24 мая 1940 года в Ленинграде у военкора Александра Бродского и его супруги Марии Вольперт родился сын Иосиф.
В 1942 году Марии Моисеевне пережившей страшную блокадную зиму посчастливилось уехать с сыном из осажденного города в Череповец.
В 1947 году Иосиф пошел в школу и до седьмого класса три раза менял учебные учреждения.
В 1954 году парень пытался поступить во 2-е Балтийское высшее военно-морское училище, но не прошел медкомиссию. Мечтая материально помогать родителям, он забрал документы из школы и в шестнадцать лет поступил учеником фрезеровщика на Государственный союзный завод № 7 имени М. В. Фрунзе (сегодня Арсенал). Юношеского задора Иосифу хватило на 9 месяцев, после чего его душа потребовала срочной смены профессии.
Бродский работал истопником, помощником смотрителя маяка и ассистентом прозектора в морге. Как вы понимаете, служить два месяца в царстве Аида сможет далеко не каждый мужчина, тем более юноша.
До сих пор, не понятно получил ли Иосиф Александрович аттестат о среднем образовании. Ряд исследователей уверены, что ему это удалось сделать, окончив школу рабочей молодежи.
В 1957-1961 годах молодой ленинградец, работая разнорабочим, прошел экспедиционными маршрутами по диким местам Белого моря, Восточной Сибири и Якутии.
Летом 1961 года в эвенкийском поселке Нелькан Бродского накрыло каким-то психическим расстройством очень похожим на «пиблокто» - арктическую истерию. Сутками он балансировал на грани между полной отрешенностью и повышенной раздражительностью. Местный шаман сказал, что в голову парня влезли злые духи, которых он постарается изгнать древними заклинаниями и специальными снадобьями. После того как колдуну удалось избавить мозг гостя от непрошеных гостей, руководитель экспедиции посоветовал Бродскому от греха подальше вернуться в Ленинград.
В 1959 году Иосиф познакомился с Булатом Окуджавой и Сергеем Довлатовым и впервые заявил о себе как о молодом поэте.
14 февраля 1960 года в ленинградском Дворце культуры имени Горького преодолев адский страх, Бродский впервые публично выступил перед зрителями. Вскоре стихи поэта появились в самиздатском литературно-художественном журнале «Синтаксис».
В год, когда Гагарин покорил космос, Бродский обворожил Северную Пальмиру, интеллигенция которой заговорила о появлении гениального поэта с библейским именем Иосиф.
Внимание на стихотворное чудо обратили две величайших женщины русской поэзии. В 1962 году Иосиф познакомился с Надеждой Мандельштам, а год спустя с Анной Ахматовой. Анна Андреевна души не чаяла в рыжем поэте, возвращавшим ей молодость своим талантом, а он тайно ставил Цветаеву на ступень выше Ахматовой. Ох уж эти неблагодарные поэты-мальчишки.
В 1962 году в гостях у друзей Иосифа представили рафаэлевской красавице Марине Басмановой, она стала пожизненной музой мастера. В 1983 он перепосвятил ей все стихи, написанные для других женщин и свел их в один сборник «Новые стансы к Августе».
В 1967 году любимая подарила своему преданному поэту сына Андрея. Когда в июне 1972 года Бродского вышвырнули из страны, Басманова отказалась последовать за ним в изгнание. Марина Павловна так и не вышла больше замуж. Сегодня мало кто говорит, что Иосиф Александрович выковал из себя поэта, пройдя через горнило всепоглощающей любви к этой необычной женщине.
Трудно сказать догадывался ли Бродский, что с ростом популярности в двух столичных культурных тусовках у него появились десятки, если не сотни завистников. Одним из недоброжелателей стал его сосед и хороший знакомый поэт Яков Лернер.
Зависть этого человечка объяснялась очень легко, он жаждал славы. Вся его комната была увешена фотографиями отечественных и зарубежных знаменитостей с автографами и даже посвящениями. Говорили, что наиболее ценным экспонатом была фотокарточка Георгия Константиновича Жукова с дарственной надписью: «Дорогому Яше от маршала Жукова».
Когда имя Бродского стало №1 в ленинградской поэтической среде, добровольный дружинник Лернер вместе с двумя подручными опубликовал в газете «Вечерний Ленинград» фельетон «Окололитературный трутень». Это был пасквиль достойный вопроса заданного Сергеем Довлатовым: «И все же я хочу спросить - кто написал четыре миллиона доносов?».
Мерзость Лернера можно оценить хотя бы по этому фрагменту его пачканины:
«Эта группка не только расточает Бродскому похвалы, но и пытается распространять образцы его творчества среди молодежи. Некий Леонид Аронзон перепечатывает их на своей пишущей машинке, а Григорий Ковалев, Валентина Бабушкина и В. Широков, по кличке «Граф», подсовывают стишки желающим. Как видите, Иосиф Бродский не очень разборчив в своих знакомствах. Ему не важно, каким путем вскарабкаться на Парнас, только бы вскарабкаться. Ведь он причислил себя к сонму «избранных».
