Весь мир сегодня наблюдает за событиями, происходящими во Франции. На фоне протестной волны "Жёлтых жилетов" непопулярные французские власти уже готовы ввести режим чрезвычайного положения. Трое на баррикадах уже, без лишнего обсуждения в прессе, погибли (привет «жертвам августовского путча-1991, их тоже было трое, но тогда это шокировало), много раненых. За газетными заголовками и лежащими на поверхности оценками следует искать более глубокие, фундаментальные факты, которые лежат в основе современных протестов и их бутафорских двойников – заказных и проплаченных «протестов»…
Непосредственной причиной гнева, который привел к возникновению движению «Жёлтые жилеты», послужила плеяда особенно суровых мер против автомобилистов в 2018 году, главная из которых - резкое повышение цен на топливо, особенно на дизельное топливо (хотя техническое оборудование для дизельных автомобилей довольно широко распространено). Хотя французское население растет чрезвычайно быстро на фоне процесса «замещения» французов неевропейскими иммигрантами, любопытно отметить, что В ЭТОТ РАЗ среди протестующих в основном белые люди.
Мало кто знает, но Запад подобен куску мяса из морозильника. Морозильником был СССР. Он примораживал все процессы распада социальных взаимосвязей на Западе «советской угрозой». В морозильнике мясо может лежать годами и не смердеть.
Но достаточно отключить питание морозилки – и мясо в ней быстро завоняет, начнёт гнить и разлагаться. Это и происходит на Западе: говоря мерзким языком Хрущева - «оттепель» и «разморозка».
Всё гнусное, гнилое, патогенное, что северный холод десятилетиями держал скованным во льду приличий – вдруг разморозилось и завоняло.
В течение пост-советских десятилетий Франция столкнулась с развалом промышленного сектора, росли вакансии только в среде лакеев (сфере услуг). Глобализация вошла на фоне краха французской промышленности. Аналогичный процесс и в Германии.
В итоге богатые концентрируются в центрах крупных городов, пригороды мегаполисов всё чаще населяются дикарями, которые к тому же выдавливают коренных жителей из своих гетто (это явление известно как white flight).
Франция столкнулась с ещё одним глобальным явлением, особенно знакомым посткоммунистическим странам: приватизация (если не назвать это грабежом) национального наследия. В этом вина принципов свободной конкуренции, которые поощряются либеральной логикой Европейского Союза.
В последние годы были приватизированы огромные части национального наследия (ещё выгодные), такие как сеть автомагистралей Франции, одна из лучших в мире. Поскольку они были приватизированы в середине 2000-х годов, когда на автомобильных дорогах наблюдался значительный рост автолюбителей, прибыль увеличивалась.
За последние годы крупнейшие французские компании были полностью или частично выкуплены иностранными компаниями, такие как Alstom (которая производит поезда TGV).
Даже если люди не всегда понимают все эти сложные сложные явления - у них есть смутное, но ощутимое понимание развала того, что когда-то сделало Францию экономически мощной, и осознание либеральной логики «персонализации прибыли и коллективизации долгов».
+++
Так что же, революция? Мы уж и ждать перестали мировой революции – а она нагрянула? Возрадуемся? Не будем торопиться.
Современный капитализм многому научился у Красной Пресни и Ипатьевского дома. Это не то топорное, громоздкое и малоподвижное, как бронтозавр, сооружение, которое только крякало под ударами сплошь левой интеллигенции (в среде которой даже Достоевский казался изгоем).
У капитализма появились симметричные народному недовольству системы защиты. Первая – это «выборы» в режиме «общества спектакля». Партии из одного флакона мельтешат, сменяя друг друга, и размазывая тот образ угнетателя, который имелся у баррикадников прошлого. Хотите свергнуть консерваторов? Вот вам социалисты! Надоели социалисты – вот вам консерваторы!
