Война – это такая безысходность, в которой идти нужно до конца, до тех пор, пока маленькое сияние надежды не станет большим светом.

Шаламов Александр Леонидович – председатель Ленинского районного Совета  ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов города Челябинска . Когда я позвонил ему с просьбой о встрече для интервью, то услышал в трубке сдержанный голос: «Честно? Корреспонденты одолели меня…». Я настаивал как умел – пожалуйста, Александр Леонидович. Я не буду долго отвлекать вас от работы. Обещаю! Недолгая пауза. «Приходите завтра. Что ж с вами делать» – получил согласие я. И пришел.

Вопрос президенту

Александр Леонидович, я знаю  Вам вручили благодарность президента?

Да, вот и фото есть на стене (показывая рукой). Губернатор вручает мне благодарность Президента Путина, объявленную в ноябре 2013 года. За активную общественную и политическую деятельность – такая там формулировка.

Если б у вас была возможность задать вопрос Владимиру Владимировичу, о чем бы он был?

Вы знаете, как стало известно, что я еду в Москву на торжественный прием, так многие мне заявления несли с просьбой Путину. Но не могу я их принять, не могу. Если я сейчас с каждого привезу таких заявлений, что будет тогда? А вопрос бы я задал один-единственный – когда же, наконец, тружеников тыла приравняют по льготам к участникам войны? Без тружеников тыла нам победу было не одержать. Неспроста существует изречение – из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд.

Войне все возрасты покорны

«Я полностью прошел всю Белоруссию, участвовал в операции Багратион. Рокоссовский был нашим главнокомандующим. Еще я прошел всю Польшу, участвовал в Берлинской операции и дошел до реки Эльба. Помню там встречу с американцами. У меня есть несколько грамот от верховного главнокомандующего Сталина за участие в этих операциях. Я был связистом и за обеспечение бесперебойной связью был награжден медалью за отвагу» – рассказывает Александр Леонидович. О былом он вспоминает спокойно, без гордости и без сожаления. Говорит так, будто по-другому в жизни быть не могло. Война – это такая безысходность, в которой идти нужно до конца, до тех пор, пока маленькое сияние надежды не станет большим светом.

Александр Леонидович, чем вы жили в то время, когда пришла война? Вам было всего 16…

Я уже много раз рассказывал о том, что был воспитанником детского дома. Если вы знаете, в 1940 году у нас в стране были организованы ремесленные училища, которые готовили квалифицированные кадры для промышленности и сельского хозяйства. Я изъявил желание поступить в такое училище и поступил в Усть-Катавское под номером шесть. Там я и был 22 июня 1941 года. В Усть-Катаве это был прекрасный день, я его очень хорошо помню. Через дорогу от училища у нас был пруд, и мы в этот день ловили рыбу. Казалось, ни с того ни с сего прибежали наши друзья: «Война-война! Гитлер напал!». Мы тут же бегом на площадь, по радио там как раз выступал Вячеслав Михайлович Молотов. Говорил он о том, что немецкие войска без объявления войны – дальше вы знаете.

Сталин никак не ожидал, что такое произойдет, хоть ему наш разведчик Рихард Зорге чуть ли не точные сроки сообщал. После того, как услышали о войне, мы на глазах стали взрослеть.

У нас в ремесленном училище было два военрука. Их обоих забрали в армию, а через полгода один из них вернулся без одной ноги. Зато на груди у него появилась медаль за боевые заслуги. Мы смотрели на него как на божество – герой! Вернулся!

Медали первого года войны считаются самыми ценными?

