Печальная история о том, как международный арбитраж присудил Россию к выплате огромной суммы

Начнем с того, что наша история — не про ЮКОС, Гаагский арбитраж и Российскую Федерацию. Описываемые события произошли 80 годами ранее.

Российская империя была одной из четырех стран (другие страны: США, Австралия, Трансвааль), в которых существовала экономически значимая золотодобыча. В 1913 году в России было добыто 60 тонн золота при общей мировой добыче в 700 тонн.

Золотодобыча в России, вопреки распространенному представлению, отнюдь не была золотым дном. Практически все золотые месторождения России были весьма удалены от путей сообщения, что мешало использованию на приисках тяжелых машин (прежде всего драг). Для самой выгодной технологии — размыва золотосодержащей породы водой — не существовало геологических условий. Химические методы добычи золота из скальных пород к началу Первой мировой войны еще не освоили. В общем, золото добывалось в нашей стране весьма примитивными методами — пески (золотосодержащая порода) разрабатывались либо полностью вручную, либо с небольшой механизацией при откатке и подъеме, после чего промывались в шлюзах и в особых машинах. Производительность труда, в сравнении с иностранными конкурентами, была низкой. Единственное, на чем держался бизнес, была низкая заработная плата, но и при этом доходность золотодобывающих предприятий была умеренной — около 7% на вложенный капитал (в успешных 1910–х годах). Но и при том бизнес был нестабильным — компании в этой отрасли часто разорялись. В общем, происходившее на российских золотых месторождениях было мало похоже на золотую лихорадку в Калифорнии.

Но золото было нужно экономике России. Дело вовсе не в том, что Россия за что–то расплачивалось золотом — платежный баланс страны в эпоху золотого стандарта был таков, что золото передвигалось в Россию, а не из нее (преимущественно за счет госзаймов). По существу дела, собственная золотодобыча помогала стране увеличивать золотой запас (то есть увеличивать денежную массу без потери устойчивости денежного обращения), не влезая в долги перед иностранцами. То, что для золотодобычи требовались самые низкоквалифицированные из рабочих, делало отрасль еще более полезной в макроэкономическом смысле — к производству импортозамещающего продукта привлекались скрытые безработные, то есть избыточные крестьяне, труд которых реально не был нужен для поддержания и развития аграрного производства. Как результат, царское правительство старалось держать золотодобычу в достаточно льготном режиме — практиковалось умеренное налогообложение, на казенных землях была горная свобода (то есть свободный допуск всех желающих к разведке и разработке ископаемых).

Один из самых крупных золотодобытчиков в предреволюционной России — Ленская золотопромышленная компания, получившая широкую недобрую известность из–за произошедшего в апреле 1912 года на ее приисках расстрела правительственными войсками забастовавших рабочих. Одним из крупнейших акционеров компании была британская фирма Lena Goldfields (которая, заметим, в свою очередь имела крупных русских акционеров — структура владения была очень запутанной). Вначале Lena Goldfields мало входила в текущее управление приисками (им более занимались первичные владельцы, еврейские бароны Гинцбурги). Но в ходе трагических событий 1912 года получился большой убыток (и финансовый, и репутационный), дискредитированные старые менеджеры ушли, и британские совладельцы стали активнее вникать в дела Ленских приисков. Тут случились две революции и у всех всё отобрали.

Пришедшие к власти большевики еще более нуждались в развитии отечественной золотодобычи. Золотой запас России за время Перовой мировой войны, Гражданской войны, репарационных выплат Германии и очень мутных действий первых послереволюционных лет (см. паровозная афера) критически сократился. А между тем, золото было нужно более, чем когда–либо. С одной стороны, стране, отказавшейся от выплат всех долгов царского периода, уже никто не верил в долг, все требовали предоплаты по международным сделкам (про кредит говорить уже и не приходилось). С другой стороны, в стране с 1924 года циркулировал золотой червонец. Эта валюта не обменивалась на золото свободно, но государство имело негласное обязательство поддерживать его биржевой курс более или менее близким номинальному золотому содержанию — а вот для этого уже требовалось настоящее золото.

Золотодобыча, увы, к тому моменту совсем развалилась и заглохла. Вместо предвоенных 50–60 тонн Россия в период начала НЭПа добывала всего лишь 7–9 тонн золота в год. Что ни пробовала сделать Совесткая власть, толку не получалось. Старые крупные предприятия были преобразованы в государственные тресты — но тресты работали плохо. Попробовали разрешить, как то было при старом строе, добычу золота старательскими артелями при обязательной продаже золота государству — также не вышло никакого толку. Тут Советское правительство и решило обратиться к зарубежным концессионерам, что было на 1924–25 годы общим трендом.

