Мир банков в свете учения основоположников социализма. Ленин, Маркс, Сен-Симон.

Ленинское учение об империализме и Сен-Симон.

Старшее и среднее поколение наших граждан наверняка знакомо с работой В.И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». В советское время она была обязательной литературой при изучении марксистско-ленинской политической экономии (старшее поколение наверняка помнит пять экономических признаков империализма, которые заучивались как таблица умножения). Я об этой книге вспоминаю сегодня по той причине, что в 2016 году исполняется сто лет со времени написания указанной работы. Работа интересная. Хотя с момента ее рождения прошел век, она очень помогает разобраться в событиях сегодняшнего дня. Нынешний мир по своему социально-экономическому устройству продолжает оставаться монополистическим капитализмом и империализмом. Хотя, безусловно, империализм начала XXI века имеет ряд существенных отличий от империализма начала XX века. В любом случае книга «Империализм…» полезная, хотя по целому ряду причин читать ее надо осторожно. Будучи опытным политиком, Ленин некоторые вещи утаивал от читателя, а некоторые, мягко говоря, сильно искажал. А иногда пользовался «эзоповым языком».

Перечитывая в очередной раз работу Ленина, я неожиданно обратил внимание, что она как-то резко и странно «обрывается». В последнем абзаце книги Ленин приводит обширную цитату из работы немецкого экономиста Герхарта Шульце-Геверница (1863-1943), снабжая эту цитату своим коротким комментарием. И все. Привожу заключительный фрагмент работы Ленина:

«Восторженный поклонник немецкого империализма Шульце-Геверниц восклицает:

«Если в последнем счете руководство немецкими банками лежит на дюжине лиц, то их деятельность уже теперь важнее для народного блага, чем деятельность большинства государственных министров» (о «переплетении» банковиков, министров, промышленников, рантье здесь выгоднее позабыть…) «…Если продумать до конца развитие тех тенденций, которые мы видели, то получается: денежный капитал нации объединён в банках; банки связаны между собой в картель; капитал нации, ищущий помещения, отлился в форму ценных бумаг. Тогда осуществляются гениальные слова Сен-Симона: „Теперешняя анархия в производстве, которая соответствует тому факту, что экономические отношения развертываются без единообразного регулирования, должна уступить место организации производства. Направлять производство будут не изолированные предприниматели, независимые друг от друга, не знающие экономических потребностей людей: это дело будет находиться в руках известного социального учреждения. Центральный комитет управления, имеющий возможность обозревать широкую область социальной экономии с более высокой точки зрения, будет регулировать её так, как это полезно для всего общества и передавать средства производства в подходящие для этого руки, а в особенности будет заботиться о постоянной гармонии между производством и потреблением. Есть учреждения, которые включили известную организацию хозяйственного труда в круг своих задач: банки“. Мы ещё далеки от осуществления этих слов Сен-Симона, но мы находимся уже на пути к их осуществлению: марксизм иначе, чем представлял его себе Маркс, но только по форме иначе»[1].

Нечего сказать: хорошее «опровержение» Маркса, делающее шаг назад от точного научного анализа Маркса к догадке – хотя и гениальной, но всё же только догадке, Сен-Симона».

Точка. Конец ленинской работы. Эта загадочная концовка – яркий пример «эзотерики» «классика». Ленин что-то хочет сказать, но не может. Мои размышления над приведенным выше фрагментом работы вылились в предлагаемые полемические заметки.

Книга Ленина кончается достаточно ясной мыслью о том, что со временем тотальный контроль над обществом установят банки. Ленин признает, что Сен-Симон не ошибался в своем предвидении того, какую роль банки будут играть в будущей экономической и общественной жизни. Но он называет этого лишь «гениальной догадкой». Другое дело – «гениальный» Маркс. Он предвидел это на основе «научного анализа». Мне кажется, что эта фраза у Ленина – «дежурная», он просто стал на защиту «классика» марксизма от буржуазного экономиста Шульце-Геверница, который дерзнул поставить Сен-Симона выше Маркса.

Если вспомнить Маркса, то этот «классик» вообще уводил в своем исследовании «Капитал» банковский капитал в тень, сосредоточивая все внимание на анализе и критике капитала промышленного и торгового. Ни гениальных «озарений», ни «научных открытий», предсказывающих будущее господство банков в обществе у Маркса нет и быть не может. Сегодня на этот счет появилось достаточно много работ, в том числе и моих[2].

Мне сдается, что Ленин в своей практической деятельности, связанной с банками, в большей мере опирался на сенсимонистов, чем на Маркса. Здесь он был больше сенсимонистом, чем марксистом. Но в этом не признавался. Не этим ли объясняется такая странная, «оборванная» концовка известной работы Ленина?

Утопический социалист Сен-Симон и сенсимонизм.

Специально подчеркну: Ленин опирался не только и не столько на идеи французского графа Анри де Сен-Симона (1760-1825), сколько на сенсимонизм. Если о марксизме и ленинизме современный читатель с высшим образованием имеет, как правило, минимальное представление, то с Сен-Симоном и сенсимонизмом знакомы очень немногие. События жизни Сен-Симона свидетельствуют о многогранности этого человека. Он и воин, и авантюрист, и спекулянт, и писатель, и прожектер, и философ, и т.д. При жизни Сен-Симон имел репутацию человека странного и экстравагантного.

Идеи Сен-Симона на протяжении жизни этого социалиста-утописта претерпевали определенную эволюцию. Он находился под сильным влиянием французских энциклопедистов 18 века. С восторгом встретил французскую революцию 1789 года. Позднее он в ней разочаровался. Стал думать о более совершенном устройстве общества, чем то, которое строили его вчерашние кумиры – революционеры. В первом крупном произведении Сен-Симона – «Письмах женевского обитателя к современникам» (1803 г.) – содержатся зачатки его социального проекта. Он вскрывает классовые противоречия между тремя основными группами – дворянами, буржуазией и неимущими. Эти противоречия, по его мнению, следует сглаживать и преодолевать на путях развития науки и промышленности. Постепенно его идеи облекаются в форму проповеди, обращенной к «просвещенным вождям» общества – банкирам, промышленникам и торговцам. Что вызывает интерес со стороны некоторых представителей «просвещенных вождей». В 1823—1824 гг. Сен-Симон издает свой самый законченный и отделанный труд — «Катехизис индустриалов». Наш герой не ограничивается размышлениями только социально-экономического свойства. Он напряженно думает о духовном преобразовании человечества и в последние годы своей жизни пишет книгу «Новое христианство». По сути это кодекс гуманизма, к религии не имеющий никакого отношения.

Подробнее остановлюсь на сенсимонизме. Сенсимонизм, сенсимонисты – идейное, социальное, духовно-религиозное и интеллектуальное движение последователей французского социалиста-утописта Анри де Сен-Симона. Оно возникло сразу же после смерти этого знаменитого социалиста. Его основателями стали ближайшие ученики знаменитого французского утописта. Кто это? - Их было с десяток, но на первый план выдвинулась следующая «троица»: Олинд Родриг (1794—1851), Сент-Аман Базар (1791—1832) и Бартелеми Проспер Анфантен (1796—1864).

Они провозгласили своей задачей пропаганду идей Сен-Симона, считая это наиболее эффективным и безопасным (бескровным) средством преобразования общества на принципах справедливости. Сен-Симон не оставил после себя законченной концепции преобразования общества. Ученикам было трудно распространять «сырое» учение своего учителя. Они восполняли наиболее серьезные «пробелы» в его учении, уточняли некоторые высказанные им тезисы, выстраивали целостную социально-экономическую концепцию идеального общества. Для формирования такой концепции использовался журнал «Le Producteur» («Производитель»), который был задуман еще Сен-Симоном, но издаваться начал лишь после его смерти. Однако журнал просуществовал немого более одного года. Но на этом сенсимонизм не закончился. В 1828 г. ученики Сен-Симона предложили парижанам курс лекций, которые читались в доме 12 на улице Таранн (rue Taranne). Париж. Посещала эти лекции в основном учащаяся молодёжь, мало знакомая с жизнью, философией и общественными науками; ей сенсимонизм казался новым религиозным откровением, имевшим целью улучшение быта «самого многочисленного и самого бедного класса народа». За это время к сенсимонизму обратились такие ставшие впоследствии известные во Франции и за ее пределами люди, как Мишель Шевалье, Ипполит Карно, Анри Фурнель, Эмиль Перейра, Фердинанд де Лессепс и другие. Некоторые из них позднее немало содействовали успехам движения. Чтения продолжались два года и печатались в журнале «L’Organisateur», а затем лекции вышли отдельною книгою под названием «Учение Сен-Симона» («Doctrine de S.-Simon»)[3].

Глубокие знатоки творчества Сен-Симона говорят, что в указанной книге основоположнику французского утопического социализма принадлежат лишь самые общие положения, многое додумано и дописано его учениками. У сенсимонистов было определенное «разделение труда». Каждая лекция обсуждалась коллективно, при этом на встречах затрагивались лишь ключевые проблемы. Лекции читались Базаром, который отличался способностью облекать мысль в наиболее привлекательную и убедительную форму. Но все-таки главным идеологом, был Анфантен, который отличался наибольшей логичностью и остротой мысли. Судя по всему, именно он и клал лекции на бумагу.

Историки и философы часто пишут, что сенсимонизм закатился к середине 19 века. Не знаю, как во Франции, а в России с социальными идеями сенсимонизма вплоть до 1917 года активно интересовались образованные слои общества. В России идеями Сен-Симона и его учеников серьезно интересовались декабрист М.С.Лунин, В.Г.Белинский, А.И.Герцен, М.Е.Салтыков-Щедрин, петрашевцы, народники и ранние марксисты.

