Алексей Чадаев — политолог, философ, директор Института развития парламентаризма, руководитель аналитического центра «Московский регион». Родился в Москве в 1978 году.
С начала спецоперации в 2022 году выступает качестве военно-политического аналитика и эксперта по беспилотникам. Руководит движением «Дронница».
В марте 2023 года стал организатором патриотического форума «МЕДИА-ДРОННИЦА» об информационной войне на фоне боевых действий. (Москва, Технопарк Сколково)
Власть слушать не станет
— Вы пришли в политику много лет назад. В переходные годы вы много рассуждали о происходящем в России, были одним из самых заметных блогеров-комментаторов… Ожидали тогда, что реальность 2023 года станет такой, как сейчас?
— Это было неизбежностью, вопросом времени. Мы стояли на месте в то время, как мир продолжал двигаться в определённом направлении. Возможность войны планомерно увеличивалась примерно с 1998 года. Можно выделить пороговые моменты, которые приводили к ускорению нарастания рисков: разгром олигархов в 2003-м, «мюнхенская речь» в 2007-м, грузинский кризис в 2008-м. Я взял за точку отсчёта 1998-1999 годы — Сербский конфликт и решение о расширении НАТО.
В последние годы то, что мы называем СВО, перестало быть гипотетической вероятностью. Гипотетической вероятностью было то, что её может не случиться. Таймер обратного отсчёта надо было установить ещё примерно в 2019 году.
— Люди, которые находились наверху, курировали политические процессы в Администрации президента — российская властная элита, по вашему мнению, была готова к нынешнему сценарию? Пыталась ли предотвратить, предупреждала ли? Насколько мудрые советы транслировала тому, в чьих руках судьба страны?
— Одна из причин произошедшего в том, что они были совершенно не готовы. Наша страна — живой пример того, как наоборот работает пословица «хочешь мира, готовься к войне». То есть в нашем случае: не хочешь мира – не готовься к войне. Для нас единственным способом избежать столкновения было по-настоящему к нему готовиться. Но мы этого не делали.
Я бы не стал искать конкретных виноватых, тем более называть фамилии. Думаю, дело — в состоянии умов. С горбачёвских времён в нас жила базовая установка: мы мирные, мы точно ни на кого не нападём, а на нас никто не нападёт, потому что все боятся ядерной бомбы. Максимум — локальные конфликты, с которыми вполне справится маленькая контрактная армия. А в остальном — миру мир. Главное, чем надо заниматься, — развивать экономику, повышать уровень жизни, достойно выглядеть на глобальном рынке, производить технологии, занять своё место в мировом разделении труда. Все наши государственные стратегии существовали в установке: эпоха войн осталась в прошлом, нужно интегрироваться в современный мир на наиболее выгодных условиях.
— Нуждается ли власть в экспертном сообществе? Каково место «умных людей» в России? На что могут повлиять советники?
— Экспертное сообщество не нужно — все к станку. Банда бездельников, которые ничего не могут, не понимают. Основная их функция: пробубнить в три часа ночи корреспонденту в трубку четыре логически связанных абзаца в качестве комментария, который сгодится для итоговой публикации со ссылкой на уважаемого человека. Никакой ценности больше у экспертного мнения нет.
— Это кризис экспертного сообщества, которое не может сформулировать рабочие установки? Или власть сама замкнулась, не слышит?
— Я думаю, дело в структуре медиапотребления. Попадание публичного экспертного комментария на страницы СМИ, на сайты, в эфиры зависит от соответствия базовым шаблонам мышления аудитории. Под аудиторией я имею в виду как лиц, принимающих решения, так и обывателя. В этом смысле народ и партия едины. В шаблоны мышления вписываются только определённые слова, формулировки, интерпретации. Кто вне этого шаблона, — в лучшем случае забавный фрик или городской сумасшедший, в худшем — его просто нет.
— На что же власть ориентируется, когда принимает решения, куда страну повернуть?
— Власть принимает решения, исходя главным образом из того, что она — власть, а значит гораздо более информированная, понимает больше, чем все эти умники с их непрошенными советами. Власть считает: эти эксперты черпают информацию из СМИ, где всё — пропаганда и враньё, тогда зачем их слушать, если нам самим всё сообщают? Следовательно, главная задача аналитиков — скорее пропагандистская: там, наверху, понимают, как надо, а вы, товарищи эксперты, теперь донесите это до трудящихся умными словами.
— Вы той же точки зрения придерживались, когда работали в Фонде эффективной политики? Когда были советником спикера Госдумы РФ Вячеслава Володина?
