От редакции
Невозможно пропустить осеннюю белгородскую элегию Ирины Пичугиной, «нашего человека в Шебекино», и потрясающее свидетельство оттуда:
«С удивлением бойцы на ЛБС говорят о странных нападениях ястребов и коршунов на дроны, эта атака стоит жизни пернатому воину, но не останавливает его собратьев».
Перекличка с уже утвердившимся в фольклоре СВО обозначением дронов — «птички» и трогательно-неожиданная — с фамилией автора, устремляет мысли к Победе и сбережению жизней и наших воинов со всей многонациональной России и... наших пернатых воинов тоже.
Игорь Шумейко
***
Белогорье, родные края, чаша низины, в которой раскинулся город Шебекино, окружённый старинными дубравами, реликтовой рощей, лесами удивительных скрученных и многоствольных сосен, посаженных ещё Боткиными и Ребиндерами. Кажется, что вся жизнь города сосредоточена в одном районе, том, куда танки и артиллерия ВСУ пока не добивают. Там магазины по-мирному набиты народом, хвостятся очереди и работают мелочные автоматы с яркими пустяковинами для ребятишек.
Центр же нагоняет жуть молчащими улицами, закрытыми магазинами, выбоинами в красиво отделанных стенах только что отремонтированных домов и напряжением ожидания. Ожидания обстрелов. Они приходят ежедневно, как по часам со стороны Новой Таволжанки.
«Бах» — это их выстрел… уже на 4-5 секунде «трах» — это добили до цели, «тах-тах-тах-тах» — это россыпь кассет.
Очень близко вражеский огневой рубеж — наше огневое поражение.
Целый год строили наново разрушенный и выжженный пожаром двухэтажный дом на улице Московской, наконец, этим летом он был готов. Честное слово, красавцем вышел! А вчера его гордо сверкающие новыми стёклами окна заново ослепли — выбило ударной волной.
Вот же досада! И опять невдалеке раздаются «бухи и трахи»…
Надоело.
Уйду я от вас.
И ушла.
В реликтовый сосняк.
Пройдемся же со мной по лесу... Вот он, сосняк, посаженный ещё при царе. Промышленники, давшие столь сильный толчок развитию Шебекино — бароны Ребиндеры и старший Боткин (один из братьев промышленников и самых крупных чайных купцов России) — ещё в прошлом веке засадили бесчисленные гектары песка Белогорья соснами. А песок-то здесь уходит вглубь почти на 25, местами и на 50 метров! И откуда взялась такая «Сахара» в Черноземье? И как странно располагаются языки песка и чернозёма, перемежаясь и проникая друг в друга «корзинкой»!
Но вот пустоши оказались засажены рачительной рукой, и сегодня леса своенравно разрослись. Семена сосен в то давнее время шебекинские промышленники брали без разбора и со всех мест, поэтому деревья оказались разных видов. Тут и уральские, корабельные, тут и «пьяный» лес — деревья вальяжно коряво и пьяно развесились, скрутились набок, кто куда. Тут и кустистые формы сосен по три-семь стволов, все расходятся веером от земли из одного единого комля, а стволы-то каковы! Толстенные, огромные! Есть у нас и плакучие сосны, и горные, чуть не китайские, но самые интересные — не саженные, а местные — реликтовые. Это огромные пушистые деревья с необычными большими шишками.
Но таких немного.
Они охраняются.
По идее, охраняются…
В лесу на бедной песчаной почве хорошо растёт молодило, целыми полянками. Ступать мимо тропок жалко, топтать зелёные и красные «розочки» не хочется. Рядом теснятся заросли заячьей капусты.
Все покрыто путаницей кустарника с желтыми по весне цветами. Это дрок. Ведь по этим полянам лет двадцать назад прошли страшные лесные пожары, уничтожившие часть леса.
На золе и пепле пожарищ выросли эти неприхотливые растения.
