«Разворот в Евразию»: Что означают новые договоренности России и Китая для постсоветского пространства

Дмитрий Евстафьев

Очень важная для меня статья, коллеги. Попытался проанализировать итоги визита В.В.Путина в Китай.

Специально попытался сделать это, отстранившись от «моментальных», если хотите оценок, сосредоточившись на неких стратегических моментах, прежде всего, на тех изменениях, что произошли за минувший год, прошедший с момента визита Председателя Си Цзиньпина в Москву. А эти изменения более, чем серьезные. И не во всем пока осознанные.

И, конечно, сформулировал несколько позиций, которые, на мой скромный взгляд, касаются того, как визит и в целом – новое состояние российско-китайских отношений может затронуть постсоветские государства Евразии.

В очередной раз хотел бы поблагодарить редакцию журнала «Евразия. Эксперт» за то, что взяли эту непростую, длинную и неоднозначную статью. Понравится они сильно не всем, но иногда нужно чуть приоткрывать форточку, чтобы не задохнуться в угаре официоза.     

Государственный визит президента России Владимира Путина в Китай 16-17 мая стал одним из наиболее важных событий мировой политики за последние полгода. И вопрос даже не в разительном отличии хода и результатов визита от поездок в Китай лидеров и политических фигур западных государств. Более чем полезно несколько отстраниться от высочайшего эмоционального заряда, с которым был сопряжен визит российского президента в Пекин, и попытаться проанализировать не только то, какие принципиальные изменения в мировой «повестке» он обозначил, но и то, какие тенденции в двусторонних отношениях визит проявил. Итоги визита разобрал кандидат политических наук, профессор Юридического института РУДН им. П. Лумумбы Дмитрий Евстафьев.

От визита к визиту

Тенденции развития российско-китайских отношений вполне очевидны по публичным заявлениям, сделанным лидерами двух стран. Наиболее значимым результатом, закрепленным в совместной российско-китайской декларации, является формулирование рамочных параметров многополярного, а по сути – неоглобального (поскольку многие элементы глобализации в нем сохраняются) мира. Особенно с точки зрения таких ключевых проблем, как военная безопасность, ограничение рамок конфронтации.

Россия и Китай сделали странам, все еще обладающим хотя бы отдельными элементами суверенитета, большое стратегическое предложение об условиях строительства нового мира. Оно состоит как из геополитической, так и из геоэкономической части. Безусловно, это предложение является лишь наброском грядущей новой глобальной архитектуры. Но оно появилось в момент, когда есть шансы на то, чтобы оно было услышано на фоне все более иррационального поведения «объединенного Запада» и глобального институционального кризиса.

Многие политологи пытаются сравнивать два визита: председателя Си Цзиньпина в Россию 20-22 марта 2023 г. и нынешний визит президента Путина в Китай. Это понятно и объяснимо. Первые свои визиты после избрания оба лидера совершали друг к другу, что подтверждает не только высокий статус межгосударственных отношений, но и глубочайшее взаимное доверие, насколько этот термин применим к политическим деятелям.

Тот факт, что двусторонний товарооборот по итогам 2023 г. составил около $230 млрд и продолжает расти, хотя и более медленными темпами, выводит текущие экономические взаимоотношения на несколько иной качественный уровень. Да, России еще далеко до уровня торговых отношений Китая с Евросоюзом и США. Но у России и численность населения существенно меньше. Тем не менее, она уже твердо находится на четвертом месте среди торговых партнеров КНР, несмотря на попытки внешних сил ограничить возможности развития двусторонней торговли.

Рискнем сказать, что центральным, вполне очевидным новым фактором является совершенно новая обстановка в зоне СВО, совершенно снимающая вопрос о даже теоретической возможности военного поражения России. Несмотря на публичную поддержку на высшем политическом уровне, на момент визита председателя Си в Москву, состоявшегося на фоне уже начавшейся пропагандистской накачки со стороны Запада перспектив украинского «контрнаступа», это было совершенно не очевидно. Особенно с учетом политико-пропагандистского давления, оказывавшегося на Пекин. И, вероятно, возможность военной неудачи российских войск была заложена в планы Китая.

Теперь обстановка принципиально изменилась. Новая военно-политическая ситуация вокруг Украины и кризис политики гибридного участия в конфликте со стороны США и коллективного Запада выразились в необходимости всерьез рассматривать возможность ввода национальных контингентов стран НАТО вне военно-политического «зонтика» НАТО. Это серьезно расширяет «свободу рук» Китая в решении военно-политических проблем. Этот фактор уже на данном этапе существенно осложнил для США формирование периметра изоляции Китая в Восточной Азии.

