Друг

По стране широким шагом маршировали демократизация и перестройка. То в ногу с гласностью, то поперёк генеральной линии партии.

Еды и денег становилось меньше, товарные полки магазинов пустели.

Но жизнь не останавливалась.

И нас позвали в гости по поводу юбилея.

У хозяев была собака и щенки. Московские сторожевые.

Кто пил, кто ел, кто песни пел.

А мы сидели возле щенячьего загона. Любовались.

Шаг ответственный, серьезный, но мы решили взять щенка.

Выбрали девочку. Потому что в семье двое маленьких детей.

Не очень долго выбирали ей имя – Кэрри. Ну, так придумалось.

Дома в то время с нами жил кот, беспородный, но с какой-то благородной внешностью, гордый и независимый, и, понятное дело, бесстрашный, потому что метил вещи исключительно моего мужа.

С характером был кот.

Привезли мы щенка, поставили коробку под стул около батареи отопления, посадили Кэрри туда, чтобы ей было не так страшно. Уют создали.

Кот зашел с прогулки, пора осенняя, морозно уже. Запрыгнул на этот самый стул, к теплу поближе и услышал под собой шорох.

Наклонив голову вниз, этот избалованный красавец увидел щенка, посмотрел пристально, повернул ко мне мордаху свою, и уверяю Вас, выражение этой самой морды было брезгливо-возмущенным, и направился к уличной двери.

Спорить с ним бесполезно, открыла ему дверь и больше он к нам не вернулся.

Искали, звали, не пришел. Обиделся.

Так вот, о собаке.

Кормили, как положено, по часам, прививки делали, гуляли, заботились.

Привыкали друг к другу.

Характер у Кэрри оказался покладистым и добрым. Детей наших очень любила. А мы вообще в ней души не чаяли.

Жила она в квартире, и только в теплое время года сидела днем на привязи во дворе. Дом не частный – отпускать ее вольно не было возможности.

Пару раз она отвязывалась.

Тогда с замирающим сердцем я неслась за ней, заклиная только об одном, чтобы навстречу ей не попались выпившие люди – не переносила она запах алкоголя, как все собаки.

Бегу однажды, уже второй квартал, вижу ее, а догнать не могу. Притормозит, оглянется, улыбнется и дальше трусцой.

Навстречу женщина с коляской, открытой, летней – в ней малыш сидит. Мамочка эта большая молодец, не пикнула. Кэрри подошла вплотную, малого понюхала и на меня опять оглядывается.

- Тебе не стыдно, – спрашиваю – маленьких пугать?

Опустила голову, дала взять себя за шкирку.

Умная.

Зато два парня по стойке смирно стояли три минуты, пока я до них добежала. От них спиртным пахло, собака просто подошла и остановилась. Ну, и им деваться некуда. Постояли.

Мы, без опыта воспитания собак, немного свою избаловали. Она очень любила куски со стола. Очень.

При этом делала грустные глазки. Благо унаследованные от предков глаза, с опущенными уголками, выражали почти трагическую скорбь, провожая каждый желанный кусок.

Со стола ей вкусно было всё. Рыба, капуста квашеная, пряники, мясо, яблоки, кусочек сахару.

Между делом она еще научилась курлыкать, издавать такой гортанный звук «Ррррру» горлом, вытягивая свои губы трубочкой. Тогда отказать ей было гораздо труднее. Хитрая.

Ещё ей очень нравилось забираться на диван или на кровать, когда никого не было дома. Те, у кого в доме были или есть, большие собаки подтвердят, что эти хитрюги умеют еще и головой на подушку ложиться, отодвигая покрывало. А нашей нравилось, если ей на голову повязывали платок или шарф, тогда она совершенно бесцеремонно забиралась на диван в нашем присутствии и, укладываясь максимально удобно, всем видом давала понять, что здесь и сейчас она за главную.

Королевна.

Пришло время первой вязки. Получилось всё.

Лежит бедная, мучается токсикозом. До того её было жалко, что лежащую на полу я кормила её с рук зимними заготовками – красной рыбой в масле с луком, квашеной капустой и яблоками.

Мутило ее совсем уж по-человечески. Жалко.

Иду домой с работы. Возня за дверью какая-то происходит, и пищит кто-то. Ой, матушки-батюшки, рожает.