В своей работе «Три источника и три составные части марксизма» (1913) Ленин в качестве одного из источников марксизма называет утопический социализм, но не дает конкретных имен. В других своих работах он нередко упоминает французов Анри де Сен-Симона, Шарля Фурье и англичанина Роберта Оуэна. Специалисты по творчеству Ленина говорят, что чаще всего Ленин в своих работах ссылается на первого из этой троицы – Сен-Симона.

Это неудивительно. Конечно, Сен-Симон, может быть, был не менее «утопичным», чем два других социалиста-утописта. А вот некоторые социально-экономические идеи его последователей, сенсимонистов не казались столь уже фантастическими. Ленин всегда превозносил Маркса и не допускал даже малейших нападок на «учителя». Но одновременно без лишнего афиширования пользовался идеями сенсимонистов.

Социально-экономическая доктрина сенсимонизма.

Еще раз вернемся к «катехизису» сенсимонизма – книге «Учение Сен-Симона». Она делится на две части. Первая посвящена критике существующего общественного порядка; вторая содержит предложения по реформированию всех сторон общественной жизни – начиная от науки и экономики и кончая политикой и религией. Дадим резюме критической части. Ее достоинства признают даже противники сенсимонизма. Здесь главные недостатки существующего строя сводятся к следующему:

а) фрагментарность и разрозненность человеческой деятельности в самых разных сферах (наука, техника, промышленность, культура и т.д.);

б) анархия и конкуренция в сфере экономики, изматывающая и разоряющая людей, ведущая к торговым и экономическим кризисам;

в) социальная несправедливость, выражающаяся, в первую очередь, в неправильном распределении орудий производства и продуктов производства; следствием и проявлением такой социальной несправедливости является эксплуатация одним человеком другого.

Все эти наиболее вопиющие недостатки сенсимонисты в совокупности называют «индустриальным беспорядком». В немалой степени ответственность за это они возлагают на политическую экономию с её принципом laissez faire, laissez passer. «Всякий производитель без руководителя, безо всякого компаса, кроме своих личных наблюдений, старается узнать о нуждах потребления», а экономисты поощряют конкуренцию промышленников. «Немногие счастливцы торжествуют, но их торжество покупается ценою разорения бесчисленного множества жертв».

Сенсимонисты всячески подчеркивают, что идеи революционного, насильственного изменения общественного порядка, как бы он не был не справедлив, они не разделяют. Они верят в эволюцию и прогресс. «Прогресс состоит, прежде всего, в усилении духа ассоциации и в уменьшении духа вражды и антагонизма. Если человек до сих пор постоянно эксплуатировал человека: господин — раба, сеньор — крепостного, собственник — рабочего, тем не менее, отношения между эксплуататором и эксплуатируемым с течением времени становятся мягче и гуманнее». Но на эволюцию и прогресс следует осознанно влиять, в том числе для «усиления духа ассоциации».

.

И в этом заключается позитивная, конструктивная часть упомянутой работы сенсимонистов. «Всеобщая ассоциация — вот наша будущность. Всякому по способностям, всякой способности по её делам! — вот новое право, которым должны быть заменены права завоевания и рождения, человек не будет более эксплуатировать человека, но… будет эксплуатировать мир, отданный во власть ему», – читаем мы в «Учении Сен-Симона». Существующее анархическое хозяйство уступит место централизованному, плановому хозяйству.

Ключевым в конструктивной части работы является вопрос собственности. Тут основная идея сенсимонистов предельно проста: права собственности на орудия производства должны быть устроены таким образом, чтобы дать максимально возможность каждому реализовать свое право на труд. При таком порядке общественное богатство будет иметь максимальный прирост. Сенсимонисты – категорические противники передачи собственности (особенно земли и орудий производства) по наследству. Управлять землей и орудиями производства должны не те, кому они достались по случайности (по наследству), а те, кто к этому проявляет наибольшие способности. Впрочем, полученные от Бога способности (таланты) каждый член общества должен проявлять по максимуму. Владельцы земель и капиталов превратятся в простых хранителей орудий производства, распределяющих их между рабочими. Такой общественный порядок, по мнению сенсимонистов, уничтожит привилегии рождения, даст людям истинную свободу и позволит построить царство Божие на земле (заметим, что сенсимонисты считали себя христианами, хотя фактически выродились в религиозную секту): «Нам беспрестанно повторяют, что собственность есть основание общественного порядка; мы сами провозглашаем эту вечную истину. Вопрос только в том, кто будет собственником?.. Человечество устами Иисуса провозгласило: нет более рабства; устами Сен-Симона оно провозглашает: всякому по его способности, всякой способности по его делам, — нет более наследства!». Между прочим, упомянутый принцип сенсимонизма был взят на вооружение марксистами и активно использовался в пропагандистской работе коммунистов в СССР как главный принцип коммунизма в его зрелой фазе. Правда, в несколько иной редакции: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

Краеугольный камень сенсимонизма: банки как организующее начало общества.

Все это мною было сказано для того, чтобы вновь вернуться к последнему абзацу книги Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма», где упоминается имя Сен-Симона и говорится об «организующей роли» банков. Очевидно, что немецкий буржуазный экономист Г. Шульце-Геверниц и российский марксист Владимир Ленин (Ульянов) были знакомы с сенсимонизмом не понаслышке. По крайней мере, с той его частью, которая относится к экономике и банкам.

Честно говоря, у самого Сен-Симона о банках я нашел немного[4]. А вот в уже упомянутой работе «Учение Сен-Симона. Изложение», созданной учениками великого социалиста-утописта, можно найти немало интересного не только об экономике, но и о банках. В книге содержится изложение 17 лекций. Нам наиболее интересна в контексте нашего разговора лекция №7, которая называется «Структура собственности. Организация банков» (была прочитана 11 марта 1829 года). Предлагаю краткое изложение этой лекции с моими комментариями. Два предварительных замечания.

Первое замечание. Эта лекция относится не к критике существующего общественного порядка, а к той части, которая содержит преимущественно «конструктивные» идеи. Хотя в лекции есть несколько критических «вкраплений».

Второе замечание. Эта лекция демонстрирует неплохое, можно сказать, профессиональное знание банковского дела сенсимонистами. Думаю, что эта оценка, в первую очередь, распространяется на Анфантена – одного из «троицы» наиболее активных сенсимонистов. Стаж общения с самим Сен-Симоном у этого ученика был очень небольшой, он появился в окружении учителя лишь за два года до смерти последнего. Вероятно, знание Анфантеном банковского дела может быть объяснено тем, что он родился в состоятельной семье парижского банкира. Учился на инженера в Политехнической школе в Париже, однако ее не закончил и занялся предпринимательской деятельностью. В деловых целях он посетил множество европейских стран, в том числе Россию, Великобританию, Германию и Нидерланды. В 1821 году он основал собственный частный банк в Санкт-Петербурге, но уже через два года вернулся в Париж. Позднее от бизнеса отошел, но успел получить необходимые знания об экономике и банках.

Оказание содействия развитию банковского дела, по мнению сенсимонистов, – первый шаг в деле наведения порядка в экономике и обществе:

«Среди отмеченного нами беспорядка наблюдается, однако, появление инстинктивных усилий, имеющих очевидной тенденцией восстановление порядка путем создания новой организации материального труда. Мы имеем здесь в виду один промысел, который можно считать новым, принимая во внимание особый характер и значительное развитие, которое он принял в последнее время; это — банкирский промысел. Создание этого промысла есть, очевидно, первый шаг к порядку»[5].

Основная функция банков – посредничество. Они с помощью денег осуществляют соединение двух ключевых фактора производства – капитал (в виде орудий производства) и рабочей силы (наемные работники):

«В самом деле, какую роль играют в настоящее время банкиры? Они служат посредниками между трудящимися, нуждающимися в орудиях производства, и владельцами этих орудий, не умеющими или не желающими приложить их к делу».

Конечно, выстраивать отношения между отдельными участниками хозяйственной деятельности (между капиталистами разных отраслей экономики, между капиталистами и трудящимися, между капиталистами и землевладельцами) могут и сами эти участники, но они обладают ограниченным кругозором и опытом. Банки это сумеют сделать намного лучше, сэкономив обществу немалые ресурсы:

«В сделках этого рода, совершаемых при их посредничестве, отмеченные нами неудобства значительно ослаблены или, по крайней мере, легко могли бы быть ослаблены, ибо по своим навыкам и связям банкиры гораздо больше в состоянии оценить и нужды промышленности и способности промышленников, нежели это могут сделать праздные и обособленные частные лица. Таким образом, капиталы, которые проходят через их руки, находят себе и более полезное и более справедливое применение».

Далее авторы лекции конкретизируют, в чем заключается позитивное начало банков. В частности, в том, что банкиры могут более точно оценить риски предпринимательской деятельности, а потому позволяют избежать избыточных расходов на страхование рисков. Мол, те, кто не умеет этого делать, переплачивает за покрытие своих рисков:

«От посредничества банкиров проистекает еще другая выгода: именно потому, что они могут лучше судить о ценности предприятий и о качествах предпринимателей, они в состоянии также значительно снизить часть арендной платы (du loyer) за орудия производства, носящую у некоторых экономистов название страховой премии и гарантирующую, так сказать, капиталистов от убытков в результате несчастных случаев, которым они подвергаются, ссужая другим свой капитал. Поэтому, несмотря на то, что банкиры заставляют оплачивать их посредничество, они имеют все-таки возможность доставлять промышленникам орудия производства за гораздо более дешевую плату, т. е. из более низкого процента, чем могли бы это сделать землевладельцы и капиталисты, более подверженные возможности ошибиться в выборе лиц, которым они дают взаймы».