Но наиболее важными становятся существенные изменения контекста двусторонних отношений.

Что влияет на решения Москвы и Пекина

Первое. Торговая война США с Китаем, несмотря на все попытки Пекина выйти на диалог с США, стала реальностью. Можно с уверенностью сказать, что новое состояние американо-китайских отношений отфиксировано последним пакетом американских санкций в отношении Китая. Этот пакет фактически закрывает возможность расширения присутствия КНР на принципиальном для Пекина сегменте высокотехнологичных рынков.

Но важно и другое. Форма, в которой США требуют от КНР пойти на уступки в торговых отношениях, и увязка продолжения взаимодействия США и КНР с отношениями Пекина и Москвы не просто «обнуляет» казалось бы позитивные результаты встречи Джо Байдена и Си Цзиньпина в Сан-Франциско в ноябре 2023 г. Она также означает принуждение Пекина к согласию с американским «миром правил», что стратегически дезавуирует китайские геополитические и геоэкономические амбиции. Поэтому дело не в отношениях Пекина и Москвы и самостоятельной позиции Китая по механизмам урегулирования конфликта на Украине и вокруг Украины. Дело в понимании Пекином стратегических последствий даже «мягкого» согласия с линией Вашингтона.

Однако главный сдвиг по сравнению с ситуацией 2023 г. в том, что Пекин, очевидно, убедился в недоговороспособности Вашингтона. Это означает переход отношений с Вашингтоном в состояние неопределенности, а фактически – обвал двусторонних отношений сразу после считавшегося «прорывом» саммита в Сан Франциско. И это наиболее острый вызов Китаю и китайской внешнеполитической ментальности.

Второе. Пекин лишился иллюзий относительно возможности использовать Европу как дружественный фактор в жесткой торговле с США по экономическим вопросам. Результаты визита председателя Си Цзиньпина в Европу, прежде всего, во Францию, на отношения с которой в Пекине делалась особая ставка, были разочаровывающими. В российской политике ровно за этот же период «европейский фактор», за исключением отношений с политически специфическими странами (Венгрия, Словакия, Сербия), практически полностью исчез. С точки зрения влияния на долгосрочную стратегию Китая это, вероятно, наиболее серьезный фактор, который в Пекине пока еще, вероятно, полностью не осознали.

Третье. Пекин лишился иллюзий относительно возможности разрешить конфликт на Украине «паллиативными» способами, через замораживание конфликта и откат к состоянию до начала СВО. Хотя пока он крайне осторожно признает это обстоятельство. Опять-таки, подчеркнем, Россия также за этот же срок избавилась от иллюзий о возможности достижения политического урегулирования без военной победы. И результаты визита Путина в Китай только подтвердили необходимость решительного продолжения выполнения целей СВО, не переводя ситуацию в режим «вечного конфликта». Пока сложно сказать, насколько Пекин принял сторону Москвы в отношении военного кризиса на Украине, но определенные сдвиги в позиции Пекина все же заметны.

Включенная в совместное российско-китайское заявление фраза о «неделимости безопасности» и необходимости устранения первопричин украинского конфликта, конечно, не является полноценной революцией китайского подхода к конфликту. Но ее появление в согласованном заявлении свидетельствует, что в Пекине четко осознали: просто «заморозить» конфликт на Украине и отложить решение фундаментальных политических вопросов, связанных с вызовами России в сфере безопасности, невозможно. И в свете кризиса в отношениях с европейскими странами Пекин, вероятно, стратегически уже видит себя частью подобной системы. Но можно не сомневаться, что эта политическая новелла, значение которой трудно переоценить, является принципиально важной и для отношений Китая к процессам в других регионах. В частности, в Евразии. И это – по-настоящему фундаментальный геополитический сдвиг.

Китай стремится пока сохранить максимальную свободу рук, что совершенно понятно в свете усложняющейся геополитической ситуации. Последовательная демонстрация руководством России готовности к диалогу на фоне периодически эволюционирующей, но в целом радикальной позиции Запада и Киева в отношении переговоров облегчает российско-китайский диалог.

