Конец апреля — традиционная для американской политики символическая временная зарубка. Как правило, на это время приходится конец «медового месяца» — первых 100 дней пребывания новоизбранного президента у власти (с учетом инаугурации 20 января). Со времен Франклина Рузвельта, введшего в обиход эту политическую традицию почти век назад, первые три месяца нового президентства рассматриваются в США как своего рода испытательный срок — как держится новый лидер, выполняет ли обещания и в какой мере ему можно будет доверять в оставшийся период правления.
Источник фото: karl-marks.ru
По негласной традиции в первые 100 дней ни избиратели, ни оппозиция зачастую стараются не оказывать серьезного давления на новую администрацию — приглядываются к решениям и шагам, дают новичку возможность освоиться. 30 апреля «медовый месяц» заканчивается, открывая путь для детального перемывания косточек главы государства и его кабинета.
Впрочем, Дональда Трампа трудно назвать новоиспеченным женихом: за его спиной четыре года первого срока, и в Белом доме он ведет себя не как новый избранник Америки, а как старый муж — отвергнутый, изгнанный и вновь вернувшийся к домашнему очагу. Отчасти поэтому, отчасти в силу общей атмосферы нервозности и раскола, сопровождающей американскую политику в последние годы, стартовые три месяца его президентства с первого дня сопровождались ожесточенными внутренними баталиями и кризисами. Многие из них стали прямым результатом действий самого Трампа.
Пожалуй, главный итог первых 100 дней новой республиканской администрации — у нее нет практически никаких созидательных достижений. Трамп и его представители отчитываются о начатых больших реформах: изменение миграционной политики, сокращение государственных расходов, реформа системы госуправления, образовательная реформа, революция в торговой политике. Однако практически на всех направлениях администрация столкнулась с сопротивлением или банальной сложностью того явления и института, который намеревалась преобразить одним щелчком пальца или в случае с Трампом — одним твитом.
Самая громкая реформа — миграционная — начиналась как яркая, почти военная операция с использованием военно-транспортных самолетов, вывозивших незаконных переселенцев за пределы США. Администрация Трампа преподносила ее как один из ключевых аспектов своей внутренней политики, и, нужно сказать, не зря: рост антимиграционных настроений стал одним из важных источников усиления электоральных позиций Трампа и его сторонников, позволивших осенью прошлого года победить и на президентских, и на парламентских выборах.
Однако достаточно быстро реформа натолкнулась на организованное сопротивление. В его основе оказались не столько прямые политические оппоненты администрации — демократы и ориентированные на них НКО и медиа, сколько весьма массивная часть американского общества, столкнувшаяся с издержками от ужесточения миграционной политики. Миллионы людей — потенциально депортируемые, их друзья и родственники, работодатели и покровители — мобилизовали армию юристов, завалив федеральное правительство исками и переведя борьбу вокруг мигрантов из политической в правовую плоскость. Это заставляет всерьез сомневаться, что Трампу удастся достичь заявленной им цифры в 1 млн депортируемых в год — на деле вполне возможно, что при нем количество депортируемых упадет даже ниже аналогичной цифры при Байдене (при последнем на пике высылалось почти 700 тыс. нелегальных мигрантов в год).
Неудивительно, что администрация Трампа предпочитает не публиковать статистику депортаций — очевидно, что она не очень комплементарна заявленным амбициозным целям. Вместо этого прогуливающимся возле Белого дома туристам и горожанам предлагается лицезреть выставленные на всеобщее обозрение фотографии переселенцев-преступников, дабы ни у кого не возникало сомнения, что идущая война против незаконной миграции направлена прежде всего на обеспечение безопасности собственно граждан США.
Другая большая и ярко заявленная реформа — сокращение расходов федерального бюджета, тесно переплетенная с реформой госуправления. Созданный департамент эффективности правительства (Department of Government Efficiency — DOGE) практически в ежедневном режиме отчитывается об обнаруживаемых злоупотреблениях или просто о сокращении неэффективных расходов. К настоящему моменту в соответствии со статистикой самого департамента объем сэкономленных с помощью экспертизы DOGE средств федерального бюджета составляет $160 млрд. Звучит внушительно, но при тратах федерального бюджета почти в $7 трлн в 2024 году и утвержденном бюджете в $7,2 трлн на 2025 фискальный год это кажется едва ли не каплей в море, а ведь это только федеральные ассигнования — консолидированный бюджет, включающий объемные траты штатов, еще больше. Однако даже эта сумма полагается многими экспертами завышенной, будучи результатом злоупотреблений и манипуляций уже со стороны самого руководства DOGE, стремящегося показать осязаемый результат как раз к стодневному рубежу.
Впрочем, даже полтораста миллиардов — сумма вполне внушительная, а от сомнений критиков администрация вполне может отмахнуться, что она в целом и делает, заявляя о блестящей работе DOGE. Главной проблемой реформы госуправления и кампании по сокращению средств остается ее избирательный и не вполне системный характер. DOGE продолжает сосредотачиваться прежде всего на небольших федеральных программах, главным образом в области гуманитарной, образовательной и научной политики. В то же время главные потребители федеральных средств — здравоохранение и социальное обеспечение (в сумме расходы на них составляют около 15% ВВП США), пенсионная система (7% ВВП), оборона (3,1% ВВП), затраты на другие силовые ведомства и внутреннюю безопасность (3,5% ВВП) — оказываются в значительной степени незатронутыми бурей борьбы с госрасходами.
