Актёры Победы. Владимир Басов

Его нельзя было соблазнить временем пребывания в кадре, он предпочитал эпизодические роли, из которых он мог вылепить что-то незабываемое и уникальное. Дуремар в «Приключениях Буратино» и Волк в «Красной Шапочке», полотер в «Я шагаю по Москве» и маклер в «По семейным обстоятельствам», гость в «Москва слезам не верит» и фотограф в «Большой перемене»…

Но актерству Владимир Басов предпочитал все-таки режиссуру. «Не ведение огня, а его наведение – вот искусство». Он жил без оглядки, не верил в смерть и почти ничего не написал о своей жизни. Лишь некоторые отрывки из мемуаров, так и не собранных в одну книгу, помогают восстановить и его офицерское прошлое

20 июня 1941 года Владимир Басов окончил десятилетку. После выпускного пришёл во ВГИК, чтобы узнать правила приёма в это учебное заведение. Ушёл, твёрдо уверенный в том, что обязательно поступит. Но в его радужные планы вмешалась война

Из воспоминаний Владимира Басова:

"Десятилетку мы окончили 20 июня 194I года. Надели свои лучшие костюмы на выпускной вечер. Правда они были не такие нарядные, как у теперешних выпускников, – страна жила тогда нелегко. Но мы считали, что хорошо одеты, девочки подкрахмалили свои юбчонки, и все были веселы и счастливы.

Усталые, веселые вернулись мы утром с Красной площади домой…

Мы готовились мысленно переступить новый, неведомый порог жизни. Но переступили его в солдатских шинелях.

Вместо институтов мои одноклассники оказались в окопах, вместо занятий науками – строевая, марш-броски с полной выкладкой. Сначала пот, мозольные волдыри из-за неумения правильно навернуть портянки, потом – борьба с самим собой, кровь.

Я всегда боялся отстать от бывалых солдат.

И как ни странно, армейская жизнь отчётливее показывает дорогу в искусство. В то время мы считали, что «гражданка», и искусство в том числе, – дело второе. Надо поскорее разбить врага. Кто первые недели войны не думал – вот соберемся с силами, ударим по фашистам и войне конец. Вышло не так.

Краткосрочность и быстротечность определяли нашу судьбу.

В начале войны я получил приглашение в Театр Красной Армии, но в моей юношеской голове не укладывалось, как это можно играть, когда нужно палить.

Беспощадная статистика времени: мои ровесники, десятиклассники выпуска 1941 года на фронте погибали чаще всех. Наши семнадцатилетние жизни война поглощала особенно охотно, так и не позволив узнать и почувствовать всё счастье возраста. Мне надо было выжить, и войну я вспоминаю, несмотря на весь её ад, самым прекрасным временем в своей судьбе. Именно тогда я познал цену вечным истинам и основные понятия – нравственные, философские, просто житейские – открылись мне во всей своей определенности. Человек на войне однозначен, нам не надо было прибегать к изысканно тонким нюансировкам и мучительным копаниям в тайниках души, чтобы понять, хорош человек или плох, друг он или шкура, добр или так себе.

И вдруг оказалось – как много у нас прекрасных людей!"

ИЗ ПИСЕМ С ФРОНТА МАТЕРИ

Я живу хорошо, обо мне не беспокойся и старайся вообще меньше волноваться…… К четкому режиму Красной Армии привык очень быстро и сейчас, после двух с половиной месяцев, ощущаю благотворное его влияние: стал крепче и выносливей…

… Не забываю Кочалкина-Мочалкина и часто выступаю перед аудиторией с чтением стихов, разыгрыванием скетчей…

… Когда я был последний раз в Москве, заходил на Воздвиженку. Двери у наших и у Ш.И.Ф. открыты настежь.

Холод, гуляет ветер и всё разворовано.

Рояль стоит нетронут.

1942 год. Калуга. Снегу под Калугой намело метра на три-четыре. Прорыли узкие траншеи. Справа сугробы, слева сугробы, а в ту и другую сторону – снежная целина.

Идем по этому снеговому коридору. На марше давно собственных ног не чуешь. Оказывается, можно и поспать. На ходу… Метров 50-60 идет боец и спит, очнется – откуда силы взялись?

« Мессер! Ложись!» Немецкий самолет летит низко, видна голова лётчика в шлемофоне. А они-то, наши бойцы» и подавно видны, они у летчика как на ладони, – темная цепочка людей между белыми сугробами. Отличная мишень!

Солдаты мигом – под кромку слева. Залегли. Летчик дает очередь из пулемета, пули – по кромке справа. «Мессер» разворачивается, летит с другой стороны, а солдаты – под кромку справа» Пули веером по кромке слева. Что, достал, сучий сын?

Израсходовал боезапас «мессер» и улетел. Вслед ему наши весёлые матюки.