Это действительно так, и тех, у кого они были, мы, молодые солдаты, считали героями. Мое мнение такое, что наша армия не была готова дать достойный отпор нападению. Я знаю, что в районе ста километров от пограничной заставы не было ни одного танкового батальона. В это время большое количество военной техники было на консервации, из числа командного состава многие находились в отпусках. Проще говоря, внезапность и пятая колонна дело свое сделали. Вопреки всему бойцы Красной армии ожесточенно оборонялись и проявляли массовой героизм. Вспомните историю Брестской крепости. В течение месяца держали оборону. Уж насколько немец прошел вперед, а крепость стояла. Неудачным было начало войны, и перелом начался лишь через шесть месяцев, с битвы под Москвой, когда был развеян миф о непобедимости германской армии.

Вас призвали в армию через полтора года после начала войны. Вспомните, с какими чувствами вы получили повестку?

А что вспоминать! С радостью! Вы знаете, что такое работа в тылу? Меня направили в Каменск-Уральский алюминиевый завод в монтажное управление. Я работал там слесарем-монтажником, и нормальная, обычная рабочая смена составляла 12 часов. Порой так вообще из цехов не выходили. Прикорнешь к батарее – сразу бригадир подойдет и толкнет под определенное место – надо работать. Вставали и работали.

Как-то после очередной смены зашли в дежурный магазин, а там воспитатель мой – Шаламов, тебе повестка! Я чуть не подпрыгнул от радости. Я ждал перемен в жизни, ждал, что освобожусь от тяжелейшего рабского труда. Мы не досыпали, не доедали – мне, пацану, это тяжело было, а ведь я еще и курил вдобавок. А денег не хватало на еду, о табаке и думать было нечего. Я думал, что на фронте будет полегче, и был рад тому, что меня призвали. О том, убьют меня или не убьют – мыслей не было.

Меня отправили на радиокурсы в Свердловск, где я стал радистом третьего класса. 17 февраля 1943 года принял присягу, а на фронт попал в сентябре. Более полугода подготовки получается. Готовили нас классно! Попал я в 95-ую стрелковую дивизию, куда нас в количестве 35-ти человек прислали в качестве пополнения.

И как вас там встретили?

Нас называли детками. Дедовщины никакой не было, наоборот, нам старались дать хорошие условия. Я отслужил в армии семь с половиной лет – после окончания войны пять лет служил в составе группы оккупационных войск в Германии. Настал черед, и мы принимали молодежь, и также без дедовщины. Сейчас что? Год служить, а молодежь косит. Как только появляется информация о призыве, то бегут и скрываются так, что полицию приходится привлекать, чтобы разыскать призывников и привести их на сборный пункт. Хорошо хоть, таких не большинство, но все-таки много.

Попутно Александр Леонидович рассказал одну историю. Воспитанникам детских домов присваивали дни рождения, и ему, как одному из них, присвоили тоже – 24 марта 1925 года. Лишь восемь лет назад Александр Леонидович позвонил в ЗАГС с одной только просьбой: «Как бы мне узнать, когда я все-таки родился?». Его попросили обязательно вспомнить хотя бы район его рождения. Вспомнив его, Александр Леонидович через семь дней получил ответ. Дата его рождения – 18 декабря 1925 года. Это значит, что в армию его призвали на десять месяцев раньше. Изменений в паспорт Александр Леонидович не вносил, а свой день рождения он отмечает дважды.

В каком настрое вы ожидали встречи с врагом?

Не могу сказать, что из моей головы не выходила мысль быстрее добить врага. Не об этом думал солдат на фронте. Он жил одним днем.

Прожил день и слава Богу?

Да, так. Разумеется, любовь к противнику мы не испытывали. Когда мы находились в обороне, немецкие корреспонденты по радио сулили нам райскую жизнь, лишь бы мы сдались, так никто это дело на слух даже близко не воспринимал. Я всегда помнил, что служба в рядах Советской армии считалась священной обязанностью гражданина СССР. Так и в Конституции было написано. На первых порах я не ощущал чувства страха или трусости. Мы находились на фронте, вот как сейчас с вами сидим, будто бы в блиндаже, а через пятьсот-шестьсот метров противник сидит в своих блиндажах.

У вас и медаль за Освобождение Варшавы есть?