Игра эта в якобы выборы велась довольно долго, и фактически исчерпала себя. На неё теперь никто не «ведётся». Говорить о том, что реальная альтернатива победит на выборах – просто смешно. Понятно, что все парламентские партии – котята одного помёта и из одного мешка. А то что один белый, другой серый – пусть не удивляет. У кошек такое случается…
Понимая, что выборы уже не катят (основные партии в той же Франции – вообще не пользуются ныне никакой популярностью – сразу все вместе), либерализм изворачивается с помощью «превентивных революций».
Он держит нос по ветру – и как только начинает пахнуть жареным, забегает вперёд. Сам строит искусственные баррикады, заполняет их собственным персоналом и ко всеобщей радости «свергает обрыдшую власть». Правда новая такая же, как старая, или даже хуже. Но до электората доходит лет через пять, не раньше. А четыре года электорат будет в иллюзиях – мол, «что-то меняется».
+++
Макрон, прямой и откровенный, как покупной пельмень, ставленник Ротшильдов (в прошлом просто их слуга, чего никто, впрочем, и не скрывает) – пришёл со скандалами и сидит со скандалами. Можно было бы сказать, что Макрон всем надоел – если бы он не надоел всем сразу, ещё в момент постановки.
Внутриполитическая ситуация при Эммануэле Макроне значительно ослабела за последние месяцы. Люди не могут оправиться и от таких шагов первого лица государства, как приглашение в июне 2018 года в Елисейский дворец группы черных транссексуалов-певцов по случаю музыкального фестиваля.
И вот вопрос: почему внезапно основные французские СМИ решили атаковать Эммануэля Макрона, которого прежде поддерживали?
Есть подозрение, что «общество спектакля» жертвует пустышкой-Макроном, власть допустила относительный хаос и насилие в демонстрациях, чтобы впоследствии дискредитировать движение «Жёлтых жилетов». Французское правительство уже винит в основном «крайне правых», хотя состав протестующих крайне разнороден.
Это понятно, если учесть нелюбовь к Эммануэлю Макрону: сегодня он ещё менее популярен, чем предшественник Франсуа Олланд, который в свое время считался «самым непопулярным президентом 5-й Французской Республики».
+++
Так будет ли революция? Чтобы понять это, нам нужно понять, как происходят революции? Не погромы, а именно революции – для тех, кто понимает разницу между крушением всего и строительством нового.
В традиционном мире устойчивых культурных связей и основательной укоренённости цивилизационных норм – революции вызревали по таинственным в деталях, но в общем и целом понятным законам. Прежде всего, это разделение цивилизации и конкретной власти. Только оно и даёт возможность предъявить действующей власти счёт от лица некоей идейной доктрины, которой конкретная власть перестала соответствовать.
Например: Бог и король. Если король сам по себе, то никаких претензий ему предъявить невозможно, как невозможно стыдить вожака волчьей стаи. Сильный – господствуй, слабый – молчи. Но если существует устойчивое представление о том, как должно быть, а поведение короля не соответствует – тогда правителя судят на основании высшей власти идеи.
В революции (если не сводить её к погрому) всегда существует некое общее правило, которое значительная часть общества синхронно осознаёт нарушенным.
Допустим (я примитивизирую вопрос для понимания) – есть общее для всех правило, священное в глазах людей, что в каком-то месте нельзя плевать. А правитель там взял и плюнул. И все, кто видел – разом возмутились. А те, кто не видел – не возмутились. По одной причине: они же не видели. Но те, кто видел – рассказали тем, кто не видел. И тут вопрос:
- Поверят ли не видевшие множеству свидетелей?
- Или не поверят, заявив – «сами не видели, ничего не знаем»?
Оскорбление некоего священного для многих порядка – обязательная причина революции.
Обида, нанесённая лично человеку, какой бы горькой ни была – лишь повод для личной мести. Общее возмущение – всегда следствие нарушения общего правила. Когда власть сделала то, что, по мнению общества, способны сделать только преступники.
+++
Из описанного нами механизма вытекают и три совершенно технических условия для революции (самой её возможности).