— Я прошёл внутреннюю эволюцию довольно рано. В нулевые я исходил из возможности влиять. Мне казалось, что, если мы допущены в какие-то кабинеты, куда не всяких пускают, мы можем что-то умное там сказать. Пусть через раз, через свои фильтры восприятия, но я считал, что нас могут послушать, поэтому у нас есть возможность посеять что-нибудь разумное. Иногда доброе, в исключительных случаях даже вечное. Примерно к 2008 году у меня иллюзий не осталось. Я понял, что это утопия, никого слушать не станут, ничего ты там не посеешь. Потому что тебя воспринимают не как того, кого нужно слушать, а как того, кто ретранслирует сказанное начальством.
«Лежи страна огромная»
— А зачем тогда вообще нужны различные «уважаемые» структуры? Если речь идёт о трансляции одной единственной точки зрения, зачем нам сенаторы? Дорогая для бюджета Госдума?
— По сравнению с расходами на многие другие бесполезные вещи это относительно дешёвый институт. Несколько сотен уважаемых людей, актёров, спортсменов, космонавтов делают вид, что принимают законы. И даже иногда делают вид, что их обсуждают. Как на самом деле устроен законотворческий процесс, я разобрался, когда был советником председателя Госдумы. Россия в этом смысле — уникальная страна: до 70 процентов законопроектов, которые потом превращаются в законы, пишет правительство РФ. Некоторые из них, правда, проходят не через комиссию по законотворческой деятельности, а через дружественных депутатов. Но это не значит, что придумали их парламентарии. Часть инициатив исходит от Администрации президента и силовых структур. То есть наши исполнители вполне сами себе законодатели: пишут себе правила, по ним же живут — разделения ветвей власти давно нет. Депутаты выполняют скорее представительские функции: одобрить что-то, что придумало начальство, либо у этого начальства попросить за кого-нибудь из избирателей — свет наладить, дорогу починить.
Можно подумать, что кандидаты на парламентских выборах спорят, как стране развиваться. Они просто ходят и раздают обещания. Иногда даже демонстрируют, что готовы исполнять обещанное: все эти малые дела, покрашенные лавочки, установленные детские площадки, хоккейные коробки — смотрите, какие мы молодцы. Вот вам и «Единая Россия» — партия реальных дел: все говорят, а мы делаем.
— На что работает имитация демократического устройства государства, имитация политических институтов? Если всё зависит только от воли одного «начальства»?
— Начальство может не заморачиваться, что думают трудящиеся по поводу его решений. В общем-то трудящиеся и сами согласны со всем, что там наверху нарешают. Главное получать от государства, пусть не очень много, но какие-то блага — социалка, льготы, пенсии. Единственный раз по-настоящему тряхнуло, когда объявили о пенсионной реформе. Вдруг взяли и недодали. Вот тогда трудящиеся сказали: «В смысле? У нас был договор: вы нам даёте, и мы в ваши дела не лезем». Надо власти что-то строить, менять, переписывать Конституцию, воевать — ладно, мы поддержим. Но вдруг выясняется, что народу не доложили — зашатался фундамент, затряслись основания.
Российская система достаточно устойчива и описывается формулировкой «лежи страна огромная». Вот и лежит она у телевизора, смотрит, что происходит. Процесс выборов тоже трансформировался. Основная задача трудящихся — поехать в день голосования на дачу, на шашлыки. Пусть на избирательные участки придут только те, кому заранее сказали, за кого ставить галочку. Сушка явки и привод зависимых групп — ключевая политтехнология конца нулевых и всех 2010-х, она стабильно обеспечивала власти нужный результат.
— Мэров у нас не выбирают, губернаторов — в ограниченном виде. Есть только остатки выборов в Госдуму, в Заксобрания.
— И не будет особого сопротивления, если завтра отменят Госдуму за ненадобностью, а всех, кто там заседал, переведут, скажем, в члены Общественной палаты. Подумаешь, переименовали. Одну заседалку с артистами и космонавтами объединили с другой.
— Главное, чтобы тарифы ЖКХ при этом не росли.
— А вот это уже риск.
Партийная система в анабиозе
— Ещё до начала спецоперации некоторые политологи говорили, что признаков трансфера нет, а элиты объединяются вокруг одного кандидата-2024. Альтернативы Путину тогда не прослеживалось. В контексте президентских выборов 2022 год развилкой не стал?
— Основная пропагандистская идея: дед старый, а что потом? Всё работает до тех пор, пока дед сидит. Всё развалится, как только он куда-то денется. Нет никакого механизма, чтобы вместо него появился кто-то, кому так же бы присягнули.
Это главные тезисы последних лет. Я считаю, что СВО ситуацию поменяла. Хотя это утверждение многие оспаривают.
На протяжение многих лет на одной точке политического спектра страны был Путин, а на другой крайней точке — антипутин. Вся социология строилась на этом основании: ты к Путину как относишься, в какой степени его одобряешь-не одобряешь, любишь-не любишь?
