Как мы разрушали СССР

Николай ВАРСЕГОВ:

Май 1979 года в Москве был ласковым, то есть теплым, а то и жарким. Поэтому наша ТЭЦ при заводе ЗИЛ впустую сжигала газ, выбрасывая тепло в без того прогретый московский воздух. Я недавно — зимой — устроился кочегаром здесь, и не мог постичь этакого вредительства — зачем же сжигаем мы тут добро народное? Старые напарники объяснили: есть план, по которому наша ТЭЦ получает, скажем, 100 условных кубов газа в год. Если она сожжет только 90, то на другой год ей дадут не более 90. Поэтому экономить никак нельзя.

Подобная история была у нас на Северном флоте, где я служил на лодке и демобилизовался в прошлом 1978 году. Когда наши дизельные подлодки возвращались с учений в родную гавань и по каким-то причинам не расходовали весь лимит топлива, то его остаток сливали тоннами в Баренцево море. И моряки, и энергетики, и все другие боялись экономистов, которые тысячами сидели в Госплане, по министерствам и как бы думали — где-то бы сэкономить, потому что товарищ Брежнев сказал однажды: «Экономика должна быть экономной». На самом деле, думать они не умели, потому как являлись избалованными детьми номенклатуры, подсаженными на блатные должности.

Завод наш ЗИЛ, как и вся страна, работал анекдотично тупо. Например, на главном конвейере сборки, где самая тяжкая и ответственная работа, у нас в основном, горбатились бухарики, басмачи и оступившиеся лимитчики. Бухарики — то бедолаги из ЛТП (лечебно-трудовые профилактории), где алкашей лечили неволею и каторжным трудом. Басмачи — это колхозники, в основном из южных республик. Например, колхозу «Ленинская заря» из Узбекской ССР нужна машина, колхоз должен прислать нам десяток чабанов, которые отработают три месяца и купят без очереди свой «ЗиЛ-130». А многие басмачи впервой увидели гаечные ключи. Лимитчики — молодые провинциалы, приехавшие в Москву в поисках счастья жизни, получившие в общежитии временную прописку. Если что, их под зад коленом — прощай столица, или же — на конвейер.

В итоге вся эта публика гнала и гнала туфту. Машины ломались, едва отъехав от цеха. Не все, конечно, однако многие. Для этого были бригады наладчиков, чтобы переделывать все за бухариками, басмачами и оступившимися лимитчиками. После наладчиков машина хотя бы могла доехать до назначенного колхоза. А там и свои механики как-то доремонтируют.

Уже тогда я юношеским умом понимал: если набрать на конвейер трезвых проворных специалистов, то не надо тратиться на ремонтников. И конвейер поедет без остановок. А чтобы таких набрать — им надо платить повышенную зарплату. Ведь те же наиболее активные и толковые москвичи едут за повышенными зарплатами на крайний север на изнурительные работы. Так вы им организуйте север у нас на ЗИЛе! Но как донести ту мысль до заводской дирекции? Директор и его замы — это такие цари советские, до которых простому смертному, как духу — начинающему солдатику — до генерала. У них, шутка ли сказать — свой отдельный вход в дирекцию, через который нельзя входить даже их прислуге. Для всяких там шоферов, помощников имеется черный ход.

Так и поговорили

И вот однажды случилось мне сесть в машину к самому заместителю директора завода ЗИЛ! И вместе с ним по делам поехать. Как оказался я в той машине — отдельный случай. Будучи активным и ответственным комсомольцем, я был замечен начальством и переведен из кочегаров на более солидную должность — начальника золоотвала. Золоотвал — это такая большая яма, в которую с ТЭЦ по трубам с водой стекает зола. (Следует уточнить, что наша ТЭЦ топилась не только газом, но и углем). За несколько лет яма наполняется, зола высыхает, и ту золу надо грузить экскаватором в машины, везти на свалки. Наша яма располагалась там, где ныне парк культуры и отдыха «Нагатинская пойма». Расковыряли мы ту золу, и однажды дунул хороший ветер. Зола полетела в квартиры граждан. Какой-то гад позвонил в райком, и вот целый зам директора, чинный такой, по-советски строгий — назовем его, пусть… Семеном Семенычем — отправился посмотреть, осмыслить паршивую эту яму. А так как дорогу к яме ни он, ни его шофер не знают, то в проводники вызвали меня. Едем мы, стал быть, в его черной «Волге». Семен Семенович позади, я спереди — показываю дорогу. Поворачиваюсь к нему, говорю:

— Семен Семенович, а вот у нас на главном на заводском конвейере…

И далее излагаю мою концепцию по поводу — заменить бракоделов специалистами. Семен Семенович, не проронив ни слова, даже глазом в мою сторону не повел. ...Спасибо, что не сказал: а ты кто такой, чтобы мне тут советовать?! После визита к нам Семена Семеныча, похоже, на самом на заводском верху разработали гениальнейшее решение — при сильном ветре в сторону жилых построек отгрузку золы не производить. И то решение было спущено до меня.

Эврика

В мои обязанности входило — считать ходки самосвалов от ямы к свалке. Гнать посторонних лиц в виде детей, бомжей. Вовремя заказать дрова для печки, что в бытовом вагончике, а ночного сторожа, охраняющего бытовку и экскаватор, охранять от пьянства. Благо, у сторожа был надежный и трезвый пес. Золы в той яме скопилось столько, что и за год не вывезешь. К тому же загружали золу мы до половины кузова самосвалов, так как она на московских улицах выветривалась на москвичей и гостей столицы. В этой связи мне пришла идея: вот рядом Москва-река. Если поставить к реке насос и полить загруженную золу, то она и при полном кузове вылетать не будет. Таким образом мы очистим яму раньше на 5-6 месяцев. И даже при сильном ветре, если под экскаватором пролить, зола в квартиры не полетит!

Этой «эврикой» я поделился с вышестоящим моим начальником — почетным пенсионером. Тот кинул идею выше, откуда его послали так, что мой начальник обиду сорвал на мне, поясняя матерно — из-за таких вот умников все проблемы. Надо где-то насос искать и специалиста. Бухгалтерию напрягать под это дело! И т.д, и прочее… А кому это на… надо?! Судя по раздражению, мой начальник авторство этой «эврики» приписал себе.

Здесь столько добра закопано!

Неподалеку от нашей ямы, почти по всей Нагатинской пойме, была нелегальная свалка мусора среди кустов. Но мы ей не пользовались, поскольку наша зола опять бы полетела в квартиры граждан. На въезде же на Нагатинскую пойму стоял суровый мужик с красной повязкой на рукаве, который гнал городские мусоровозы, и последним приходилось свозить свой мусор далеко за МКАД. Но если же мужику с повязкой давали рубль, он пропускал мусоровоз на пойму.

Было ли у того мужика какое начальство, которое тут его поставило? Или он сам по себе — этого факта никто не выяснял. Что только сюда не сваливали! Там ныне цветных металлов можно выкопать много тонн. Причем это были обрезки из нержавейки и каких-то неведомых мне с золотистым отблеском сталей, диаметром так в полметра и высотой до метра. Потом бульдозером все это закопали.

Нагатинская пойма тогда и сейчас

Однажды в свежей мусорной куче я нашел пишущую машинку с латинским шрифтом. Она была размером в гармонь и почти как новая, работала на все сто. Сначала я привез машинку домой, а после решил отнести в комиссионку. На улице с той машинкой меня поймали бдительные менты, привезли в отдел, принялись пытать: «Где спи...л?!». — Изрядно так потрепали нервы, предвкушая свою удачу. Но с досадою отпустили, когда все выяснилось. Однако машинка стоила тех мытарств, я сдал ее за 400 рублей — моя почти трехмесячная зарплата. И агрегат купили в тот же день. 

ЧИТАТЬ МАТЕРИАЛ ПОЛНОСТЬЮ