Серо-песчаные тропки испещрены крохотными кратерами, как от игрушечных снарядиков — это ловушки личинок муравьиного льва. Лет пять назад я пристально изучала этих свирепых хищников и даже сочинила про них целую оду в прозе для своих детей. Становлюсь теперь на коленки и приглядываюсь к осыпающейся ямке, там что-то шевелится. Вдруг прямо в меня из середины кратера производится выстрел муравьём!
«Пух!»
Выстрел, как из пневматики! От несчастного муравья осталась лишь его хитиновая оболочка. Вон она, лежит на краю кратера. Видимо, так личинка муравьиного льва высвобождает свою ловушку для следующей жертвы. Ну, а сам взрослый муравьиный лев — крылатое и довольно безобидное создание, похожее на стрекозу. Вот он, посмотрите, сидит на листочке рядом. Беру его на палец... Кусается!
Выпускаю его — лети, ищи себе пару. Полетел!
Это я об ужасах микромира.
Но и макромир, наше человеческое обиталище, не лучше.
Местность вокруг изрыта огромными старыми окопами, блиндажами, траншеями, воронками от взрывов... ведь тут проходила Курская дуга.
Сколько лет минуло с тех пор, но земля всё помнит.
Кусочка ровного не найти в наших лесах, гляди под ноги! А то полетишь вверх тормашками в старую, заросшую тростником яму, где некогда стояло орудие, и сорванным голосом отдавали приказ «огонь!»
А в недавно, месяц назад, здесь кипела работа. Звенели-жужжали бензопилы участников волонтёрской группы «Брёвна», заготавливающих и обеспечивающих подразделения наших бойцов брёвнами и пиломатериалом для обшивки окопов и укрытий. Брёвна вывезли, но ненужные ветви остались разбросанными по полянам. Кое-где ещё видны поленницы дров, подготовленные к вывозу.
Что же, война как прикипела к нашим местам…
Вот о чём сегодня пели-скрипели сосны, когда качались под ветром.
Смотрите!
Наша любимая дубрава!
Месяц назад она оказалась засыпана «колокольчиками», взрывающимися кассетами ВСУ, но с той поры её подчистили и прочесали сапёры, так что мы, стараясь смотреть под ноги, бредём по знакомой тропке навстречу осени. А та спешит и машет нам издалека:
— Как давно мы не виделись — целый год!
Жарки, как всегда, её радостные объятия, но как сухи губы, лобызающие тебя в щёчку лучами сентябрьского солнышка, голубые её глазищи чуть навыкате и впиваются в тебя всезнающими небесами, и сразу внутри проклёвывается беспокойное желание полететь куда-то в дальние-предальние края за стаей перелётных птиц! Туда, где ждёт твоя юность и кровь играет и бросается в голову, где море по колено, где сам чёрт тебе не брат… Э-эх, груз лет тянет вниз, обрывая крылья, и мы шуршим сандалиями по сухой траве, поднимая тучи кузнечиков, взмывающих на зеленоватых крылышках и перелетающих куда подальше от этих назойливых великанов.
Как красит дубраву подлесок!
Будто розовые перья рассвета перед золотым восходом, перед золотой осенью у нас в дубраве вспыхивает японская весна — листва цвета сакуры. И неожиданно смело розовеют поляны. А дубы и сосны утопают по колено в разноцветной пене удивительного кустарника.
Бересклет.
Кустарник, привлёкший внимание печальной в своём величии Мурасаки Сикибу в жизнеописаниях принца Гендзи, «Гендзи моногатари»...
На длинных нитях бересклета висят странные ярко-красные «глаза» с чёрными зрачками семян. Не из этих ли картин, явлений природы родились необычные и пугающие японские сказки? Утончённо-чудовищные и необъяснимые... Под скованной воспитанным спокойствием внешностью в них вздымаются смерчи эмоций, сдерживаемые в душе и душу эту разрушающие...
И вот уже видится утонченная дама, напрасно ожидающая кавалера в пронзительную осеннюю ночь. Нара, покинутая древняя столица, раскинута у подножия гор, заросших густым лесом. Монастыри, храмы, звук гонга, тягучее пение священников... полная луна... и надо всем несутся, как ярость любви, как призывный стон, как само отчаяние — осенние крики самцов-оленей. Символ неутолённой любовной страсти древней Японии...
