В Сибирский приказ отписка Францбекова о взятии Хабаровым 5 даурских городков пришла через год, в 1651 г. На нее сразу же обратили внимание и передали в руки главе приказа боярину кн. А. Н. Трубецкому. Алексей Никитич Трубецкой играл тогда заметную роль при дворе Алексея Михайловича. Трубецкой в течение 20 лет возглавлял два важнейших в стране приказа,Казанский дворец и Сибирский. Он был
главным творцом восточной политики Москвы, имея в виду организацию им посольства в Китай и китайского торга в 50-х гг. XVII в.
Трубецкой очень заинтересовался отпиской о присоединении новых земель в Даурии. Правда, его интерес пока не связывался со взаимоотношениями России и Китая, потому что российская дипломатия в Москве и сибирская администрация не связывали имя «Богдоя», промелькнувшее в отписке Францбекова, с Цинским и тем более Китайским государством. Трубецкой спешил с докладом к царю по другой причине. В 1651 г. двор Алексея Михайловича все еще жил неприятным впечатлением от новгородского и псковского восстаний, и доклад об успехах в Приамурье пришелся бы как нельзя кстати. Трубецкой не ошибся. Деятельность Хабарова и его козаков на Амуре получила одобрение правительства.
В то время в Москве еще смутно представляли себе военно-политические характеристики Цинской империи, а в Якутске полагали, что загадочный Шамшакан, князь примерно такого же ранга, как Лавкай или Албаза. Так как из отписки Хабарова в Якутске стало известно, что «Богдоя» как реального лица не было, а была «земля Богдойская», в которой правил Шамшакан, Францбеков вручил Чечигину для передачи царю Шамшакану грамоту с предложением принять российское подданство.
Между тем старейшины ачеров и дючеров, потерпев сокрушительное поражение в сражение у Ачанского острога выслали гонцов в маньчжурскую пограничную крепость Нингта. В конце 1651 года, увереный в своей победе йнингутский военный комендант Хайсэ, отправив гонцов в столицу, принял решение, самостоятельно выступить против русских казаков и пленить их. Такое решение было принято потому что, маньчжуры узнав об успешной деятельности русских на Амуре, проявили колоссальное беспокойство о безопасности своих северных границ. До них доходили сведения, что русские начали хозяйственное освоение Амура, открыли промыслы собольи и рыбные, что они усиленно ведут разведку полезных ископаемых, а в будущем намерены начать их разработку, что русские поставили на Амуре свои первые острожки и хотели всерьез заняться земледельческим освоением Приамурья.
Тревожило их и то, что политика России в Приамурье вела к подчинению местного населения. Большинство князьцов соглашалось платить ясак. «За ясаком де дело не станет, было бы постоянство», часто приходилось слышать Хабарову и его товарищам. Эвенкийские и даурские вожди Гантимур, Туйдухонь, Бойгонь приняли российское подданство, подавая этим самым пример другим племенам и народам, населявшим не только левобережный, но и правобережный Амур. Маньчжуры понимали, что принятие в российское подданство народов Приамурья навсегда положит конец их набегам в этом регионе, грабежу, безнаказанному захвату и угону пленных.
Маньчжуры начали захват Внутреннего Китая в 1644 году. Эта важная акция могла и провалиться. В таком случае единственным тылом для династии Цин стала бы территория собственно Маньчжурии, где можно было бы укрепиться, отсидеться и собраться с новыми силами для продолжения захватнических войн. Это поставило бы маньчжуров перед лицом серьезной угрозы в этом обширном крае и могло повлиять на положение Цинской династии во всем Китае. Но территория Маньчжурии в условиях войны с китайским народом, с точки зрения цинов, была уже мала. Тыл нужно было расширить за счет более отдаленных от Китая территорий. И такой территорией было Приамурье, с его природными богатствами.
