​Капитализм – вызов правосознанию

Любой, даже самый ультра-рыночный специалист по теории права, даже либертарианец, а уж тем более просто либерал – вынужден будет согласится с самым общим основополагающим принципом законности, как явления: «каждый при своём». Это и понятно: говорить о законе в ситуации, когда все у всех всё бесконтрольно отбирают, невозможно. Принцип «каждый при своём», защита имущества человека от расхищения – не только лежит в основе любой теории права, но, собственно, и породил всякую теорию права. Если любой может у любого прийти и всё отобрать – то говорить о законе не приходится. А раз так – то даже самый ульра-рыночный правовед вынужден будет в итоге согласится с нашей логикой, достоинство которой в простоте и очевидности, а сила – в неопровержимости…

Принцип «каждый при своём» оберегает дома и имущество граждан от расхищения и мародёрства. Закон, до тех пор пока он остаётся законом – обречён осуждать разбой и вымогательство, шантаж и мошеннические действия по присвоению чужого имущества. Давайте на этой точке ВСЕ согласимся – иным закон быть не может!

Ау, рыночники! Вы меня слышите? Вы согласны?!

+++

Дальше у нас, обещаю, «чудеса» начнутся. Хотя принцип «каждый при своём» основополагающий в любой теории государства и права, он формально нигде и никогда не соблюдается. Да и не может быть соблюдён! Имущество постоянно переходит из рук в руки, то в форме дарения, то покупки/продажи, то в форме наследования, то в форме акционирования, то… Ну, мало ли!

Теория права ставит перед нами суровый вопрос: а что есть «своё», при котором закон требует оставить человека? Теоретически этот вопрос неразрешим (все нагими приходят в этот мир), практически же он всегда решается так: берётся точка во времени, и что кому на данный момент принадлежит, то и обозначается как эталон. То есть, коли я на момент установления законодательства владел домом и земельным участком, то они признаются «моими» впредь до разрушения данной правовой системы (а в идеале – навечно).

Но всякий понимает, что зафиксировать некое состояние навечно просто невозможно! Дом с участком не только посмертно наследуется (новый собственник), но и продаётся, дарится, делится между наследниками и т.п. Как можно оставить за мной моё имущество, если я, к примеру, помер?! Это ж абсурд!

Понятно, что принцип права «каждый при своём»[1] не закрепляет за мной навечно дом без права передачи. В таком виде закон и мне самому не нужен (зачем мне собственность, от которой ни при каких обстоятельствах нельзя избавиться), и вообще мёртв.

Каждый при своём остаётся в правовом обществе не в том смысле, что никто ни от чего не может избавиться, а в том смысле, что объёмы прав и возможностей у человека не уменьшаются.

Если у меня дом, и половину дома отобрал Швондер, то это что: кража? А если я продал дом, а сумму, вырученную за дом, ополовинила инфляция, это тогда что? Тот же Швондер, только сбоку? Если я на зарплату купил дом, а полдома бесплатно отобрали – это разбой? Любой юрист скажет: конечно же, разбой!

А тогда как быть со снижением зарплаты? Дом-то ведь был куплен на неё, следовательно, она такая же собственность, как и дом! Если я делаю тот же объём работ, а зарплату мне снижают, сие как называть?

Закон, имеющий выборочность действия – является беззаконием. Закон, запрещающий отнимать полдома у собственников – должен запрещать и инфляцию. А закон, при котором инфляция буйствует – разрешает отнимать собственность у собственников.

+++

Безусловно, общество, в котором объёмы прав и возможностей у человека не уменьшаются при всех его операциях с движимым и недвижимым имуществом – это не капитализм.

То есть правовое общество есть вызов капитализму и наоборот. И тут нет ничего странного.

Если я скажу, что законность – вызов мошенничеству и надувательству, аферам и шантажу, вас это удивит? Но разве капитализм построен не на всём перечисленном? И что от него останется, если вывести из него и мошенничество, и надувательство, и аферизм, и шантаж, и разбой?

Правосознание, с древнейших времён является вызовом «свободным» рыночным отношениям, равно как и государство, с древнейших времён, является вызовом частной собственности. Частная собственность – такая же беда для государства, как и феодальная раздробленность.

Чем её больше и больше у неё прав – тем меньше остаётся государства, которое, в итоге, и вовсе исчезает в «каменных джунглях» капитализма. Оно вроде бы как есть (император у немецких курфюрстов тоже вроде как был) – но его и нет (курфюрсты делали, чего хотели, на императора не оглядываясь).

+++

Жуткая вещь у нас получается: люди, мечтавшие покончить с социализмом, на самом деле мечтали покончить с чем-то, известным только им одним.

Кого-то расценки на их труд огорчали, кого-то тупой начальник достал и т.п. Мечтали они избавиться от каких-то извращений текущей практики – а в итоге избавились от принципа законности, как такового, и принципа государственности, как такового.