Лекция сенсимонистов напоминает местами откровенную апологетику банков. Мол, это институты, которые способствуют более правильному и быстрому обращению орудий производства, повышают степень использования орудий производства, стимулируют конкуренцию. В конечном счете, все это якобы, идет на пользу трудящимся, способствует росту богатства. Имеется в виду общественного богатства. Но почему банкиры должны стараться приумножать общественное, а не собственное богатство, не объясняется:

«Банкиры способствуют, таким образом, в огромной степени облегчению промышленного труда, и, следовательно, росту богатств: благодаря их посредничеству орудия производства легче обращаются, меньше подвергаются опасности остаться без употребления, или, согласно выражению экономистов, находятся больше в предложении, а это обстоятельство вызывает среди капиталистов в отношении трудящихся конкуренцию, которая — пока у нас нет ничего лучшего — идет по крайней мере на пользу последним».

Приведенный выше отрывок – образчик «теоретического» обоснования сверхдоходов, получаемых банками. Почему-то вспоминается популярная в послевоенных США (до середины 1970-х годов) пропагандистская фраза: «Что хорошо «Дженерал моторз», то хорошо и Америке». Во времена наивысшего экономического могущества США лживость этого американского слогана не очень бросалась в глаза. Сегодня о нем все уже забыли. Сенсимонисты проводили похожую мысль: «Что хорошо банкам, то хорошо и обществу». Или: «Что хорошо банкам, то хорошо и трудящимся». Но никаких убедительных аргументов в обоснование такой формулы не приводили.

Сенсимонисты об «отдельных недостатках» банков.

Сенсимонисты, как бы вспоминая, что в реальной жизни таких «образцовых» банкиров днем с огнем не найдешь, они вынуждены признать, что банки часто занимаются прямо противоположным. Банки не экономят своим клиентам деньги, время и ресурсы, а наоборот, обчищают их:

«Легко понять, что, несмотря на органические зародыши, содержащиеся в институте банкиров, зародыши, вскрываемые здесь нами, выгода, которая должна вытекать от посредничества, осуществляемого банкирами между праздными лицами и трудящимися, часто уравновешивается и даже уничтожается вследствие того, что наше дезорганизованное общество облегчает эгоизму возможность проявляться в разных формах надувательства и шарлатанства: банкиры становятся нередко между трудящимися и праздными лишь для того, чтобы эксплуатировать тех и других во вред всему обществу в целом. Все это нам известно, но обнаруживая то, что в их действиях есть антиобщественного, и, следовательно, ретроградного, так же как и то, что в них есть прогрессивного, мы указываем, что следует разрушить, но вместе с тем и то, что следует быстрее развивать»[6].

Иначе говоря, сенсимонисты видят в банках как позитивное (созидательное), так и негативное (эксплуататорское) начала. С учетом этого понимания первое начало надо культивировать, а второе – нейтрализовать и уничтожать.

Стремясь быть «объективными», сенсимонисты вынуждены признать, что банки не хуже фабрикантов, купцов и землевладельцев стремятся получить максимальные прибыли, забывая об «общественной пользе»:

«Однако кредит, банкиры, банки — все это еще только грубый зачаток промышленного института, основы которого мы хотим заложить: нынешняя организация банков воспроизводит отчасти пороки системы, при которой владельцы орудий производства являются одновременно теми, кто их распределяет, т. е. системы, при которой у распределяющего лица постоянно существует побуждение взимать с продуктов труда возможно большую десятину».

Итак, очередное признание авторов лекции: «…нынешняя организация банков воспроизводит отчасти пороки системы». Капиталисты, владеющие орудиями производства, грабят наемных работников, отнимая у них непропорционально большую часть произведенного продукта труда. И банкир грабит всех, включая тех же промышленных капиталистов, взимая непомерно большой процент. Промышленный капиталист ограбил наемного работника, а банкир ограбил промышленного капиталиста (а заодно и наемного работника, если тот возьмет потребительский или ипотечный кредит).

Далее еще одно чистосердечное признание сенсимонистов:

«Разительным доказательством сказанного нами могут служить дебаты, происходившие в последние годы во Французском банке по вопросу о снижении учетного процента, которое неизменно отклонялось. Другим, не менее очевидным доказательством является сама оппозиция этого учреждения (задача которого – облегчать грудящимся добывание средств) против всех проектов снижения процента по государственной ренте. Банкиры действовали в данном случае как праздные, а не как трудящиеся». Приводя этот пример, авторы лекции вынуждены признать, что в реальной жизни банкиры – праздный класс, а не созидающий (а в их теоретико-утопических построениях банкиры относятся к «созидающему», «промышленному», «трудящемуся» сословию).

Короче говоря, банки – часть порочной системы, называемой капитализмом. Как волки не могут перестать грызть животных и скот и перейти на траву или капусту, так банки не могут не грабить общество. То, что мы читаем в лекции №7, нельзя даже назвать «банковским утопизмом». Это откровенная «банковская демагогия».

Сенсимонизм: что банкам мешает выполнять «общественные функции».

Сенсимонисты пытаются хотя бы отчасти объяснить и оправдать неспособность банков выполнять приписываемые им функции. Называются такие причины, как раздробленность и децентрализация банковской деятельности:

«Сверх того, если положение банкиров и позволяет им правильнее оценить нужды некоторых промышленников или, быть может, целой отрасли промышленности, то, однако, никто из них, и даже ни одно банковое учреждение, не является центром, куда бы сходились и где суммировались бы все промышленные операции; поэтому они не в состоянии охватить эти операции в их совокупности, определить соответствующие нужды каждой из частей общественной мастерской, активизировать движение там, где оно ослабевает, остановить его или замедлить в тех случаях, когда в нем нет больше надобности или чувствуется меньшая потребность».

Авторы лекции сожалеют, что банки не могут проявить себя в полной мере по той причине, что они не доходят до всех участников хозяйственной деятельности. Многие сделки до сих пор совершаются без их посредничества, услуги банковских учреждений не востребованы всеми хозяйствующими субъектами:

«Прибавим, что от влияния банкиров ускользает наиболее значительная часть материальной деятельности: сюда должна быть целиком отнесена сельскохозяйственная деятельность, бесспорно составляющая в настоящее время самую важную часть производства; причина тому — специальное законодательство, которое еще продолжает регулировать земельную собственность и всецело носит на себе печать догмата закостенелости древних обществ,— закостенелости, отличавшей гражданское общество еще в средние века. Можно наблюдать также, что в промышленности в узком смысле слова большинство сделок совершается без содействия банкиров».

В данной цитате содержится достаточно «прозрачный» намек: надо стараться банковским услугами покрыть всех участников хозяйственной деятельности. Без этого они не смогут выполнять эффективно возложенные на них «общественные функции».

Идея централизации и специализации банков.

Управлять обществом должен не один банк и не тысяча стихийно рождающихся кредитных организаций. В лекции №7 вводится понятие «общая система банков»:

«Мы сказали, каковы условия, необходимые для того, чтобы промышленный труд мог достигнуть наивысшей упорядоченности и процветания; мы указали направление, в котором должны совершаться ближайшие успехи банковой системы, для того чтобы эта цель была достигнута. Теперь нетрудно будет составить себе общее представление о том социальном институте будущего, который будет управлять всеми отраслями промышленности в интересах всего общества и специально в интересах мирных промышленных работников. Мы временно обозначим этот институт названием общей системы банков, всячески предупреждая против узкого истолкования, которое могли бы теперь придать этому выражению».

Создание «общей системы банков» предполагает принцип централизации и специализации банков. Выдвигается идея создания «единого унитарного банка»:

«Следовательно, эти последние усовершенствования могли бы получиться в результате фактов, которые нашим современным публицистам казались бы чисто промышленными, а для нас были бы в тысячу раз важнее большинства споров, занимающих в настоящее время самые сильные наши политические умы. Так, например, сосредоточение главнейших банков и наиболее способных банкиров в один унитарный, руководящий банк, который стоял бы над всеми ими и мог бы точно взвешивать разнообразные потребности в кредите, испытываемые промышленностью во всех направлениях; с другой стороны, все большая специализация отдельных банков, так чтобы на каждый из них был возложен надзор, покровительство, руководство одной отраслью промышленности,— таковы, на наш взгляд, величайшей важности политические факты. Всякий акт, который будет иметь своим результатом централизацию общих банков, специализацию отдельных и приведение их в иерархическую связь между собою, неизбежно приведет в результате к лучшему согласованию средств производства и нужд потребления, а это предполагает и более точную классификацию работников, и более разумное распределение орудий производства и более правильную оценку сделанного, и более справедливое вознаграждение труда».

А вот описание центрального банка:

«Эта система включает, прежде всего, центральный банк, представляющий в материальной области правительство; банк этот является хранителем всех богатств, всего производственного фонда, всех орудий производства,— словом, того, что составляет ныне всю совокупность индивидуальной собственности».

Под центральным банком находятся банки второго уровня, покрывающие территорию страны, а также специализированные банки, обслуживающие отдельные отрасли хозяйства:

«От этого центрального банка зависят банки второго разряда которые составляют лишь его продолжение и при посредстве которых он поддерживает сношения с главными местностями, чтобы быть осведомленным об их нуждах и производственной способности. В свою очередь, эти банки второго разряда стоят в охватываемом ими территориальном округе над все более и более специальными банками, охватывающими менеее обширное поле, более слабые разветвления древа промышленности. В высшие банки сходятся все потребности и оттуда расходятся все усилия; главный банк открывает отдельным местностям кредиты, т. е. доставляет им орудия производства, лишь предварительно взвесив и скомбинировав различные операции. Эти кредиты распределяются затем между трудящимися при посредстве специальных банков, представляющих различные отрасли промышленности».

