир; ожесточенная классовая борьба, которая велась внутри христианских организаций, эксплуатация массы верующих с самого начала церковной иерархией, позднее с епископами во главе, кровавые методы подавления протеста против церковников, становившихся в ряде случаев уже в III в. крупной политической силой, не нашли, конечно, отражения в творениях «отцов церкви». Многочисленные ереси они изображают как чисто догматические разногласия с принятым церковным учением».

Однако эти «многочисленные ереси», возникавшие в недрах христианских идеологов, временами ставили под угрозу само существование Церкви.

Признание христианства со стороны римской империи Константином Великим создало благоприятные условия как для дальнейшего развития церкви, так и для решения богословских вопросов, становившимися вехами в движении христианства к своей полной и окончательной форме.

Прежде всего, в борьбе с арианством, этой вспыхнувшей ересью, в ходе богословских споров решался вопрос о троичности бога. Внешне отвлечённый диспут, при внимательном рассмотрении таил в себе величайшую опасность для церкви. Дело в том, что арианство в своём воззрении низводило христианскую святую троицу к «упрощённому математическому монотеизму», что, приводя к единству бога, устраняло Христа в качестве его божественной сущности и следовательно, устраняло из христианского учения христологию, т.е. саму суть нового учения. Вопрос фактически, стоял так: быть или не быть христианству?

С устранением божественности Христа из учения выводился догмат об искупительной жертве и следовательно, верующая масса христиан лишалась кнута, именуемого страхом наказания, ибо без концепции вины не будет работать и тезис о Страшном Суде, перестав бояться который, паства перестанет подчиняться церкви, и вернётся в язычество.

Роль I Вселенского собора в Никее в 325 г. т.о. заключается в утверждении формулы: «Единосущного Отцу», что означает возведение Иисуса в ранг бога, следовательно, в понимании его казни не как убийства пророка, обличавшего погибших овец стада израилева, но как запланированной искупительной жертвы, вписывающейся в учение богословов, на фундаменте которого они возводят догмат о Страшном Суде.

Поэтому в споре о том, троичен ли бог, решался вопрос не поиска истины как таковой, но защищался догмат, необходимый для учения, без которого христианства не стало бы как такового, а значит, в устах учителей церкви Христос был богом и единосущным Богу-отцу не потому, что так оно и было в действительности, а потому что так надо было в интересах Церкви.

«Евангелие приковывает наше внимание не к нумерическому единству Бога-Отца, а к откровению Его в Сыне и Заместителе Его – Духе Святом, т.е. к трёхличности Божества», пишет А. В. Карташёв в исследовании, посвящённому истории Вселенских соборов.

Догмат: Иисус Христос – Бог в человеке, выдвинул Св. Игнатий, епископ Антиохийский.

В связи с этим возникшем вдруг богословским вопросом интересно, что император Константин, считая причину спора пустячной, увещевает противников, ссылаясь… на язычников! Император призывает изменить методы ведения спора, беря пример у язычников, которые хотя и спорят иногда между собой, но не разрывают при этом отношений.

Антиохийский собор 324 – 325 г.г. осудил и отлучил Ария, Феодота Лаодикийского, Наркисса Нерониадского и Евсевия Кесарийского – того самого известного историка церкви – за их неправильное учение, сиречь, ересь. I Вселенский собор в Никее в 325 г. это решение утвердил и постановил, что Иисус Христос есть бог, единосущный Отцу. Для последующих поколений христиан был сформулирован и принят символ веры, излагающий этот догмат.

Приверженец арианства епископ константинопольский Македоний, отвергал божественность третьего члена святой торицы, Духа, считая его сотворённым и служащим богу, подобно Ангелам. Впрочем, даже Василий Великий ещё в 371 г. избегал называть Духа богом.

II Вселенский собор, состоявшийся в 381 г. в Константинополе, осудил ересь Македония и утвердил догмат о равенстве и единосущии святого Духа с богом-отцом и богом-сыном. На этом соборе был также дополнен никейский символ веры, в котором излагалось учение о духе, о Церкви, о таинствах, о воскресении мёртвых и о жизни «будущего века» – это называется никеоцареградский символ веры, который и служит с тех пор руководством для Церкви.