Большинство «борцунов», конечно, не этого хотело и не об этом мечтало. Неумение понимать смысл произносимых слов, спутанность в голове понятий и категорий (особенно свойственная социальным дегенератам) привели в 80-е годы прошлого века к тому, что люди стали обозначать что попало какими попало словами.

Но жизни безразлично, какие слова мы произносим. Мы можем любить слово «социализм», а можем его ненавидеть, но его неразрывной связи с принципами законности, как таковой и государственности, как таковой, мы отменить не в силах.

Или мы сохраняем за людьми их права силой закона и государства, или же люди «в борьбе обретают право своё» - как животные в саванне.

Отказ от социализма на практике означал то, что человека отныне не защищает ничто и никто, кроме него самого и нанятых им на личные деньги охранников. Это и привело (повсеместно, включая Запад) к колоссальным перетряскам и перераспределению собственности и доходов.

При таких масштабах смещений говорить о «добровольности» этой совокупности сделок просто смешно. Были и есть те, которые отбирают, были и есть те, у кого отбирают. То есть, перефразируя шутку про утопающих – «борьба с пожиранием – дело рук самих пожираемых».

Подорвав базовые основы теории государства и базовые основы теории права, приватизаторы-«реформаторы» нанесли (естественно) и удар по человеческой цивилизации. Разрушая слагаемые – можно ли не затронуть их суммы?

+++

Если говорить кратко, то правосознание – это уровень мышления, при котором защита человека перестаёт быть его личным делом, и становится делом всего общества.

В природе такого нет (там каждая особь защищает себя только сама – и от иных видов, и от представителей собственного вида). И само по себе такая среда возникнуть не смогла бы. Правосознание – продукт долгого развития религии, философии, результат сложного абстрактного мышления.

Все существующие теории права единогласно говорят о законности, как о запрещении вредить друг другу. Законности, при которой взаимный вред никак не ограничивается и не пресекается – даже гипотетически невозможно себе представить.

Но если первые законы «снимают» лишь крайние формы и проявления взаимного вредительства (что создаёт из джунглей общество, социум), то логика их развития неумолимо выводит нас к ликвидации всех форм взаимного вреда.

Вначале, конечно, удаляются наиболее крайние и ярко выраженные злодейства, но куда потом этой системе развиваться? Очевидно, что в сторону удаления всех скрытых, менее очевидных, но тоже мучительных злодеяний в обществе.

Торжество права – это окончательная и полная победа над злом во всех его формах и проявлениях.

Потому и не существует отдельной науки о зле, какой-нибудь «злологии» - ведь правоведение, по сути, и является изучением зла. Именно знание о зле с целью его устранения и лежит в основе законодательного процесса, который вне представлений о зле стал бы (и становится кое-где) бессмысленным.

Никто, конечно, не отрицает состояние маразма – как явления, равноудалённого и от добра, и от зла, не содержащего в себе (в сознательной форме) ни того, ни другого. Но отсюда следует, что общество, потерявшее ясные представления о добре и зле, находится в состоянии маразма[2] (где, с определённого времени мы и пребываем).

+++

Когда коллективное мышление общества впало в маразм, оно сознательно не стремится к наращиванию зла. Просто оно, в силу угасания познавательных способностей, уже не в силах противится злу. А зло нарастает – не в силу чьей-то злой воли, а по закону накопления энтропии во всех, не управляемых Разумом, системах.

Запрет на взаимное вредительство, многовековое и страстное табуирование взаимного вреда связаны с тем, что именно взаимное вредительство выступает самым простым, коротким, понятным и естественным, с точки зрения дикой природы, средством решения проблем особи. Именно поэтому взаимное вредительство среди людей так трудно запретить, пресечь, преодолеть. Его тысячи раз запрещали, заклинали страшными клятвами, обкладывали самыми суровыми карами – но стоит чуть-чуть дать слабину правосознанию, и взаимное убийство снова «тут как тут». Оно, по сути, оказывается протянутой к благам рукой!

По этой руке снова и снова бьют, а она снова и снова тянется к благам по самому короткому для неё маршруту.

Зверь в человеке искренне недоумевает – зачем ходить в обход, когда есть прямая дорога? Зачем, например, самому строить дом (что и дорого и тяжело) – когда можно отобрать чужой дом?

+++

Выстроить и сохранить, а также и развивать цивилизацию люди, находящиеся друг с другом в смертельной вражде, не могут. Борьба отнимает у них все силы – и нерадивых карает гибелью. Выход из этого состояния, в котором, обратите внимание, пребывают все животные виды, кроме человека – заключается в уникальном явлении человеческого мышления, правосознании. То есть в сознательном отказе от выгодного лично тебе вредительства ради общих принципов.