Есть. Я был в Люблине. Мы освобождали концлагерь Майданек. Трудно передать, что там творилось. Мы как увидели склады детской одежды, крематории, печи… Страшно это. Не укладывается в моей голове, как там выжить можно было, а ведь таких крематориев и лагерей действовало очень много.

Как поляки встречали вас во время освобождения? Понятно, что на оккупированных советских территориях, вас чествовали как освободителей..

Вот и не всегда. Западная Белоруссия не очень-то приятно нас встречала. Даже водички от западных белорусов нельзя было добиться. Ну а поляки… Поляки они и есть поляки. В нескольких словах, дружелюбия мало было, а особой дружбы уж и подавно не было. После окончания войны немцы и те лучшего о нас были мнения. За время моей службы в Германии в составе оккупационных войск я ни разу не припомню случая, чтобы какого-то солдата с поста сняли. Вот у нас артиллерийский склад был за городом. Добираться туда нужно было на трамвае, и там же, рядом, у немцев коллективные сады были. В обычные дни у нас стоял всего-то один часовой, и снять его было бы очень просто…

То есть немцы не партизанили?

Нет! А однажды случай такой был. Из-за поломки автомашины мне пришлось остановиться на автостраде и ждать техпомощи. Так никто даже близко ко мне не подъехал, не поинтересовались, что это за машина. Утром я встал, рядом железная дорога была, и стрелочник-немец. Я к нему спустился, мы еще чай с ним пили. Немцы очень доброжелательно к нам относились. Приведу еще один пример, уж не помню, откуда мы ехали, а навстречу – машина с немецкими ребятами. Сигналят, останавливаются, и что бы вы подумали? Они запели нам песню «Широка страна моя родная…» на русском языке. Мы, конечно, удивились, похлопали им.

Кто Берлин возьмет, тот и победитель

Пожалуйста, расскажите, каково было войти в Германию?

У кого семья была уничтожена немцами, так те на них спокойно смотреть не могли. Случаи мародерства были – что тут скрывать, но карались они строго. Немцы и без того были настолько запуганы, что когда мы населенный пункт какой освобождали, так редко живую душу видеть могли. Все убегали, кто в лес, кто куда. В подвалах мы находили вино и различные заготовки. Нам не разрешали это пробовать, но мы тем не менее пробовали, и ничего ни с кем не случалось.

И все-таки какое это чувство – пройтись по поверженной вражеской столице?

Что ж ты вопросы мне такие задаешь… Это мне надо снова вернуться в то время, вспомнить все…

Извините, пожалуйста.

Это ж, можно сказать, целую жизнь назад было. Сейчас я скажу так: когда кто-то говорит, что воевал на фронте, я посмотрю на его грудь. Если там нет ни одной боевой награды, то и трудно сказать, какое человек в боевых действиях участие принимал.

Вы упоминали встречу с союзной американской армией. Была ли возможность лично пообщаться с кем-то из них?

Как тут пообщаешься, надо знать хотя бы два слова. Я вот знал, что «ур» – это часы по-немецки, а по-английски я ни одного слова не знал. Но мы обменивались чем-нибудь. Я, например, звездочку сниму, американец мне тоже что-то отдаст. Во время войны они нам обещали второй фронт в 1942-ом открыть – не открыли. В 1943 году опять не открыли. Выполнили обещанное только в 1944-ом. А ведь тогда вопрос стоял какой – кто Берлин возьмет, тот и победитель. Не дай бог, наши союзные войска взяли бы Берлин. Нам тогда было бы трудно говорить сейчас о громкой славе. Раз уж мы положили на алтарь Победы наибольшее количество жертв, то и Берлин взять мы должны были обязательно.

Как вы встретили окончание войны?