Затем был III Вселенский собор, в 431 г. в Ефесе, на котором было отвергнуто утверждение константинопольского архиепископа Нестория о том, что дева Мария родила простого человека, с которым Бог затем соединился нравственно, отчего Христос был назван богоносцем, а не богочеловеком. Заодно собор утвердил никеоцареградский символ веры, строго запретив делать в нём какие-либо изменения и дополнения.

IV Вселенский собор осудил противоположную крайность, к которой прибег архимандрит Евтихий, создавший учение о том, что Христос был божеством, полностью поглотившим в нём человеческую природу. Собор постановил, что Христос по божеству родился от бога-отца, а по человечеству – от девы Марии, и подобен человеку во всём, кроме греха. Божество же и человечество соединились в нём при рождении.

Всего же Православная Церковь насчитывает семь Вселенских соборов, католическая – более двадцати (лютеране – ни одного), на которых утверждались догматы, формулирующие суть христианского учения, что ясно и убедительно показывает непричастность к этой религии Учителя, убитого иудеями, кроме заимствования одного его имени, как знамени, которым размахивают перед паствой с целью увлечь верующих в идеологию новой веры.

И действительно, слово «вера» является ключевым, ибо только верой аргументируют учителя церкви свои догматы, как например, вознесение Христа, что не мешает тем же учителям отвергать подобное событие, если оно находится вне формата христианского учения. Так, например, Блаженный Августин высмеивает римский миф о вознесении Ромула, называя это басней: «О Ромуле рассказывает баснословная лесть, будто он был взят на небо…

В том месте, где Цицерон говорит, что его неожиданно не оказалось, разумеется, конечно, или неистовство бури, или тайное убийство, тайное злодеяние».

Христианский проповедник ищет естественное объяснение причины пропажи Ромула, ибо сверхъестественное его не удовлетворяет, при этом Августин не стесняется грубо игнорировать сообщение о том, что Прокул, пользовавшийся уважением римлян, поклялся, что видел, как Ромул возносился в полном вооружении на небо, и слышал его голос, приказывавший называть его Квирином. Но как только речь зайдёт о его собственном учении, то по поводу вознесения Христа ему достаточно веры…

Кстати говоря, сам Ромул и его брат были рождены весталкой, т.е. девой, от бога Марса…

Что касается христианского представления о жизни после смерти, то, казалось бы, есть Откровение Иоанна, другими словами, Откровение Бога в качестве первоисточника о жизни в потустороннем мире. Тем не менее приходится констатировать, что «Представления о христианском рае сложились из элементов наследия народов Востока, античности, мифологии кельтов, германцев и др…

В апокрифических описаниях рая помимо христианских идей, были использованы мотивы восточной, античной, иудейской, кельтской, индо-германской, славянской мифологии».

Зачем использовать мифы? Ведь помимо Иоанна и Павел сообщает: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать».

Потому и нужны древние мифы, что сказать ничего внятного Павел не может, видимо, не хватает литературного таланта... Вот насчёт рабства и повиновения – это пожалуйста…

Таким образом, речь идёт об учении, которое после смерти Иисуса только начинало складываться, создавая догматы и обряды и следовательно, убитый иудеями Учитель никак не мог быть его, христианства, основателем. «Огромное влияние александрийской школы Филона и греко-римской вульгарной философии – платоновской и в особенности стоической – на христианство, которое при Константине стало государственной религией, далеко ещё не установлено во всех деталях, но наличие этого влияния доказано, и это – заслуга преимущественно Бруно Бауэра; он заложил основы доказательства того, что христианство не было ввезено извне, из Иудеи, и навязано греко-римскому миру, но что оно – по крайней мере в том виде, в каком оно стало мировой религией – является характернейшим продуктом этого мира».

В отношении Апокалипсиса Энгельс пишет следующее: «Но самое характерное в этих обращениях, как и во всей книге, то, что автору никогда и нигде не приходит в голову называть себя или своих единоверцев иначе, как – иудеями…

Итак, мы видим, что христианство того времени, ещё не осознавшее само себя, как небо от земли отличалось от позднейшей, зафиксированной в догматах мировой религии Никейского собора; оно до неузнаваемости не похоже на последнее. В нём нет ни догматики, ни этики позднейшего христианства; но зато есть ощущение того, что ведётся борьба против всего мира и что эта борьба увенчается победой…»