При этом всегда остаётся риск, что человек, упустивший выгодную для себя комбинацию, столкнётся с беспринципным врагом в невыгодной для себя ситуации. Например, ты помиловал врага, когда оружие было в твоих руках, а он, спустя время, перехватил оружие, и уже не повёл себя с тобой так благородно, как ты с ним.

Поэтому правосознание – очень сложный и ломкий механизм коллективной психики. Но именно он лежит в основе человеческой цивилизации, противопоставляя общую разумность вида частной выгоде особи.

+++

Какой результат, кроме социализма, может быть у развития законности, правоведения? Никакого, кроме них. Закон, регулируя то одно, то другое, в итоге начинает регулировать всё. Альтернативой является любимое либералами дерегулирование, но, разрушая регулирование, развитие законности поворачивают вспять. В самом деле: если что-то регулировалось, а потом перестало регулироваться, то это ведь регресс, дегенерация правовой системы!

До появления социалистической системы капитализм был лишь формой выживания людей на доступном их времени уровне правосознания, как и все предыдущие формации.

Люди жили при капитализме не потому, что хотели там жить, а просто они других форм жизни не знали и не видели, и не могли себе представить. Нелепо упрекать пещерного человека в том, что он живёт в пещере: он пока ещё домов строить не научился, поэтому там и живёт.

Однако в наше время роль капитализма существенно мутировала, изменилась. Из простой формы доступного пониманию выживания он превратился в сознательный выбор с явным дегенеративным оттенком.

Пещерный человек, утративший навыки домостроения – в корне отличается от пещерного человека, ещё их не изобретшего. Тот был молод и полон жизненных сил, нёс в себе домостроение в зачаточном состоянии, как мечту и перспективу развития. А этот, деградировавший до низших уровней правосознания – нечто дряхлое, умирающее, маразматичное, наполненное трухой отжитого.

Пока капитализм не имел альтернативы – он в скрытой форме содержал в себе и все будущие, прогрессивные уклады (как жёлудь несёт в себе грядущий дуб). Но современный капитализм – это сознательный отказ от правосознания, возврат из упорядоченных и регулируемых городов в беспорядочные и дерегулированные джунгли.

Цивилизация со всеми её прекраснодушными планами прогресса – неожиданно для себя столкнулась с «чёрной альтернативой», с мощнейшим реваншем хищного и примитивного зверя внутри человека.

+++

Для того, чтобы понять, как американские (и вообще западные) демократические силы разбились об американский империализм, необходимо рассмотреть многочисленные аналогичные случаи в истории. В замкнутой системе потребность низов в благах не может быть удовлетворена иначе, чем через борьбу за справедливость.

Но если систему разомкнуть, ввести в неё разграбляемую периферию, то внутренняя борьба низов с верхами за абстрактную справедливость[3] разбивается о паевое участие низов в грабеже. Самым ярким примером является альтернатива, которую Гитлер предложил немцам вместо красной революции (в 20-е годы весьма популярной в Германии).

Альтернатива заключалась в грабеже и порабощении соседних народов, которые, в случае успеха, превращали низы в верхи, делали раба – рабовладельцем.

«Чёрная альтернатива» красному цвету социального прогресса является вовсе не выдумкой Гитлера или НСДАП. Они предложили много нового по форме, но не по сути европейского колониализма – представляющего из себя процесс выплеска антицивилизационной энтропии на сторону, вовне системы.

Выплеск делает проблемы антицивилизационной энтропии неактуальной: все беды страны-грабительницы выносятся во внешний мир, в самой же стране наступает «классовое перемирие». Что конкретному, данному, вот этому человеку нужно: абстрактная справедливость или конкретные блага? В замкнутой системе вопрос так не стоит. Там, если не восторжествует породившая принцип законности (правоведения) абстрактная справедливость, но не будет у представителя низов и конкретных материальных благ.

Но если проблему выплеснуть наружу в виде вовлечения масс в колониальные грабежи в долей низов в этих грабежах, то мы получим сплочение верхов и низов за счёт «третьих лиц», совместно порабощаемых и совместно ограбленных.

И тут вопрос, что именно тебе нужно, материальные блага лично для себя или абстрактной справедливости для всех – встаёт во всей остроте. Здесь уже не получится совместить цивилизационный выбор в пользу укрепления правовой законности[4] с обывательским выбором в пользу личной выгоды.

Закон всегда закон, он связывает руки – а принцип выгоды требует свободы рук, асимметричности поведения[5].

Обыватель славит закон, когда закон мешает грабить лично его, но презирает закон, когда закон ему самому мешает грабить.

Соответственно, пиетет к закону у многих жертв грабежа ломается, когда они становятся участниками грабежа.