Хэйси направился в Ачанскую землю с отрядом, которым также командовал ротный начальник Сифу. . В маньчжурском войске было более 2 тыс. человек. Почти половину из них составляли даурские и тунгусские люди, еще ранее насильственно угнанные в Маньчжурию. В основном войска были вооружены холодным оружием. Помимо этого ещё имелось 6 лёгких пушек и 30 пищалей с 3 или 4 короткими стволами, а также начинённые порохом глиняные петарды для подрыва укреплений. Маньчжуры двигались по зимним дорогам на лошадях, по три лошади на каждых двух человек.
Замысел маньчжуров состоял в том, чтобы внезапным ударом отрезать казаков, которые находились в избах вне городских стен, уничтожить их, а затем расправиться или взять в плен защитников города.
24 марта на утренней заре маньчжурам удалось бесшумно приблизиться к Ачанскому острожку и окружить его. Первым увидел врагов казачий есаул Андрей Иванов, который поднял тревогу.
Особенно тяжело пришлось тем казакам, которые находились в избах за пределами городка. Чтобы не очутиться в руках неприятеля, им нужно было в считанные секунды попасть в город под прикрытие его стен. Ворота для них открывать уже было поздно. Оставался один путь: перебираться туда через стену. «И метались казаки в город, в единых рубашках, на стену городовую». Одновременно маньчжуры открыли огонь по городку из пушек и из пищалей.
Однако, когда первые секунды замешательства прошли, казаки открыли ответный огонь из пушек и из ружей и не дали врагу подойти близко. Ожесточённый бой продолжался с зари и до исхода солнца. Маньчжуры, несмотря на большие потери сумели прорваться через линию огня к одному из участков стены. Здесь они повесили на стену свои знамена как призыв к генеральному штурму. Однако стену взять не удалось, казаки крепко держали круговую оборону и отразили штурм. Но всё же, к концу дня, перевес стал клониться в сторону маньчжур.
Используя численное превосходство им наконец удалось подойти близко к стенам, занять пустые казачьи дома, с их крыш начать прицельный обстрел и тем самым на мгновенье сковать действия защитников внутри городка.
Когда маньчжуры сумели вырубить три звена стены сверху до земли, Исиней отдал приказ всему войску, который в пересказе Хабарова звучал примерно так: «Не жгите и не рубите казаков, емлите их, казаков, живьем!» Его слова были переведены. Исиней предлагал казакам сдаться с оружием в руках. Но не такими были казаки. Многие из них, предпочитая позорному плену смерть, стали между собой прощаться. Используя минутную передышку, наступившую в штурме, ободряя своих товарищей, Ерофей Павлович обратился к ним: «Умрем мы, братцы казаки, за веру крещеную, и постоим за Дом Спаса и пречастыя и Николы Чудотворца, и порадеем мы, казаки, государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа Руссии и помрем мы, казаки, все за один человек против государева недруга, а живы мы, казаки, в руки им, богдойским людям, мы, казаки, не дадимся!»
В тот момент, когда в проломе уже появились первые маньчжуры, казаки вкатили в проломное место большую медную пушку и начали стрелять по врагу в упор. Одновременно с башен заговорили железные пушки, а казаки, перезарядившие ружья, вновь ударили из них с городских стен. Штурм был отбит, и враги «от того... пушечного бою и от пролому отшатились прочь». Чтобы закрепить успех, Хабаров приказал 50 казакам остаться в городе и продолжать стрельбу, а сам со 156 храбрецами, служилыми и охочими казаками, предпринял отчаянную вылазку, бросившись преследовать неприятеля. Маневр удался. В сумерках маньчжуры были введены в заблуждение относительно численности русских, которая показалась им «несчетной». Вооруженные только саблями и куяками, казаки в рукопашной схватке отбили у врага две железные пушки, стрелявшие по городу, а «лучших витинов побили и огненное оружие... у них взяли». Увидя победу над лучшими воинами, все остальные богдоевы люди, по словам очевидцев, «прочь от города и от ... бою побежались врознь».