И это естественно: книга Откровения считается одной из самых ранних книг Нового Завета, христианства как учения ещё нет, его только предстоит создать – чем и займутся в ближайшем будущем святые мужи…

Так появится и крестное знамение, являющееся отличительной чертой христианства, которое далеко не сразу привилось среди паствы. Хотя апостол Павел и сделал крест символом спасения человечества, следует отметить, что ещё долгие годы христиане воспринимали крест не иначе как средство казни Учителя. Трудно было иначе смотреть на это орудие пытки и медленной смерти, средство позора, унижения и нечеловеческих мук, на котором закончил свою земную жизнь Иисус. Фрески в римских катакомбах показывают Иисуса, изображая его в виде доброго пастыря, жертвенного агнца, в виде таинственного знака рыбы, – но никак не на кресте.

Только в пятом или шестом веке, т.е. спустя более ста лет после отмены императором Константином креста как орудия палачей, это средство казни перестаёт вселять ужас и отвращение, и тогда появляется, сначала в странах Ближнего Востока, культ уже распятого Христа. Иисус изображался художниками нагим, в одной набедренной повязке. На запад культ распятого Христа проник посредством путешествий сирийских торговцев и перевозки рабов, правда, в Италии его стали изображать пусть на кресте, но окружённого ореолом божественности, и только с середины X века, когда связи между Западом и Византией окрепли, Иисуса стали изображать на кресте раздетого, истерзанного, гибнущего в муках ради спасения человечества.

Возвращаясь теперь к апостолу Павлу как основателю христианства среди язычников, поддержавшего рабство, как социальный строй Римской империи и обеспечившего таким образом окончательное признание христианства императорами, превращение его в официальную государственную религию, укажем, что всё сие потребовало отхода от учения Иисуса и его учеников. Но Павла это не смутило, и он ввёл в оборот иную идеологию, благодаря чему христианство встало на путь совершенно нового направления своего развития.

Христианский богослов и политик, философ и проповедник Блаженный Августин писал, что в мире существует два государства: божий град и град земной. Только в божьем граде существуют мир и покой, право, общая польза, и – истинная справедливость. Град земной, т.е. светское государство, есть образование неизбежное, но временное, оно просуществует до окончания века, до прихода Страшного Суда, и обязано до этого времени поддерживать порядок.

Но град земной, в свою очередь, делится на общество нечестивых и на христианские государства, власть первых – это насилие и разбой, власть вторых – это забота о подвластных. В конечном счёте оправдание государства состоит в его служении церкви, в организации ей помощи по направлению мира земного к миру небесному.

Из вышесказанного логически вытекает необходимость насильственного приобщения к христианской церкви язычников: «Августин – один из первых церковников, призывавших насильственно приобщать к христианской церкви, вооружённым путём искоренять ереси».

В эпоху Средневековья преподаватели учили, что папа есть верховный владыка всей земли, следовательно, его власть в равной мере распространяется не только на христиан, но и на язычников и «неверных».

Августин пишет, далее: «никоим образом нельзя подумать, чтобы Бог судил оставить вне законов и провидения Своего царства человеческие и их положения, господственные и подчинённые».

Помимо внешней экспансии сей учитель церкви обосновывал и необходимость рабства. Довод Августина в поддержку рабства, этой позорной страницы в истории человечества, заключается в том, что «имя рабства заслужила вина, а не природа»: рабство от греха, как результат осуждения богом, суд которого не может быть неправедным.

Рабство этот учитель церкви называет наказанием за грех: «Но по природе, с которою Бог изначально сотворил человека, нет раба человеку или греху. Впрочем, и присуждённое в наказание рабство определяется в силу того же закона, который повелевает сохранять естественный порядок и запрещает его нарушать; потому что, не будь проступка против этого закона, нечего было бы наказывать принуждением к рабству. Почему апостол увещевает и рабов подчиняться господам и служить им от души с готовностью…»

Т.о., если Павел в посланиях просто убеждает рабов оставаться в их состоянии, то Августин, развивая христианское учение, идёт дальше, доказывая правомерность дальнейшего существования института рабства: «Блаженный Августин и Иоанн Златоуст вынуждены были ввести в учение Павла существенную коррективу, чтобы оправдать пассивное отношение христианской церкви к рабству. Они выдвинули тезис, что рабство – наказание за грехи и поэтому было бы неправильным стремиться к его отмене, более того – сами рабы не должны стремиться к освобождению, ибо это идёт вразрез с божьей волей».