Несложно догадаться, что первыми желающими заняться добычей золота в глухих урочищах Сибири оказались именно те люди и фирмы, которые уже имели предварительное знакомство с предметом. Крупнейшим концессионером в золотодобыче оказалась знакомая нам Lena Goldfields. С 1917 года фирма, у которой отняли всё, фактически не функционировала, но теперь ее использовали как подходящее юридическое лицо. За сделкой стоял Григорий Бененсон, бывший хозяин Русско–английского банка, инвестиционный банкир, специализировавшийся на привлечении в экономику старой России британских и американских капиталов. Бененсон благоразумно нанял директорами новго бизнеса двух русских инженеров, Малоземова и Гуляева, которые до революции были старшими служащими на Ленских приисках. Интересно, что Малоземов и Гуляев были старыми большевиками, даже отсидевшими срок на царской каторге, но затем настолько удачно устроившимися на Ленские прииски (Малоземов получал 60 тыс. рублей в год, в два раза более премьер–министра), что к моменту революции они забыли старые идеалы и сбежали от победившего пролетариата в США.

В общем, к омерзению красных наркомов, им пришлось идти на поклон ровно к тем людям, которых семью годами ранее революция поганой метлой выгнала из России (не забыв оставить себе их имущество).

Условия концессии Lena Goldfields как будто бы обещали широкое развитие дела. Кроме старых Ленско–Витимских приисков концессинерам передали еще две зоны на Урале и на Алтае; во вторую после золота очередь предполагалось развернуть добычу серебра, камня, железной руды. Обязательный минимум добычи был установлен в 6.6 тонны золота в год — немного менее, чем компания добывала до революции. Государство получало 7% золота натурой (приблизительно столько же получало в налоги от золотобытчиков царское правительство), из оставшегося компания четверть могла беспошлинно вывезти из страны, а три четверти должна была продать правительству по международным биржевым ценам. Компании безвозмездно передавались всё имевшееся на месторождениях оборудование и постройки (напомним, что часть их у той же компании ранее и отняли). В теории, в полном развитии концессия должна была обеспечить 30% от общей добычи золота в СССР, 80% серебра и 50% меди.

Компания инвестировала в прииски 3.2 млн фунтов (160 млн. в современных деньгах), и с первого же года вышла на производительность чуть выше обещанной — 7–7.5 тонн. Дальше начались проблемы, и до серебра и меди дело не дошло. Вести дела в стране, где свободный оборот товаров существовал лишь в той ограниченной зоне, где действовал мелкий частный бизнес, было очень и очень сложно. В частности, снабжение рабочих продуктами питания шло через советскую систему распределения. А все советские и партийные органы на местах относились в вернувшимся капиталистам весьма и весьма плохо, так что выбить у них желаемое было затруднительно. Но главная претензия концессионеров была куда более значимой — государство отказалось выполнять одно из главных условий договора, выкуп добытого золота по международной биржевой цене. Точнее, выкупали они по биржевой цене (выраженной в фунтах), но вот платили в рублях, а курс фунта к рублю определяли самостоятельно. Он был в 4 раза менее реального рыночного курса. Но советское правительство пользовалось тем, что реальный курс был теневой, а биржевого на тот момент уже не было вовсе, и продолжало нагло обманывать компанию. В довершение всех бед рабочие непрерывно бастовали (поробовали бы они забастовать на казенном предприятии) и разворовывали, при полном попустительстве милиции, около трети добываемого золота (эта проблема была острой еще до революции).

В первые годы работы концессии все эти неприятности можно было отнести на общую неустроенность экономики СССР, разруху, плохо работающую советскую бюрократию и т.п. Но к 1928–29 годах ситуация резко переменилась. Начинался Великий перелом — правительство взяло курс на форсированную индустриализацию, коллективизацию и милитаризацию. Многочисленным концессионным предприятиям, которых еще четыре года назад активно зазывали в СССР, не было место в новом экономическом устройстве. Еще хуже было то, что большевики не имели ни малейшего намерения выкупить концессии. Их план состоял в том, чтобы выжить концессионеров, устраивая им подлость за подлостью, пока они сами не бросят предприятия. К концу 1928 года в СССР было 59 предприятий с иностранным участием (концессий было значительно больше, но многие из них не смогли открыться или быстро разорились), к началу Второй мировой войны не осталось ни одного.

Первым звонком было чрезвычайное усиление забастовок на предприятиях концессии в 1929 году и массовое увольнение рабочих и служащих. Но концессионеры еще плохо понимали, в чем дело. В октябре 1929 года начался тяжелейший мировой экономический кризис, Lena Goldfields потеряла доступ к кредитам на американском рынке (золотой бизнес сезонный и требует крупного кредитования в годичном цикле) и запросила помощи у советского правительства. Большевики, казалось бы заинтересованные в развитии дела, заняли конфронтационную позицию. Но и это не остановило наивных американцев, продолживших свои операции.