+++

Начавшись, как народно-освободительная, английская буржуазная революция вызвала трагические последствия в жизни Ирландии. В XVII в. завершилось английское завоевание Ирландии, начавшееся еще в XII в. Покорение страны сопровождалось экспроприацией ее жителей.

«Английская республика при Кромвеле, в сущности, разбилась об Ирландию», писал К. Маркс. Почему? Ненавидевшие помещиков рабы – сами оказались не прочь стать помещиками. Английские левеллеры (уравнители, по сути. социалисты) - соблазнились обещанной им землей, конфискованной у ирландских крестьян. Ненависть к рабству оказалась у многих лишь ненавистью к собственному рабству, а не к рабству вообще. Вчерашние рабы задыхались от восторга, воображая себя на месте собственных вчерашних истязателей. «В этой кровавой бойне, которую учинили друг другу ирландские крестьяне-общинники и английские уравнители, кроется основная трагедия Английской революции и кромвелевского покорения Ирландии», — пишет английский историк Т. А. Джексон.

Английское уравнительство стало, как у Гитлера – «национал-социализмом», то есть социализмом только для своих. По заветам Аристотеля, уверявшего, что для достойной жизни философам нужны рабы – чтобы грязный труд не отвлекал их от философии.

+++

Эгоизм стяжателей бросает цивилизационный «вызов тысячелетий» развитию правосознания человека. Правосознание неизбежно содержит в себе уравнительство, сводя актуальные возможности биологических особей к единому набору прав абстрактного гражданина (а потом и просто абстрактного человека).

Что нельзя другим, того нельзя и мне. Что мне можно – то и другим разрешаю. Чего себе не желаю – грех желать другим. Делая добро своим детям – грех делать зло чужим детям, и т.п. Эти диктуемые правосознанием правила поведения человека, стоит их приложить к сфере потребления – «волшебным» образом (на самом деле, естественным) превращаются в социализм.

Чёрный вызов животного в человеке – настаивает на ликвидации правосознания под корень, самой его сути, выраженной в теории государства и права. Он требует признать, что есть «мы», которым можно всё, и есть «они» - которым всё запрещено. Конечно, при таком подходе закона существовать не может, что и превращает буржуазное право в фикцию, в дубинку рэкетира.

+++

Приватизация не случайно сопровождалась взрывом самой отмороженной преступности. Они не попутчики, а две стороны одной медали. Государство, выстраивавшееся с древнейших времён на казённой собственности и приоритете общего дела над частной выгодой, имеет в качестве идеального проводника святых и праведников.

Частная собственность, главная альтернатива государству (ибо моё, а не его) и праву (ибо с собственностью что хочу, то и делаю) – выстроена на приоритете интересов особи над интересами вида. Идеальный проводник её линии – криминальный преступник.

Уже и большинство мыслителей Запада вынуждены признать, что человечеству никуда не уйти от выбора между принципом законности и принципом частной собственности. И выбрать можно только одно из двух…

[1] Утверждая подготовительные инструкции для землемеров и межевых канцелярий и контор, Екатерина II начертала межевой девиз «Каждый при своем» и произнесла при этом: «Утверди, Господи, достояние людям своим».

[2] Маразм (от др.-греч. μαρασμός — истощение, угасание) — психический паралич полезных познавательных функций мышления, часто связанный с общим истощением. Определённая работа сознания ещё идёт (человек что-то думает, воображает, представляет) – но смысла и пользы в ней уже нет.

[3] Представляющую, кстати сказать, и предмет и двигательную силу цивилизационного развития, социального и технического прогресса. Например, механизация – это попытка освободить рабов от самых нудных, чёрных, грязных и монотонных форм труда-пытки. Механизация (а потом автоматизация) нужна только низам, потому что верхи никогда такой работой не занимались, и для них эта проблема чужда, неактуальна (до тех пор, пока абстрактное мышление не вызовет в них обобщённого сочувствия к иным людям, к представителям низов, к рабам).

[4] Отметим, что идея права рождается не сразу, и не сама по себе. Она рождается в той среде, где всё решали сила и подкуп, как абстрактная альтернатива личной выгоде. Закон безлик, он требует признавать себя и когда тебе это выгодно, и когда тебе это невыгодно. Он формирует представление о краже абстрактное, не связанное с тем ты украл или у тебя украли. Между тем в основе первобытного мышление лежит представление о «добре» как о собственной краже, и о «зле» – как аналогичной краже, но уже у тебя. Правоведение в мире стало первоисточником социалистических идей, потому что обобщая правила поведения – нельзя, невозможно обойти стороной и обобщение правил потребления.

[5] Мать всех двойных стандартов является «готтентотская мораль», высказывание, записанное миссионером у африканского аборигена: «Зло — когда сосед нападёт на меня, отнимет скот, жену…» — «А добро?» — «А добро — когда я у соседа отниму его скот и жену».

Александр Леонидов.    https://economicsandwe.com/6AA...