Одним из важных событий, подготовивших присоединение среднеазиатских ханств к Российской империи стала Бухарская экспедиция под руководством инженер-подполковника Константина Бутенева, состоявшаяся в июле-августе 1841 года.
Правда, к тому времени Бухарский эмират, самое крупное и многонаселенное из всех среднеазиатских государств, уже не был для европейских ученых загадочной территорией: здесь побывали несколько русских и западноевропейских исследователей. И все же результаты экспедиции 1841 года были уникальны из-за комплексного характера проведенных исследований. В состав этой экспедиции вошли геологи, топографы, специалисты горного и кузнечного дела, востоковеды-филологи, что позволило изучить Бухарский эмират во всех отношениях и получить, а потом и использовать самую разностороннюю информацию.
«Дружба и торговля»
Отношения России с Бухарой, имевшие довольно давние исторические корни, активизировались с водворением в Бухаре династии Мангыт (1785). Официальные посольские связи сделались особенно частыми при эмирах Хайдаре (1800–1826) и Насрулле (1827–1860). На протяжении всей первой половины XIX века из Бухары в Россию приезжали различные делегации, сообщавшие российским властям о важных событиях в эмирате, и дипломатические миссии, которым поручались конкретные задания в области экономики, политики и международных отношений. Всего за первые два десятилетия XIX века в Петербург прибыли четыре бухарских посольства, добивавшиеся льготных условий для бухарской торговли (не предлагавшие, однако, аналогичных льгот для русских купцов) и российской военной помощи в деле обеспечения безопасности торговых караванов, подвергавшихся нападениям, в первую очередь, со стороны хивинцев.
Россия в тот период из-за сильной занятости европейскими делами не проявляла особой активности в отношении Средней Азии. Неизменно подчеркивая свою заинтересованность в «дружбе и торговле» с Бухарой, Петербург, тем не менее, отказывался отменить невыгодный для бухарских купцов таможенный тариф и воздерживался от прямой военной вовлеченности в среднеазиатские дела. Так, например, в 1803 году в ответном письме эмиру Хайдару говорилось, что Россия готова участвовать в совместном походе против грабителей караванов и двинет войска в любое время, но хан должен сам открыть боевые действия – дескать, под ударом бухарцев грабители подадутся к русским границам «и там таким образом будут приняты и усмирены».
Однако с течением времени политическая и экономическая заинтересованность Петербурга в развитии отношений с Бухарой стала возрастать, результатом чего стало русское посольство ко двору эмира Хайдара, возглавлявшееся действительным статским советником А.Негри (декабрь 1820 – март 1821). В качестве основной задачи Негри поручалось заверить Хайдара в «непременном желании» России «не только утвердить, но и распространить торговые связи» с ханством, изыскать для этого все возможные средства. Кроме того, предусматривался сбор материалов о территории, природных ресурсах, личностях местных правителей, взаимоотношениях Бухары с Хивой, Персией, Афганистаном, Османской империей, об обстановке в Кабуле, Кандагаре, Кашмире, Пенджабе, Ладаке, наличии судоходства на Сырдарье и Амударье, «наконец, в каких наиболее товарах европейских имеют там нужду» и откуда их получают. Предполагалось также собрать сведения о российских невольниках в Бухаре и Хиве, возможной стоимости их выкупа, а также изучение способов пресечения похищения людей.
В состав миссии Негри были включены крупные натуралисты Эдуард Эверсман (1794–1860) и Христиан Пандер (1794–1865). Хотя цель их путешествия была чисто научная – изучение «малоизвестных земель верхней Азии», но и им вменялось в обязанность исследовать и объяснить, «какие части Азии наиболее заслуживают наше внимание по торговым выгодам, кои представляют для России, и какие сведения могут быть для нас полезны».