Два или три щенка ползают по полу, а один висит на пуповине, и Кэрри вертится и мечется, я спугнула её.

Подобрала новорожденных, позвала её в комнату, успокоила, уложила, помогать надо. А чем?

Так и сидели все возле нее, только иногда водички подносили в блюдце, когда она уж совсем сникала.

Десять щенков в ящике от бабушкиного комода и собака на коврике без сил совершенно. Обсохли маленькие, проголодались, пищат.

Подошла мамаша к ним, наклонилась и с боку на бок головой вертит, недоумевает, значит, откуда это что взялось и что теперь с этим делать? У нее язык от изумления на бок съехал. Ну, смотрим, полезла коровушка наша к ним в ящик, ну и славно, кормить начала. Мама.

Однажды летом среди ночи, как показалось,- ночи белые и не разберешь, поздно или рано, - проснулась я от лая нашей Кэрри. Лай был громкий и тревожный, и ещё щелчки какие-то. Как выстрелы.

Мама вышла из комнаты – мы прислушались, шторы на лето плотные вешали, чтобы иллюзию ночи создать. Грохот и суета.

Вышли, в чем были на крыльцо – пожар во дворе.

Горит соседний дом, метрах в пятнадцати от двери, щелкает от жара шиферная крыша, по двору сломя голову бегает старик-сосед в носках без обуви и вытаскивает из сарая канистры с бензином, пытается вытолкнуть машину. Жена его выскочила из своей квартиры в халате с наволочкой – в ней документы, наверное, - и к нам бежит.

- Чего стоите, детей поднимайте, пожарных уже полчаса нет, наверное, не приедут?

Паника в глазах.

- Как же они могут не приехать?- говорит моя мама, и я вижу, что паника уже коснулась и её тоже.

В общем, пока мы в суете метались в доме, соображая, как и что собирать, куда выводить детей, пожарные все же подъехали и начали тушение. Обошлось, однако.

Понервничали. И собака поволновалась.

Тут к обеду приезжает муж мой и говорит, что предстоит рейс с отдыхающими на все выходные и потому надо ехать всей семьей, раз есть такая возможность.

Мы с мамой в голос, про пожар, про то и сё, и про то, что собаку дома одну не оставим, надо брать с собой.

- Да не вопрос, - говорит водитель, с которым Андрей приехал – собирайтесь все.

Приехали к причалу, загрузились.

Рейс для какого-то предприятия оплачен. Народу человек пятьдесят, семьи с детьми, с бабулями. Хорошо. Всем, кроме собачки нашей.

Пришлось ее взволнованную оставить в каюте. Чтобы не напугала кого-нибудь.

Пассажиры по каютам разместились, выпивают, веселятся.

Некоторые уже и прибыли навеселе. Вот эти опасные.

Потому что в какой-то момент дверь в каюту, где сидела Кэрри, распахнулась, та гавкнула, мужик отскочил, и собака побежала по коридору. Представляете количество дверей на таких теплоходах – основная палуба, двери насквозь и слева, и справа.

В этот момент я в коридор вышла на собачий лай, нет никого, мужик машет руками.

Я на корму – нет никого, на нос бегу и мне навстречу парень какой-то: «Собака там» - машет в сторону кормы опять. Бегу на корму, собака позади теплохода, голова только торчит и она изо всех сил за теплоходом плывет, против течения.

В рубку взлетела, в секунды. «Собака за бортом»! – кричу.

Остановились, лодку скинули, пока лодку снимали, там уже от берега рыбак на моторке наперерез Кэрри летит. Увидел и погнал.

В общем, вытащили за шиворот.

Потом на острове, она к воде даже пить не подходила. Пришлось набрать ей воды в ведро, чтобы не страшно было.

И ведь это на самом деле в один день всё произошло.

Бедная собака.

Еще Кэрри умела ходить хвостом назад, то есть просто задом наперед, что для собак нехарактерно. Пела песни и умела улыбаться.

Пережила с нами все лихие и страшные девяностые. Она прожила с нами почти одиннадцать лет.

В конце она очень болела. И у нас не хватило духу отвезти ее на укол. Когда Кэрри
не стало, мы похоронили её на даче.

 Место там красивое. Под горой.

Теперь во дворе в будке живет мелкопоместный "дворянин"  Джекович. Пусть и его годы будут славными. Он же наш друг...