Тогда Советская власть нанесла решающий удар — в декабре 1929 года на всех предприятиях компании был проведен внезапный обыск, 130 служащих было арестовано, против 12 затем было начато следствие. Обвинения были стандартно вздорными, приблизительно как на процессе Промпартии (полугодом позже) и в Шахтинском деле (годом ранее) — саботаж, контрреволюционная деятельность. Директора Малоземов и Гуляев, тайно предупрежденные своим старым партийным товарищем, председателем ОГПУ Менжинским (да, мир устроен сложно) заблаговременно уехали из СССР и более не вернулись. Деятельность компании была полностью дезорганизована. Увидев, что дело с большевиками уже не сладится, концессионеры вынуждены были принять тяжелое решение (явно ожидаемое от них советским правительством) — они просто бросили бизнес, все служащие–иностранцы уехали на родину. Приисковые управления начали де–факто подчиняться соответствующим советским трестам, а юридический статус дела оставался неопределенным.

В феврале 1930 года Lena Goldfields потребовала от СССР проведения арбитражного суда по иску о возмещении убытков, связанных с созданием для компании условий, делающих невозможной ее дальнейшую деятельность. Арбитраж был устроен точно так же, как, для примера, недавний аржитраж по делу Орловского концессионного туннеля в Санкт–Петербурге — каждая из сторон назначает одного арбитра, а эти два арбитра избирают третьего. Вначале Советский Союз решил участвовать в процессе и назначил своего члена арбитража. Первое заседание арбитража было назначено на май 1930 года, но за четыре дня до заседания СССР заявил, что не признает процедуру арбитража и задолженность перед компанией, так как концессионеры самовольно прекратили свою деятельность. За день до заседания арбитража четверо русских служащих концессии были приговорены к заключению на сроки от 1 до 10 лет.

Арбитраж, однако же, решил продолжать свою работу без арбитра от СССР, и в сентябре 1930 года присудил акционерам 12.965 млн фунтов (650 млн в современных деньгах). Сумма получилась столь огромной от того, что судьи включили в нее не только прямые убытки, но и неполученную прибыль. Кстати, само решение по разным чисто юридическим тонкостям стало прецедентным для международного концессионного права, и до сих пор упоминается в ученых сочинениях на данную тему.

Советский Союз тут же отказался признать решение. В дело вступило британское правительство — у Британии и СССР еще сохранялась некоторая взаимная заинтересованность и ограниченное стремление к сотрудничеству. Долгие переговоры закончились тем, что в 1934 году СССР согласился выплатить концессионерам 3.2 млн фунтов (то есть сумму начальных инвестиций), с беспроцентной рассрочкой на 20 лет. Долг был оформлен как набор из 40 векселей по полугодиям.

Концессионеры радовались своей удаче недолго. В 1940 году дела приняли новый оборот: Совесткий Союз аннексировал Эстонию, Латвию и Литву. Золотой запас прибалтийских государств (суммарно 2.3 млн фунтов, эти маленькие страны были небогаты) был депонирован в Британии, которая отказалась признать добровольное вхождение трех стран в состав СССР и вернуть золото. В ответ СССР объявил дефолт по нотам, выданным акционерам Lena Goldfields, недоплатив на тот момент до их полного погашения 2.25 млн фунтов.

Британское правительство чувствовало себя виноватым перед акционерами — ведь дефолт (по объяснению СССР) произошел из–за его действий. Тема компенсации концессионером неоднократно поднималась британскими дипломатами при переговорах с большевиками — но, разумеется, по мелкости суммы и огромным внешнеполитическим событиям отнюдь не была первоочередной. До реального разрешения проблемы дело дошло не скоро, в 1968 году, когда британское правительство договорилось об СССР о взаимной аннуляции требований по золотому запасу Балтийских стран с одной стороны, и концессионных долгов (а также и еще некоторых требований иных групп кредиторов). При этом Британия благородно приняла выплату задолженностей СССР на себя. В 1969 году держатели дефолтных советских нот по долгу Lena Goldfields получили причитающееся, с начислением 4% годовых. Им пришлось ждать обещанного всего лишь 39 лет, и за это время фунт упал в 3.8 раза.

Но ни одно доброе дело не остается безнаказанным. В 1991 году Латвия, Литва и Эстония вновь появились на политической карте мира — и, разумеется, потребовали от Великобритании вернуть им золотой запас. Тот самый, который ранее отдали акционерам LG в зачет их требований к Советскому Союзу. В 1992–93 годах золото, которое к тому моменту уже стоило 90 млн. фунтов, было возвращено возродившимся государствам.