Будто древние красавицы страны Ямато, кусты бересклета выхваляются многослойностью своих одежд: на изумрудные нижние платья накинули сначала шафрановые, а поверх их и алые. Трепещут, горят разноцветием листья в косых лучах полуденного светила.
Горят…
Это верное слово.
Лес горит не только листвою под ярким солнцем, и не только плети девичьего винограда красными костерками привлекают к себе взгляд.
Лес горит и тлеет от снарядов, и настоящие костерки кидаются в глаза огнём и дымом.
Который день пугающими проплешинами выгорают рощицы и полянки. Городские пожарные и МЧС выезжают тушить и окапывать гари. Внизу песок, поэтому неширокого рва довольно, чтобы остановить продвижение низового огня. Дубрава и сосновый лес исполосованы траншеями против пожара, а на окопанных гарях чернеют угли и зола сгоревшей травы и кустов, страшными змеями валяются ветви-головёшки, сорванные летними ураганами и осколками снарядов. Рядом догорают остовы сосен и дубов.
Вот среди угольно-чёрной пустоши войны мы видим призрак Хатыни — как печная труба сгоревшей хаты вопиёт к небесам, так вздымается чёрный полый ствол, выгоревший изнутри. Сверху из него валит густой белый дым, а внизу у широкого массивного основания мечутся, мечутся оранжевые языки жаркого пламени.
Вот страшным чудищем горит-переливается огнём похожий на морду адского видения остаток пня.
Вот уже накренилась и изогнулась в пароксизме боли толстенная сосна — верх её цел, но основание, комель, весь охвачен горением, сейчас она рухнет к нашим ногам!
Вот на гари и пепле странно целая осинка, только пожелтели и увяли её листочки. Белый дым клубится и стелется в суши и зное сентябрьского дня, ползёт к городу, забирается в щели и окна, душит, давит людей горечью своею.
А вокруг стоят ещё нетронутые и довольные осенью деревья, обвитые плющом и разнаряженные золотым шитьём листвы. Осенняя сушь изгнала из леса птичек — туда, в сады, где добрые люди фонтанчиками поливают лужайки и кущи — там можно птицам, ежикам и ужам попить и искупаться. Даже белок не видно — некому теперь ставить им в лесу тазы с водой — уехали их друзья, война выгнала всех из дома, надолго запретила входить в леса.
Только одинокий ястреб парит высоко в зените. Может быть, он высматривает БПЛА, которые хищники ненавидят с врождённой яростью — кто посмел вторгнуться в их «малый воздух»?
С удивлением бойцы на ЛБС говорят о странных нападениях ястребов и коршунов на дроны, эта атака стоит жизни пернатому воину, но не останавливает других его собратьев.
Гул сотрясает лес — это начинается очередной обстрел. Надо спешить к дому. Смартфон сообщает о новых разрушениях жилья в городе и о раненой женщине, потом ещё и ещё, всего в Шебекино сегодня ранено трое. А осень 2024 года бредёт своим ходом.
Монолог Осинки
С запада Осень спустилась в огне,
Словно перстом указав,
К горькой осинке, к испуганной мне.
Ждёт всех не время забав!
Видно, дрожащие листья мои —
Символ глубокой печали —
Горечь мою, что я пью из земли,
Горечь, что люди зачали,
Осень избрала сегодня для вас,
В ветви мои опускаясь...
От укоризны оброненных фраз
Страх тиснул душу, кусаясь...
— Осень лишь беды, выходит, таит?
Но шелестит мне осина:
— Ствол мой в небесном луче ведь стоит.
Горечь рассеет судьбина.
Жизнь бесконечно обидой сложна,-
Деревце ветви качало,
— Озеро горечи в недрах — без дна,
Так неизбывны печали.
Только одна может спорить с судьбой,
Необоримая сила,
Тьму разгоняет и морок густой.
А без неё — жизнь не мила!
Вот и сегодня в небесном огне
Осень на землю явила
Знак, что утонет в Любви глубине
Горечи страшная сила!
Оценили 0 человек
0 кармы