Исходя из вышеизложенного, можно уверенно утверждать, что христианское учение способствовало дальнейшему сохранению рабства.

Но власть одних людей над другими немыслима без войн, посредством которых только и можно добиться поставленной задачи.

Работавший над идеологическим обоснованием господства церкви вышеупомянутый Августин Блаженный, выдвинул, помимо догмата о мировой божьей державе, догмат о том, что «нет спасения вне церкви», о примате духовной власти над светской и т.п.

Возьмём для примера ещё один эпизод из творения Августина «О граде Божьем», в котором святой проповедник в следующих выражениях воспевает осанну императору Восточной Римской империи Феодосию: «Став же победителем, он, как думал и говорил ранее, низверг идолы Юпитера, которые, уж не знаю какими обрядами, были якобы заговорены на его гибель и поставлены в Альпах, а молнии их, сделанные из золота, благодушно и благосклонно подарил гонцам, когда они шутя (что допускала тогдашняя радость) рассказывали, будто молнии эти хотели поразить их. Детей врагов своих, истреблённых не по его велению, но яростью войны, когда эти дети, ещё не будучи христианами, искали убежища в церкви, он пожелал по этому поводу видеть христианами и христианской любовью полюбил: не лишил их имущества, а окружил еще большим почётом. Ни против кого после победы не позволил он действовать личной вражде. Он не хотел завершать гражданские войны так, как завершали их Цинна, Марий, Сулла и другие им подобные; но более скорбел о том, что они возникали, чем желал кому-нибудь вредить, когда они завершались.

В промежутках между всем этим он с самого начала своего правления не переставал самыми справедливыми и милосердными законами помогать церкви в её борьбе против нечестивых. Еретик Валент, покровительствуя арианам, жестоко угнетал её; а он желал лучше быть членом церкви, чем царствовать на земле. Повсюду повелел он низвергнуть языческих идолов, хорошо понимая, что земные дары находятся во власти не демонов, а истинного Бога».

Христианский император милостив к своим врагам и верен христианской церкви, это, вне всякого сомнения, образец для подражания остальным государям, создающим «град божий».

Но мы читаем далее: «А что может быть изумительнее его религиозного уничижения, когда, обещав было вследствие ходатайства епископов прощение фессалоникийцам за тягчайшее злодеяние, он вследствие возмущения некоторых, причастных к тому злодеянию, не удержался и отомстил, и потом, принуждённый церковными правилами, приносил публичное покаяние так, что народ, прося за него, гораздо более плакал, видя императорское величие униженным, чем боялся его, когда оно было грешным образом разгневано? Эти и подобные им добрые дела, которые упоминать было бы долго, взял он с собою из настоящего временного дыма всякого рода высоты и величия человеческого; наградой этих дел служит вечное счастье, которое подаёт Бог одним только действительно благочестивым».

Что за религиозное уничижеиие усмотрел Августин в действиях императора? О каком покаянии, и за что, идёт речь? О каких добрых делах Феодосия говорит, не опускаясь до подробностей, Блаженный Августин?

Император набирал в армию готов, распределяя их отряды по разным городам. Варвар Бутерид, командовавший одним таким отрядом, получил для расквартирования Иллирику с резиденцией в Фессалонике. По какой-то причине гот Бутерид арестовал одного возницу, из-за которого началось народное волнение, в ходе которого сам Бутерид был убит. В ответ на это христианский император разрешил варварам «решить вопрос» с населением, в результате чего «во время игр» людей заманили на спектакль в цирке и там уничтожили – около семи тысяч мужчин, женщин и детей. «Событие имело беспримерный вид жестокости и дикости».

Амвросий за это отлучил императора от церкви на несколько месяцев – беспримерное по жестокости наказание!!!

В ту эпоху женщина, сделавшая один аборт за всю жизнь, т.е. убив только одного человека, должна была и каяться всю жизнь. Император санкционировал умышленное зверское убийство тысяч людей – и должен был покаяться один раз в церкви!