Результатом посольства стала устная договоренность о том, что бухарцы будут охранять до Сырдарьи выходящие из ханства торговые караваны, а оттуда до Сибирской линии их должен сопровождать русский конвой. Негри удалось выкупить из неволи семь российских пленных, восемь человек прибежали скрытно сами. Бухарское правительство обещало запретить покупку похищенных в России людей. Однако никаких официальных документов подписано не было. Зато участвовавшим в посольстве натуралистам, а также офицерам генерального штаба удалось собрать сведения, значительно расширившие представления россиян о Бухаре. Как докладывал впоследствии Негри: «Цель миссии – узнать Бухарию и изъяснить бухарцам благодетельные виды России, - надеюсь исполнена».
Впрочем, этим все и ограничилось на последующие два десятилетия. Несмотря на то, что бухарские посольства приезжали в Россию еще пять раз (1825, 1830, 1836, 1837, 1838), никаких конкретных договоренностей достигнуто не было. На все просьбы бухарцев обеспечить «режим наибольшего благоприятствования» для бухарской торговли и обуздать разбойников-хивинцев Петербург отвечал лишь общими декларациями. Правда, с определенного момента российскую сторону не могли не обеспокоить сообщения бухарских послов (1837) о том, что британцы, «старающиеся с некоторого времени войти в ближайшие торговые связи с бухарцами, недавно опять присылали к ним своих агентов, убеждая заключить условия, по которым англичане стали бы доставлять им все нужные товары самым выгодным для бухарцев образом».
В августе 1840 года в Россию прибыло еще одно посольство из Бухары, имевшее от эмира Насруллы задание: «1. Ходатайствовать о защите Бухарии от англичан, грозящих ей завоеванием. 2. Снова просить содействия для обуздания хивинцев, которые постоянно грабят караваны, и ныне, войдя в отношения с англичанами, начинают явно враждовать против Бухарии». На этот раз в Петербурге решили уделить Бухаре гораздо больше внимания. Российская сторона согласилась на уступки бухарцам по ряду торговых вопросов, а также объявила о намерении направить в Бухарский эмират дипломатически-исследовательскую миссию. Ее официальной целью было выполнение просьбы эмира Насруллы о поиске в эмирате драгоценных металлов и, если понадобится, организации их разработки. Поэтому экспедицию возглавил подполковник корпуса горных инженеров, один из ведущих русских специалистов по добыче золота на Урале Константин Бутенев (1805 –1869).
Два посольства
Подготовку экспедиции еще более подхлестнуло то обстоятельство, что в начале 1841 года аванпосты британцев, воевавших в Афганистане, приблизились к левому берегу Амударьи. Решение о составе миссии принимал Азиатский департамент МИДа в Петербурге, однако отправлялась она из Оренбурга. Генерал-губернатор Оренбургской губернии Василий Перовский (1794–1857) самовольно дополнил состав посольства «в восточных языках весьма сведущим» коллежским асессором Николаем Ханыковым (1822–1878), известным ориенталистом и этнографом, и выдающимся ученым-натуралистом Александром Леманом (1814–1842). Дополненный список генерал-губернатор отослал «через голову» министра иностранных дел Карла Нессельроде прямо императору Николаю I, с которым был связан личной дружбой: во время восстания декабристов 1825 года, будучи адъютантом самодержца, Перовский загородил его собой и получил «контузию поленом в спину», брошенным из толпы сочувствовавших восставшим.
Особые надежды Перовский возлагал на сбор сведений о Восточной (Горной) Бухаре, включавшей в себя значительную часть нынешней территории Таджикистана: «Восточная часть Бухары не рассмотрена еще ни одним европейцем, – писал он Николаю I, – и совокупные наблюдения господ Лемана и Ханыкова дадут, вероятно, средства хорошо узнать ее».