Ачанская победа знаменательна и тем, что отряд Хабарова, уступавший по численности маньчжурскому войску десятикратно, потерял убитыми только десять человек, ранено же было 78 человек, «и те все от ран оздоровили». Маньчжуры же оставили на поле боя 676 погибших воинов. Трофеи достались казакам богатые: 830 лошадей с хлебными запасами, 17 пищалей скорострельных, 2 железные пушки, 8 знамен. «Переиманы языки».
О происшедшем сражении Хабаров сразу же сообщил в Якутск воеводе Францбекову, а тот, в свою очередь, отправил подробный отчет в Моекву.
Узнал о поражении маньчжурского войска и цинский двор в Пекине. О нем написали в официальной правительственной хронике маньчжуро-цинских государей, «Шэнцзу шилу»: «Нингутский чжангинь Хайсэ послал командира нюру Сифу и других с войсками походом на Хэйлундзян. Произошло сражение, но (мы) потерпели поражение. Хайсэ был наказан, а Сифу отстранен от должности и получил 100 ударов плетьми, но они все же были оставлены в Нингуте».
Столь сокрушительное поражение которое потерпело маньжурское войско под стенами Ачанского острога произвелиа на цинских правителей удручающие впечатление. Осознавая сложившуюся трагическую ситуацию на своих северных границах, в Пекине быстро приняли решение, уничтожить русских и навсегда ликвидировать эту проблему. Было недопустимо появление вблизи своих границ мощного европейского государства.
Весной 1652 г. перед Ерофеем Павловичем встал вопрос, идти ли вниз по Амуру, где, по рассказам местных жителей, буквально в 10 днях судового хода от Ачанского городка жили «до моря и круг моря» гиляки, или же отправиться вверх по Амуру в Дючерскую землю, мимо которой он прошел осенью 1651 г. Однако Хабаров понимал, что с его малочисленным войском нельзя овладеть страной; весной, как только Амур вскрылся, он оставил Ачанский острожек и поплыл на судах против течения.
Хабаров тогда еще не знал, что к моменту его выхода из Ачанского городка к устью Сунгари подошло маньчжурское войско, насчитывавшее около 6 тыс. человек. Они ждали Хабарова в засаде, надеясь заманить его отряд на берег и там уничтожить. Только счастливая случайность спасла Хабарова. Его дощаники шли по середине реки и «то место пробежали парусами». Неприятель даже не был замечен.
Спустя некоторое время хабаровцам посчастливилось поймать лазутчика, который от устья Сунгари шел по пятам отряда с целью проследить его движение и заранее выведать место следующей зимовки. Как выяснилось при допросе лазутчика, маньчжуры рассчитывали послать к городу, «где они станут зимовать, свои войска тысяч десять и больше... с пушками большими и с мелким огненным оружием» и русских «давом задавить».
Теперь на Амуре уже не было уголка, до которого бы не донеслась зловещая весть о готовящемся маньчжурском набеге на Амур. С полной уверенностью можно говорить о том, что сами маньчжуры с помощью своих лазутчиков сознательно раздували эти слухи, стараясь всячески запугать и русское и нерусское население Амура предстоящей расправой. Слухи росли как снежный ком. В одних районах Приамурья говорили, что идет 6 тыс., в других 10 тыс. и больше маньчжуров. На Зее упорно поговаривали о 40 тыс., а в верховьях Амура, о «многих» тысячах регулярного маньчжурского войска, вооруженного пушками, ружьями, саблями, куяками. Даурия замерла в ожидании страшных событий.
Выше устья Сунгари, в Хинганском ущелье, в июне 1652 года, Хабаров встретил на Амуре встретил отряд казаков под предводительством якутского служилого третьяка Чечигина, с которым пришло подкрепление, 117 человек, которые возвращались из Якутска с порохом, свинцом . Но, узнав, что маньчжуры собрали против него шеститысячную армию, отступил на запад.