В книге Дешнера «Криминальная история христианства» приводятся выражения, которыми епископ Амвросий сопроводил сие отлучение: он пишет «о могучем темпераменте» Феодосия, он был бы опечален, не будь у императора, этого «образца просвещённого благочестия», «высочайшей кротости», «которого не трогала бы гибель столь многих невинных». «Я не пишу это, чтобы Вас устыдить», спохватывается епископ, «Для поругания я не имею никаких оснований», «Я люблю Вас, я почитаю Вас» – в таких фразах христианский епископ отлучает христианского императора от церкви.

Но готы на императорской службе требовали платы, и Феодосий повышает налоги. В ответ на это в Антиохии в 387 г. происходит бунт, население низвергло статуи императора и с позором таскало их по улицам.

Антиохии грозила участь Фессалоник, от чего город спасло… нет, не раскаяние императора за резню фессалоконийцев, а заступничество другого епископа, Флавиана.

Вот это «доброе дело» Феодосия и восхваляет Блаженный Августин, стыдливо пряча резню в Фессалониках фразой «не удержался и отомстил».

Почему Августин прячет жестокость императора? Потому что убийство тысяч людей для него, Августина, ничто, но верность Церкви – всё.

Историк Ю. А. Кулаковский замечает по этому поводу, что «Христианские писатели, в чувствах живой благодарности этому императору за его религиозную политику, стараются смягчить черты дикой жестокости и насилия, которые проявлял Феодосий».

Но догмат о принудительном спасении в свою очередь выдвинул необходимость формулирования и обоснования другого догмата – о справедливой войне. В полном соответствии с народной мудростью о том, что грех, едва коснувшись, затягивает человека всё глубже и глубже в свои тенета, так и умствования учителей церкви, начавших с принудительного спасения, неизбежно должны были, падая всё ниже, опуститься и до признании и восхваления убийства одних людей другими – во имя веры, разумеется, как им видимо, хотелось думать; «во имя меня», – знал дьявол.

Теория справедливой войны берёт своим началом положения вышеупомянутого святого Августина. Переход мирянина от града земного к граду божьему, учит Августин, есть война, в ходе которой человек освобождается от уз греха и движется в сторону царства божьего.

До этого христианин, уличённый в участии в войне, немедленно и безапелляционно отлучался от церкви, в полном соответствии с заповедями о любви к ближнему, о непротивлении злу и о царстве небесном, которое как известно, не от мира сего.

Августин обходит это положение следующим образом. Краеугольный камень его догмата, разумеется, в угрозе будущих вечных мук грешника: «Итак, что Бог сказал через Своего пророка о вечном наказании осуждённых, так оно и будет, непременно будет».

Грех, впрочем, берёт своё начало от первого человека, поэтому все ныне живущие люди грешны так сказать, по определению или как принято сейчас говорить, «по умолчанию»: «Но вечные мучения, на человеческий взгляд, потому кажутся жестокими и несправедливыми, что при настоящем расслаблении смысла смертных нет у нас того чувства высочайшей и чистейшей мудрости, которое позволило бы нам осознать, какое безмерное преступление совершено было нашими прародителями… осуждена вся масса человеческого рода, потому что учинивший это впервые наказан со всем потомством, которое в нём коренилось, так что от этого справедливого и заслуженного наказания никто не освобождается иначе, как милосердной и незаслуженной благодатью, и род человеческий распределяется таким образом, что на некоторых открывается вся сила благодати, на остальных же – вся сила правосудного отмщения».

По поводу «остальных» – это кивок в сторону оправдания рабства.

И вот ввиду этой мрачной перспективы надо решить, ожидать ли наказания за свои грехи или вести борьбу за освобождение от греха?

Августин отвечает: «Лучше, говорю, война с надеждой на вечный мир, нежели плен без всякой мысли об освобождении. И мы желаем избавиться от этой войны, горим огнём божественной любви к приобретению того строжайшим порядком исполненного мира, где низшее непреложно подчинено высшему. Но если (не дай Боже!) нет уже никакой надежды на такое благо, то мы должны лучше оставаться в тягостном состоянии этой борьбы, чем без борьбы допустить порокам возобладать над собою».

Под борьбой надо понимать войну, разумеется, справедливую: «Несправедливость противной стороны вынуждает мудрого вести справедливые войны».