Банки придут на смену правительству.

В приведенной ниже цитате содержится явный намек на то, что правительство не может удовлетворительно управлять экономикой. Недаром он чиновников отнес к «паразитическому» классу. Банки это сделают лучше. Поэтому банкиры как производительный, промышленный класс должны прийти на смену чиновникам. Кстати, сегодня видно невооруженным глазом, что чиновники по всему миру действительно превратились в «паразитическое» сословие. Банки пока еще открыто не заявили о том, что они заменят чиновников, но де-факто они их уже заменили. Чиновники выступают в качестве статистов или исполнителей решений, принимаемых банкирами:

«Здесь возникает один вопрос, для нас весьма второстепенный, но представляющий в настоящее время высокий интерес, так как, лишь становясь на эту почву, наши государственные деятели интересуются промышленностью и начинают как будто замечать, что существуют люди, производящие богатства, которые они потребляют: мы разумеем вопрос о налогах или, в более общей форме, о так называемом бюджете, ибо последний содержит на стороне прихода — налоги, а на стороне расхода — их использование. В той системе организации промышленности, которую мы сейчас представили, актив бюджета образует совокупность годовой продукции промышленности, его пассив – распределение всей этой продукции между второстепенными банками, причем каждый из них составляет таким же образом свой собственный бюджет. В этой системе налогом в более специальном смысле (с точки зрения класса, непосредственно производящего богатства, или с точки зрения промышленности) являлась бы часть продукции, идущая на содержание двух других многочисленных классов общества, т. е. на удовлетворение физических потребностей людей, задача которых — развивать разум и чувства всех людей. В данный момент, однако, нас больше всего занимает вопрос об особом бюджете промышленности. Так как каждый вознаграждается сообразно своей функции, то так называемый в настоящее время доход может отныне иметь лишь форму жалованья или пенсии. Промышленник не является владельцем мастерской, рабочих, орудий, точно так же, как полковник в настоящее время не является владельцем казармы, солдат, оружия. И тем не менее все усердно трудятся, ибо тот, кто производит, может так же питать любовь к славе и обладать чувством чести, как и тот, кто разрушает.

Вернемся на мгновенье назад. Изложенная нами вкратце промышленная организация соединяет в себе, но только в широком масштабе, все преимущества корпораций, цехов и гильдий с преимуществами всех законодательных предписаний, при помощи которых правительства пытались до сих пор регламентировать промышленность».

Банки, политика и отношения собственности.

Сенсимонисты подчеркивают, что существует тесная связь между банками и политикой. Если эта связь будет осознанной, тогда можно будет более эффективно осуществлять необходимые преобразования в политике с помощью банков и в банковской сфере с помощью политиков. Фактически это призыв к более тесному и осознанному сращиванию политики и банковской деятельности:

«…наконец, при оказании кредита банкиры руководствуются главным образом материальными гарантиями и в значительной степени пренебрегают соображениями, основанными на способностях кредитуемых лиц, несмотря на то, что эти соображения являются самыми важными. Мы не хотим сказать, что предварительно требуется полная перемена в окружающих нас общих политических условиях, для того чтобы банкирское дело стало способным к совершенствованию. Для нас политика не узкая сфера, в которой суетится несколько незначительных личностей сегодняшнего дня: политика без промышленности — пустой звук, лишенный смысла. Между тем, самым выдающимся фактом промышленности в настоящее время являются банкиры, банки; таким образом, изменить политические условия, значит непременно изменить банкиров и банки, и, наоборот, усовершенствование банков и социально-промышленной функции, выполняемой банкирами, означает усовершенствование политики».

Сами банкиры не в состоянии будут осуществить необходимых преобразований банковской системы. Преобразования банковской системы возможно лишь при преобразовании всей социальной системы, в том числе отношений собственности:

«Однако ряд усовершенствований, которым банки могут быть подвергнуты непосредственно, т. е. при помощи одного лишь влияния банкиров, при настоящем положении вещей ограничен. Система существующих ныне банков может значительно приблизиться к социальному институту, основание которого мы предусматриваем, но во всей своей полноте последний осуществится лишь в той мере, в какой ассоциация трудящихся будет подготовлена воспитанием и санкционирована законодательством. Он будет полностью осуществлен лишь в тот момент, когда организация собственности подвергнется изменениям, которые мы возвещаем».

О том, как сенсимонисты видят себя преобразование собственности, в данной лекции (да и в других лекциях), сенсимонисты выражаются очень туманно. В переводе на современный язык эти преобразования можно было бы назвать «демократизацией» собственности. Лишь по истечении двух-трех десятилетий некоторые «активисты» сенсимонизма на практике показали, как выглядит эта самая «демократизация» собственности. Речь идет о создании акционерных обществ, которые выпускали тысячи и даже миллионы акций, которые предлагались всем, включая граждан с копеечными доходами. Позднее в западных учебниках по экономике этот процесс получил название «демократизация капитала». Эта самая «демократизация» стала удобным средством ограбления миллионов простых граждан. Многие сенсимонисты, превратившись в матерых биржевиков и банкиров, активно участвовали в «грюндерстве» – учреждении акционерных обществ и надувательстве публики.

Банкир как типичный «сверхчеловек».

Банкиры представляются сенсимонистами как люди, наделенные исключительными качествами и способностями: «Во главе социального организма стоят выдающиеся люди» – читаем мы в лекции. Они редко ошибаются. Гарантией того, что банкиры будут действовать правильно, является то, что они стремятся приумножить богатство:

«В то же время она не представляет ни одного из их неудобств: с одной стороны, капиталы направляются туда, где они признаны необходимыми, ибо монополия не может здесь иметь места; с другой — они предоставляются в распоряжение людей, наиболее способных извлечь из них пользу. Нет основания опасаться несправедливостей, актов насилия, эгоистических тенденций, в которых упрекают упомянутые выше старые привилегированные корпорации, В самом деле, каждая промышленная корпорация есть только часть, так сказать, один из членов великого общественного организма, охватывающего всех людей без исключения. Во главе социального организма стоят выдающиеся люди, функция которых — указывать каждому место, которое он должен предпочтительно занимать и ради себя и ради других. Если какой-либо отрасли промышленности отказано в кредите, то по той лишь причине, что в общих интересах капиталы признаны были пригодными для лучшего употребления. Если кому-либо отказано в инструментах, которые он просит, то это вызвано лишь тем, что, по мнению компетентных руководителей, он более способен выполнять другую функцию. Несомненно, при несовершенстве всего человеческого, ошибки неизбежны, однако надо согласиться с тем, что возможности ошибок в выборе представляются наименьшими со стороны людей высших способностей, стоящих на общей точке зрения и свободных от пут специальности, ибо их чувства, даже их личные желания, увлекают и заинтересовывают их непосредственно в том, чтобы обеспечить промышленности столько преуспеяния, а в каждой ее отрасли индивидам — столько орудий производства, сколько это позволяет состояние богатства и человеческой деятельности».

Нет сомнения, что банкиры стремятся приумножить богатство. Но авторы лекции почему-то умалчивают, что речь идет о приумножении их личного богатства, а не общественного. Банки, как утверждают сенсимонисты, не допустят: а) образования монополий; б) социальных несправедливостей. – Чистая апологетика!

Примечательно, что сенсимонисты относят банкиров к категории «людей высших способностей». По сути, последователи Сен-Симона предвосхитили идею «сверхчеловека» немецкого философа Фридриха Ницше (1844-1900). Сверхчеловек (нем. Übermensch) – образ, введённый философом Фридрихом Ницше в произведении «Так говорил Заратустра» для обозначения существа, которое по своему могуществу должно превзойти современного человека настолько, насколько последний превзошёл обезьяну. Сверхчеловек - закономерный этап развития человеческого вида. Это радикальный, отвергающий Бога эгоцентрик, созидающий жизнь в наиболее экстремальных её проявлениях, направляющий вектор исторического развития. К прототипам Сверхчеловека Ф. Ницше относил таких гениальных полководцев и изощренных политиков, как Александр Македонский, Юлий Цезарь, Чезаре Борджиа и Бонапарт Наполеон.

Идея банкира как «сверхчеловека» была озвучена сенсимонистами еще за 15 лет до рождения немецкого философа. Кстати, если мы вспомнили Фридриха Ницше, то он полагал, что стать «сверхчеловеком», обладающим острым умом и железной волей, больше шансов у представителей именно банковского сообщества. Вот что мы читаем у Ницше: «Чтобы быть хорошим философом, надо иметь ум сухой, ясный, свободный от иллюзий. У банкира, завоевавшего себе состояние, имеется частичка такого характера, который требуется для открытий в области философии, т.е. для того, чтобы ясно видеть, что существует»[7].

Любопытно, что советский философ М.Д. Каммари (1898-1965) в 30-е годы прошлого века обратил внимание на то, что Ницше писал образ «сверхчеловека» «с натуры», а моделями были немецкий юнкер и банкир-космополит: «Когда Ницше создавал миф о «сверхчеловеке», перед ним витал не только образ юнкера, но и банкира»[8].

Идея банкира как «сверхчеловека» проходит красной нитью через ряд философских и литературных произведений ХХ века. Наиболее яркий пример литературных размышлений о «финансовом сверхчеловеке» – роман-трилогия американского писателя Теодора Драйзера: «Финансист» (1912), «Титан» (1914), «Стоик» (1947). Центральной фигурой трилогии является Фрэнк Купервуд – человек амбициозный и одержимый, который в погоне за богатством вживается в образ «сверхчеловека»[9].

