Карен Таривердиев "Её звали Надежда".

1 950

 Ее звали Надежда. Его звали Олег. Он был моим другом, она - его

невестой. Я любил их обоих, они любили меня и звали в свидетели. Я был

согласен, вот только она хотела сначала съездить домой и предупредить мать,

что выходит замуж, но свадьба будет далеко, и матери не удастся там

побывать. Олег согласился, что так будет правильно. Она улетела на тридцать

дней. А кругом шла война...

Он должен был встречать ее на аэродроме, но погода была плохая, и

вертолеты не прилетели. Нашу роту подняли по тревоге. Он сказал мне - "я

поеду с тобой". Я ответил - "не дури, лучше дождись Надежду". Он сказал -

"она не прилетит сегодня, видишь, что творится на перевалах? Вы вернетесь

уже к вечеру, а новые вертолеты будут только завтра - я поеду с тобой". У

меня было мало офицеров, я сказал ему - "ладно". Она прилетела на следующий

день в обед. Наша бронегруппа только что вернулась с кандагарской дороги. В

десантном отсеке моей машины лежал труп Олега. Его убили в упор, в сердце. Я

успел лишь застрелить того, кто его убил - от этого никому не стало легче.

Труп загрузили в тот самый вертолет, на котором Надежда вернулась обратно.

Ее отпуск закончился - её никто не мог отпустить снова даже на несколько

дней - они не успели пожениться и у неё не было штампа. Я не был виноват, но

не мог смотреть ей в глаза. Она не плакала, просто потухла лицом. Мне

хотелось хотя бы подарить ей цветы. Их не было в нашей округе.

Однажды в горах я увидел целое поле эдельвейсов. Я полез за ними - меня

обстреляли. Я успел сорвать только один. Я завернул его в мокрый платок и

спрятал в рюкзак. Там лежали гранаты. На следующий день я принес ей платок,

в котором был спрятан эдельвейс. Она раскрыла его, оттуда посыпалась труха.

Гранаты истерли цветок в мокрую пыль. Тогда она впервые заплакала. Я не

знал, что сказать ей. Эдельвейсы быстро сошли, я не успел добыть для нее

нового.

В день сороковин я был в засаде. Когда вернулся, она сказала -

"приходи, будем поминать". Я спросил - "а почему вчера не отметили". Она

сказала - "тебя ждали". Вечером, когда все начали расходиться, она взяла

меня за руку и сказала - "останься". Я остался. Через неделю Комбат сказал -

"проведи к ней телефон". Я сделал удивленные глаза. Комбат похлопал меня по

плечу и сказал -? я тоже знаю, где ты ночуешь, но война на этом не

закончилась - проведи тревожную связь?. К вечеру в ее домике установили

полевой аппарат. Она стала моей ППЖ (походно-полевая жена). Нас никто не

осудил. Она никогда не выходила меня встречать, но я видел после посадки,

как колышется занавеска в нашем домике. Она считала садящиеся вертолеты.

Однажды мой вертолет припозднился. Когда мы сели, она была на посадочной

полосе. Я выругал ее. Той ночью меня рвало прямо в постели. Она не дала мне

убрать за собой, а сделала это сама. Мне было стыдно, но я не мог ничего с

собой поделать.

Утром я задержался. Случайно заглянул под кровать - там лежала

радиостанция. Я проверил установку частоты - это была моя вчерашняя частота.

Я понял, почему она встречала нас на площадке - она знала мой позывной и

слышала мои переговоры. В тот день я понял, что люблю ее. Мы никогда не

говорили о том, что будет дальше. У меня была жена и недавно родилась дочь.

Она не заговаривала на эту тему. Однажды, я было начал этот разговор, но она

оборвала его, сказав - "сперва останься живым..." Мы должны были вернуться в

Союз одновременно в ноябре. В ночь на 23 октября в трех шагах впереди меня

рванула противопехотная заградительная мина. До замены оставалось только 7

дней.

Один из осколков засел прямо в коленном суставе. Она сказала мне ночью,

сидя рядом в палате - "если ты не сможешь ходить, я заберу тебя с собой в

Сибирь. Приготовься, ты станешь сибиряком". Я усмехнулся - "а если я

все-таки встану"? Она ответила - "тогда я не буду ждать, пока ты выйдешь из

госпиталя. Я уеду одна". "Почему"? - спросил я. Она сказала - "ты не сможешь

жить с женой, если станешь инвалидом. Она будет чувствовать себя жертвой, и

доведет тебя своей жертвенностью до родимчика. Я тебя знаю лучше, чем она,

хоть и у нее есть от тебя ребенок". Я спросил - "а для тебя разве это не

жертва"? Она покачала головой и сказала - "нет, для меня это не жертва, для

меня это шанс".

Через две недели я осторожно распрямил ногу, сустав сработал. На

следующий день она улетела. За две бутылки водки медики вывезли меня на

аэродром проводить ее. Я сидел на носилках и смотрел, как Ил-76 набирает

высоту. Он поднимался кругами круто на крыло и отстреливал в небо тепловые

противоракеты - с правого борта, с левого борта, с правого, с левого... День

был ясный и падающие с бортов "отстрелы" были похожи на маленькие солнышки,

постепенно тающие в воздухе. Я боялся, что самолет собьют. Его не сбили...

Мы встретились через десять лет на могиле Олега под Петербургом. Я был

уже разведен, она так и не вышла замуж. Мы не пытались ничего склеить

заново, но нам было хорошо те три дня, что мы прожили там. Год назад она

позвонила мне в Москву и сказала, что вышла замуж. Она не решалась на этот

шаг 18 лет. Я поздравил ее, и мне показалось, что искренне сделал это. И

только положив трубку, вдруг понял, что в глубине-то души мне немножечко

горько.

Понял, и сам удивился этому...



У меня есть два ролика с фотографиями работы спецназа ГРУ в Афгане 

https://www.youtube.com/watch?...

https://www.youtube.com/watch?...


Другие его рассказы можно почитать здесь  http://lib.guru.ua/MEMUARY/AFG...


Агитация и пропаганда. Слабоумие и позор

"Больше мёртвых топ-менеджеров, пожалуйста" - надпись на митинге в Нью-Йорке. Но официозная медийка вам такое не покажет. Прочитал я статью ув. Виктора Мараховского, что он думает про р...