1. Должны существовать общая вера и общие святыни, искренне и нелицемерно почитаемые. Если их нет, то не будет синхронной реакции, каждый будет возмущаться вразнобой, в индивидуальном порядке.
2. Должно возникнуть критическое расхождение в трактовках между верующим обществом и представляющей его властью. Власть, как «гарант веры» постарается объяснить свои поступки, но её объяснение не примут.
3. Внутри общества должны действовать связи взаимного доверия, автономные от власти. Если люди не верят свидетеля осквернения, то они считают, что осквернения не было.
+++
Революционная вспышка – это стремление вернуть попранную норму. Этим она в корне отличается (и даже противоположна) тому, что мы называем «некролюцией» - то есть отрицанием и свержением всех норм и святынь.
Одно дело, если люди хотят жить по священному для них Закону – а им не дают.
И совсем другое – когда им дают жить по Закону, а они не хотят, и беснуются (такое и называют «буйство черни»).
На практике, конечно, нападение народа на власть, каким бы мотивированным ни было, всегда сочетает в себе элементы революции и некролюции.
Вопрос, кого больше:
- тех, кто ре-*волюцией останавливает и поворачивает вспять де-*волюцию, разложение и гниение норм жизни.
- или тех, кто в режиме некролюции просто выступает проводником торжества смерти над жизнью и её рациональными правилами выживания.
Сломать жизнеобеспечение недолго: долго и трудно его наладить, починить. А ломать – не строить, недорого стоит.
Говоря более русским языком – некролюция есть погром. Не отдельно взятый, а в масштабах страны и на длительное время. Революций без погромов не бывает – но не бывает и революций, которые сводятся к одному лишь погрому. Ибо те, кто ломают, и ничего не строят взамен – окажутся в итоге мертвецами на руинах.
+++
Если общество не имеет священной всеобщей сверхидеи, то оно не умеет оскорбляться «по высокому». Оно становится рыхлым, продажным и манипулируемым. В таком обществе нет предпосылок для революции – потому что предпосылки для революции мы видим НЕ в экономических отношениях.
Экономические отношения могут быть сколь угодно ужасными (в большинстве исторически существовавших обществ они и были ужасными) – но если нет окрыляющей общество высшей идеи, то каждый за себя, и не более того. Одиночки, жрущие друг друга – не сделают революции, которая по самой сути своей – дело коллективное и коллективистское.
Но если мы говорим о невозможности подлинной революции в обществе эгоистов (как бы плохо это общество не жило) – мы вовсе не говорим о невозможности фальшивой, покупной революции.
Для такой (её называют «цветная») фальшивки нужны деньги и желание. За деньги происходит:
- формирование корпуса лжесвидетелей.
- формирование ударного корпуса штурмовиков.
Эти «борцы» - штатные сотрудники корпорации, организовывающей путч. Они действуют, как персонал в закусочной: делают, что хозяин велел и получают за это обговоренное вознаграждение. К их ядру примыкают все обиженные и обделённые, а так же все психопаты – как шлейф, как хвост у кометы.
+++
Но цветной путч – всегда обман и самообман масс. Это не революция – а организованный либералами выкидыш незрелого плода революции. Или – её аборт. Вместо того, чтобы подниматься на более высокую ступень цивилизации, люди путём цветных переворотов двигаются по кругу или вовсе падают с лестницы.
Оттого, чтобы просто выжить, нам нужны, как воздух:
- истинная вера, дающая исповедников и мучеников идеи.
- иммунитет к фальшивым имитациям протеста, его симуляции силами проходимцев закулисного международного капитала.
Чтобы подняться на бой за то, за что достойно человеку подниматься на бой. И при этом не вскакивать, как «мальчик по вызову» на каждый свисток, зовущий к бою.
Чтобы воевать и даже гибнуть – за то, что действительно ценно и именно для нас ценно. А не за Макрона, Порошенко, Навального или игрища двух маразматиков, Клинтон и Трампа…
Автор: Николай ВЫХИН
Оценили 9 человек
11 кармы