Так вот идея «финансового сверхчеловека» берет свое начало у сенсимонистов. Наверное, в той или иной форме она существовала еще в древнем мире, где уже существовали ростовщики, мечтавшие о мировом господстве. Но это были потаенные мечты, которые были известный узкому кругу «посвященных» и которые было опасно обнародовать. У сенсимонистов была сделана первая попытка публичного обоснования «исключительности» банкиров. И это было достаточно смелым шагом. Поскольку, напомню, совсем недавно (за 40 лет до этого публичного обоснования) была французская революция. Революция, которая, напомню, проходила под лозунгами не только антимонархическими, но также антиростовщическими (о чем историки почти никогда не вспоминают).

Банкиры – «гаранты всеобщего мира».

Переход Европы к капитализму сенсимонисты описывают так: на смену военным приходят промышленники. Раньше вся политика сводилась к войнам, так как у власти находились военные. С приходом промышленников войны закончатся, наступит долгожданный вечный мир. Войны были выгодны военным сословиям. Промышленникам они будет не выгодны. В широком сословии «промышленников» особая, руководящая роль будет принадлежать банкам. Именно они и станут главными противниками войн и гарантами мира:

«Продолжая рассмотрение вопроса о банках, занимаясь более подробно механизмом промышленного института, мы потеряли бы из виду вопрос о собственности в прямом смысле слова и имели бы дело только с вопросом о промышленности. Между тем, хотя оба эти вопроса почти тождественны, однако со словом промышленность связано, на наш взгляд, множество соображений совсем особого характера. Сен-Симон поставил перед материальной деятельностью человеческого рода совершенно новые задачи; промышленность приобретает в будущем более могучее политическое значение, чем то, какое когда-либо имела война в самых воинственных обществах древности. Вот почему мы должны будем рассмотреть ее с этой точки зрения, и тогда нам представится случай показать с новой стороны и сделать более понятным тот общий институт банков, который мы возвещаем как будущую систему организации армии мирных тружеников».

Затрагивая в 7 лекции тему власти и политики, сенсимонисты лишний раз объясняют, что они дистанцируются от ставших в то время популярных идей анархизма. Они – сторонники социально-политической иерархии в обществе и жесткой вертикали власти. Они напоминают, что исходят из аксиомы изначального неравенства людей по разным их качествам. А эта аксиома диктует неизбежно принцип иерархии и вертикали власти:

«Это значительное возражение против несправедливости, пристрастия и произвола правящих встает всегда, какую бы часть социального строя мы ни рассматривали. Ответ сводится к следующим простым соображениям: либо все люди равны по нравственности, по уму, по практической деятельности, либо существуют различные степени нравственности ума, практической деятельности. В первом случае, очевидно, нет места для иерархии, для власти, для начальничества, нет низших и высших, управляемых и правящих; во втором случае, напротив, обязательно существует власть и повиновение. Но достаточно посмотреть открытыми глазами на действительность, чтобы отвергнуть первую гипотезу, следовательно, весь вопрос состоит в том, чтобы знать, в чьих руках будет власть, кто будет размещать людей сообразно их способностям, кто будет оценивать и вознаграждать их дела. На это мы отвечаем — независимо от круга ассоциации, имеющегося в виду: тот, чьему сердцу всего ближе судьбы общества».

Авторы лекции сразу «берут быка за рога»: обществу, состоящему из разнокачественных людей нужна власть. А кто будет на вершине ее вертикали? – Те, «чьему сердцу всего ближе судьбы общества». Для сенсимонистов давно уже нет сомнений, что это банкиры. Наверное, в начале XIX века с банками соприкасалась очень небольшая часть общества. Поэтому можно было делать подобные «умозаключения», которые никак не соотносились с реальной практикой и устремлениями банкиров. Даже во времена Сен-Симона банкиры были наиболее космополитической частью (группой) общества. Впрочем, сенсимонистам должны были быть знакомы слова Наполеона Бонапарта: «У банкиров – где чистоган, там и Отечество».

Банки, централизация власти и «единое человечество»

Сенсимонисты представляют банки в качестве универсальных «интеграторов», которые нейтрализуют центробежные тенденции, сепаратистские движения, стремления к автономии отдельных территорий. Банки соединяют воедино административные единицы государств, создают крепкие национальные государства. Однако их деятельность «интеграторов» на этом не завершается. Банки выступают «интеграторами» отдельных государств. А, в конечном счете, их «интегрирующая» функция приведет к созданию единого человечества, которое сумеет преодолеть ограниченность национальных государств. В приведенном ниже отрывке из лекции №7 банки не упоминаются, но они подразумеваются:

«Всякому, кто захочет на мгновенье призадуматься над нарисованным нами изображением промышленного правительства в мирном обществе, легко будет понять, что здесь содержится (по крайней мере, с одной точки зрения — промышленной) решение великой проблемы, которая столь живо интересует нынешних публицистов, — проблемы коммунальной и департаментской организации.

Все они хотят теперь организовать города, провинции, но так как никто из них не знает, для какой цели существуют города, провинции, нации, почему люди образуют союзы, что они должны делать, то все они бессильны в своих концепциях; или лучше сказать: они предполагают у перечисленных выше союзов одну цель — сопротивление государственной власти; мотив объединения — сопротивление власти: наконец, долг — все то же сопротивление власти. Таким образом, создавая повсюду возмущение и только возмущение, они дезорганизуют, вместо того чтобы организовать; вместо того чтобы связать коммуну с префектурой, префектуру с администрацией, скажем более,— Францию с Европой, Европу с земным шаром, земной шар со вселенной, они разъединяют, дробят, они делят мир, земной шар вплоть до деревни, видя в них лишь незначительные суверенные индивидуальности, спутников без планет, восстающих против закона всеобщего притяжения».

В приведенной цитате – намек на то, что именно банки будут теми институтами, которые сумеют преодолеть центробежные тенденции, станут объединять отдельные административные единицы в рамках национальных государств, а затем государства в некое планетарное государство. Идея мирового правительства, создавать которое будут банкиры. Тут же надежды на то, что банки создадут «единую Европу».

Сенсимонисты: «Мы не революционеры, а реформаторы».

Чуть ли не третья часть лекции №7 посвящена то ли объяснению, то ли оправданию сенсимонизма. Сенсимонисты уверяют, что они не собираются взрывать Францию (или какую-либо другую страну) революцией. Они рассчитывают на эволюцию и реформы. Эволюция будет заключаться в том, что люди будут «прозревать», проникаясь логикой и религией сенсимонизма. А реформы будут касаться, в первую очередь, банковской системы. Банковские реформы, в свою очередь, дадут толчок преобразованию всего хозяйства на принципах общенациональной хозяйственной ассоциации. Вот лишь один образчик таких объяснений – оправданий:

«Итак, когда мы указываем на предстоящую перемену в социальном строе, когда мы заявляем, например, что нынешняя организация собственности должна уступить место совершенно новой организации, то мы хотим этим сказать и доказать, что переход от одной организации к другой не будет и не может быть резким и насильственным, а мирным и постепенным…».

Да, переход от традиционного (феодального) общества к капитализму (то, что Сен-Симон и его последователи называли «промышленным строем») происходил насильственно. Об этом свидетельствуют не только буржуазные революции в Голландии, Англии, Франции и ряде других европейских стран. Главное насилие было совершенно позднее – в период так называемого «первоначального накопления капитала». Тогда происходило получение насильственными способами золота, серебра и иных ценностей в результате ограбления туземцев в Америке, грабежа церковного имущества, работорговли, организации основанных на рабском труде плантаций в той же Америке (как северной, так и южной) и т.д. Главное же – происходило насильственное лишение сельских тружеников их главного средства производства – земли (наиболее яркое проявление этого процесса – «огораживания» в Англии).

Сенсимонизм как смесь социализма и идеологии финансового капитала.

Итак, нетрудно заметить, что сенсимонизм – доктрина, в которой видны зачатки как идеологии социализма, так и финансового капитала. На это до меня уже обращали внимание многие другие авторы. Нам внушали на протяжении последних полутора веков, что капитализм и социализм выступают в качестве идеологических полюсов. А вот в сенсимонизме они органично сочетаются, представляя собой лишь разные грани и оттенки того общественного строя, который у учеников и последователей графа Сен-Симона называется «индустриальный строй», «индустриализм». Между прочим, сенсимонисты не очень злоупотребляли словом «социализм», а слово «капитализм» они вообще не использовали. Для сенсимонистов во главе всего стояли материализм, экономизм, рационализм. А эти принципы едины для идеологии позднего социализма и капитализма. Главное, чем озабочены сенсимонисты, – организация жизни общества. Для них очень важно, чтобы общественные механизмы функционировали как часы. Они противники анархии, хаоса, фрагментации и дезорганизации. Социализм в их понимании – рационально организованное общество, ассоциация всех производителей и потребителей. Конечно, в сенсимонизме много говорится об этике, справедливости, свободе и даже религии. Но все это – на втором плане.

Не удивительно, что позднее, когда организация сенсимонистов уже распалась, ее члены разошлись в разные, порой диаметрально противоположные, стороны.