После того как статейка вышла из печати, а за трутнем Бродским, так и не пришли товарищи из компетентных органов, Яшка стукач перестал спокойно спать. Лернер стал оббивать пороги ленинградских чинуш и таки добился от прокурора Дзержинского района возбуждения уголовного дела в отношении любимчика старорежимной старухи Ахматовой.
В феврале 1964 года началось судилище «псевдопоэта», основной целью которого стала его посадка на основании новехонького указа «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимся от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни».
Чтобы наказание потяжелело, «тунеядца» Бродского обвиняли в организации подпольных поэтических вечеров и написании вульгаризированных стихов, отравлявших неокрепшие души советской молодежи.
По просьбе Анны Ахматовой журналистка Фрида Вигдорова, к тому времени уже тяжелобольная посещала процесс, конспектируя ход судебного заседания и прения сторон.
Примечательным стало начало «благопристойного» балагана во время, которого судья попыталась выяснить специальность Бродского:
«Судья: А вообще, какая ваша специальность?
Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. (Без вызова.) А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал, что это дается образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это… от Бога…»
С особым удовольствием на суде смаковались данные, согласно которым обвиняемый с 1956 по 1963 год проработал всего лишь 32 месяца, сменив за это время 13 организаций.
Поэту впаяли пять лет, и отправили в ссылку в архангельскую деревеньку Норинская. Узнав о приговоре суда Ахматова, всплеснув руками, восхищенно сказала: «Дурачье, какую биографию делают нашему Рыжему! Как будто он им денег за рекламу своих стихов заплатил».
У деревенских жителей о ленинградском поэте остались диаметрально противоположные воспоминания. Одни говорили, что это был столичный хлыщ и тунеядец, другие, что Бродский был работящим парнем.
Служащая местной почты вспоминала, что 24 мая 1965 года, когда поэту исполнилось 25 лет, она приняла 75 поздравительных телеграмм. В этот день в деревню из Ленинграда приехало много друзей и почитателей творчества Иосифа.
Период своей ссылки поэт называл лучшим временем своей жизни, благодаря которому он написал сотни прекрасных строчек.
Например «В деревне Бог...» Иосиф Александрович называл своим любимым стихотворением:
«В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
И честно двери делит пополам.
В деревне он - в избытке. В чугуне
он варит по субботам чечевицу,
приплясывает сонно на огне,
подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдает
Девицу за лесничего. И, в шутку,
устраивает вечный недолет
объездчику, стреляющему в утку.
Возможность же все это наблюдать,
к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать,
доступная в деревне атеисту».
Верный собственной традиции поэт успел поработать в деревне грузчиком, кровельщиком, разнорабочим, бондарем. Несмотря на усталость и тоску по Ленинграду он старался не унывать и порой писал юмористические стихи:
«А. Буров - тракторист - и я,
сельскохозяйственный рабочий Бродский,
мы сеяли озимые - шесть га.
Я созерцал лесистые края
и небо с реактивною полоской,
и мой сапог касался рычага».
Справедливости ради стоит заметить, что «кровавые» коммуняки четыре раза отпускали поэта из ссылки в отпуск во время, которого ему разрешалось посещать Ленинград. В изгнании Иосифа навещала его муза Марина Басманова.
Ахматова, которой после оглашения Бродскому приговора оставалось жить ровно два года, приложила титанические усилия для освобождения своего любимого Рыжего. Поэтессе помогали Дмитрий Шостакович, Самуил Маршак, Корней Чуковский, Константин Паустовский, Александр Твардовский, Юрий Герман. В роли тяжелой артиллерии выступил французский философ Жан-Поль Сартр, заявивший, что на европейском писательском форуме советская делегация, может подвергнуться обструкции, если Бродскому не предоставят свободу.
Усилия больших мастеров понимавших кем стал для русской литературы Бродский, не пропали даром. В сентябре 1965 года поэту сократили срок приговора с 5 до 1,5 лет и отпустили домой.
Поразительно, но борьба за «Рыжего» чудесным образом изменила жизнь Анны Андреевны Ахматовой.
В декабре 1964 года поэтесса в составе делегации советских литераторов посетила Рим и Сицилию и получила поэтическую премию «Этна-Таормина».
В июне 1965 года в Англии Анне Андреевне вручили диплом почетного доктора Оксфордского университета.
19 октября 1965 года за 4,5 месяца до смерти Ахматова выступила в Большом театре на торжественном вечере посвященному 700-летию со дня рождения Данте Алигьери. Предчувствуя скорый уход, поэтесса вспомнила, что с творчеством «великого флорентинца» был тесно связан ее муж Николай Гумилев и его друг Осип Мандельштам.
В феврале 1966 года находясь с четвертым инфарктом миокарда в кардиологии Боткинской больницы, Анна Андреевна набросала свои последние строчки:
«И никогда здесь не наступит утро
Луна - кривой обломок перламутра
Покоится на влажной черноте».
5 марта 1966 года великая поэтесса умерла в подмосковном Домодедовском санатории.
