Трое гитлеровцев несут бревно, с какого бы начали?

Узнал Номоконов, что во взводе пишется «снайперская наука», что каждый солдат, явившийся с позиции, должен рассказать о своих наблюдениях. Сейчас выступит Павленко, а потом «самым подробным образом Номоконов расскажет о своей охоте». Тагом Санжиев в бок подталкивает: не пугайся, говорит, так заведено во взводе. По-бурятски шепчет - никто не понимает. Говорит Тагон, что трудно лейтенанту Репину. Все знают, что он по воинской специальности -топограф. «Это, аба, такое дело. Местность умеет снимать на бумагу молодой командир, карты чертить. А на снайпера не учился - только и умеет что стрелять. И вот теперь, выполняя задание старших командиров, новое дело понять хочет. Книжки о стрелковом деле читает, ко всему прислушивается, выпытывает. Не скрывай, аба, свои таёжные навыки - и это пригодится для снайперской науки». Внимательно слушают Сергея Павленко и молодые солдаты, и усталые люди, только что вернувшиеся с позиций. Что им рассказать, как? Не умеет говорить на собраниях Номоконов, а лейтенант уже зовёт к столу: - Смелее, Семён Данилович. Думаю, что вам очень повезло на этой охоте. «Эва, какой хитрый! Сперва сердился, а теперь радуется. Это он к сердцу подходит, на разговор вызывает. Повезло…». Много ошибок сделал Номоконов, а только с расчётом на фарт и удачу не ходит он на охоту. Надо многое уметь, чтобы вернуться с добычей. Нет, не напрасно отпускал командир своего солдата за передний край. Слушайте тогда, ребятки, раз шеи вытянули.

- Не знаю, ладно ли скажу, - начал солдат.

- Только так думаю, что на фронте куда труднее. Одно дело выслеживать простого зверя, другое - когда этот зверь с оружием и людям смерть несёт. Правильно сказывал лейтенант: перед охотой надо все кругом осмотреть тихо, не торопясь. Я и в тайге так делал. Глянешь, все кусты одинаковые, а подумаешь - разные. Этот лапу вытянул, тот обгорел снизу, этот на гриб похож, тот - на медведя. Так и намечал тропу. Я и тут хорошенько глядел - навык у меня такой, с малых лет. Где пойду, прикинул, возле чего, каким шагом. Номоконов посмотрел на лейтенанта и продолжал: - А ходить везде надо по-разному. По кошеной тропе особо, по воде - тоже. Иначе спугнёшь зверя, али сам на мушку попадёшь.

- А как ходишь по кошеной траве?

- Не приходилось? - посмотрел Номоконов на солдата, задавшего вопрос.

- Не бегал босым? Так надо, гляди, - прошёлся рассказчик по блиндажу.

- Снизу двигай ногу, щупай, с корнями дави на траву. Тихо пройдёшь, как сохатый. Солдаты засмеялись. - Напрасно, - нахмурился Номоконов.

- Тяжёлый зверь, а не нашумит, когда возле людей через покос пройдёт. Мягко ставит копыта, легко. А по воде, если мелко, - наоборот. На носок ступай. Как цапля болотная: сожми пальцы и опускай. Тоже не шлёпнешь. Ежели глубоко - иначе… Помаленьку двигай ноги, дно щупай, не дёргайся. А по лесу особо тихо надо: наперёд ветошь гони, а не наступай на неё, не дави. Ну и руками двигай ровно, вот так. Живой сучок поймал - согни, сухой - не ломай, не тронь телом, обойди. Где особо трудно - стань. Ветер хватил, шум услышал в стороне - пользуйся. Зверь, он так: туда ухо повернёт, сюда. Глядишь, и прозевает. Словом, хорошо я прошёл к канаве, затаился, послушал. - Вернёмся к прошлому, - обратился к рассказчику Репин.

