Прогулка

нашел у себя в дебрях:

В центре города ко мне подбежал серый шпиц с грязным хвостом и, затрусив рядом со мной, спросил:

- Вы Клагеса* не читали?

- Нет, - ответил я.

- Очень интересно, - сказал шпиц. - Только немного заумно и к тому же по-немецки. Вам непременно понравится.

Некоторое время мы шли молча рядом. Внезапно меня осенило, что говорящие собаки попадаются нечасто.

- Ты умеешь разговаривать? - спросил я.

- Да, - кивнул он. - Я граф Лестер, перевоплощенный, конечно. Жил с 1532 по 1588 год. Замок имел в Дирене. Тоже ужасное было время.

- Тоже? - спросил я.

- Да, как и теперь. Вот ведь гнусность - заставить человека перевоплотиться в собаку. Сплошные интриги и произвол. Мой последний повар стал кассовым аппаратом в одном из лондонских кафе и втихомолку прикарманивает достаточно, чтобы каждый вечер ходить куда-нибудь развлекаться. А мне только и остается, что углы обнюхивать.

- Все в руце божией, - заметил я философски. - А что, кассовые аппараты действительно развлекаются?

- О, Лондон велик! - беспечно сказал он.

Мы все брели, брели. Стал накрапывать дождь.

- А с какой стати ты, собственно, вспомнил Клагеса? - спросил я. Он залаял, обнажив зубы.

- Пардон, - сказал я, - но ты ведь только что разговаривал.

- Спятил ты, что ли! - возразил он. - Собаки не умеют говорить.

- Не обижайся, сказал я. - Похоже, тут какое-то недоразумение.

Я приподнял шляпу, свернул в переулок и по рассеянности налетел на полицейского. Извинившись, я пошел дальше, но он разочарованно воскликнул:

- В нем ничего нет!

- Где? - спросил я, обернувшись.

- В вашем бумажнике, - сказал он. - Я его только что подобрал, но он совершенно пустой.

Он действительно с обескураженным видом протянул мне бумажник.

- Не обижайтесь, - сказал я скромно. - Я зарабатываю очень мало. Все сразу спускаю.

Он сделал равнодушный жест и мы вместе пошли дальше.

- Вы часто воруете? - спросил я, чтобы поддержать разговор.

- Только в свободное от службы время, - ответил он. - Раньше я еще убивал, но теперь уже годы не те.

- "Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr"** - процитировал я. - Вы немец? - деловито осведомился он.

- Нет, - объяснил я. - Это из Рильке. Есть такой поэт.

- А при чем же тут строительство? - спросил он.

- Да так, к слову пришлось, - сказал я. - Дети у вас есть? Вы их бьете? Он вдруг остановился.

- Рильке! - воскликнул он. Ну конечно! Это был мой отец. Вам знаком его рифмованный справочник столичных адресов? Штука любопытная и абсолютно бесполезная.

Он сорвал с меня шляпу и вскочил на подножку трамвая. Странный тип.

Я вошел в кафе, чтобы на досуге поразмыслить о случившемся. Кельнер был голый.

- Кофе или ничего? - спросил он.

- Ничего, - сказал я.

- Вон! - рявкнул кельнер. - Мы тут в игрушки не играем.

Это был веский аргумент: люди вроде него святым духом питаться не могут. Я опять вышел на улицу. Дождь не прекращался. Было хмуро и слякотно.

В подворотне стояли два старика. В ту самую минуту, когда я проходил мимо, тот, что повыше, двинул другого в ухо.

- Вам больно? - спросил я пострадавшего.

- Нисколько, - бодро ответил он. - Мы спорим о жизни, а у моего друга воинственная натура.

- Вот вам и философский камень, господа, - учтиво сказал я.

- Не бросайтесь камнями! - испуганно закричали оба и побежали прочь. Несмотря на свой преклонный возраст, они не поняли, что я выразился фигурально и имел в виду просто-напросто начало всех зол. Этот неудачный опыт убедил меня в бесполезности жизни. Я вынул из уха затычку и исчез.

* "Тот, у кого нет дома, уже не строит себе" перевод немецкой фразы.