Была у «военной тревоги» важнейшая функция — по расчету или же спонтанно, но она сыграла роль боевых учений: что будет со страной, если завтра война? Так врач, желая обнаружить скрытую инфекцию, делает больному стимулирующий ее укол, чтобы вызвать обострение и заставить укрывшуюся в организме болезнь обнаружить себя.
Обнаружила! Причем с такой силой, что одновременно и поставила, и решила давно назревавший вопрос: совместим ли свободный рынок с национальной безопасностью?
Нас сейчас уверяют, что да, конечно же, совместим. Но у большевиков по этому поводу могли возникнуть сомнения. В конце концов, они вблизи наблюдали агонию Российской империи, разорванной собственным обезумевшим рынком, как груз гороха разрывает корабль с пробоиной в днище. А через несколько лет пример Великой депрессии покажет, что даже в богатейшей Америке свободный рынок с национальной безопасностью несовместим никак. Что уж говорить о нищей России, особенно с учетом того, с какой легкостью коммерсанты вертели властью во время Первой мировой войны.
Первый удар рынок нанес правительству уже в заготовительном сезоне 1924/1925 гг., сразу же после полной отмены натурального налога. Обычно государство закупало хлеб по средним рыночным ценам. Но осенью 1924 года в связи с очередным неурожаем хлебные цены начали расти. И перед едва народившимся «рыночным социализмом» сразу же встал вопрос выбора из двух зол: до какого предела повышать заготовительные цены?
Вопрос не так прост, особенно при нищем госбюджете. Это только кажется, что высокие цены стимулируют крестьянство. На самом деле маломощным слоям — тем, кого обещало и кого должно было поддерживать государство, — достанутся семечки, а яблочко скушают те, кто и без господдержки проживет — крепкие хозяйства и мелкооптовые торговцы. Власть оказалась перед выбором: либо обогащать нэпманов за счет госбюджета, либо уступить им столько хлеба, сколько сможет освоить частный рынок.
Совет Труда и Обороны принял решение установить лимиты на заготовительные цены. О результате догадаться нетрудно — хлеб начали скупать частные торговцы, не связанные лимитами.
Вообще-то в таких случаях существует простой и остроумный механизм. Если государство обладает значительными резервами зерна, оно выбрасывает его на рынок, добивается снижения цен, а потом производит закупки, на чем ещё и наживается, продав свои запасы по более высоким ценам и скупив их обратно по более низким. Но государство не имело резервов, поэтому оно все-таки было вынуждено увеличивать лимиты цен, а весной и вовсе их отменить, переложив существенную часть госбюджета в карманы хлеботорговцев. Помимо прочего, в результате неурожая 1924 года частный торговец окреп, подрос и теперь был готов выступить в новой, более серьёзной весовой категории.
На следующий год государство решило поиграть на рынке всерьез, соблюдая и свои, и крестьянские интересы. Оно собиралось форсировать заготовки, закупив до 1 января 70 % хлеба по Госплану вместо обычных 60–65 %. Причин было несколько:
— поставить товар на европейские рынки до того, как там появится дешёвый американский хлеб и начнется падение цен;
— увеличить осенний спрос, повысив тем самым цены в интересах маломощных хозяйств, продававших зерно осенью для уплаты налогов;
— уменьшить осеннее предложение хлеба, снизив налог и перенеся срок уплаты на зиму, чтобы не допустить сильного падения цен, опять же в интересах маломощных хозяйств;
— уменьшить весенний спрос и, соответственно, цены — снова в интересах маломощных хозяйств и в пику частным торговцам.
Для обеспечения заготовок приготовили товарный фонд. А главное было — приложить все усилия, чтобы удержаться от административных методов. В этом году всем был обещан рынок.
И рынок пришел — но совсем не так, как ожидалось. С самого начала все пошло наперекосяк. Существовало четыре категории заготовителей: государственные плановые, кооперативные, внеплановые (то есть нецентрализованные государственные и кооперативные организации потребляющих районов) и частники. Играла на рынке первая категория, а последствиями пользовались все — кто скорее ухватит.
Ещё летом государство-заготовитель совершило ошибку, чем сразу искорежило весь процесс. Чтобы русское зерно первым успело на европейские рынки, решено было в августе, когда хлеб еще не убран и не обмолочен, повысить закупочные цены. Это сыграло на руку не беднякам, а, наоборот, самым зажиточным крестьянам, имевшим уборочные машины и батраков. Они успели продать свой хлеб дорого, а поскольку уплата налога для них не представляла проблем, заодно подмели и промышленные товары, которые доставили на рынок в количестве, рассчитанном совсем на другого покупателя и на другой объем денег у потребителей. После чего, удовлетворенные, вышли из игры.
Небогатые же крестьяне, получившие отсрочку по налогам, не торопились везти хлеб, поскольку традиционно полагали осенние цены низкими, спешить им было некуда, промышленных товаров в продаже не наблюдалось, а дел в хозяйстве в сентябре хватает. В результате подвоз резко упал, а цены, соответственно, взлетели намного выше задуманного. Экспортная программа срывалась, предложение хлеба на мировом рынке увеличивалось, высокие заготовительные цены грозили сделать экспорт и вовсе нерентабельным, и правительство, не выдержав, снова занялось механическим регулированием, чем радостно воспользовались внеплановые заготовители, не имевшее таких ограничений. В некоторых губерниях им доставалось более 40 % хлеба.