Оказалось, что Чечигин выслал вперёд основного своего отряда небольшой разведывательный отряд в 27 человек, во главе с Иваном Нагибой, который должен был обнаружить отряд Хабарова, но Нагиба с Хабаровым не встретился. Посланный вниз по Амуру на поиски Хабарова, отряд этот разминулся с Ерофеем Павловичем и был вынужден выйти в Амурский лиман, а затем и в Охотское море. После долгих странствий и многих приключений Иван Нагиба «с товарищи» вернулся в Якутск, преодолев тысячи километров по Амуру, Охотскому морю и Охотскому побережью.
Казаки хотели плыть вниз для поисков пропавших товарищей, но Хабаров воспротивился их желанию и продолжал свой путь вверх по Амуру. С прибытием Чечигина войско Хабарова выросло более чем до 300 человек. Объединенный отряд землепроходцев продолжал подниматься вверх по Амуру, делая остановки в пути и совершая отдельные вылазки в улусы. В Дючерской земле Хабаров задержался месяц. Здесь казаки собирали ясак. Дючерский князец Тоенча, его братья и улусные люди приехали к казакам и добровольно, или, как тогда говорили, «честно», приняли российское подданство. «По своей вере шертовав государю», они принесли 32 ясачных и 78 «поклонных» соболей. Через некоторое время от Тоенчи поступил «полный ясак со 100 человек» улусных людей.
Зимовать остановились 1 августа 1652 года на правом берегу Амура против устья Зеи, в улусе «князца» Кокурея. Здесь решили строить город. Однако непредвиденные события нарушили эти планы. Уже давно среди «голытьбы», набранной Хабаровым в свой «полк», зрело недовольство. Амур действительно, как и говорил Хабаров, оказался богат и рыбой, и зверем, и птицей, и добрыми пашенными угодьями, разве что серебряных гор здесь не было. Но частые переезды с места на место, опасные «посылки» в «немирные» селения не давали возможности казакам осесть где-либо и, помимо «государева дела», заняться промыслами, земледелием, торговлей с местным населением.
И вот 1 августа гнев и возмущение значительной части отряда прорвались наружу. Казаки во главе со Степаном Поляковым и Константином Ивановым обвинили Ерофея Хабарова в том, что он «постоянства не делает… ни в Даурской земле, ни в Дючерской земле, города не ставит и аманатов теряет, даурских и дючерских князей небрежением и нерадением, а государеву казну продает… От того, себе ты, приказной человек Ерофей Хабаров, корысть получаешь велику, и мы, государевы холопи твои, подымались из Якутского острогу и промыслов своих на своих подъемах, и будучи мы, холопи твои государевы, с ним, Ярком, на твоей государевой службе задолжали».
Выслушав ответные обвинения Ерофея Хабарова в «воровстве», 132 казака захватили часть судов и ушли в низовья Амура служить государю отдельно. Здесь, среди Гиляцкой земли, они поставили острог с башнями, взяли аманатов и приступили к сбору ясака.
Хабаров дважды делал попытку отправить Третьяка Чечигина с грамотой к царю Шамшакану. Правда, после победы над маньчжурами под Ачанским городком и расспроса пленных Хабаров стал догадываться, что имеет дело с сильным правителем. Он уже не верил в возможность принятия Шамшаканом российского подданства. Но мирное урегулирование пограничного конфликта он считал вполне возможным и естественным.
В помощь Чечигину Хабаров выделил из своего войска 10 служилых людей. Он снарядил их должным образом и просил местных жителей дать им проводников и обеспечить охрану до «богдойских рубежей». Однако дауры не решались взять на себя ответственность за безопасность посланников. Даурам была известна вероломность маньчжуров. Они прямо предупреждали Хабарова, что маньчжуры Третьяка Чечигина с товарищами назад не отпустят, а расправятся с ними, потому что Богдойская земля «топерь... задралася, и вы де многих богдоевых людей побили, да и нонече де ... будет войско богдоево большое, тысяч 10 и больше».
