Бетельгейзе

(звезда, альфа в созвездии Ориона)
- Эх, звездей то сколько!
- Не звездей, дурак, а звездов.
- Так и словов то таких, товарищ командир, нет.
Диалог на аэродроме. Шутка

Тиха украинская ночь. Но если, как советуют, станешь перепрятывать сало, то можешь его потом не найти. Потому что украинская ночь не только тиха, но и темна. Хоть глаз выколи! А ещё она бывает очень звёздной. Звёзд так много, они такие яркие и большие, что протяни руку и, кажется, дотянешься до ближайшей. Когда в такую ночь пролетаешь над тихим Азовским морем, то словно движешься в звёздной сфере. Звёзды и сверху и, отражённые в море, снизу. Недолго и пространственную ориентировку потерять.

С шумом вывалившись из хаты в такую ночь, мы замерли, очарованные тишиной, плотно окутавшей деревню, и нависшими над самыми крышами огромными звёздами. Красотища! Мы – это экипаж самолёта Ту–16: шесть мужиков, разогретых горилкой и в настоящий момент весьма довольных жизнью. А начинался этот день за несколько сотен километров отсюда и не так хорошо, как заканчивался.

- Лейтенанта убивают! – мысль промелькнула после того, как самолёт в третий раз вывалился из низких облаков в стороне от взлетно-посадочной полосы и, натужно взревев двигателями, опять скрылся в их серых внутренностях.

Лейтенант – это я. Четыре месяца назад прибывший в часть после окончания Барнаульского училища лётчиков. Всё было в новинку: Дальняя авиация, большие самолёты, штурвал вместо ручки управления. После переучивания только–только начал летать в своём экипаже. И вот попал как кур в ощип.

Четыре дня назад эскадрилья самолётов–заправщиков по плану итоговой проверки мастерски вышла из–под удара и затихла на оперативных аэродромах вдали от проверяющих. Лёжа на кроватях в профилактории, мы изо всех сил переживали за наших братьев по оружию, оставшихся дома. Крепкий сон и хорошее питание, что ещё надо лётчику? Правильно – обнять небо крепкими руками. Вот и обняли, взлетев на воздушную разведку погоды при метеоминимуме.

- Хорошо прижало! – нарушил тишину в экипаже командир. Все молча согласились. Мы летели по кругу на высоте девятьсот метров и думали, что делать дальше? А на земле это уже знали. Четвёртой попытки сесть нам не дали.

- 506, вам набор 9100, следуйте на Ястреб.

- Я 506, понял 9100, на Ястреб.

Всё стало ясно и понятно. Командир перевёл самолёт в набор и довернул на выданный штурманом курс. Я связался с РЦ и получил добро на набор высоты и отход от аэродрома. Опять тишина в экипаже. Первым не выдержал КОУ.

- Пилот, а нам топлива хватит?

Вопрос адресован мне, так как на моей приборной доске расположены все топливомеры. Вопрос хороший, потому что топлива у нас с гулькин нос. Я уже прикинул остаток и расход. Прикид получился в нашу пользу. Поэтому отвечаю:

- Хватит, но точно скажу, когда наберём высоту.

Ну, вот и 9100. Быстро ещё раз посчитал топливо и, не дожидаясь вопросов, доложил:

- Командир, на посадке будет меньше двух тонн (для Ту–16 – аварийный остаток).

- Командир, надо сходу садиться, - тут же выдал рекомендацию штурман.

- Сходу так сходу, - командир спокоен как съевший антилопу лев. Он был старый, опытный и уже знал, что с ним будет на земле.

Больше ничего интересного не случилось: приземлились нормально, покачиваясь с носа на хвост (признак минимального остатка топлива в баках), срулили с полосы, написали кучу объяснительных на тему: «Почему я сел на запасном аэродроме», получили дюлей (особенно командир), запили их портвейном и, в конце концов, поселились в бараке на аэродроме, именуемом профилакторием. С плаката у входа нам ехидно улыбнулась смерть с косой, когда то давно изображавшая мировой империализм. А сейчас – просто смерть, так как надписи вокруг, исполненные тушью, стёрлись. Командир, уже отстранённый от полётов, показал ей фигу.