В 1968 году англичане пригласили Иосифа Александровича на Международный фестиваль поэзии, но Советское посольство на официальном бланке ответило, что в СССР поэт Бродский не проживает.
После смерти Ахматовой поэт спасался творчеством, самиздатом и подпольными литературными вечерами. Родителей Иосифа радовало только одно, что благодаря стараниям Корнея Чуковского их сына взяли на работу переводчиком в Ленинградский отдел Союза писателей СССР.
В СССР Иосифа Александровича практически не печатали, зато за границей сборники его стихов издавались на английском, польском, итальянском, французском языках и к тому же хорошо продавались.
В 1971 году с подачи немецкого поэта Ганса Хольтхузена опального советского поэта избрали членом Баварской академии изящных искусств.
10 мая 1972 года ленинградские комитетчики предложили мэтру два развития сюжета его дальнейшей жизни: многоэтапное лечение в психбольнице или вынужденную эмиграцию из России. Конечно же, Бродский выбрал второй вариант. Власти готовы были отпустить вместе с ним его неофициальную жену Марину Басманову и сына Андрея, но женщина наотрез отказалась покидать Родину.
После двух месяцев пребывания в Австрии поэт решил попробовать обустроиться в США. В 32 года Иосиф Александрович, имевший за плечами семь классов образования, стал приглашенным поэтом в Мичиганском университете.
В 1976 году мастер перенес первый из своих инфарктов, а еще два года спустя ему сделали открытую операцию на сердце. Советские власти 11 раз отказывали родителям Бродского в выездной визе в США. Александр Иванович и Мария Моисеевна умерли, так и не увидев своего Йосичку.
Когда в 1983-1984 годах один за другим ушли его родители, советские власти дважды не позволили ему приехать на похороны.
После распада СССР поэт отказался возвращаться в «обновленную» Россию, он говорил, что по-настоящему заглянул в глаза смерти в США, его родители мертвы, а сам он оторванный ломоть. Возвращение на Родину после двадцати лет разлуки станет для него второй эмиграцией, которой его истерзанное сердце уже не выдержит.
В 1987 году за всеобъемлющее творчество, пропитанное ясностью мысли и страстностью поэзии Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию по литературе.
Три года спустя на своей лекции в Сорбонне он познакомился с прекрасной итальянкой Марией Соццани, девушкой которая была на 30 лет младше мэтра.
В середине поэтического вечера итальянка поняла, что «подсела» на Бродского, может быть, это объяснялось тем, что ее мама была русской, или это судьба наградила поэта за все его страдания на этом свете. Вернувшись, домой девушка околдованная русской поэзией набралась смелости и написала Иосифу Александровичу письмо.
Переписка, начавшаяся между поэтом и его поклонницей зимой 1990 года, через восемь месяцев завершилась свадьбой. В 1993 году у пары родилась дочка Анна.
В ночь с 27 на 28 января 1996 года Иосиф Бродский скончался от внезапной остановки сердца.
В завершение хочу предложить вашему вниманию два стихотворения, одно написано Бродским к дочери, а второе Анна посвятила своему гениальному отцу.
To my daughter / Моей дочери
Дай мне другую жизнь - и я буду петь
в кафе «Рафаэлла». Или просто сидеть
там же. Хоть шкафом в углу торчать до поры,
если жизнь и Создатель будут не столь щедры.
Всё же, поскольку веку не обойтись
без джаза и кофеина, я принимаю мысль
стоять рассохшись, лет двадцать сквозь пыль и лак
щурясь на свет, расцвет твой и на твои дела.
В общем, учти - я буду рядом. Возможно, это
часть моего отцовства - стать для тебя предметом,
в особенности когда предметы старше тебя и больше,
строгие и молчат: это помнится дольше.
Так что люби их, даже зная о них немного, -
пусть призраком-силуэтом, вещью, что можно трогать,
вместе с никчёмным скарбом, что оставляю здесь я
на языке, нам общем, в сих неуклюжих песнях.
Иосиф Бродский, 1994
Перевод Андрея Олеара
To my father / Моему отцу
Касаюсь запотевшего стекла,
и тень в ночи за краткий миг тепла
вдруг сделается ближе, дрогнет нить...
Воображенье? Может быть...
Ты поплотнее запахнул пальто,
бренча в кармане рифмами, зато
покой обрёл на дальних берегах.
Как там дышать? Там страшно? Этот страх
неведом мне сейчас, раз жизнь - дары,
паденья, взлёты, правила игры,
но с той, застывшей, стороны стекла
ты ждёшь, я чувствую. И я к тебе пришла.
Вся память - голоса внутри и вне -
тобою откликается во мне.
Звонок последний в колледже звенит,
но ты не здесь, ты там, где твой гранит.
Тоски, любви и голоса во мгле
мне никогда не хватит на земле.
Анна-Мария Бродская, 2015
Перевод Анастасии Кузнецовой и Андрея Олеара
«ЧАСЫ ИСТОРИИ»
Оценили 11 человек
23 кармы