Думать о дальнейшем продолжении строительства острога только с оставшейся частью людей не имело смысла. И последующее пребывание в улусе Кокурея Хабаров использовал для иных дел. Отсюда он отправил свою последнюю и самую большую отписку с Амура. Она содержала подробный отчет о действиях хабаровского войска с момента взятия Гайгударова городка и до раскола в отряде. Отписку доставляли Олекминским путем 4 человека: Богдан Габышев, Сергей Андреев, Ефим Самсонов, Иван Телятев. Посыльные шли от устья Зеи до Якутска около 45 суток. В Якутске они застали нового воеводу Ивана Павловича Акинфова, заменившего Францбекова на воеводской должности.
Хабарову об этом изменении ничего известно не было. И, находясь еще некоторое время в устье Зеи, он безрезультатно ждал вестей от Францбекова. Правда, сам Хабаров времени даром не терял. Он использовал тактический ход, применяемый нередко в военном деле: с помощью верных ему людей распустил среди местного населения слух о скором приходе на Амур шести тысячного русского войска. В своих последних отписках он действительно убеждал Францбекова обратиться в Москву с просьбой о подкреплении и даже называл при этом цифру, 6 тыс. воинов. Столица уже стала предпринимать кое-какие практические шаги для отправки на Амур большого войска. Но пока еще его на Амуре не было. Тем не менее, испугавшись подхода подкрепления и объединения усилий русского и местного населения, маньчжуры спешно отвели свое войско из устья Сунгари вглубь Маньчжурии, так и не рискнув ни летом, ни осенью 1652 г. совершить набег на Приамурье.
Между тем Хабаров не мог допустить разделения отряда. Получив точные сведения об уходе маньчжурского войска, он 9 августа оставил устье Зеи, спустился вниз по Амуру и 30 августа подошел к острожку Константина Иванова. Последний вместе со своими соратниками принял меры предосторожности, наглухо закрыв ворота городка. Хабаров приказал объявить им, что не собирается уходить с этого места. С верными себе полчанами он поставил вблизи городка зимовье из нескольких изб, устроил на расстоянии пушечного выстрела раскаты, вкатил на них пушки и приказал дать несколько выстрелов по городку. Бомбардировка даже не повредила стен. Чтобы попусту не тратить ядра и пули, а окрестности не оглашать канонадой, Ерофей Павлович приказал идти на приступ.
Приказ был отдан громко, в расчете, чтобы сторонники Иванова его услышали. Последние знали, что в подобных ситуациях Хабаров шутить не любил. И когда они увидели, что атакующие с решительным видом стали приближаться к стенам в куяках и со щитами, они приняли единственно разумное решение, сдаться на милость победителей и продолжать вместе начатое дело.
Бунтовщики сдались при условии, что им сохранят жизнь и награбленную добычу. Хабаров «пощадил» их, приказав нещадно бить батогами (отчего многие умерли), а всю добычу взял себе.
Вторую зимовку на Амуре Хабаров провел в Гиляцкой земле, а весной 1653 г. вернулся в Даурию, к устью Зеи. Летом его люди плавали вверх и вниз по Амуру, собирая ясак. Весь левый берег Амура опустел: по приказу маньчжурских властей жители перешли на правый берег.
В августе 1653 г. в отряд прибыл из Москвы царский посланец. Он привез от царя награды участникам похода, в том числе и самому Хабарову, но отстранил его от руководства отрядом, а когда тот стал возражать, избил его и повез в Москву. В дороге уполномоченный отнял у Хабарова все, что было при нем. В Москве, впрочем, завоевателю вернули его личное имущество. Царь пожаловал его в «дети боярские», дал в «кормление» несколько деревень в Восточной Сибири, но не разрешил вернуться на Амур.
Ерофей Хабаров пробыл на Дальнем Востоке около четырех лет и плавал по Амуру с верховьев до низовьев. Он основную задачу своей экспедиции видевший в присоединении Приамурья к Русскому государству, одновременно пытался распространить русское земледелие на Амуре.