Я начал войну с рыбалки, рыбалкой и закончил (улыбаясь). Мы в это время были на реке Эльба, глушили там рыбу гранатами. Когда объявили о том, что война окончена, все повыскакивали из своих блиндажей, и сколько патронов было в дисках автоматов, так все и пульнули в воздух. Непосредственно саму победу мы праздновали в Карлхорсте. Столы у нас были накрыты, ну и и все остальное, чему положено быть на столе… Старшина у нас был запасливый, у него всегда спирт имелся, и тут без этого никак не обошлось.

На фронте всегда было место дружбе? Я читал воспоминания английских ветеранов, и они говорят, что боялись дружить, потому как в любой момент друг мой уйти из жизни, а это страшно — терять друга.

У нас о таком речи не было. Дружба водилась самая настоящая, и после войны она не прекращалась. В свое время в «Челябинском рабочем» велась рубрика «Поиск продолжается», и наш совет ветеранов, бывало, размещал там объявления. Участники войны всегда искали друг друга, и несколько раз даже встречались в Москве.

А как на фронте было дело с любовью?

А-а-а-а-а-а-а, найдешь там любовь! Офицеры всех девчонок порасхватали. Нашему брату не доставалось. У нас две связистки было. Мы их очень уважали. Очень хорошая дружба была между нами, взаимопомощь большая.

Ну а во время оккупационной службы в Германии с немками романов не водилось?

Может, вы слышали, что до 1948 года в Германии официально существовали дома терпимости. По-нашему это называют, как там его, бардак? Или бордель? Был случай, один сослуживец дезертировал и сбежал. Мы когда его разыскивали, то пришлось зайти в этот бордель. Там сначала подумали, что мы пришли отметиться, и стали нам предлагать все такое прочее. Мы, естественно, сказали цель нашу, проверили все и ушли. На этом вся связь с немками закончилась, и романов у нас с ними никогда не было.

Как сейчас вы оцениваете положение ветеранов? Соответствует ли оно тому вкладу, что эти люди внесли для всех нас?

Конечно, не соответствует. Сейчас побежденные враги, немцы, с точки зрения обеспечения и социальных благ, лучше живут, нежели наши ветераны. Но мы в свою очередь делаем добрые дела, оказываем посильную помощь в ремонте квартир, газификации, приобретении бытовой техники, замене старых изношенных окон на евроокна…

Как вы относитесь к тому, что президент Украины Порошенко и ее премьер Яценюк искажают историческое значение победы советского союза над фашистской Германией?

На это можно смотреть только отрицательно. Тут у меня никаких слов не находится. Этот Яценюк договорился до того, что Советский Союз напал на Украину и Германию. Он также договорился до того, что Украина как самостоятельное государство была у истоков создания ООН. А ведь всем известно, как Украина и Белоруссия попали в состав ООН. На встрече Сталина, Рузвельта и Черчилля, Иосиф Виссарионович внес предложение, чтобы от СССР было две союзные республики – Украина и Белоруссия. Со Сталиным считались и приняли такое предложение. Значит, как союзные республики – да, они были у истоков, но как самостоятельное государство – нет. Так, наверное?

Так.

Ну вот, видите. Я хоть и в преклонном возрасте, но кое-что еще помню.

Для Александра Леонидовича работа в общественной организации – не привычка, а просто жизнь и обыкновенное желание помочь людям. Он признается, что не мыслит себя без людей, без контактов с ними и без рыбалки. В течение вот уже шестидесяти лет и зимой, и летом еженедельно Александр Леонидович должен быть на озере, да таком, где клюет крупная рыба. Он признается: «Я прихожу не на час или два, а как на смену. Рыбачу с утра до вечера. Есть улов – нет – не важно, имеет значение сам процесс. Недавно мы с друзьями за день проехали 280 километров, побывали на трех озерах. На мой вопрос о том, как бы и мне в 90 лет жить такой интересной жизнью, Александр Леонидович ответил коротко: не сидеть дома. И не лежать на боку. А то все бока пролежишь, а жизнь да и проскочит.