Фома Аквинский развивает положения Августина, подтверждая верховенство Церкви над светской властью: «Итак, служение Его царству, поскольку духовное отделено от земного, вручено не земным правителям, а священникам и особенно высшему священнику, наследнику Петра, наместнику Христа Папе Римскому, которому все цари христианского мира должны подчиняться, как самому Господу Иисусу Христу», автор определяет задачи правителя следующим образом: «Во-первых, заботиться о преемственности людей и назначении тех, кто возглавляет различные службы. Подобным образом божественное управление относительно того, что тленно (ведь эти вещи не могут оставаться неизменными вечно), предусматривает, чтобы, рождаясь, одно приходило на место другого, ибо именно так сохраняется целостность вселенной. Так и попечением царя сохраняется добро подчинённого множества, пока он заботливо следит, чтобы другие вступали на покинутые места.

Во-вторых, чтобы своими законами и предписаниями, наказаниями и наградами он удерживал подчинённых себе людей от греха и побуждал к доблестным делам, восприняв пример Бога, давшего людям закон, воздающего тем, кто его соблюдает, вознаграждение, а тем, кто преступает, – наказание.

Третья задача, стоящая перед царём, чтобы все подчинённое ему множество могло отразить врагов. Ведь ничто не поможет избежать внутренних опасностей, если нельзя оборониться от опасностей внешних».

Фома касается вопроса участия священников в войнах, долг которых он видит в увещевании других людей принимать участие в справедливых войнах. Сами священники воевать не должны, но не потому, что это грех, «а потому что священникам не подобает так поступать».

Фоме известно о запрещении ссор и распрей в постный день: «Вот, вы поститесь для ссор и распрей и для того, чтобы дерзкою рукою бить других; вы не поститесь в это время так, чтобы голос ваш был услышан на высоте. Таков ли тот пост, который Я избрал, день, в который томит человек душу свою, когда гнёт голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел? Это ли назовешь постом и днём, угодным Господу?»

Правда, Вейд Кокс, автор статьи «Теория справедливой войны», указывая на этот эпизод, даёт неверную ссылку на пророка Исайю: «Исаия 18:3», – это не 18-я, а 58-я глава, и не 3-й стих, а 4-й, но это видимо, описка, а вот ошибка автора статьи в том, что он считает Фому перепутавшим праздники с субботами. На самом деле Фома ничего не перепутал, ибо Исайя в той же главе пишет вполне определённо: «Если ты удержишь ногу твою ради субботы от исполнения прихотей твоих во святый день Мой, и будешь называть субботу отрадою, святым днем Господним, чествуемым, и почтишь её тем, что не будешь заниматься обычными твоими делами, угождать твоей прихоти и пустословить..» и т.д. как видим, речь идёт именно о субботе.

Но что гораздо более важно и принципиально, так это следующее утверждение Вейда Кокса: «В своём самом изысканном суждении, которое поражает своим изяществом лжи, он (Фома Аквинский – О. Ж.), на основе Евангелия от Иоанна, свидетельствует, что поскольку Иисус исцелил человека в день субботний, мы можем рвать друг друга на куски в этот день, дабы защитить благосостояние истинно верующих. По его же утверждению, не воевать в данном случае означало бы искушать Бога». И далее: «Католическая доктрина обнаружила свою зависимость от умствований этого священника. Так на соборе в Тренте «Сумма богословия» наряду с патриотическими трудами и буллами была признана равной Священному Писанию. Таким образом, речь шла о трёх столпах католической веры».

Итак, война ведётся светскими правителями при одобрении и подстрекательстве Церкви.

Папа Иннокентий II заявил, что императоры получают свой трон как лен от папы. Иннокентий III: «власть духовная настолько выше власти светской, насколько душа выше тела», самого себя этот папа провозгласил наместником Христа, помазанником Бога, существом, стоящим на полдороге между Богом и человеком, низшим в сравнении с Богом, но высшим в сравнении с человеком, «тем, кто судит всех и не судим никем».

Папа Григорий VII выдвинул программу, названную «Папский диктат» и имеющую двадцать семь пунктов:

1. Только римская церковь была основана самим Господом.

2. Только римский папа вправе называться вселенским.

3. Одному папе принадлежит право назначения и смещения епископов.

4. Легат папы на соборе по своему положению стоит выше любого епископа, даже если он имеет более низкое звание; ему также принадлежит право перевода епископов.

5. Папа может выносить решение о смещении и отсутствующих лиц.

6. С отлученными папой от церкви лицами запрещено даже находиться в одном доме.