-По каким признакам вы определили, что за ельником должен быть овраг? В часы наблюдения Номоконов понял, что за островком ровного густого ельника должно быть открытое место. Как узнал? По-разному светились полоски деревьев. Вроде бы одной породы, а неодинаково покрашены. И про овраг узнал без карты. В бинокль видно: кругом ельник, а поодаль - сосны. Как так? У всех ёлок опущены ветви, им тесно друг возле друга, а позади них выросли деревья с раскидистыми, толстыми ветвями. На простор выпустили сосны свои мохнатые лапы. Почему растолстели деревья? Ямы там, канава, бугор али кто-то вспахал, выворотил землю? Не любят здешние сосны низины и болота, по холмам да пригоркам растут, по краям оврагов и лощин. Замечали? А раз так, то можно было наверняка увидеть фашистов. Укрываются они в канавах от наших пуль, любят миномёты ставить в ямах, а с больших деревьев стреляют, смотрят, следят. Словом, все рассчитал Номоконов, загодя путь наметил. Только свернул с намётки лейтенанта - ночные звуки увели в сторону, соблазнили. Вот и вышел на чужую делянку. Однако думал, что не занята она. Фашисты чего-то совсем не остерегаются. На коне за свои окопы поехали! Хоть водовозов лес закрывал и «кукушка» наперёд залетела, а все одно дурные. Так думает Номоконов, что свежая часть подошла, ещё не проученная нашим огнём. Потом хуже будет: к концу сезона остерегается напуганный зверь, прячется. Так всегда бывает в тайге. Надо торопиться, чего ходить туда-сюда? В тайге так: живут люди на охоте, обедают, спят. Залинял зверь - тогда домой.

- Фашисты не залиняют, - сказал Канатов.

- У них в любое время одинаковая шкура.

- Что ты! - возразил Номоконов.

- Свежий фашист подвалил, городской, по всему видать. Потом ловушек наставит; спрячется, уши навострит, хитрый будет. Разговорился Номоконов - подробно обо всём рассказывал. Одобрительно смотрели на него солдаты, и лейтенант Репин не мешал, что-то быстро записывал в блокнот. Никто не смеялся, и тогда солдат поведал о своих ошибках. Из-за глупого желания отличиться перед далёким невидимым товарищем он потерял осторожность: про солнце забыл. Много водил биноклем и потому чуть не пропал от пули врага. Надо быть особо аккуратным со стеклом. Можно сказать, что временами и робел Номоконов, страшился. Все больше перед сумерками хотелось пустить свою винтовку в дело. Так думал, что пока хватятся фашисты, ночь укроет стрелка. А ежели не будет цели перед темнотой? Пустым сюда? Надо хорошенько знать, как двигаются разные шумы и звуки войны, когда врагам труднее засечь выстрел. Какой брал прицел? Обыкновенный. Постоянный оставался, прямой - фашисты были рядом. Однако помнил, что можно обвы-сить, если неумело стрелять круто вверх. Можно промахнуться, когда бьёшь и под уклон. Только хорошо свалил фашистов Номоконов, выверен его «умугай-кыч». Чего такое? Это своё у охотника, родовое, долго рассказывать. Ещё в раннем детстве, взяв в руки лучок со стрелами, старается тунгусский мальчик быстрее стать охотником. Вскидывает самодельное оружие, целится, ищет цель. И просто так водит рукой, глаза щурит. Со стороны вроде бы смешно, а на стойбищах хвалят за это детишек. Учатся они, оружие ставят, к охоте готовятся. Чтоб не дрожала рука, плавно сопровождала зверя, а в нужный момент намертво застыла. Очень долго ставил свою руку Номоконов. В семнадцать лет мгновение перед выстрелом - «умугай-кыч» - стало постоянно приносить юноше-охотнику маленькое счастье: мясо и шкуру зверя. Навострились глаза, как гибкая пружина, заработали руки. Когда вот-вот сорвётся курок, они совсем не шевелятся и пуля идёт в дело.