Все политические силы располагались на этой линейке — от провластной «Единой России» до несистемной оппозиции, «болотных протестников». Сейчас центр спектрообразования — спецоперация. Страна поделилась в своём отношении к этому. Немало тех, кто раньше был против Путина, но сейчас поддерживают СВО. Например, такие есть среди голосующих за коммунистов. Некоторые, кто были за или по крайней мере не против режима, категорически не приняли СВО и превратились в антирежимных. Сюда вошла наша богема, которая всю дорогу любила быть доверенными лицами президента на выборах, щедро получала деньги из госбюджета. Они не смогли смириться с действиями своей страны и уехали в Израиль, который последние полвека ведёт агрессивную войну со всеми своими соседями. Но богему это мало волнует, потому что у неё — совесть.
Так называемые «рассерженные патриоты» выступают за СВО, но считают, что начальство недорабатывает, генералы — бездарные, снабженцы всё украли. Есть те, кто в принципе поддерживает власть, но им хочется, чтобы мы уже как-нибудь помирились. Может быть, даже и сдались, и всё стало бы как раньше — нормально же сидели, чего вообще полезли.
— «Рассерженные патриоты» могут быть угрозой режиму, какой-то оформленной силой, способной повлиять на будущие очертания власти? Какие перспективы ставит перед политической системой России «казус Пригожина», который считает допустимым публично придерживаться альтернативного свободного мнения по ряду «опасных» вопросов?
— Кто бы ещё год назад мог подумать, что серьёзной политической фигурой в стране станет Евгений Пригожин (основатель частной военизированной компании «Вагнер»). Сейчас мы видим его в числе персон первого ранга, в московских гостиных шепчутся, что он представляет собой неиллюзорную политическую угрозу. На президентских выборах он, понятное дело, Путина поддержит. Но, представьте, пойдёт на Госдуму с его нынешним уровнем медийной активности. И если пойдёт не от «Единой России», это может сильно поменять расклад.
Штука в том, что пассионарная группа «рассерженных патриотов» совершенно не оформлена. Нет политической структуры, которая бы их аккумулировала. Начальство надеется, что они в итоге все равно придут к нему: в «ЕР» или хотя бы в «Общероссийский народный фронт». Они за победу, против Запада, но у них вагон и маленькая тележка претензий к власти и ещё больше паранойи. Они считают, что начальство то и дело норовит за спиной договориться, все слить, сдаться и украсть.
— Лидеры «Справедливой России» и ЛДПР, Миронов и Слуцкий, видимо, рассчитывают эту силу поглотить? Есть ли у них шансы? Или «рассерженным патриотам» нужна отдельная структура?
— Пока попытки Миронова и Слуцкого неудачны. Ещё неизвестно — кто кого поглотит, кто в кого вступит, кто более субъектен. «Рассерженные патриоты» — угроза не партии власти. Речь о риске трансформации всей политической архитектуры, к которой мы привыкли и которая, за редкими косметическими моментами, десятилетиями практически не менялась.
— Силы, которые сейчас рулят страной, пытаются нейтрализовать угрозу своей политической машине?
— Люди мобилизовались на СВО. Они, конечно, хотят видеть, что кем-то стали из никого. Головная боль тех, кто у власти, — как интегрировать эту группу в первую очередь на 2024-й год, на президентские выборы.
— Другим партиям придётся что-то делать, чтобы не сгинуть при трансформации системы? Пока они в едином порыве сплотились и помогают штамповать законы, но не может же так продолжаться вечно?
— Почему не может? Партийная система пребывает в анабиозе. Особой готовности меняться не демонстрирует.
— Читали ли вы статью Александра Дугина про Евгения Пригожина?
— Дугин внёс свою лепту в увековечивание его образа.
— О чем статья? Что Дугин имеет в виду? Что Пригожин действует с согласия? Или что царь слаб, Пригожин не считает нужным считаться с мнением даже верховного главнокомандующего?
— Дугин говорит, что система так и не включилась по-настоящему. Что воюют лишь те, кто счёл борьбу личным делом. Это касается не только Пригожина, а целого сообщества: таких, как покойные Дарья Дугина, Владлен Татарский, другие военкоры, добровольцы, волонтёры. Они тащат на себе большой кусок общественной мобилизации в битве с угрозой, которую начальство объявило экзистенциальной, сказав, что стоит вопрос о нашем существовании.
Школа общения
— Система раньше пыталась ставить губернаторами «варягов», «технократов». Сейчас люди, которые желают строить карьеру во власти (быть главами регионов, мэрами) считают важным зафиксировать себя на фронте…
— Вы Сергея Сокола имеете в виду?