7. Одному папе можно в соответствии с потребностями времени издавать новые законы, образовывать новые епископства, капитулы преобразовывать в аббатства и наоборот, делить богатые епископства и объединять бедные.

8. Один папа может носить императорские регалии.

9. Все князья должны целовать ногу только у папы.

10. Только имя папы упоминают в церквах.

11. Во всём мире лишь он удостоен имени папы.

12. Папа вправе низлагать императоров.

13. Папа вправе, если существует необходимость, переводить епископов с одной епископской кафедры на другую.

14. По своему усмотрению папа может переместить клирика из одной церкви в другую.

15. Тот, кого папа посвятил в сан, может быть главой любой церкви, на него не может быть возложено выполнение более низкой должности. Того, кого папа посвятил в сан, другой епископ не вправе рукоположить в более высокий сан.

16. Без распоряжения папы нельзя созывать вселенский собор.

17. Не опираясь на авторитет папы, никакой капитул и никакая книга не могут считаться каноническими.

18. Никто не вправе изменить решения папы, пока он сам не внесёт в него соответствующие изменения.

19. Никто не имеет права судить папу.

20. Никто не вправе осмелиться судить лицо, обратившееся с апелляцией к Апостольскому Престолу.

21. Наиболее важные дела каждой церкви следует представлять на рассмотрение папы.

22. Римская церковь ещё никогда не ошибалась, она, согласно свидетельству Писания, вечно будет непогрешимой.

23. Римский папа, если он был избран в соответствии с канонами, с учётом заслуг Святого Петра, несомненно, станет святым, как это подтвердил епископ Павий Святой Эннодий, и с ним в этом были согласны многие святые отцы, это можно найти в декретах Святого Симмаха.

24. По приказу и в соответствии с полномочиями папы обвинения могут быть выдвинуты и духовными лицами более низкого сана.

25. Папа может смещать или возвращать на свою должность епископа без созыва собора.

26. Нельзя считать католиком того, у кого нет единства с римской церковью.

27. Папа может освободить подданных от присяги верности лицу, совершившему грех.

Из вышеизложенных пунктов программы следует, что Бог возложил на папу сохранение божественного порядка на Земле, следовательно, папа облечён правом выносить суждение обо всём, но никто не может совершать суд над ним, его суждение неизменяемо и непогрешимо. Папа может и даже обязан покарать любого, кто вступает в конфликт с христианским миропорядком. Особо следует следить за светскими правителями: если король не соответствует своему предназначению, т. е. следует не за Богом и церковью, а руководствуется собственной славой, то он теряет право на власть. Папа, обладая всей полнотой власти наказывать и миловать, может низлагать светских правителей или вновь давать им власть.

Таким образом, борьба между папством и империей имела в своей основе соперничество в вопросе о том, кто будет править Европой: Церковь посредством светских правителей или император, при помощи Церкви.

Развитие христианской теории в виде догматов Церкви, продолжалось, и 18 ноября 1302 г. появляется знаменитая булла Unam Sanctam, вышедшая по инициативе папы Бонифация VIII (1294 – 1303), которая оформила де-юре притязания Церкви на верховенство по отношению в светской власти.

«Настоятельное слово нашей веры побуждает нас верить в единую, святую, католическую и в то же время апостолическую церковь и придерживаться этой веры; и мы твёрдо верим в это и признаём, что вне этого нет Спасения, нет покаяния» – это означает, что ни добрые дела, ни мученическая смерть не спасут от наказания в потустороннем мире, если и то и другое совершается вне рамок Церкви.

«Одна овчарня – один пастырь».

«Но слова Евангелия учат нас и тому, что внутри этой церкви и в её владении имеется два меча: меч духовной власти и меч светской власти. Ибо когда апостолы говорят: «Вот, здесь два меча» (Лук. 22:38) – то есть в церкви, – то на эти слова апостолов Господь не сказал, что много, а сказал им: довольно. И наверняка тот, кто отрицает, что во власти Петра находится и светский меч, неправильно трактует следующие слова Господа: «Вложи меч в ножны» (Ин. 18:11). Следовательно, оба меча – и духовный и материальный – находятся во власти церкви. Но вот последний нужно применять в защиту церкви, а первым владеет сама церковь; то есть духовным владеют священники, а материальным – короли и, конечно, воины, но лишь тогда, когда священники это одобряют или разрешают; ибо второй меч должен быть под первым, и светская власть должна подчиняться духовной власти. Ибо таким образом Апостол возглашает: «Нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13:1)... Ибо истина свидетельствует о том, что духовная власть имеет право надзирать за порядком мирской власти, и если она не окажется хорошей, то духовная власть должна вершить суд над мирской. Здесь находит своё подтверждение пророчество Иеремии о церкви и о церковной власти: «И вот, Я поставил тебя ныне укреплённым городом и железным столбом...» и т. д. (Иер. 1:18).