- Как боялся фашистов? - обернулся Номоконов на солдата, задавшего необычный вопрос. - Шибко али нет дрожал? Про это хочешь знать? Последнего медведя взял колхозный плотник так. Один пошёл к берлоге, с дробовым ружьём. Две жерди срубил, лаз закрестил осторожно. Не боялся зверя, на свои глаза и руки надеялся, дело знал. Промаха быть не должно, а ежели осечка случится - ничего. Острая пальма была под рукой. Потихоньку ветоши принёс к берлоге, поджёг. «Однако хватит спать, - сказал, - вылезай». Ринулся косматый черт, жерди разворочал, только пулю в лоб получил. Словом, в одиночку добыл Номоконов матёрого медведя. Спробуй эдак, с дробовым ружьём! Не хвастается этим Номоконов, а только на охоте и на войне дрожать не приходится. Зря пропасть боялся - вот в чём штука. Временами слабым чувствовал себя таёжник во фронтовом лесу, неграмотным. Хорошенько надо слушать командиров, товарищей пытать. Да только не со смешком. Как твоя фамилия? Поплутин? А ежели я тебя спрошу?

- Пожалуйста, - сказал солдат.

- Так думаю, что шибко учёное наше дело, - закурил трубку Номоконов.

- Вот послушай-, смекай. Возле озера выбрал сидку, приготовился, а тут и фашист вышел на том берегу. Как ударишь, чтобы намертво свалить?

- Дистанция?

-Чего? - Расстояние, - подсказали солдаты.

- Сколько метров до цели?

- Сам считай, - пригладил Номоконов свои реденькие усы.

- Бери озеро, как здесь, возле избы, где у лейтенанта делянка.

- Утиное, - сказал Репин.

- Напротив блиндажа.

- Метров пятьсот, не больше, - сказал Поплутин.

-Знаю. А ветер какой?

- Совсем не дует. А фашист стоит, смотрит и ждёт, когда ты все примеришь да прикинешь. - Температура воздуха? - нахмурился Поплутин.

- Обыкновенная.

- Тогда и я обыкновенно, - решительно заговорил солдат.

-Передвину хомутик на пятёрку, наведу мушку снизу, на середину цели, ну и, как говорится, плавно спущу курок. Слышал, что в таком случае вероятность попадания будет наибольшей.

- А вот ошибся, - сказал Номоконов.

- Скорее всего, в ногу попадёшь фашисту. Вылечат его доктора и пошлют за твоей головой гоняться. С умом надо бить через воду! Пятьсот метров. Откуда взял? На глаз смотрел? На вид вроде и так, пятьсот, а прицел всё равно малость увеличивай. Хоть какую цель скрывает вода, близит, обманывает. Замечал? А если некогда увеличивать прицел, моментально надо бить - на уровне плеча бери фашиста. Как раз сердце прострелишь. Я сохатых возле озера завсегда так: по холке ставил мушку, а лопатку обязательно пробивал. Это как, лейтенант, по стрелковой науке?

- Обыкновенный оптический обман. Правильно, с умом надо бить через воду. Подтверждаю: наибольшая ширина озера Утиного - семьсот тридцать метров - солдаты одобрительно зашумели.

- У меня такой вопрос, - пододвинулся ближе Репин.

- Позиция снайпера метрах в трехстах от вражеского окопа. Трое гитлеровцев несут бревно. Движение цели фланговое. Видите, что всех можно уничтожить. Ваши действия, товарищ Поплутин?

- Так, фланговое, - осторожнее заговорил солдат.

- Если стрелять быстро, то на таком расстоянии можно всех, конечно…

- С какого бы начали?

- Раздумывать некогда…

- А всё-таки?

- Который лучше проектируется, конечно. Силуэты, ритм, походка - все одинаково.

- Здесь быстрота решит, - твёрдо сказал Поплутин.

- По очереди, с ведущего начну!

- Ваши действия, Семён Данилович?

- Надо заднего сперва, - подумал солдат.

- Так, однако, лучше. Тогда всех можно свалить, раз бревно несут.

- Почему?