Позволю себе процитировать нашего известного современного русского мыслителя Игоря Шафаревича:

«Поразительно, что в сенсимонизме можно найти истоки как идеологии финансового капитализма, так и социализма. Часть его учеников стала вождями революционного движения во Франции, а часть – создателями банков, железных дорог (и не только во Франции). Но все они произошли из среды профессиональных ученых и инженеров, сложившейся в Париже вокруг Политехнической и Нормальной школ. Потом Базар, Бюше, Серкле стали руководителями тайных обществ, профессиональными революционерами. Анфантен стал организатором строительства железной дороги Париж-Лион, братья Перейра – железнодорожного строительства в Австрии, Швейцарии, Испании и России, Тальбо – в Италии. Причем в качестве инженеров привлекались и другие сенсимонисты. Ими же был основан ряд крупнейших французских банков. Вообще, основоположники социализма XIX в. много сделали для капиталистического развития Европы, для придания ему характера «финансового капитализма». Например, в Германии видную роль в этом направлении играли Г. Мевиссен и А.Оппенгейм, находившиеся под влиянием Сен-Симон»[10].

Сенсимонизм и еврейский мессианизм.

«Еврейский след» в сенсимонизме виден невооруженным глазом. Согласно немецкому социологу Вернеру Зомбарту, евреи сыграли значительную роль в создании капиталистического варианта современного индустриального общества. Сенсимонисты – основатели социалистической версии индустриального общества. Тот же Зомбарт упоминает в своих работах сенсимонистов[11], но почему-то забывает отметить, что они были или евреями, или носителями еврейского духа.

Французский литератор Жан-Батист Оноре Раймон Капфиг (1801-1872) остроумно заметил, что в отличие от традиционного иудейства, которое он назвал «скрытым», сенсимонизм являет собой иудейство «открытое». Сенсимонизм – обновленное иудейство, ищущие красивые формы, не чуждое поэзии и высоких идей и демонстративно противостоящее традиционному, заземленному иудейству, не интересующемуся ничем, кроме барыша. Вот что по этому поводу писал Капфиг: «Дух сенсимонизма и иудейский имеют то общее, что оба стремятся к спекуляции, к наживе, но сенсимонизм одушевляется, поэтизируется, вырабатывает социальную гуманитарную теорию, а иудаизм ограничивается тем, что работает, спекулирует, зарабатывает; тот заставляет золотой дукат блестеть на солнце, а этот просто кладет его в кошелек, не ослепляясь ложным блеском. Настоящий ли он? — вот все, на что он обращает внимание, что он ценит и что заставляет его принять какое-либо решение»[12]. Сенсимонизм вербует в свои ряды как иудеев, так и христиан и атеистов, но духовно-идейное верховенство в сенсимонизме принадлежит обновленному иудаизму.

А вот что пишет Капфиг в своей «Истории крупных финансовых операций»: «Зачем это отрицать? Мы живем в сенсимонистском и еврейском обществе. Напрасно пытались избежать этого; все стремится именно туда. Когда магистратура с характерным для нее благородным и святым достоинством приговорила в 1832 году руководителей сенсимонистов (теперь богатых и удостоенных почестей) к исправительной тюрьме, она предупреждала общество о том, что подобные учения делают с миром: семья гибнет, собственность дробится; деревенское население уходит в города, жители мелких городов – в крупные; машины порождают скрытое рабство; железные дороги – монотонное оцепенение, вавилонское существование, где для развлечений есть только наркотический дым нового опиума…»[13]

Вот что по этому поводу пишет уже цитировавшийся нами И.Р. Шафаревич: «Сенсимонизм – это было первое течение в Европе, в котором политический мессианизм, мечта о приходе «нового века» соединился с сильным еврейским влиянием. Сам Сен-Симон отождествлял будущую победу своего учения с еврейским «Царством Мессии», тем переворотом, который предсказывал Ветхий Завет и которого дожидались евреи. Среди последователей Сен-Симона евреи играли выдающуюся роль. Он пользовался финансовой поддержкой нескольких еврейских финансистов. Среди ближайших его сотрудников евреями были: финансист Олинд Родригес и его младший брат Евгений, Эмиль и Исаак Перейра, д’Эйхталь, поэт Леон Галеви, Моис Реноде, Фелисьен Давид. Ходил даже анекдот о дельце на парижской бирже, который на совет для успеха своего дела обзавестись партнёром-евреем (интересный штрих для характеристики тогдашних финансовых кругов!) ответил: но у меня есть два сенсимониста! Даже столь часто потом возникавшее в правых кругах обвинение, что социализм есть еврейский заговор с целью разрушения христианского общества, было, по-видимому, впервые высказано в связи с сенсимонизмом (в произведении «Безбожная комедия» польского поэта Красиньского). После смерти Сен-Симона еврейское влияние среди его последователей стало ещё сильнее. Сенсимонисты (даже не евреи) посещали парижскую синагогу. Родригес писал, что его встреча с Сен-Симоном сделала возможным синтез иудаизма и христианства. На похоронах Сен-Симона он сказал: "в будущем Моисей будет создателем культа, Иисус Христос – догмы, а Сен Симон – религии, папой". В своих мессианских исканиях сенсимонисты пришли к убеждению, что должен родиться Мессия, мать которого должна быть еврейкой. Они опубликовали воззвание «К еврейским женщинам», в котором говорилось: «Ваша раса – политическая и экономическая связь человечества». Для поисков матери нового Мессии некоторые из них отправились даже на Ближний Восток. Мессию, правда, они не нашли, но разработали план постройки Суэцкого канала, позже осуществленный»[14].

О том, что сенсимонизм пронизан «еврейским духом», не без гордости говорят и современные представители иудаизма и еврейства. Так, в известном труде французского (имевшего российские корни) историка и социолога Льва Полякова (1910-1998) «История антисемитизма» об учениках и последователях Сен-Симона говорится следующее:

«…среди его немногочисленных учеников было два молодых еврея, Леон Галеви и Олинд Родриг, а когда после его смерти сенсимонистское движение стало набирать силу, многочисленные сыновья Израиля оказались в числе его активистов или сочувствующих. Учение, которое рассматривало как достойное занятие торговлю и финансы, имело привлекательность для потомственных специалистов в этих областях, утративших корни в результате эмансипации и, без сомнения, ищущих новые способы социальной интеграции. Этот союз между молодыми евреями и сенсимонизмом нашел свое выражение не только в «филосемитизме» последнего, но и в том, что относилось к эсхатологическим претензиям этой группы, в обращении к Востоку, в поисках «Матери», одновременно всеобщей и еврейской. В результате это способствовало отождествлению в глазах общественного мнения сенсимонистов с евреями, которое базировалось на более глубоком основании. Известно, чем закончилась сенсимонистская эпопея и как братья Перейры, а также братья Талаботы, Мишель Шевалье и сам глава группы Анфантен нашли свое место в банках и административных советах компаний»[15].

Сенсимонизм и «Финансовый капитал» Рудольфа Гильфердинга.

Если Сен-Симона Ленин в своей работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» упомянул лишь в конце и как бы «между прочим», то имя Рудольфа Гильфердинга[16] на страницах указанной ленинской работы встречается довольно часто. Считается, что после «Капитала» Маркса Гильфердинг создал и опубликовал второй по значимости марксистский труд, получивший название «Финансовый капитал». Эта книга была издана в 1910 году, а в 1912 году она была уже переведена на русский язык. Ленин активно использовал указанный труд Гильфердинга в своей работе. Особенно при описании второго экономического признака империализма («образование финансового капитала»). Одновременно Ленин Гильфердинга подвергал критике. За то, что тот отступал от марксизма. У Маркса красной линией через «Капитал» проходит идея примата сферы производства над сферой обращения. А Гильфердинг (в отличие от Маркса) начинает свой анализ с денег, переходит к кредиту, далее рассматривает акционерный капитал, биржи, банки. Завершает свой анализ финансовым капиталом. Сфера производства и процесс концентрации производства у Гильфердинга вторичны, что вызывает резкую критику со стороны «ортодоксального марксиста» Ленина. У Ленина финансовый капитал – результат сращивания банковского и промышленного капиталов на монополистической стадии капитализма. Ленин делает все возможное для того, чтобы опровергнуть тезис Гильфердинга о господстве банков над промышленным капиталом. Но, что парадоксально, Ленин приводит цифры и факты, которые подтверждают правильность тезиса Гильфердинга о примате банковского капитала. Эта двусмысленность и «раздвоенность» позиции Ленина бросается в глаза. Но, почему-то в советское время на этих «неувязках» предпочитали не акцентировать внимание.

Почему я вспомнил Гильфердинга? – По той причине, что идеи этого экономиста очень созвучны сенсимонизму. Его правильнее было бы назвать не марксистом, а сенсимонистом. Примечательно, что ленинская критика Гильфердинга в работе «Империализм…» какая-то вялая и «беззубая».

В 20-е годы прошлого века Гильфердинг продолжил развивать идеи своего произведения «Финансовый капитал»[17]. Позднее их в нашей советской литературе стали называть теорией «организованного капитализма». В чем суть теории?

Во-первых, капитализм продолжает эволюционно развиваться, преодолевая собственные противоречия. Прежде всего, будет преодолен кризисный характер развития экономики.

Во-вторых, решающую роль в такой эволюции капитализма принадлежит банкам, которые осознанно выстраивают новую систему, условно называемую «организованным капитализмом».

В-третьих, важнейшим признаком и свойством «организованного капитализма» станет планирование экономики, координация деятельности всех хозяйствующих субъектов.

В-четвертых, центрами такого планирования и координации станут банки, которые, в первую очередь, будут выступать институтами «учета и контроля».

Не трудно заметить, что теория «организованного капитализма» во многом созвучна с сенсимонизмом, который также во главу угла ставил банки. Как мы выше показали, сенсимонизм незримо был связан с миром банкиров и финансовых спекулянтов. «Организованный капитализм» Гильфердинга также имеет признаки не теории, а конкретного плана финансовой олигархии. Плана по построению «нового» капитализма при сохранении и укреплении экономической и политической власти «старых» хозяев. Рудольф Гильфердинг был отнюдь не «кабинетным» исследователем и схоластиком. Он имел тесные связи с «сильными мира сего», получая от них истинное представление о мире банков и финансов.

