Крыльев не существует. Просто умираешь и все.

...сколько раз мы становились бабочкой? Да-да, когда растет количество необъяснимых желаний, рождающих такое же количество необъяснимых поступков?

Вроде, и понимаем, что делаем. Но еще не понимаем почему...

Нет, точно знаем, что раньше этого не делали!..

Или делали? - но не так...

Вчера были прекрасны и многогранны, а нынче поведение дается с усилием.

Кокончик жмет и движения души скованы в старых оценках

Вот, опять, полгода я ходил и понимал, что-то происходит со мной не так.

Позавчера выпил крепко.

А на утро понял, что я - бабочка...  :) и жить, как жил раньше, больше не могу... 
- - -
По дороге на работу мысли настолько чугунно-медленны, тяжеловесны, насколько же бесполезны.

Если за бумажку сядешь, карандашиком поводишь - пустышка получится.

Иголкой ткни - пшик.

Поэтому, так себе, едешь, зыришь по сторонам, отмечаешь.

Холод тебя трогает, но не до костей.

То есть, трогает так, что его можно рассмотреть: как он в тебя забирается, как бежит по запястьям, протекает под шарф, и холодит грудь... Такой холод...

Едешь дальше.

На остановке сидит на промерзшем асфальте... старушка? Тетка? Жизнь бомжа сильно размазывает возраст... и сорок пять и шестьдесят пять.

Точнее? - лицо обветрено и избито, тело дрябло и податливо. В мокрой тонкой одежде на асфальте под холодным ноябрьским дождем.

...рядом лежит сердобольно оставленная бутылка пива.

Какая там, в жопу, искра разума! Голод и желания тепла. Всякого. Любого.

Вышел, поднял ее, пересадил на скамейку.

Помню, мысль была: но ведь есть какой-нибудь телефон, вроде милиции или скорой помощи... чтобы увезли, накормили и согрели... Глаза у нее были широко открыты, один был подбит. И смотрела она как-то - не разберешь. Вопрос был в глазах и непонимание.

Она не понимала, что я от нее хочу, приближаясь.

Знаете, как бродячая собака у киоска. Когда подходишь с какой-нибудь мелочью, то собака эта чуть отбегает, но как-то задом. И снизу смотрит. И к себе не подпускает. Даже если печенюжку предложишь, она отбежит и на тебя смотрит. Ты, мол, положи. Но отойди. Я заберу потом. Не съем, отложу. На потом. Это будет моя божья добыча. Тебя ведь никто не просил, верно? А я, вроде, как бы сама нашла. Никто никому не должен, верно?

Сейчас - это не собака. И что-то в душе выламывается.

Ясно осознаешь, что сегодня ты не человек.

Речь даже не о том, что стыдно. Стыдно, положим, всегда. Но - либо утрамбовываем подальше и табличку вешаем, "вход запрещен"; либо ставим галочку - попереживали. Пожить с этим удается не всегда.

Не надолго. После этого я опять сел в автобус.

Передо мной села тетенька в хорошем пальто, с чистым и умным лицом. От нее веяло свежестью, чистотой и порядком. Она тоже видела "тетку". Но перед "теткой", мне показалось, она видела прежде всего ту самую табличку с черепом и костями, куда ей-то проход заветен точно.

Что хотелось увидеть на лице тетеньки? Да, не знаю... Точно не злость, не сострадание, не осуждение.

Растерянности в глазах хотелось. Немного. Черт, почему это происходит? Ведь: это не сострадание, я знаю точно. Не жалость это. Не открытие какое-никакое.

Тысячу раз видел.

Тысячу раз проходишь мимо голубя. И всегда смотришь на него с симпатией. Может и крошек-семечек подсыпешь. А в тысячу первый видишь, как он клюет разбитую дождем на мокром асфальте блевотину.

И жить без этого уже нельзя.