Однако административный ресурс еще далеко не иссяк. В ноябре в ряде хлебопроизводящих районов началась «транспортная война» с внеплановыми заготовителями — велено было отправлять их грузы по железной дороге в последнюю очередь. А поскольку вагонов традиционно не хватало, то очередь отодвигалась на конец заготовительной кампании. Кое-где получилось: заготовители из отдаленных губерний прекратили работу, но те, кому добираться было недалеко, стали вывозить зерно гужевым транспортом — пока власти не перекрыли и этот канал. Поскольку плановые заготовители все еще обслуживали в основном экспорт, то в стране при вполне нормальном урожае стало не хватать хлеба. Кончилось все тем, что в январе были установлены единые закупочные цены для плановых и внеплановых заготовителей, а кое-где их распространили и на частников.
Результаты рыночного опыта оказались поистине сокрушительными. Если план первого квартала заготовок (июль-сентябрь) был практически выполнен, то во втором квартале вместо 376 млн. пудов удалось заготовить только 176 млн., а экспортного зерна было доставлено в порты едва ли четверть от потребного количества. Годовой план пришлось снизить с 780 до 600 млн. пудов, а хлебный экспорт — с 350 до 143 млн. пудов.
Попутно, между делом, снизили заготовительные цены и на некоторые технические культуры — лен, масличные семена, пеньку. Результатом стало резкое уменьшение их производства, что ударило по промышленности. Кроме того, но причине проваленной экспортной программы уменьшилось количество импортных товаров. Всё это вызвало очередной скачок цен на промтовары и увеличение «ножниц», что ударило в первую очередь по маломощным хозяйствам.
Ещё одним итогом 1926 года стала «антирыночная» статья 107 УК:
«Злостное повышение цеп на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок — лишение свободы на срок до одного года с конфискацией всего или части имущества или без таковой. Те же действия при установлении наличия сговора торговцев — лишение свободы на срок до трёх лет с конфискацией всего имущества».
Как сейчас считают, правительство приняло 107-ю статью, чтобы подготовить грядущую расправу с частными торговцами, — то есть относят причины ее принятия в будущее, в уже спланированные преобразования. Хотя в реальности, как видим, причины введения в УК этой статьи не в будущем, а в прошлом: это было самое банальное регулирование рынка во имя национальной безопасности применительно к данной конкретной обстановке. А именно: при слабости государственного и кооперативного секторов торговли и отсутствии резервов зерна игра на повышение может обернуться голодом в стране.
Именно этот простой механизм приведет через несколько лет к кошмарному контрасту Великой депрессии: тысячи людей стоят в очередях за миской бесплатного супа, в то время как буквально по соседству тоннами уничтожают продовольствие. Кстати, во сколько жизней обошлась западным странам, и в первую очередь Америке, рыночная экономика во время того кризиса, неизвестно до сих пор…
Расслоение крестьянства продолжалось, и нетрудно было составить простой прогноз: чем дальше, тем большая доля товарного зерна будет приходиться на зажиточные хозяйства. А ведь их-то необходимость уплаты налогов и покрытия неотложных нужд не заставляет сразу же выбрасывать хлеб на продажу, они легко могут позволить себе придержать его до выгодной весенней цены. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что при таком раскладе в случае любой серьезной опасности — голода, войны — государство может рассчитывать лишь на излишки урожая тех маломощных хозяйств, которые едва могут прокормить себя. Остальные хлеб спрячут. Едва ли статья 107 принималась в расчете на войну — в этом случае действуют законы военного времени, а они просты и нерыночны, — скорее правительство намеревалось и дальше идти по пути рыночной экономики и принимало меры на случай очередного неурожая. Ну не могли они не знать про голод 1891 года, когда торговцы держали цены до тех пор, пока не вынуждены были снизить их в связи с массовой смертью потребителей!
* * *
Следующая заготовительная кампания прошла спокойно — в деревне осталось много хлеба, а год баловал отсутствием видимых потрясений, так что условий для азартной игры на рынке не было. А потом наступила «военная тревога» 1927 года, которая сразу показала, что ждет государство в случае любых внешних или внутренних трудностей.
Как реагирует население на угрозу войны? Именно так оно и прореагировало. Из магазинов и лавок вымели все товары раньше, чем государственные органы успели хоть что-то предпринять. Впрочем, это еще полбеды — потребитель, купивший в июне мешок макарон, будет есть их до следующего июня, только и всего.
Полная беда пришла с другой стороны — резко снизились хлебозаготовки. Маломощные хозяйства вывезли хлеб, как обычно, в августе — сентябре, чтобы заплатить налоги, а потом — все. Зажиточные крестьяне зерно на ссыпные пункты не везли — либо придерживали его, либо продавали частнику по высоким ценам. С конца октября до начала декабря удалось закупить всего 2,4 млн. т (150 млн. пудов) — почти вдвое меньше, чем за тот же период прошлого года.