В частности, Рудольф Гильфердинг был знаком с таким известным немецким промышленником, финансистом и политиком, как Вальтер Ратенау (1867-1922). Примечательно, что, будучи представителем олигархической буржуазии, Ратенау имел взгляды, очень похожие на взгляды социалиста Гильфердинга. В частности, Ратенау выступал за усиление плановых начал в экономике, а также за конвергенцию западной (капиталистической) модели экономики и экономики большевистского типа. В этой связи он рассматривал Германию в качестве своеобразного «моста» между капиталистическим Западом и социалистической Россией. Ратенау был автором 12 книг, вышедших с 1908 по 1924 годы. В СССР были переведены и изданы его главные труды: «Новое государство» (М., 1924), «Механизация жизни» (Пг., 1923), «Новое хозяйство» (М., 1923).

Ленин был прагматиком, а потому больший интерес проявлял не к «теориям», а к «планам» и «проектам». И сенсимонизм, и взгляды Гильфердинга были больше «планами» и «проектами», чем «теориями». А вот «Капитал» Маркса был больше «теорией». Ленину по должности «ортодоксального марксиста» приходилось ругать Гильфердинга и хвалить Маркса.

Сенсимонизм и апологетика банковского капитала.

Сенсимонизм являет собой яркий пример апологетики банков и банковской деятельности. То есть он обосновывает нужность, общественную значимость банков, защищает эти институты от критики и нападок со стороны различных социальных и политических групп. Акцент делается на том, что банки являются идеальными институтами для управления социально-экономическими процессами, общественными центрами «учета и контроля». Очевидно, что подобная «теория» порождена интересами банкиров, за внешней «наукообразностью» рассуждений сенсимонистов скрывается чистая идеология. Сегодня продолжением сенсимонизма в деле защиты банков выступает «теория организованного капитализма».

Следует сказать, что добрая половина всех теорий, с которыми можно познакомиться в современных учебниках по экономике, выполняют подобную же идеологическую функцию обоснования «жизненной необходимости» банков. Отличия касаются лишь акцентов. Эти теории создавались уже не людьми, которые прикрывались вывеской «утопического социализма», а «профессиональными экономистами» – практикующими банкирами и «патентованными» профессорами от экономики.

В качестве примера можно назвать «теорию капиталотворческой функции кредита». Если у сенсимонистов банки выступают в качестве посредников, то у сторонников указанной теории банки, как следует из самого названия теории, «творят» капитал и, в конечном счете, создают национальное богатство. Основоположником капиталотворческой теории кредита считается шотландец Джон Ло (1671-1729). Во Франции он создал свой частный банк, затем в 1719 году стал министром финансов Франции, а в 1720 году преобразовал свой частный банк в государственный Королевский банк (прототип центрального банка). Банк стал выпускать банкноты в порядке учета векселей и разменивал их на серебро. Джон Ло резко увеличил выпуск банкнот, которые использовались купцами, аристократами и простыми гражданами для приобретения акций заморского общества «Компания Индия» (якобы для добычи драгоценных металлов). Упомянутая компания оказалась «пузырем», началось быстрое обесценение банкнот, их обмен на серебро был прекращен. Королевский банк лопнул, а Ло бежал из страны.

Однако идеи шотландца не умерли. Наиболее крупным последователем капиталотворческой теории кредита стал английский экономист Г. Маклеод (1821—1902). В свое время, между прочим, Маклеод сам был банкиром, однако его банк разорился. Поскольку кредит, по мнению этого англичанина, создает у получателей кредита прибыль, то он является «производительным капиталом». Банки – это «фабрики капитала», они создают кредит, а значит, и капитал. И, уж конечно, банки имеют право на получение части прибыли, создаваемой в промышленности и торговле, в виде процента.

В начале XX века продолжателями капиталотворческой теории кредита стали западные экономисты И. Шумпетер (Австрия), А. Ган (Германия), Дж. Кейнс и Р. Хоутри (Англия). Шумпетер и Ган считали банки всесильными, поскольку кредит создает депозиты, а значит, и капитал. Они полагали, что кредит может быть безграничным, и потому безграничны создаваемые им депозиты и капитал. По их мнению, инфляционный кредит (постоянно нарастающий кредит) является «локомотивом» экономического развития. Их концепция получила название «экспансионистской теории кредита». Эта теория стала «научным обоснованием» нынешних «долговых пирамид» в большинстве стран мира.

Капиталотворческая теория получает дальнейшее развитие в теории монетаризма, представителем которой являются в США М. Фридман, Р. Руза, А. Берне, во Франции — Ж. Рюэфф, в ФРГ — О. Файт. Особо изветна следует теория монетаризма Милтона Фридмана, согласно которой основными инструментами регулирования экономики являются изменения денежной массы и процентных ставок, что дает возможность чередовать кредитную экспансию и рестрикцию. Это, в свою очередь, позволяет влиять на динамику производства и уровень цен. Главное в монетаризме заключается в идее, что реальные рычаги управления экономикой должны находиться не у государства, а банков. И чем быстрее правящие круги «цивилизованных» стран это поймут и добровольно отдадут полномочия государства банкирам, тем лучше будет для всех. Идеи монетаризма легли в основу политики тетчеризма и рейганомики. Политика, которая породила серию экономических и финансовых кризисов, но при этом еще более укрепила позиции банков в экономической, финансовой и политической жизни капиталистического общества.

Остается лишь добавить, что все современные апологетические теории кредита и банков очень уж похожи на идеи сенсимонистов почти двухвековой давности. У меня существуют большие сомнения, что авторы теорий «организованного капитализма», «капиталотворческой функции кредита», «экспансионистской теории кредита», «монетаризма» и им подобных концепций погружались в изучение трудов Сен-Симона и его последователей. Моя версия такова: и у сенсимонистов, и у более поздних «профессиональных экономистов» были одни и те «заказчики» – крупные и крупнейшие банкиры. У них уже давным-давно есть своя программа установления своей единоличной власти в мире. Основные контуры этой программы сложились после так называемых «буржуазных» революций. По сути же это были революции ростовщиков, добившихся снятия всяких ограничений на свою ростовщическую деятельность. В эту программу вносятся лишь некоторые коррективы тактического характера, стратегический вектор программы остается без изменения. Программа мировых ростовщиков не афишируется, что повышает эффективность ее реализации. Всякая программа требует идеологического обеспечения. Программа ростовщиков не является исключением. Ее идеологическим обеспечением и стали идеи сенсимонизма и последующие теории «профессиональных экономистов».

Еще раз о ленинской теории империализма и сенсимонизме.

Ленин в своей работе фактически описал процесс предсказанной сенсимонистами «перемены в социальном строе», появления «совершенно новой организации». Каким образом? – Он дал богатый фактический и статистический материал, который свидетельствует о том, что предсказание сенсимонистов стало реальностью. Банки встали во главе экономической и политической жизни общества. Ленин пытался сделать выводы, которые напрашивались в результате рассмотрения приведенных фактов, но выводы получились очень осторожные и половинчатые. В главе 3 «Финансовый капитал и финансовая олигархия» Ленин констатировал лишь, что произошло «сращивание» промышленного и банковского капитала и образование на этой основе «финансового капитала». Ленин аккуратно обходит очевидный вывод: банки возвысились над всей экономической и политической жизнью общества. В том числе над промышленным и торговым капиталом. Он же, вопреки собственным же фактам и цифрам говорит о «равнозначности» банковского капитала, с одной стороны, и капиталов промышленного и торгового, с другой стороны.

Чем объяснить это парадокс? – Напрашивается следующий ответ. Ленин был «ортодоксальным» марксистом. Он не допускал ни малейших изменений в теории капитализма Карла Маркса. Вся ленинская конструкция империализма в полной мере вписывается в схему «Капитала» Маркса. Ленин даже пытается найти «предвидения» Маркса о перерастании капитализма свободной конкуренции в монополистический капитализм. Чтобы иметь легальные основания для введения в оборот новых понятий. У Маркса была совершенно «железобетонная» концепция равнозначности трех основных видов капитала. Никакого приоритета банковского капитала над промышленным и торговым капиталом «классик» не допускал. Хотя, в середине 19 века уже было достаточно признаков того, что банковский капитал начинает возвышаться над другими видами капитала.

Такая «слепота» «классика» марксизма может быть объяснена исключительно «субъективными» причинами. А именно тем, что Маркс как минимум находился в финансовой зависимости от банкиров. А как максимум – получил от них «социальный заказ» для создания такой теории, которая бы позволила энергию социальных и политических протестов отвести от банкиров и перенаправить ее в сторону фабрикантов, заводчиков и купцов. Большевики в России действовали, основываясь именно на таких схемах Маркса. Ленин не мог изменить марксизму. Поэтому в работе мы видим «недоговоренности», «двусмысленности» и «невнятности». Поэтому так странно кончается и вся работа «Империализм, как высшая стадия капитализма». Ведь Сен-Симон с его «гениальной догадкой» был более прав, чем Маркс с его «точным научным анализом». Ленин не мог этого признать публично, хотя все прекрасно понимал.