Осталось немного времени для отдыха, которое было использовано по назначению. Немного потому, что у штаба полка командир встретил своего бывшего лётчика и, после шумных приветствий и объятий, мы все были приглашены в гости.

Около пяти часов вечера мы двинулись по направлению к деревеньке, расположенной недалеко от аэродрома, в которой пригласивший нас лётчик снимал летнюю кухню. Семья была в отъезде, но на столе было всё. Помогли добрые хозяева. В центре всевозможных закусок стояла трёхлитровая банка украинской горилки. Увидев этот натюрморт, все сразу оживились и, после занятия своих мест, принялись за дело. Уровень жидкости в банке уменьшался, настроение повышалось. Воспоминания, оживлённые разговоры, шутки и смех. Потом мы немного «полетали». После «посадки» можно было и о женщинах поговорить, но не хватило горилки. В общем, все элементы обязательной программы были выполнены, и можно с чистой совестью идти домой, то есть в профилакторий.

И вот, возвращаясь к началу рассказа, мы стоим на улице, любуемся звёздами и слушаем хозяина, объясняющего нам дорогу на аэродром. Простившись, двинулись по тихой деревенской улочке, выведшей нас к тёмной околице. Возник извечный «сусанинский» вопрос: «Куда ж идти?»

Первым начал действовать штурман. Он задрал голову в небо, уставившись мутным взглядом в звёздный океан. Потом, видимо, наведя резкость, увидел то, что ему было надо. Довернув тело на пару румбов вправо, ткнул пальцем в клубок звёзд:

- Вон там Бетельгейзе, смотрите! Надо на неё идти.

Прапорщик Коля, КОУ, хихикнул.

- Что ты ржёшь?! Когда мы сюда шли, она мне в затылок светила!

Я посмотрел на затылок штурмана. Показалось, что от него исходит мягкое голубое сияние. Этот тонкий навигационный инструмент, защищённый крепкой черепной коробкой, такой же чувствительный, как задница лётчика.

Он смог почувствовать излучение далёкой звезды, не смотря на яркий солнечный свет. Ведь в гости мы шли белым днём. Не успев высказать вслух своё удивление и сомнения, я услышал голос командира:

- Пилот, пусть они летят на свою Бетельгейзе, а мы пойдём по этой тропинке.

И он уверенно двинулся в темноту. Я, как Пятачок за Винни-Пухом, засеменил следом. Оба прапорщика последовали за нами. Штурманам надо было держать марку, поэтому они пошли расходящимся курсом, ловя своими «приёмниками» слабые лучи первой звезды созвездия Ориона.

Вскоре тишина, в которой мы размеренно двигались, была нарушена криками с той стороны, куда ушли наши «астронавты».

- Стой! Стой, стрелять буду!

- Не стреляйте! Мы свои!

Вдалеке заработал прожектор, забегали люди. Все признаки того, что караул подняли по команде «В ружьё!»

- Надо спасать штурманов, - сказал командир, и мы двинулись на свет и крики.

Поспели вовремя. Штурман стоял в окружении тревожной группы, а второй лежал в метрах двадцати перед колючей проволокой, только морская фуражка белела из-за кочки (хорошо, что живой). После объяснения с начальником караула, договорились, что инцидент не получит огласки, и освободили из плена нарушителей спокойствия. Нам ещё раз рассказали, как добраться до профилактория. Мы пошли по указанной тропке, весело подшучивая над спасёнными «астронавтами».

Идя за штурманом, я взглянул на его затылок. Голубого сияния уже не было. Подняв голову, попытался найти Бетельгейзе и не смог. Наверно, почувствовав свою, пусть и не существующую, вину, она прикрылась светом более яркой звезды.

- Командир всегда прав, - мысленно подтвердил я первую статью не - писаного устава. И идти надо всегда за ним! Чтобы тебе в затылок не светило.

«Рожденный ползать, освободите взлетную полосу», Юмор отечественных авиаторов