Шарлыкские байки

Ляля и ветеринар

Жила-была в Шарлыке Розовая Ляля. Да, в сёлах, знаете ли, живут ляли. До гламурных кис они не дотягивают в силу определённых происхождением и доходами обстоятельств, но кто ж им запретит быть Розовыми Лялями? Костюмчик с мини-юбкой цвета «кэнди», шпильки и блестящие ноготки – вот это вот всё.

Ну и котик. У каждой Розовой Ляли должен быть котик. Не британец, конечно, и уж тем более не саванна, откуда у Ляли такие деньжищи. Просто котик, двухцветный вороватый деревенский мышелов, который, разумеется, «мой сыночек».

И вот однажды котик пропал. Он раньше пропадал только по сезону, а это в межсезонье исчез, и надолго. Ляля была безутешна. Во-первых, «сыночек» же, любименький, хоть и прохвост. Во-вторых, крысы. Сельская Розовая Ляля – это, напомню, не совсем гламурная киса. Сельская Ляля имеет подпол с соленьями и вареньями, сарай с кроликами и прочими курями, а также мешок сушёных яблок на чердаке. Тут без кошачьего дозора вообще никак.

Розовая Ляля выпросила у соседки её котейку на ночь. Соседка в просьбе не отказала, но напророчила Розовой Ляле страшные беды, ибо сей кот «дурной». Как так, удивилась наивная Ляля – она не знала, что коты бывают дурные. Няшные бывают, усечки-пусечки бывают, «ахтыжсволочьтакая-прибьюскотину» тоже, а дурные - это что? Ой, узнаешь, зловеще улыбнулась соседка, вручая Ляле огненно-рыжую тарахтелку, с виду очень милую.

Дома у Ляли кот походил, понюхал, поел молочка, а ввечеру сказал – ну, пошёл я на улицу. Ничего ты не пошёл, возразила ему Ляля, ты сторожишь на веранде шкаф с припасами.

Сама напросилась, дёрнул хвостом кот.

Ночью Ляля спала вполглаза, потому что на веранде стоял страшный грохот и визг. О как крыс гоняет, удовлетворённо думала Ляля, всех разгонит до самого Нового Года.

Утром в шкафу обнаружились два погрызенных мешка с мукой и сахаром, а кот сидел на балке веранды, вцепившись в неё когтями, трясся и подвывал от ужаса. Ляля манила кота колбаской, фаршиком, рыбкою, но бедное животное напрочь отказывалось покидать убежище. Ляля взъярилась и принялась сгонять кота веником. Кот громко орал, носился по балке взад-вперёд и безостановочно дристал. Уделавши всю веранду сверху донизу, дурная скотина изловчилась и в длинном прыжке с балки в открытую дверь обрела наконец свободу. А Ляля обрела занятие на всё дивное летнее утро.

Когда злющая аки диавол Ляля домывала крыльцо, под калитку прополз «сыночек». Ляле сделалось сильно нехорошо, потому что её любимчик имел четыре с половиной лапы – правая передняя являла собою два отдельных куска, соединённых лоскутом кожи. Бедное животное, видимо, больше недели просидело в крысином капкане в чьём-то сарае, отощало, облезло и шаталось от голода и обезвоживания. От вида располовиненной лапы Розовая Ляля не упала в обморок лишь потому, что с юности умела потрошить кур, кроликов и изготавливать кровяную колбасу – причём и в том, и в другом деле достигла совершенства.

Через две недели, когда «сыночек» слегка отъелся и отоспался, встал вопрос – что делать с куском лапы. Он не собирался отсыхать и отваливаться. Его требовалось удалить, но Ляля к подвигу подобной сложности была не готова.

Ляля знала, что в Шарлыке есть ветстанция, а на ветстанции есть такой врач, про которого говорили, что «он и крокодила вылечит». Это всё, что знала Ляля про шарлыкскую ветстанцию. А ещё Ляля из голливудских комедий про домашних любимцев знала, что ветлечебница – это такое красивое ухоженное место с евроремонтом, со сверкающими кафельными и никелированными поверхностями и цветочками в кадках, с улыбчивым атлетом доктором в белоснежном халате. Нарядный безутешный котовладелец приходит, отдаёт в заботливые руки ещё более нарядную корзинку с грустным сокровищем, минут двадцать красиво страдает в красивом мягком кресле подле кабинета и получает обратно довольного выздоровевшего питомца. Все счастливы, все обнимаются и благодарно плачут.

Вот что ещё знала о ветпомощи Ляля, поэтому упаковалась в свою любимую мини-юбку цвета «кэнди», воздвиглась на шпильки, сунула «сыночка» в большую клетчатую сумку и поехала на ветстанцию.

Проблемы начались уже в машине, так как умный кот стал что-то подозревать и рваться из сумки наружу. Кошачьи подозрения усилились, когда Ляля схватила его за шкирку и внесла в страшно пахнущее лекарствами темноватое помещение. Кот взвыл, узрев лохматого небритого дядьку в складском халате и со шприцем в кулаке. Ляля сидела на ободранной табуретке, вся свежая и пахнущая розою, и держала на отлёте три рычащих и извивающихся килограмма кошатины, которые после сделанного наркоза рявкнули и взвихрились так, что снесли Лялю с табуретки. Доктор резво отскочил в угол, оценивающе посмотрел на недрогнувшую Лялю с затихающим котом в железной руке, сказал – не боишься его? ассистировать будешь!

И повел Лялю в операционную. Розовая Ляля цокала шпильками по каким-то тёмным сыроватым катакомбам, мимо странных ржавых станков с мощными цепями и толстыми ременными петлями, мимо столов с кучами невиданных инструментов, переступала через какие-то колодки; ей казалось, что она попала в средневековые пыточные подземелья. Скрипнула низенькая дверь и Ляля очутилась в маленькой операционной об одно подслеповатое окошко. Уснувшего кота водрузили на металлический столик с непонятными разнокалиберными дырками, осмотрели, с тоской спросили: а может, усыпить?

Ляля вознегодовала – вы что, это же мой сыночек!! Доктор с великим сомнением глянул на тощего, полуоблезшего «сыночка» и вздохнул – ну, будем оперировать.

Ляля держала кота за шкирку, а ветеринар колдовал над обезображенной лапой с помощью кусачек, ножовки и толстой кривой иглы с суровой ниткой. Кот во сне периодически дергался и глухо взрявкивал, и тогда доктор реактивно отскакивал (Ляле казалось, что прямо на потолок, как спайдермен). А Ляля оставалась у стола с котом в своём фирменном железном захвате. И гордилась собой – вот какая она храбрая в отличие от трусишки доктора.

И только когда животинка в очередной раз взвыла, а доктор в очередной раз отпрыгнул от стола, до Розовой Ляли внезапно дошло, что вовсе она не храбрая, а просто... дура. Потому что её, по счастью, ещё ни разу не полосовали когтями до костей в предсмертном ужасе, не били копытом в лоб в тех самых станках (а из станка можно и не успеть выскочить, если бык вдруг дёрнется от боли), и гордиться тут совершенно нечем.

Ляля чуть не расплакалась, когда доктор, обрезав последнюю нитку, сказал – ну вот, лапка почти как новенькая, здоровья вашему котеюшке на долгие годы. Об открытии своём никому не сказала, уплатила в кассу какие-то удивительно смешные копейки и отбыла домой в твёрдой уверенности, что голливудские ветеринары – полный отстой в сравнении с шарлыкскими айболитами.