Интересно, что в мае 1841 года из Оренбурга выехало сразу два посольства: одно под началом Бутенева -- в Бухару, а другое, капитана Никифорова, -- в Хиву. Причем второе как бы демонстрировало готовность России пойти навстречу просьбам эмира Насруллы и «приструнить» хивинцев. При этом глава хивинской миссии капитан Никифоров по своему психологическому складу подходил именно для «приструнивания». Впрочем, с учетом того, что «Восток – дело тонкое», этот молодой офицер, уже имевший, тем не менее, довольно противоречивую биографию, вполне мог и дров наломать. Генерал-лейтенант М.А.Терентьев в своей работе по истории Средней Азии дает ему следующую характеристику: «Неудачи и оскорбления, испытанные на службе, сильно действовали на его болезненную натуру, развили в характере его желчность и особого рода раздражительность, доходившую иногда до исступления. К этому надо прибавить еще неумеренность в употреблении спиртных напитков».
По прибытии в Хиву Никифоров решительно заявил местным вельможам: «Вы, хивинцы, должны прилипнуть к России, как рубаха к телу, потому что Россия такая большая держава, что если наступит на вас, то раздавит, как козявок». В дальнейшем, ведя переговоры об освобождении находившихся в Хиве русских рабов, о торговых пошлинах или хивинских крепостях на Сырдарье, он держался всегда одного и того же «повелительного» и дерзкого тона.
«Многие удивляются, -- писал по этому поводу один из современников, — как могло Никифорову сходить с рук столько вещей, в Хиве еще не виданных и не слыханных. Ответ краток: Хива боялась». Тем не менее, договора с хивинцами заключить не удалось. Но Никифоров очень четко определил русские интересы. Во-первых, он заявил, что Россия не позволит хивинцам по-прежнему собирать дань с казахов к северу от реки Эмбы, так как считает их своими подданными. Во-вторых, потребовал признания за Россией прав на весь восточный берег Каспийского моря, присовокупив, что хану он не нужен, ибо «Хива никакого флота не имеет и иметь не будет». Хан никакого конкретного ответа не дал, но пообещал прислать в Оренбург своего представителя. Вскоре после возвращения из поездки Никифоров внезапно скончался от сердечного приступа.
Трудно судить, насколько сильно Никифорову удалось испугать хивинцев, но впоследствии России не удалось добиться от них ничего, кроме голословных обещаний. Грабежи караванов продолжались, они также завязали отношения с восставшим против русских казахским ханом Кенесары, а в Хиве прочно обосновался британский агент Томсон, интриговавший против России.
Между тем, в июле 1841 года до Бухары благополучно добралась миссия Бутенева. Посланцев России хорошо встретили и 15 августа пригласили во дворец. Эмир даже разрешил его членам «проехать верхом через внутренний двор дворца – преимущество, которым пользуется в Бухаре один только главный визирь». Затем эмир распорядился приступить к горно-разведывательным работам, но Бутеневу не разрешил принять в этом участие. Насрулла также отклонил предложение вести поиски золота на Амударье или в горах Нуратау.
В результате Бутенев выделил самостоятельный отряд (Ханыков и Леман, горный инженер Богословский, топограф Яковлев), который вышел 25 августа из Бухары и пошел на восток - к Самарканду, а оттуда двинулся вверх по Зеравшанской долине в направлении современного Таджикистана. В сопровождающие эмир определил своего придворного медика Максум-Джумана – «как человека сведущего во всех науках», а также юзбаши Рамазана, который внимательно следил, чтобы приезжие «не допускали ничего недозволенного».
Научная и дипломатическая «составляющие»
В сентябре 1841 года экспедиция двинулась из Самарканда в Пенджикент и, перейдя на правый берег Зеравшана, занялась обследованием горных пород. Особо следует отметить роль, которую сыграл в исследованиях Александр Леман. Несмотря на свои 27 лет, он был уже известным в России зоологом. Получив блестящее медицинское и естественнонаучное образование в знаменитом Дерптском университете, он вскоре стал учеником академика Бэра, с которым совершил ряд экспедиций, в том числе и за Полярный круг, на Новую Землю. В 1839-1840 годах Леман участвовал в хивинском походе, организованном губернатором Перовским для устрашения среднеазиатских ханств, во время которого собрал богатые коллекции фауны и флоры в Северном Приаралье и на Мангышлаке. Способности натуралиста удачно сочетались у Лемана с талантом художника, очень ценным для ученого в «дофотографическую» эпоху.