Ситуация стала угрожающей — ведь страна по-прежнему не имела резервов. Уже в конце октября начались перебои с хлебом в городах. Цены на рынке резко пошли вверх, начался ажиотажный спрос на продовольствие.
ОГПУ: из обзора политического состояния СССР за ноябрь 1927 г.
«Во второй половине ноября по ряду промышленных районов положение со снабжением хлебом заметно ухудшилось. Значительное обострение создалось в Туле, Казани, Вотской обл., па Урале, в Киеве, Луганске, Севастополе, Тифлисе (очереди устанавливаются с 2 часов ночи), Армении… Перебои также в ряде непромышленных городов — Почеп, Стародуб, Карачев Брянской губ., Чернигов, Владикавказ (очереди по 300 человек), Керчь, Симферополь, Темрюк, Гори (Закавказье). В начале декабря резкое ухудшение со снабжением хлебом в Баку (очереди по 400–500 человек), Харькове и в середине декабря по Москве (очереди за хлебом от 200 до 600 человек)…Недовольство обостряется благодаря росту цен на продукты питания на частном рынке. В Нижнем Новгороде за последние месяцы молоко с 12 коп. возросло в цене до 35 коп. за литр, животное масло с 80 коп. до 1 руб. 50 коп. за фунт, яйца с 30 коп. до 70 коп. за десяток и т. д. Подсолнечного масла в кооперации нет, частники продают по 1 руб. 60 коп. за фунт. Цена на муку полукрупку на рынке доходит до 20 руб. за пуд. В Иваново-Вознесенске картофель на рынке продается по 1 руб. 80 коп. замеру, в кооперации — 96 коп. (в кооперативах картофеля часто не бывает). В Луганске пшеничная мука 80 % размола на базаре продается по 6 руб. за пуд. На почве перебоев в снабжении среди рабочих наблюдаются разговоры о необходимости введения карточной системы для урегулирования вопроса с продовольствием…»
Вместе с ажиотажем растет и недовольство. Ползут слухи о том, что коммунисты не то прячут хлеб перед войной, не то откупаются им от Англии, что все зерно идет за границу в счет долгов, о скором голоде и перевороте — это в местах, более близких к источникам информации, а в отдаленных нередко уверены, что война уже идет. В деревнях начинают голодать бедняки и пострадавшие от локальных неурожаев, которые снабжаются хлебом из государственных фондов.
ОГПУ: из обзора политического состояния СССР за ноябрь 1927 г.
«В пограничных районах Псковского округа не имеют своего хлеба 33 % хозяйств… Завоз хлеба в неурожайные и льноводческие районы (Новгородский, Великолукский, Боровичский и Псковский) недостаточен… За первую половину ноября в Боровичский округ поступило 16 % намеченного к завозу по плану, в Псковской — 22 %. В Лужском округе подавляющая масса крестьянства доедает последние запасы хлеба…
В Псковском округе в особо тяжелом положении находятся маломощные середняки и беднота Опочецкого, Новоржевского, Новоселковского, Красногородского и Пушкинского районов, где установленный паек в размере 13,4 фунта на хозяйство в месяц выдается не всей бедноте, а только части, признанной наиболее нуждающейся…
В пищу употребляются суррогаты, па почве чего начались заболевания. В Краспогородском, Палкинском, Опочецком районах Псковского округа зарегистрировано несколько случаев опухания людей от голода. Продажа скота из-за недостатка хлеба и отсутствия корма принимает массовый характер. Цены на скот сильно пали. Корова продается за 3–4 пуда хлеба…
В Иваново-Вознесенской губ. хлеб большинством населения выпекается с примесью овсянки, жмыхов и т. п. Выдача хлеба ЕПО не превышает 8 кг на пай в месяц, а в некоторых ЕПО не более 4 кг. Значительно усилилось мешочничество и спекуляция хлебом. Наблюдаются массовые случаи выезда захлебом в Нижне-Волжский край. Аналогичное положение наблюдается в Смоленской губ…
Снабжение Калужской губ. хлебопродуктами резко ухудшилось. Сельскому населению хлеб отпускается только в исключительных случаях по особому постановлению УИКа согласно спискам, составляемым сельсоветами. Во многих районах в пищу употребляются суррогаты хлеба, вызывающие желудочные заболевания… Цены на хлебопродукты значительно возросли (16 кг ржаной муки на рынке стоят 6–8 руб., пшеничной — 10–12 руб.)…
В с. Суворовке Тегуло-Березанского района Одесского округа в связи с отказом в выдаче продовольственных пайков крестьянам, имеющим лошадей, отмечается массовая распродажа лошадей. В селе осталось 40 % прошлогоднего количества лошадей…
В Черноморском округе в Крымском районе постановлением РИКа с 1 ноября введена карточная система. Введена карточная система также в Ставропольском округе…»
Это — ноябрь вполне урожайного года, причем войны нет и ясно уже, что не будет. Всего-навсего колебания рынка при той экономике, ставку на которую, по мнению большинства наших ученых, следовало сделать государству во избежание «ужасов коллективизации».
Оценили 0 человек
0 кармы