Если, следовательно, мирская власть вступит на неверный путь, то судить её будет духовная власть; если духовная власть, стоящая на низшей ступени, то суд над ней вершит её вышестоящая власть; но если согрешит высшая духовная власть, то в отношении её вершить суд может уже только Бог, а не человек, ибо и Апостол приводит следующее доказательство: «Но духовный судит о всём, а о нём судить никто не может» (1-е Кор. 2:15)

Булла завершалась следующим утверждением: «Мы торжественно заявляем, утверждаем и провозглашаем, что подчинение римскому папе есть для каждого человеческого существа обязательно необходимое условие его Спасения».

Бонифаций разъяснил текст следующим образом: Христос вручил церкви два меча, которые символизируют две власти: духовную и светскую.

Обе они установлены на пользу церкви, при этом духовная власть находится в руках папы, а светская в руках королей. Духовная власть находится выше светской, подобно душе, находящейся выше тела, и следовательно, как тело находится в подчинении у души, так и светская власть должна находиться в подчинении у духовной. Лишь при этом подчинении светская власть может с пользою послужить церкви. В случае же злоупотреблений светской власти она должна быть судима властью духовною, в то время как духовная власть ни от кого не судится.

Бонифаций подчеркивает, что отделять светскую власть от духовной и признавать её самостоятельною значит вводить дуалистическую ересь-манихейство, и наоборот, признавать за папою всю полноту духовной и светской власти значит признавать необходимый догмат веры.

Папа Бонифаций VIII писал французскому королю Филиппу Красивому (1285 – 1315): «Бойся Бога и сохраняй Его заповеди. Желаем, чтобы ты знал, что в духовных и временных делах ты подчинён нам... Думающих иначе мы считаем еретиками».

Итак, Церкви нужно подчинение светской власти, чтобы её руками вести войны. Но для чего и против кого собирается воевать Церковь?

Укрепляя своё идеологическое, материальное и политическое положение в Европе, Церковь переходит к расширению влияния путём обращения язычников: «Миссионерская деятельность Римской церкви в 11 – 15 веках приняла характер, не свойственный христианству. Был оставлен мирный путь распространения евангельского учения посредством проповеди и убеждения. Римская церковь, при обращении неверующих, охотнее допускала насильственные меры – огонь и меч».

Светские правителя всячески сопротивлялись диктату церкви. Тот же Филипп Красивый так отвечал на притязания папы: «Да знает твоя величайшая глупость, что во временных делах мы не подчиняемся никому... Думающих иначе мы считаем безумными».

Но нам в этой истории интересна не реакция светской власти сама по себе, а сам факт её сопротивления, доказывающий, что христианское учение таким образом окончательно порвало с учением того, чьё имя оно написало на своих знамёнах. Слова Учителя: «моё царство не от мира сего» Церковь заменила учением о двоичности власти, о верховной власти Церкви над светскими правителями, которые в свою очередь, осуществляют власть над своими подданными.

Таким образом, пирамида власти была наконец построена, и боги иудеев, руками своих рабов стремившиеся достичь мирового господства, читая в 1302 году буллу своего верного раба Бонифация, могли торжествовать: дело сделано!

– Короли должны служить церкви по первому приказанию папы. Папе принадлежит право карать светскую власть за всякую ошибку. Светской власти это право не дано. – вещал служитель Церкви, обосновывая претензии на власть над народами. – Духовная власть, правда, передана человеку, но она не человеческая, а божеская, и кто не повинуется ей, противится воле господней и подлежит принудительному спасению.

– Мы торжественно заявляем, определяем и утверждаем, что подчинение римскому первосвященнику есть для каждого человеческого существа необходимое условие его спасения.

Амен.

Олег Варягов.