Было: последний кубинец

Познакомились с ним на съёмках короткометражного фильма-притчи. В перерывах выяснилось, что в юности он служил по призыву в войсках, охранявших на Кубе наши пусковые установки с ракетами, угрожавшими США в период Карибского кризиса. А ещё выяснилось, что он давал такие подписки о неразглашении той государственной тайны, какие и в постсоветское время нарушать не хочет. 

Его не интересовали юридические аспекты, ведь СССР уже нет, тайны той страны уже не обязательно хранить так упорно, а документ «подписка» уже не имеет прежней силы.

Имеет, однако, некую силу, исходящую не из писаных кодексов, вот она-то и была для него важна, а не страшилки особистов замшелых времён.

Приходилось хитрить, чтобы вытянуть из него хоть что-нибудь. Некоторые события он не хотел вспоминать по вполне понятным причинам — путешествия в душных трюмах под палящим солнцем, когда днём жарко, как в печке, уже описаны.

Также известно, что не все выдерживали и умирали некоторые от непереносимости духоты и жары, а открыто хоронить было нельзя, ведь тогда такую массу людей надо было передислоцировать тайно.

И нет могил у тех героев, которые отдали жизни, чтобы после кризиса появилась доктрина ядерного сдерживания, а Родина смогла защититься.

Воспоминаний очевидцев и участников мало. Если кто помнит Карибский кризис по переживаниям в советском обществе самого начала шестидесятых годов прошлого века, тот сейчас, скорее всего, смутно помнит только что-то из раннего детства.

Он был обычным пехотинцем, служившим срочную. По приказу с другими бойцами погрузился на борт, и морем-океаном они пошли на Кубу.

Тяжело было? Так тяжело, что обращаться к тем временам он категорически не хотел и полвека спустя. Как-то упоминал, что в охранении приходилось реагировать на местных жителей, даже применять оружие. Не все местные были рады советским ракетам.

В месяцы нашего знакомства его уже звали Михалыч — только по отчеству. Он был седобородым старцем, высоким, худым, фактурным. Снимался в эпизодах художественных фильмов, в рекламе, а в главной роли, пусть и в короткометражке, был впервые, вроде бы.

Внешность берёг, поскольку длинные волосы и борода позволяли без особого грима быть в кадре тем, кто нужен — типичным участником действия с минимумом текста или вообще только с жестами да мимикой. Роли мужиков позади, он был хорош в роли старцев.

Последним кубинцем он воспринимался, как человек из тех времён, когда у Советского Союза ещё не было настолько крепкого ядерного щита в комбинации с ядерным кулаком, чтобы нам на нашей территории уже не понадобились бы для защиты от ядерных ракетно-бомбовых ударов специальные убежища.

Когда он возвращался с Кубы живым, нынешние шестидесятилетние ещё были детсадовцами, а виденные в тот год детскими глазами входы в бомбоубежища выглядели новыми, крепкими и закрытыми крепчайшими огромными бронированными воротами.

Малыши тогда не могли знать, что весь город не спрятать, что триста-четыреста тысяч мирных граждан города не спасти — столько убежищ не настроить и за десятки лет, а кризис назрел за считанные месяцы.

И дети не понимали, что оружие массового поражения опаснее, чем обычные бомбы — даже если спасутся во время самой бомбардировки, то люди в подземельях не дождутся естественного конца радиационного заражения до последней секунды жизни.

А те, кому не досталось место в убежищах, на поверхности быстро умрут.

В школах на уроках гражданской обороны после кризиса объясняли, как спасаться, если грянет, только довольно быстро становилось понятно, насколько малы шансы, если грянет по-настоящему.

Вот уж заканчивается второе десятилетие нового века, а «последний кубинец» вспоминается потому, что после десятилетий успешного ядерного сдерживания сегодня нас тревожат новые беды.

А тогда многие понимали, что война может случиться в любой момент. 