«Подымаясь собою в поход без государева жалованья», он положил много труда для присоединения Приамурья к Русскому государству.
Имел Хабаров последователей и в закреплении Приамурья за Русским государством. Его ратные люди остались на великой реке, осталось и все снаряжение, «государев наряд» и «железная рухлядь», приобретенные им же. Осталась и часть служилых людей, прибывших с Зиновьевым. Всего там собралось до 540 человек.
Но вскоре казаки столкнулись с нехваткой хлебных запасов, которые они ранее успешно взимали с местного населения. Остаться без хлеба в предстоящую зимовку для русских однозначно обозначала бы неминуемую смерть. После отъезда Хабарова Онуфрий Степанов собрал войсковой совет. Было решено плыть в устье правого притока Амура, Сунгари. Здесь надеялись раздобыть хлеб и строевой лес, сделать 5–6 дощаников, разместить на них 180 служилых людей, оставленных Зиновьевым, и хлеб. Поход оказался удачным. Хабаровцы получили у дючеров хлеб, собрали с них большой ясак, нарубили лес, соединили его в плоты и двинулись вниз по Амуру.
Не доплыв до Гиляцкой земли, они зазимовали. Зимовку заполнили пушной и рыбный промыслы, а также сбор ясака. Его собирали и с вновь приисканных дючерских родов, и с тех из них, кто его вносил уже 3 года. Правда, без ясачных книг, увезенных Зиновьевым, отличить старых и новых плательщиков ясака было трудно, и дючерам верили на слово.
Весной, когда Амур очистился ото льда, хабаровцы построили новые, починили старые дощаники и пошли вниз по его течению. Главной задачей этой экспедиции русского отряда,являлось желание утвердится на берегах Сунгари и распостронить свой контроль на правые притоки Амура, в достаточно богатом и обжитом регионе. 20 мая недалеко от устья Сунгари они встретили отряд из 52 человек по главе со служилым человеком Михаилом Артемьевым Кашинцём.
Этой же весной к хабаровцам присоединилось 30 енисейских казаков, строивших по поручению Петра Бекетова Нерчинский острог. Свой приход в отряд казаки объяснили тем, что у них кончились хлебные запасы и начался голод. Онуфрий Степанов, заинтересованный в численном росте отряда, принял их. Вместе с енисейскими казаками отряд стал насчитывать 502 человека.
20 мая 1654 г. отряд вошел в Сунгари для сбора ясака и пополнения хлебных запасов. 16 дней продолжалось это плавание. Только три дня дул попутный ветер, и тогда шли под парусом, остальное время двигались на веслах против течения. Как и осенью 1653 г., с дючерского населения собрали большой ясак и пополнили запасы хлеба.
Вскоре Дючеры предупредили казаков, что навстречу им по Сунгари идет регулярное маньчжурское армия спешно посланное из Нингуты по распоряжению военного наместника Шархуды. Уже 6 июня, казаки обнаружили впереди противника, здесь была сосредоточена вся армия маньчжуров и их речной флот.
Чтобы предотвратить новый поход русских на Сунгари, по приказу Шархуды в районе нынешнего селения Ваньлихотон, это в 100 келометров м от устья Сунгари, строились береговые земляные укрепления , на которых были установлены пушки. Шло формирование и подготовка цинских войск, куда активно набирались молодые дауры и дючеры. Кроме того, на помощь Шархуде из вассальной Цинам Кореи прибыл отряд под командованием Пён Гыпа, вместе с обслуживающим персоналом корейцев было 150 человек, из них 100 солдат были вооружены фитильными аркебузами, что до некоторой степени компенсировало превосходство русских в ручном огнестрельном оружии. В цинской речной флотилии на Сунгари было лишь 20 крупных лодок, способных перевозить не более 17 человек каждая. Остальные речные силы маньчжур и их союзников состояли из 140 малых берестяных лодок (оморочек), где помещалось по 4-5 человек. Всего было собрано более 900 человек. Вскоре армия под командованием Шархуды двинулась на встречу русским, конники шли берегом, а пешие плыли в легких стругах.