— В том числе. Как вы оцениваете последствия меняющихся в нынешних условиях подходов к кадровому лифту, к отбору кандидатов в управленцы для регионов? Качество губернаторского корпуса с точки зрения новых социально-экономических и политических условий?
— Оцениваю хорошо. В чём смысл заставлять участников губернаторских курсов со скалы бросаться? Другое дело, когда человек был на передовой, знает цену жизни и смерти, что называется, не иллюзорно.
— Но дело не только в том, насколько близко глава администрации, представители его команды видели жизнь или смерть. Москва присылает врио, которому предстоит общаться с людьми, которые на территории давно, они знают, как что там устроено, хотят уклад сохранить. Столичные кураторы ценят политическую стабильность. Как человек, прошедший жёсткую школу с автоматом в руках, будет в мирной жизни решать вопросы, разводить внутриэлитные конфликты?
— Я сам бываю на передовой и могу сказать, что это прекрасная школа общения. Там точно не смотрят, на какой ты машине приехал, какие бренды на тебе и что у тебя на визитке. Там ты учишься общаться напрямую вне зависимости от чинов и статусов. Уверен: тот, кто прошёл СВО, смогут находить контакт лучше, чем все эффективные менеджеры, которых учили с экселевскими таблицами работать и KPI достигать.
Как Олег Кожемяко стал губернатором Приморья? Предыдущий присланный эффективный менеджер доменеджерился до того, что проиграл выборы местному городскому сумасшедшему. Пришлось обоих сносить и выписывать Кожемяко. Тот прошёл хоть и не военную, но достаточно жёсткую школу бизнеса бандитских 1990-х, работал в неспокойных регионах. Он ситуацию разрулил.
— Вы говорили, что власть не прислушивается к экспертному сообществу. Но всегда были силы, финансово-промышленные игроки, которые пытались влиять на принятие решений — кого посадить в губернаторы того или иного региона. Им как минимум это было не все равно. Кто сейчас, во время СВО, продолжает успешно лоббировать своих людей на высокие посты? У кого есть влияние на принятие решений, кого отправить или не отправлять в отставку? Кто потерял влияние, а кто усилил?
— Я бы не про силы говорил, а про логику принятия кадровых решений. Почему, например, Сергей Цивилёв управляет Кузбассом? Потому что он — из ключевой для региона отрасли. У него опыт, выстроенные отношения с бизнес-группами. Такие факторы учитываются при принятии решений. После многолетнего правления Амана Тулеева, который долго был царём и богом, Цивилёв оказался способен удержать ситуацию. Некоторые из присланных врио в 2018 году этого сделать не смогли.
Не стоит судить по-обывательски, что ходят какие-то решалы и говорят: поставьте моего, он вроде нормальный. Те, кто сидит в кабинетах «за зубцами», прекрасно знают, у кого, какие, с кем и почему отношения. Исходят из этого расклада при принятии решений.
Перешёптывание по углам — единственная форма общественной дискуссии
— Наша страна стоит на развилке, некоторые политологи, философы и сотрудники АП пытаются с нами говорить об «образе будущего». Ваше мнение на этот счёт?
— Я терпеть не могу заклинания «образ будущего». Обычно заклинатели ставят рядом слово «идеология», к которому я тоже сложно отношусь. Прежде чем начать говорить, куда мы идём, нужно договориться — откуда отталкиваться. Главная задача для нас — образ настоящего, внятно нарисованная картина, где мы находимся здесь и сейчас. Иначе это безумный и бессмысленный разговор, а образ будущего висит в пустоте.
— Образ настоящего должен уложиться в головах стихийно? Или всё-таки кто-то должен внятно объяснить, где мы сейчас и что с нами?
— Оба варианта возможны. Если кто-то сможет предложить концепцию, процесс ускорится. Пока же брожение, невнятные перешёптывания по углам — единственная форма нашей общественной дискуссии.
— То есть, вы скептически относитесь ко всем разговорам на тему будущего? К тезисам Дугина и Малофеева, людей из АП, к идеям политологов?
— Не скептически, а как к чему-то частичному. Разговор всё время идёт о частностях. Малофеев говорит: давайте монархию учредим. Наверное, предлагает Путина на царство. Почему это самое важное, а не ответ на вопрос: чем будем торговать чрез 10 лет, если нефть и газ больше не покупают?
Любая идея, даже очень хлёстко сформулированная, разворачивается в проект, когда своё место в конкретной системе может увидеть каждый человек. Особенно если он ни разу не идеолог, а простой тракторист, учитель, программист или даже блогер. Если не понятно, чем он будет заниматься в этой системе, проект не сработает.
Оценили 0 человек
0 кармы