Удушающие объятия

- У нас не знают, что такое настоящая семья, - сокрушается Бирама. - Когда я рассказываю им о семье у белых, они вроде бы одобряют, цокают языками и кивают: «Ты прав». А в конкретных случаях поступают по старинке… Африку губит самодовольство, невосприимчивость к новому. Люди здесь иногда возмутительно равнодушны к полезным заимствованиям извне и предпочитают ходить по тропинкам, протоптанным предками. Даже девушки, окончившие курсы домоводства, выйдя замуж, делают все через пень-колоду, как их нигде не учившиеся матери.

Воля рода, клана давит на него, как на любого африканца. Над маленькой семейной ячейкой, включающей Бираму, его жену и детей, зримо вырисовывается силуэт большой семьи - деревни, которой он нехотя подчиняется. Род время от времени повышает голос, пытаясь диктовать свою волю. Загвоздка в случае с моим героем еще и в том, что диктует не род матери - покладистые фетишисты, а отцовский - правоверные мусульмане, коммерсанты, организованные и хищные, в сознании которых поклонение Аллаху уживается с уважением к родным тотемам. «Большая семья» имеет право на таких, как он. Ему с колыбели внушали: «Старик и лежа видит далеко, а ребенок и стоя - ничего».

- Может ли человек чувствовать себя главой семьи, если он - вечное дитя деревни, если все важные решения по поводу его жен и детей принимают старейшины, вельможи, а не он сам, если деревня может его женить, разженить, определить будущее его детей? - он выстреливает вопрос за вопросом.

Я молчу: поучать других легче, чем самому быть рассудительным. Да и, быть может, вовсе не так плохо, когда род не только стесняет действия своего члена, но и предписывает ему взвешенные, проверенные веками действия.

«Меч родства не проникает глубоко в тело», - говорят бамбара, соплеменники Бирамы.

- Нынче утром я показал тебе одного знакомого - Амаду Конате. Помнишь? Каждое утро он покупает жене рис, растительное масло. Постоянно подбрасывает ей то одно, то другое. Недавно дал двадцать тысяч африканских франков, чтобы она еще и приторговывала. Видишь, сколько Амаду делает для нее. Ну и что же? Когда он возвращается домой, у жены на столе пусто. Она посылает сына на рынок купить жареную рыбу у торговки. Потом подает ее с двумя катышами из муки дикого ямса. И все. Пища остывшая-преостывшая… Такие, как Амаду, никогда не докажут мне, что у них есть семейный очаг, что они подают добрый пример своим детям. А жена? На днях я спрашиваю ее: «Где твой муж?» И представляешь, что она ответила мне? «Не знаю. Утром был здесь, потом ушел». Разве это ответ? Вот моя половина всегда хотя бы примерно знает, где я обретаюсь. Как-то я молчком засобирался на профсоюзное сборище. Она догадалась и выкрикнула мне вдогонку: «Опять ударился в политику, достукаешься с ней до беды…»

Он явно гордится своей женой, хотя о чужих отзывается как ворчливый старик:

- У африканок обескураживающие привычки в отличие от европеек, которые берегут мужа. Вот тебе пример. Я частенько не прочь вздремнуть в полдень. Самое позднее в час дня мне уже снятся сны. Предположим, я женат на африканке - я не о своей жене говорю. Кто-то из наших приходит в это время и спрашивает ее: «Где твой муж?» - «Мой муж спит», - ляпает она. «Хорошо, разбуди его!» - напирает тот. Любая африканка возьмет и разбудит мужа, а европейка скажет: «Подождите, пока он проснется». Деталь? Но какая!

Не совсем в ладу он и со старшими, порой забывая предупреждение предков: палка, которой ты побьешь отца, когда-нибудь потребуется твоему сыну.

- И со старшими… - негодует Бирама. - Ты отец семьи. Прекрасно! Но если твой отец жив, то твои дети называют папой его, а не тебя. Таков обычай! Если твоя мать жива, то мамой зовут ее, а не твою жену. Подобные порядки возмутительны. У человека не может быть двух мам, это уже не семья. Семья - это настоящий контроль со стороны единственного отца и главы.

И он вновь возвращается к тому, что у него болит.

«Африка - земля парадоксов», Владимир Алексеевич Корочанцев, 2001г.