В этих областях у администрации Трампа, с одной стороны, недостаточно полномочий: большая часть масштабных программ, таких как Medicare и Medicaid, не говоря о пенсиях, законодательно защищена от фундаментального вмешательства и их разрушения. С другой — при всем желании урезать федеральный бюджет Трамп попросту не готов вступать в бой со всей страной. Как бы республиканцы ни критиковали программы здравоохранения эпохи Обамы, настраивать против себя миллионы их бенефициаров он не готов. Как следствие, наиболее крупные области расходов пока подвергаются лишь косметическому пересмотру. А в некоторых случаях республиканская администрация даже демонстрирует намерение увеличить ассигнования. Так, уже заявлено, что оборонный бюджет на следующий год достигнет-таки $1 трлн (скачок на 15–20%).
Пока, вероятно, самой успешной и зашедшей наиболее далеко остается реформа образовательной системы. Она также проводится прежде всего под эгидой экономии средств и повышения эффективности федеральных расходов, но в ней отчетливо присутствует идеологическая составляющая. В целом децентрализация образовательной политики, смещение основой точки тяжести в ее проведении на уровень штатов и сокращение господдержки в пользу модели коммерческого образовательная — это давняя и последовательная позиция республиканцев, которую они отстаивают по меньшей мере с 1970-х. Однако в условиях глубокого политического раскола образовательные институты стали рассматриваться трампистами в качестве части презираемой ими либеральной политической экосистемы, механизма массовой промывки мозгов молодежи.
В марте Трамп подписал указ «о закрытии министерства образования», растиражированный в российских СМИ как ликвидация федерального ведомства. В реальности и здесь у правящей администрации недостаточно полномочий: для полного закрытия департамента образования необходимо принятие закона конгрессом, где отнюдь не все республиканцы согласны с таким радикальным подходом. Фактически текущий исполнительный указ существенно ограничил функционал и финансирование федерального министерства в расчете на то, что вкупе с лояльным администрации руководством департамента это сломает существующую систему. Публичная дискуссия вокруг этого решения вполне подтверждает такую перспективу: критики, эксперты и либеральные СМИ активно рисуют апокалиптическую картину развала системы образования, особенно на уровне средних школ, значительная часть которых субсидируется федеральными дотациями.
Следующим шагом стало большое наступление на университеты, осуществляемое главным образом силами всё того же DOGE. Обильное грантирование американских вузов, в рамках которого поддерживались в том числе и весьма курьезные исследования (феномен, известный скорее как «британские ученые», но вполне верный и в отношении некоторых их американских коллег), давно стало притчей во языцех и в США, и за их пределами. Это сделало госсубсидии на науку и образование одной из главных мишеней федерального правительства. Политическое измерение сокращений стало очевидно с самого начала: крупные и важные американские университеты давно стали центрами антитрамповского сопротивления и укрытием для либеральных элит. Дональд Трамп практически объявил ультиматум — вузы, которые хотят получать поддержку государства, должны серьезным образом пересмотреть свои политические взгляды.
Эта политическая прямолинейность нравится части трамповского электората, особенно той, для которой университеты из Лиги плюща действительно остаются башнями из слоновой кости, населенными ценностно чуждыми сообществами левых интеллектуалов и высокопарной профессуры. Но сокращение поддержки вузов в целом может ударить по карманам студентов из небогатых семей: единой госсистемы поддержки высшего образования в США нет, а сокращение расходов университеты, скорее всего, будут вынуждены переложить на плечи обучающихся за счет уменьшения числа льготных мест и образовательных грантов. Кроме того, развязанная Трампом «война с университетами» оборачивается затяжным конфликтом без быстрых политических дивидендов. Такие столпы, как Гарвардский и Колумбийский университеты, обладают достаточной финансовой подушкой собственных средств, чтобы пережить четырехлетнее правление республиканцев, удушение же более мелких вузов обернется лишь ограничением доступа более бедных и менее способных американцев к высшему образованию.
Обычный избиратель мог бы и не вдаваться во все эти подробности: заявленные DOGE сэкономленные средства, громкое закрытие федеральных агентств, таких как USAID*, публичное третирование университетов и массовые увольнения чиновников позволяют администрации говорить об успешной борьбе с леволиберальным Левиафаном. В каком-то смысле разгром федерального правительства — это и один из главных козырей, который Трамп может предъявить сторонникам, и одновременно пища для подкормки электората к грядущим через два года промежуточным выборам.
Впрочем, и здесь ряд ярких побед первых недель сменился вялотекущим противостоянием. Уволенные служащие активно судятся с правительством, а обиженные высокопоставленные чиновники и генералы постоянно снабжают прессу инсайдами и сливами о несогласованности проводимой политики, несуразности принимаемых мер, огромном ущербе, который слепая политика сокращений может нанести качеству государственного управления, в том числе в таких критических сферах, как оборона и безопасность.
Но, главное, массовый избиратель пока не видит зримых успехов в этой дуэли за исключением ряда тактических уколов. Эпическая схватка с Левиафаном обернулась не боем Давида с Голиафом, а окопной войной. Понимание и принятие этого, вероятно, один из главных итогов первых трех месяцев.
*деятельность организации признана в РФ нежелательной
Дмитрий Новиков
Оценили 17 человек
41 кармы