- Ну как же… Иначе разбегутся. Сам таскал, поди? Поднимать тяжело, на плечо бревно давит, задних людей не видать. Фашисты подумают, что запнулся ихний товарищ, упал. Сразу не бросят. Тут уж - действуй, остальных бей. Может, так лучше?

- Да, конечно, - согласился лейтенант.

- Недавно один ваш товарищ упустил редкую цель. Не так действовал в подобной обстановке, поторопился. Переднего уложил, а остальные за бревном укрылись, уползли. Уже здесь, в блиндаже, обдумал, со мной поделился. Обещал поправку внести, если опять встретятся фашисты с брёвнами.

- Это я, - сказал Канатов, и все обернулись к нему.

- Ничего товарищи, - продолжал Репин.

- Научимся. И теорию усвоим, и ценные, жизненные навыки возьмём на вооружение. Обстановка такая - приходилось уничтожать врагов кто как может. Теперь есть время для учёбы, вырвали. Скоро будем решать тактические задачи, нам приказано приготовиться к этому. Ваши наблюдения верные. По данным разведки, на переднем крае врага происходит смена. Истрёпанная в боях немецкая дивизия отводится в тыл. Свежая, недавно сформированная, направлялась к Ленинграду. Сюда ей пришлось завернуть, к болотам. Спеси и бахвальства у захватчиков - хоть отбавляй. Но все переменится. Сегодня было легко - завтра станет труднее. А это очень интересно, я не изучал, не слышал… Винтовка фашистского убийцы, «насторожённая» на его же голову; сработала безотказно. Я, Семён Данилович, посоветуюсь с командирами. Вроде бы и этот способ борьбы подходящий. После занятий Номоконов решил поговорить с Юшмановым. Неужели не понял таёжный человек, почему много фашистов выходило к роднику. Нет, не за трупами такой оравой, не за водой, не из-за ночного выстрела из «насторожённой» винтовки… Неужели не заметил, проглядел? Худо это - пропадёт. Меткий человек лежал на нарах, задумчивый, спокойный. Номоконов прилёг рядом с ним и тихо, чтобы не слышали другие, заговорил: - Берёзу возле родника замечал? Хугур глядел, догадался? Али пропустил?

- Чего? - Гм, - опешил солдат.

- Кажись, и якуты ставят… Однако городским ты сделался, отвык от тайги… Это я берёзу гнул, гриву вешал. Потому и приманулись фашисты к убитому. По нашему так: святое место объявил, никому нельзя трогать. А фашисты думали, поди, что за штука? - Святое место? - приподнялся старший сержант.

- Согнутая берёзка? Конечно, заметил! Думал, что старая отметка у родника, мирная. Вот оно что… Так это вы ночью, над убитым фашистом?

- Тише, командир, погоди, - оглянулся Номоконов. - Всем не сказывай, потом… Шаманом признавали, обманщиком…. А я так… Однако среди фашистов верующие есть, чумные. Всякое глядели, поди, в тёплых местах, а про наши навыки не знали. Разговаривать зачнут, шептаться, то да се… Пусть думают, что шаман ходит. Я много волоса на олочи припас, а остальное там, на берёзе оставил. Долго будут глядеть, стрелков наводить. Снимут - опять повешу, - слезая с нар, говорил Номоконов. - Все время пугать надо, обманывать. Лейтенант сидел за столиком, что-то писал, и, выждав, когда карандаш перестал бегать по бумаге, Номоконов сказал: - Погоди маленько, командир, дело есть. Это, который фашист меня ударил, опять явится. Так знаю. Однако я назад пойду, обратно, ловить буду, скрадывать. Убью - обязательно новый приползёт. - Ложитесь и отдыхайте, - мягко сказал Репин.

- У меня тоже есть дело. Завтра вы получите очень важное задание. Здесь, на месте, в этой избе. А сейчас - спокойной ночи. - Напрасно, лейтенант, - заторопился Номоконов. - Погоди, слушай. Приманка там, хугур. Про это не осмелился…

- Слышали, что я сказал? - нахмурился Репин.