Итак, Ленин внешне был ортодоксальным марксистом, а в практической политике стоял на позициях сенсимонизма. Уже упоминавшийся нами Лев Поляков в «Истории антисемитизма» писал о «пророческом» даре Сен-Симона и его последователей:

«Было очень много… напутанных современников, которые считали еврейскими все необратимые изменения современного мира, которые были пророчески указаны Сен-Симоном и его последователями. Другие теоретики социализма, враждебно относящиеся к промышленной революции, более точно выражали народный протест, и под влиянием сектантского соперничества они в своем большинстве были более или менее ярко выраженными антисемитами». Отчасти на позициях «антисемитизма» действительно стояли другие представители социализма. Например, тот же Шарль Фурье и его ученики. Вот что мы читаем, например, в «Еврейской электронной энциклопедии» об этом утопическом социализме: «Ш. Фурье, выражавший широко распространенную в ту эпоху идею отождествления еврейства с капитализмом… Среди последователей Фурье было немало евреев, отвергавших антисемитские элементы в идеях учителя».

С учетом сказанного становится понятно, почему из всех утопических социалистов Ленину были ближе всего именно сенсимонисты. Они были ему даже ближе, чем марксисты, но Ленин в этом не мог признаться.

Сенсимонизм и банковская система СССР.

У меня создается впечатление, что Ленин при разработке первых шагов советской власти руководствовался некоторыми идеями сенсимонистов.

Во-первых, он неоднократно повторял тезис, что банки в условиях нового общественного строя следует оставить в качестве институтов «контроля и учета», а сам «контроль и учет» – неотъемлемое условие социалистической экономики. 

Во-вторых, Ленин был сторонником максимальной централизации банковской системы, что также было важной идеей сенсимонистов. Фактически Ленин выступал за то, чтобы консолидировать активы и пассивы всех частных банков в одном учреждении - центральном банке.

При формировании денежно-кредитной и экономической политики советского государства Ленин выступал оппонентом тех наиболее радикальных («левых») коммунистов, которые считали, что банки и деньги – пережиток капитализма и от них следует как можно быстрее избавиться[18]. Одновременно ему приходилось бороться и с теми, кто выступал за сохранение оставшейся в наследство от Российской империи системы банковских учреждений. Максимум на что соглашались оппоненты Ленина – национализация банков при сохранении их автономного статуса. Идеалом для них была децентрализованная банковская система со смешанной (государственной и частной) собственностью.

Отчасти радикальные коммунисты добились практической реализации своих идей в период так называемого «военного коммунизма» (1918-1921 гг.). Сначала была ликвидирована большая часть коммерческих банков, часть их активов и пассивов была переведена на баланс Государственного банка. После этого функции Государственного банка стали сокращаться, денежное обращение стало замещаться натуральным обменом, а налоги – продразверсткой[19]. 19 января 1920 года Государственный банк (тогда он назывался Народным банком РСФСР) был вообще ликвидирован, его активы и пассивы были переданы Наркомату финансов. Фактически советская Россия на протяжении более полутора лет (1920-1921 гг.) вообще существовала без банков. Лишь 30 июня 1921 г. был издан декрет Совета Народных Комиссаров об отмене ограничений денежного обращения и мерах к развитию вкладной и переводной операций, а в октябре 1921 г. постановлениями ВЦИК и СНК центральный банк был восстановлен под названием «Государственный банк РСФСР».

Уже после смерти Ленина, когда новая экономическая политика достигла своего апогея, в СССР было создано большое количество банков, причем не только государственных, но также частных. Возникла серьезная угроза существованию советской власти, усиливалось влияние банковского капитала на все стороны жизни советского общества. Данный опасный процесс был остановлен в конце 1920-х гг. И. Сталиным. Началась ликвидация многих банков или их реформирование на основе консолидации активов и пассивов мелких кредитно-депозитных организаций[20].

Вначале 1930-х гг. была проведена окончательная реформа кредитно-банковской системы СССР. Была создана в высшей степени централизованная кредитно-банковская система, состоящая всего из нескольких банков во главе с Государственным банком СССР. Централизация предусматривала создание самой широкой филиальной сети центральных банковских учреждений [21].

Очень похоже на банковскую концепцию сенсимонистов. Однако было два принципиальных отличия. 

Во-первых, у сенсимонистов банки оставались частными. В СССР они были государственными. 

Во-вторых, у сенсимонистов банки были высшей инстанцией управления экономикой. В СССР над несколькими государственными банками находилась более высокая инстанция – государственно-партийное руководство СССР. То есть советские банки были, не субъектом, а инструментом власти.

Насколько мне известно, Сталин не увлекался изучением сенсимонизма. Но он очень хорошо понимал планы тех, кто заказывал последователям Сен-Симона и «профессиональным экономистам» разного рода «теории» кредита и банков.

Валентин Юрьевич Катасонов

Источник: http://webkamerton.ru/2015/12/...

[1] «Grundriß der Sozialökonomik», 146.

[2] См.: Катасонов В.Ю. Капитализм. История и идеология «денежной цивилизации». – М.: Институт русской цивилизации, 2014.

[3] В нашей стране эта книга издавалась дважды: Волгин В.П. (общ. ред.) Изложение учения Сен-Симона. Издательство Академии Наук СССР; Предшественники научного социализма; 1947. – 598 с.; Изложение учения Сен-Симона. М.: АН СССР. 1961. Со вступит. статьей и комментариями В. П. Волгина. – 608 с.

[4] Главные произведения Сен-Симона: «Письма женевского жителя к своим современникам» (1802 г.), «Катехизис индустриалов» (1823 г.), «Новое христианство» (1825 г.). Эти и другие работы французского социалиста-утописта были опубликованы в советское время: Сен-Симон А. Избранные сочинения. Т. 1-2 М., Л., 1948.

[5] Здесь и далее курсив в приводимых цитатах из работы «Учение Сен-Симона» – мой. – В.К.

[6] Разъясним, что в учении сенсимонизма под «праздными лицами» понимаются чиновники, священство и дворянство (аристократия). Под «трудящимися лицами» имеются в виду промышленные и торговые капиталисты, наемные работники и крестьяне. Также в составе «трудящегося сословия» у сенсимонистов оказываются и банки, обслуживающие указанных выше «трудящихся лиц».

[7] Ницше Ф. Собрание сочинений. Том 2. – М.: Изд-во Клюкина, 1903, с. 10,37.

[8] «Против фашистского мракобесия и демагогии». Сборник статей. – М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1936, с. 195

[9] Задачей Теодора Драйзера было показать, как погоня за богатством и властью «сверхчеловека» Ф. Купервуда заводит его в жизненный тупик. Портрет Купервуда Драйзер писал с реальной фигуры – американского финансиста Чарльза Тайсона Йеркса.

[10] И.Р. Шафаревич. Трехтысячелетняя загадка. История еврейства из перспективы современной России // Глава 9. Роль в развитии социалистического движения.

[11] См.: В.Зомбарт. Социализм и социальные движения (1901)

[12] Цит. по: Эдуард Дрюмон. Еврейская Франция.

[13] Цит. по: Лев Поляков. История антисемитизма. Эпоха знаний. Пер. с фр. 2-е издание. – Москва-Иерусалим: «Мосты культуры – Гешарим», 2008, с. 225.

[14] И.Р. Шафаревич. Трехтысячелетняя загадка. История еврейства из перспективы современной России // Глава 9. Роль в развитии социалистического движения. Упоминаемый Шафаревичем анекдот о дельце на парижской бирже, как считают историки, принадлежит французскому публицисту Таксилю Делору (1815-1877). Вот его описание истории: «Вы не добьетесь успеха, – сказали одному промышленнику, основавшему крупное предприятие, – в вашем административном совете нет евреев». «Успокойтесь, – ответил тот, – у меня есть два сенсимониста»» (цит. по: Лев Поляков. История антисемитизма. Эпоха знаний. Пер. с фр. 2-е издание. – Москва-Иерусалим: «Мосты культуры – Гешарим», 2008, с. 225).

[15] Лев Поляков. История антисемитизма. Эпоха знаний. Пер. с фр. 2-е издание. – Москва-Иерусалим: «Мосты культуры – Гешарим», 2008, с. 224-225.

[16] Рудольф Гильфердинг (1877-1941) - австрийский и немецкий марксист, лидер социал-демократии и политический деятель Германии. В 1923 и 1928-29 гг. был министром финансов Германии (Веймарской республики).

[17] Часть работ этого периода жизни Гильфердинга была переведена на русский язык и издана в СССР: Гильфердинг Р. Капитализм, социализм и социал-демократия: сборник статей и речей М. — Л.: Госиздат, 1928.

[18] «Левые» коммунисты свои идеи подкрепляли многочисленными ссылками на «классика» – Карла Маркса. Особенно на работу «Манифест коммунистической партии».

[19] После Октябрьской революции, 14 (27) декабря 1917 г. Декретом ВЦИК «О национализации банков» в стране была введена государственная монополия на банковское дело. Частные кредитные учреждения были национализированы и слиты с Государственным банком, который месяц спустя стал называться Народным банком Российской Республики (позднее Народным банком РСФСР). В течение 1918 и 1919 гг. были также ликвидированы все остальные виды дореволюционных кредитных учреждений (земельные банки, городские банки, общества взаимного кредита). В условиях военного коммунизма, в связи с натурализацией хозяйственной жизни, внедрением безденежных расчётов между государственными предприятиями и учреждениями и обесцениванием денег банковские функции Народного банка РСФСР были упрощены и сведены к минимуму. В конце 1919 г. филиалы Банка были реорганизованы в подотделы губернских и уездных финансовых органов.

[20] Подробнее см.: Катасонов В. Экономика Сталина. – М.: Институт русской цивилизации, 2014 // Глава 7. «Денежно-кредитная система СССР: государственная монополия и централизация управления».

[21] Эта система с минимальными изменениями просуществовала до середины 1980-х годов, когда началась «перестройка» М. Горбачева.