Четвертое. Обе стороны за прошедшие год с небольшим убедились в том, что стратегическое экономическое взаимодействие внутри мира американоцентричных финансов крайне затруднено. А также в том, что США взяли курс на неограниченное использование доллара в качестве политического оружия. Об этом в ходе визита прямо сказал Владимир Путин. Это осознание пока не получило полноценной институционализации в ходе нынешнего визита. Но, очевидно, механизм разворота в сторону бездолларового платежно-инвестиционного взаимодействия в ходе визита был запущен. И этот разворот касается не только российско-китайского экономического взаимодействия. Новая система неизбежно затронет и других торговых партнеров России и Китая – в первую очередь, страны Евразии.

Евразия в новом контексте

Кажущаяся внешне протокольной вежливостью фраза Путина, что Россия поддерживает идею сопряжения потенциалов ЕАЭС и китайской инициативы «Один пояс, один путь», говорит о стратегическом сдвиге. Реализация китайской инициативы, давно переросшей рамки чисто логистического проекта, и российских планов превращения России и части регионов Евразии в относительно целостный геэкономический регион не противоречат друг другу, а, скорее, дополняют. И это геоэкономическое изменение напрямую затрагивает перспективы экономического развития Евразии, причем не только в «постсоветской» ее части, но и в более широком понимании.

Россия обозначила для Пекина очень серьезные возможности для участия в евразийских и чисто российских проектах геоэкономического развития. В частности, она предложила создать комиссию по совместному использованию Северного морского пути, естественно, в рамках российского суверенитета. Подобным шагом Москва внесла свой вклад в формирование общеевразийского пространства экономического роста, свободного от санкций и политических манипуляций. Дело за Пекином, который должен показать готовность рассматривать отношения с Россией и Евразией не только как средство смягчения давления со стороны США, но и как стратегически значимое направление инвестиций. И, судя по результатам визита, Пекин постепенно разворачивается в сторону именно такого понимания отношений.

Как для России «поворот на Восток» был трудным, во многом вынужденным, но стратегическим решением, так и для КНР разворот в Евразию носит стратегический характер. Он тоже является отчасти вынужденным, но все же менее сложен, так как база для него Пекином готовилась загодя. Но пока этот разворот не является полностью завершенным.

Новое перспективное состояние российско-китайского геоэкономического партнерства, впрочем, пока еще только начинает формироваться (отсюда и ситуативность платежных механизмов). Самое важное, что оно открывает для стран «Большой Евразии», заключается в реальном, а не теоретическом, фиктивно-манипулятивном открытии возможностей для осуществления крупнейших мега-проектов. Прежде всего – в сфере логистики, рационального использования водных ресурсов, инфраструктурной модернизации.

В сложившейся конфигурации российско-китайского партнерства привлечение к новой геоэкономической системе постсоветских государств будет в большей степени «сферой ответственности» России. Они не могут быть только потребителями «предложений» России, Китая, в самой ближайшей перспективе – Ирана и в более отдаленной – Индии. Вопрос в том, каким может быть вклад этих государств в формируемую систему. И насколько эти государства, в частности государства Центральной Азии, будут готовы отказаться от сложившейся в последние годы практики балансирования в треугольнике Россия-Китай-США. Для отдельных постсоветских государств эта практика стала фундаментом внешней политики.

В действительности предложение Пекина и Москвы – еще и предложение постсоветским государствам, сделав геополитический выбор, получить геоэкономические выгоды или не получить их. Не теряя при этом внутреннего суверенитета. Но этот выбор, при любом его варианте, означает взятие на себя серьезных обязательств по отношению к партнерам. Вообще ситуация, когда евразийские экономические взаимоотношения становятся геополитически ответственными, является относительно новой. Несомненно, это потребует дополнительного времени на ее осмысление. В процессе такого осмысления и выяснится реальный масштаб суверенности, в особенности, в постсоветской Евразии, и способности политических элит к самостоятельному действию.

Но при обсуждении чисто геоэкономических аспектов нового предложения о геоэкономическом взаимодействии всегда надо помнить, что никакие крупные проекты в рамках вновь формируемой модели взаимодействия в Евразии не могут быть осуществлены без общей социально-экономической модернизации и стабилизации региона. Она должна быть основана на исключении дестабилизирующего воздействия внерегиональных сил. Евразийские политические элиты, в особенности постсоветских государств, должны принять как данность, что Пекин и Москва осознают риски, связанные с превращением Евразии, в частности, стран Центральной Азии, если не в дикое поле, то в объект манипуляций со стороны третьих стран. И принятие мер, направленных на исключение такой возможности, по сути, становится неким «входным билетом» в новую геоэкономическую систему, перспективы создания которой были заявлены в ходе визита Путина в Китай.

Дмитрий Евстафьев, кандидат политических наук, профессор Юридического института РУДН им. П. Лумумбы