Солдатам, плывущим в трюмах для охраны ракет непроницаемой системой постов и секретов, ставших гарантией ненападения на нас и одновременно вызовом Штатам, на которые они могли рискнуть ответить агрессией, это было понятно больше, чем большинству граждан СССР тех лет.

А в крупных городах США и в наших понимали, что ни они не будут, ни мы не станем молотить ядерными боеголовками по хуторам, фермам и отдельным домикам — атакованы будут административные центры, штабы, промзоны, оборонка и самые опасные воинские части.

Через десятилетия стало известно и им, и нам, что обучение школьников основам гражданской обороны почти одинаково велось и у них, и у нас, даже фильмы для учебных нужд снимали почти одинаковые. И никто не хотел умирать.

Конечно, «последний кубинец» понял, почему возник интерес к его военному приключению полувековой давности. 

Те сегодняшние старики, которые своими глазами видели входы в убежища времён Карибского противостояния, готовые принять и сохранить хоть часть народа, через пару десятилетий увидели, как входы-выходы обветшали и заросли сорняками и мусором, броневорота облупились — краску обновлять было незачем. 

Ибо ядерное сдерживание на время укротило даже самых отмороженных ястребов.

Пусть он был из поколения послевоенных солдат. 

Хрущёв и Кеннеди были из поколения воевавших. 

А сегодня спокойно относятся к перспективам превентивных ядерных атак и к вариантам обмена ударами с применением оружия массового поражения те, кто в мировых войнах не участвовал, даже не родился в первые послевоенные годы и не был в армейских рядах в годы Карибского кризиса, когда мантра «лишь бы не было войны» воспринималась не шуточно, без единой капли иронии.

В перерывах между съёмками иногда затрагивались темы войны и мира, отсутствия в современной молодёжной среде страха перед чудищем войны и непонимание ценности мира. Становилось понятно, почему «кубинец» последний.

Корнями он был наш, а ранен войной был на Кубе, на пути к острову, на пути обратно, когда Хрущёв уже договорился с Кеннеди, и потом, когда на фоне договоров и инициатив по разоружению и нераспространению ядерного оружия вдруг накрывало пониманием, на каком краю несколько недель стояло человечество.

Таких понимающих на собственной шкуре сейчас осталось мало, может, уже и никого.

Во время съёмок стало известно, что наш «кубинец» борется с раком, что пока у него улучшение после химии и других важных процедур. А к премьере стало понятно, что рак побеждает.

В хосписе он уже был исхудавший, волосы и борода, которые он так берёг для съёмок, почти пропали, и в последние недели жизни он мог бы рассказать о тех тайнах, разглашать которые ему запрещали обязательства перед СССР.

Мог бы, но не рассказал. Когда навещали, он так же не хотел говорить о тех событиях, о том, что видел собственными глазами и не хотел говорить о деле, в котором принимал прямое участие. 

И не было в этом пафоса, как могло бы показаться, если говоришь о присяге, данной однажды и навсегда. Было проще и непобедимей.

Сегодня, когда человечеству пора бы серьёзно напрячься и упереться, чтобы не попасть в очередной военный кризис, старик, бывший солдатом в те времена, когда советские ракеты с территории Кубы могли нанести геополитическому противнику категорически неприемлемые поражения, уже покинул этот мир военной суеты и мирной расслабленности.

Теперь наши проблемы его не касаются. А нас, может быть, больше прежнего касаются проблемы сохранения мира, для которого очень важно быть не добрым и не улыбчивым, а вооружённым и очень опасным.

Только для такого сдерживания очень нужно, чтобы были люди, умеющие держать слово, верные присяге и однажды данному обещанию никогда не рассказывать никому о секретах.

Даже если твоей страны уже нет, а знамя, которому ты присягал, больше не несут впереди твоего полка. Он был нашим кубинцем. А сейчас другие времена.

ДЗЕН