В Зеравшанской долине Леманом были обнаружены и впервые описаны остатки окаменевших двустворчатых моллюсков. Возле маленькой крепости Фан-Сарвади исследователи впервые встретили бухарских золотоискателей. Леман подробно описал промывку золота с помощью стриженой овечьей шкуры и установил, что металл этот приносится водой с верховьев реки Фандарьи.
Исследователей очень заинтересовало Равтское месторождение каменного угля, которое они обследовали несколько дней. Но ученые тщетно убеждали сопровождавших Максум-Джумана и Рамазана, что эта находка для ханства ценнее золота. «Ну, в таком случае, – саркастически заявил Рамазан, – мы пошлем к вам в Россию целых пятьсот верблюдов, нагруженных этим черным камнем, и посмотрим, что вы на это скажете! Нашли ценность!»
Убедившись, что русские вместо поисков золота занялись такой «чепухой», как уголь, юзбаши настоял на возвращении в Бухару. Экспедиция повернула назад, не дойдя до верховьев Зеравшана несколько десятков километров. На обратном пути в Бухару экспедиция на целый месяц задержалась в Самарканде, где Леман снова сделал множество карандашных набросков исторических памятников.
Между тем, оставшийся в Бухаре Бутенев приступил к выполнению дипломатической «составляющей» своей миссии. Ему было поручено ознакомиться с обстановкой в ханстве и соседних странах, возможностями укрепления в Бухаре влияния Российской империи и развития торговых связей. В области политики он должен был добиться документального оформления дружественных отношений между двумя странами – чтобы Насрулла не держал российских подданных в неволе, отвечал за их безопасность и сохранность их имущества, «не дозволял бухарским подданным производить грабежи и самовольные поборы», чтобы пошлина с русских товаров взималась лишь один раз и в определенном размере, чтобы российским купцам оказывалось покровительство, «каким пользуются в Российской империи бухарские купцы».
8 ноября 1841 года Бутенев встретился с Насруллой, которого проинформировал о желании Николая I заключить особый акт. Посол изложил главные пункты этого документа, но эмир затребовал его текст и пообещал через несколько дней дать окончательный ответ по всем затронутым вопросам. Переговоры завершились тем, что Насрулла предложил Бутеневу вернуться на родину и выяснить у Николая I, какие «вознаграждения… будут ему сделаны за понижение таможенных пошлин и отпуск русских пленников». Последняя встреча с эмиром состоялась 2 апреля 1842 года, когда Насрулла отправлялся в поход против Коканда. Он сообщил Бутеневу, что его «решения будут переданы ему визирем». Эти решения состояли в следующем: если Николай I подпишет трактат и пришлет его «с едущим в Россию бухарским посланником, то и эмир утвердит его», а невольники будут освобождены; бухарские власти понизят пошлины лишь тогда, когда они будут снижены в России.
В общем, опять ничего конкретного добиться не удалось. Неудачей закончилась и еще одна, малоизвестная и весьма деликатная миссия Бутенева – по заданию российского правительства он безуспешно пытался выручить двух захваченных бухарцами британских офицеров – Конноли и Стоддарта, обвиненных эмиром в шпионаже. Однако, несмотря на все обещания, офицеры после отъезда русской миссии были казнены.
Научный успех, но политический провал
8 апреля 1842 года миссия двинулась в обратный путь, 9 июня прибыла в Оренбург. Несмотря на кратковременность Зеравшанской экспедиции, она стала, по сути, первым настоящим научным исследованием территории нынешнего Таджикистана. Леман и его коллеги собрали богатые сведения по зоологии, ботанике, геологии, этнографии края. Одним из главных достижений экспедиции, безусловно, стала подробная карта бухарских земель.