Подойдя к подготовленной оборонительной позиции маньчжуры поставили свою артиллерию под прикрытие построенных береговых укреплений и разместил свои войска за укреплениями , часть пехоты находилась на речных судах.
При появлении русской флотилии маньчжуры открыли по ней огонь из своих береговых укреплений. Ядра их пушек летели на расстояние 2 и более верст. 3 русские пушки ударил» ответным огнем. Не рискуя подставлять борта крупных судов под пушечные выстрелы, казаки пересели в легкие струги и отогнали неприятельские лодки, заставив маньчжурскую пехоту высадиться на берег. Маньчжуры укрылись за ранее подготовленными турами и рвами.
После первого успеха казаки высадились на берег и при поддержке собственных трех пушек пошли на штурм береговых укреплений, но столкнулись с сильным сопротивлением, казаки попытались выбить их из-за укреплений. Несколько раз они ходили в атаки, надеясь в рукопашном бою выиграть сражение. При штурме многие из них были жестоко переранены метким огнём корейцев, засевших на высокой скале. Во время общей атаки, корейские аркебузиры дали по идущим на приступ казакам дружный залп, вызвав среди русских большие потери и замешательство. Последовавшая за тем контратака маньчжур заставило казаков прекратить штурм и начать отход. Так как соотношение людской силы было не в пользу казаков, а порох и свинец подходили к концу, они сели в дощаники и отошли на Амур. Фактически в бою русские потерпели поражение с далеко идущими последствиями. Была навсегда закрыта казачьему отряду дорогу по Сунгари, вглубь маньжурской территории. Шархода поставил казаков в тяжелейшее положение из-за постоянной угрозы голода.
Осенью 1654 г. от дючеров Онуфрию Степанову стало известно, что по приказу богдойского царя в устье Сунгари вновь появилось 3 тысячное маньчжурское войско. Ходили упорные слухи, что зимой оно будет доведено до 5 тыс. человек, а может быть, и больше. Обстановка осложнялась еще и тем, что на протяжении 1654 – 1656 годов. администрация Нингуты, угрожая амурскому населению очередным погромом, стала насильственно переселять сначала дауров, а затем дючеров и гогулов на территорию Маньчжурии. В этот период политика угона населения маньчжурами приняла новый аспект. Угоны совершались уже не только ради умножений живой силы своих войск. Маньчжурские правители полагали, что если на Амуре не будет хлеба и людей, платящих ясак, то этот район потеряет для России всякое значение и русские его покинут. Однако маньчжурская администрация не учитывала, что для России главный смысл приобретения Приамурья заключался не просто в получении ясака и, следовательно, в эксплуатации коренного населения, а в первую очередь в хозяйственном освоении этого края: постройке городов, заведении хлебопашества, добыче полезных ископаемых, развитии промыслов, ремесел, торговли. И подобно тому, как это было повсеместно в Сибири, коренное население Амура обязательно втянулось бы в процесс разносторонней хозяйственной деятельности, причем без какого-либо давления со стороны русских. Освоение русскими Амура было уже начато и продолжалось, несмотря на большие внешнеполитические трудности, создаваемые постоянной угрозой маньчжурских вторжений.
С фактом переселения дючеров в Маньчжурию Онуфрий Степанов впервые столкнулся, выясняя сведения о судьбе посланников Третьяка Чечигина и его товарищей, которых должны были проводить до маньчжурских рубежей дючерские князьцы Ортока и Есюня. Как выяснилось от очевидцев, в обстановке угроз, запугивания и сгона населения со стороны маньчжуров дючерские князьцы не рискнули показать свое расположение к русским, «вести богдойскому царю про посланников не дали» и убили Третьяка Чечигина, у себя в улусе. Грамота, отправленная с ними к царю Шамшакану, так и не была доставлена по назначению.
Оценили 4 человека
6 кармы