- Вам непривычно в этой обстановке, трудно… А давайте всё-таки по-военному. Как надо отвечать командиру? - Я хотел для пользы, - пожал плечом Номоконов.

- А раз сердитый, чего ж… Слушаюсь, лейтенант.

- Вот так лучше, - снова начал писать Репин.

- И ещё меня зовут - товарищ. Ночью Номоконов проснулся от мягкого прикосновения чьей-то руки. Возле нар стоял лейтенант Репин, озабоченный, хмурый, и надевал телогрейку. - Пойдёмте вместе.

- Куда?

- Здесь, недалеко, - ответил Репин, подвешивая к поясу гранату.

- Дубровин не вернулся, надо посмотреть… Только что позвонили… Сон как рукой сняло. Мгновенно оделся Номоконов, взял винтовку. По лицу командира он видел, что случилась беда. Во время занятий поглядывал лейтенант на часы - ждал ещё одного стрелка. Наверное, важную цель заметил Дубровин, ещё на денёк остался - в особых случаях, если требует обстановка, это разрешалось. Так подумали… «Неужто пропал?» - вспомнил Номоконов человека с добродушным круглым лицом, который первым приветствовал его в блиндаже и свою большую ладонь протягивал. Чего глядеть ночью на снайпера, затаившегося на позиции? Что случилось? Кто донёс? Быстро шёл командир взвода по широкому заболоченному лугу, брёл по воде, раздвигал руками камыши, ничего не объяснял. За озерком остановился Репин, свернул вправо, вышел на пригорок. Над лесом вспыхнула далёкая ракета. Номоконов прилёг, лейтенант опустился на колено. Снова все погрузилось в ночной мрак, и лейтенант жутко ухнул «филином». «Смелый и учёный, - ласково подумал солдат о своём командире.

- Хорошо идёт, все места своих стрелков знает, за всех беспокоится. Попробуй в этом болоте разберись». Лейтенант привстал, нетерпеливо шагнул вперёд: вдали послышался тревожный крик ночной птицы.

- Этак нельзя, - зашептал Номоконов, схватив командира за полу телогрейки. - Кругом слушай, терпи.

- Санитары там, - спокойно сказал Репин.

- Свои. Зачем собрались санитары возле сидки снайпера? Что делают? На бугре замаячила тень, и, легонько свистнув, лейтенант смело пошёл вперёд, остановился.

- Миной, - равнодушно заговорил человек, сидевший на земле.

- Перед темнотой ударили, у всех на глазах. Прошёл немного и упал. За бугром подобрали. Мёртвый.

- К нам отнесите, - сказал лейтенант.

- Сами похороним. Командир взвода пополз к пню, черневшему на вершине бугра, и зашарил руками. Земля отдавала кисло-терпким запахом взрывчатки. Номоконов нащупал винтовку Дубровина, застрявшую в развилке корня, вырванного взрывом, открыл затвор. В патроннике оказалась пустая гильза. Что-то бормотал лейтенант, ползая по земле, смотрел на далёкий лес, над которым вспыхивали ракеты, озирался по сторонам, и Номоконову стало жаль его.

- Слушай, командир, - горячо зашептал он.

- Вали домой, отдыхай. Я тут останусь, рядом. Гляди, напролом действовал Дубровин, не хитрил. Кто в этом голом месте устроился бы на вершине? На самом гребешке? Да ещё за пнём? Ударил раз - и засекли. Гляди, понадеялся парень, зарывался неглубоко. Я так… ниже надо, за спиной будет бугор, обману. Ловить фашистов буду, не жалеть огня - пущай бьют по вершине, пни дёргают. - Да-да, правильно… Я понимаю… За этим и пришёл… Отправляя Дубровина на позицию, на бугор, к чёрному пню, просматривавшемуся со всех сторон, командир взвода, наверное, не сказал ему слов, которые только что услышал. Встал лейтенант, закинул на плечо ремень винтовки. - Не разрешаю оставаться!

Сергей Зарубин, «Трубка снайпера», 1967 год.