Через два месяца Леман, упаковав все собранные материалы, выехал в Петербург. Однако по дороге почувствовал себя плохо и уже без сознания был доставлен в Симбирск, где скончался в городской больнице от «нервной лихорадки 28 лет от роду». Оставшиеся после Лемана вещи в количестве девяти ящиков и семи пакетов были сданы на хранение в полицию. К счастью, большинство материалов попало-таки в руки петербургских коллег Лемана и было напечатано в различных научных изданиях России и Европы. О масштабах научных результатов экспедиции говорит хотя бы тот факт, что коллекция насекомых, собранная в основном, в долине Зеравшана, включала в себя свыше тысячи видов. На полную обработку ботанической коллекции Лемана Российской академии наук потребовалось восемь лет.
А вот политические итоги своей поездки в Бухарский эмират сам Бутенев расценивал как полный провал. Таким же образом оценили эти итоги и в Петербурге. Министерство иностранных дел восприняло неудачный исход миссии Бутенева очень болезненно и в течение длительного времени не пыталось хоть как-то выправить сложившуюся в российско-бухарских отношениях ситуацию. Более того, когда в июне 1842 года в Оренбург прибыл бухарский посланник Худоярбек Клыч Бий Гынаков с «особыми бумагами эмира к высочайшему двору», ему дали понять, что его появление в Петербурге нежелательно.
От «дружбы» к завоеванию
Прошло немало лет, прежде чем неудача миссии Бутенева стала менее остро восприниматься российским правительством. Что, впрочем, не особо сказывалось на результативности дипломатических контактов (бухарские посольства в Россию в 1848 и в 1857 годах). Все, в основном, сводилось к бесплодным препирательствам по проблемам торговых пошлин и русских невольников. Это, однако, не мешало обеим сторонам постоянно заверять друг друга во взаимном стремлении укреплять дружбу и расширять торговлю.
Между тем, развивающаяся российская промышленность настойчиво требовала расширения рынков сбыта и поиска новых источников сырья. К тому же поражение в Крымской войне положило своего рода предел российской экспансии в Европе, в частности, на Балканах, вынудив Петербург уделять больше внимания Средней Азии. Свидетельством активизации российской политики в регионе стало посольство полковника Н.Игнатьева в Хиву и Бухару в 1858 году. В Бухаре Игнатьеву удалось добиться от эмира Насруллы письменного согласия на все российские требования: сокращение вдвое таможенных пошлин с русских товаров; ограждение российских купцов от произвола чиновников; допуск в Бухару «временного торгового агента» Российской империи; выделение караван-сарая и разрешение русским предпринимателям поездок по Бухаре; санкционирование плавания судов России по Амударье для перевозки товаров; освобождение русских невольников. Более того, Насрулла обязался не принимать у себя британских послов и заявил, что попросит эмира Афганистана не пропускать их в Бухару.
В ответ указом от 20 марта 1859 года бухарский хлопок и шелк-сырец были освобождены от карантинного сбора, а вывозимые из России в Бухару товары – от отпускной пошлины и карантинного сбора. Петербург также удовлетворил просьбу эмира о постройке на большой Нижегородской ярмарке лавок бухарских купцов «наравне с купцами великих держав Европы и Азии».
Однако к тому времени сдержанная заинтересованность России к развитию экономических отношений со Средней Азией переросла в стойкое убеждение, что российские интересы в регионе можно обеспечить, не особенно считаясь с южными соседями и даже за их счет. Ради этого в Петербурге готовы были идти на риск ухудшения и даже разрыва отношений со среднеазиатскими ханствами, тем более, что это не угрожало Российской империи крупными неприятностями. Впрочем, большая часть российской администрации на Урале и в Сибири и до того полагала, что период переговоров и разрозненных экспедиций исчерпал себя. И постоянно обострявшиеся отношения с Великобританией, и экономические интересы России требовали самых решительных действий. В результате в середине 60-х годов XIX века Россия приступила к широкомасштабным завоеваниям.
В сентябре 1866 года пришла очередь Бухарского эмирата. В ходе военной кампании, завершившейся превращением Бухарского эмирата в российский протекторат (1868), российским войскам, безусловно, очень пригодились сведения, собранные экспедицией Бутенева.
Оценили 8 человек
19 кармы