ИЗ ПИСЕМ МАТЕРИ

… Я и на фронте слегка занимаюсь театральной работой. Организовал на передовых позициях серию концертов. Артисты – бойцы и командиры, вчера стрелявшие из орудий, отражавшие атаки танков, нещадно уничтожавшие варваров, сегодня смеющиеся и веселящие других…

… Вы пишете мне о МХАТе и Малом, о счастливой встрече в Москве. Я сам мечтаю об этом, и мне кажется, что час разгрома и последующей хорошей жизни недалёк…

… Мне присвоили звание лейтенанта. В свободное время, которого, правда, мало, занимаюсь художественной самодеятельностью. Организованный мной красноармейский ансамбль дает концерты в самой примитивной обстановке: в землянке, на лужайке, в окопе… Программа весёлая, бойцы всегда бывают рады ей…

Из Википедии: «В звании лейтенанта интендантской службы за образцовое исполнение должности начальника клуба бригады был награждён медалью «За боевые заслуги» в 1943 году. Организованный им ансамбль художественной самодеятельности дал более 150 концертов для бойцов»

Живем сейчас в лесу, в блиндажах. Замечательный сосновый бор. Места русские-русские, родные…

… Имею связь со Свердловском. Там МХАТ…

… У меня дом под землей из двух «комнат». Каждая – как наша новогиреевская. Вечером затапливаем печи (днем нельзя, немцы видят и открывают артиллерийский огонь), зажигаем лампы (десятилинейные), в ход идут гитары и баян.

Собираются командиры (много москвичей), приходит комдив – незаметно проходит ночь. Я обтянул трофейным немецким плащом нары и стену – получился кожаный диван, и на нем я наклеил белую чайку (эмблему Художественного Театра).

… Блиндаж в шесть накатов. Великое домосидение, затишье. Из района Сухиничей за Калугой, мы вышли под Жиздру и Брянск. Немецкие блиндажи почти не переделывали. Только вход прорывали с другой стороны. Они любили отделывать блиндажи березой, создавали уют. Теперь это всё досталось нам.

С 42-го по июнь 43-его – фронтовые будни. Горластый рыжеголовый петух будил комдива. Вьется дымок из трубы. Точная линия обороны. В этом затишье случались и следующие, связанные с моей будущей профессией, эпизоды.

Несколько раз в расположение нашего подразделения приезжала машина-фургон. Её тут же ставили в укрытие поближе к передовой. Разведчики или пехотинцы в сумерках разворачивали экран почти на нейтральной полосе. Из фургона запускали фильмы. Сначала, «для затравки», какой-нибудь видовой: березы, Волга, поля… Потом еще подобный ролик. Смотрели и с нашей и с той стороны. В вечернем воздухе звуки музыки, речь разносились далеко и отчетливо. Когда аппарат перезаряжали – наступала тишина…

Вдруг на экране возникал Гитлер в сатирическом исполнении Сергея Мартинсона. Наши солдаты громко смеялись, а с той стороны прямо по экрану строчили трассирующими.

Я помогал девушкам-киномеханикам из специальной службы на общественных началах, как комсорг дивизиона. И чувствовал себя причастным к кино.

Помнится, любили попижонить. Артиллерия – бог войны, а коли так, должны же артиллеристы чем-то отличаться. Пистолет называли «пистолем», гимнастерки носили без портупеи, а поверх телогрейка и планшет. Даже шпоры носили – неизвестно для чего, для фасону…… Подобие мирной жизни. Такой вот срез войны – разве не интересная задача для художника? Потому что война не заключалась только в атаках.

ИЗ ПИСЕМ МАТЕРИ

Если сумеешь послать театральную литературу, то пришли её. Она нужна. Хорошо бы портреты актеров…

…Ещё немного и я в Берлине организую Художественный театр…

…Я – начальник клуба бригады. Должность высокая и ответственная. Я справляюсь хорошо. В моем подчинении – люди старше меня по годам и званиям. Но я их всех держу в ежовых рукавицах.

Будь здорова. Приезжай в Берлинский театр..,

… Я вчера вылепил из снега бабу на самой передовой линии. Утром озлобленная немчура открыла по ней минометный огонь и сбила…

…Меня наградили медалью «За боевые заслуги»…

…Мне присвоили звание старший лейтенант…

…Мне уже двадцать…

Трудно было? Трудно! Очень! Но сегодня мне кажется, и весело было.

На марше, например, орудия идут на конной тяге, а ты рядом, потом смотришь – никого нет. Оказывается, заснул на ходу и с пути сбился,

Вошь, конечно, ела, особенно вначале. А я вспоминаю огромные бочки на снегу, а в бочках колотые бревна. Огонь горит. Бочки красные. И плащ-палатки вокруг развешаны.

…тут же на снегу моемся. Мороз ядреный, а нам хоть бы что. Костер трещит, искры вверх столбом. У кого-нибудь телогрейка задымилась – что смешного? А братва хохочет.

Всякое было. Я командовал батареей, стрелял и сам попадал под огневые налеты. Служил в штабе артдивизии и на передовой. Занимал должность замнача оперативного отдела. Составлял карты, мотался по проселкам и бездорожью. Некогда было размышлять. На войне тяжело. Но человеку свойственно быстро обживаться. Чудом люди успевали подшить чистый воротничок, носили пистолет немного сзади – щеголевато. Голодали, теряли друзей, держались всё-таки.

«За Родину, за Сталина?» Бывало. Этого не понять, если сам не видел войны. Это же не кино, пули, всамделишные и смерть всамделишная, и немцы.

Видел такую сцену: пожилой боец стреляет из противотанкового ружья и жутко матерится. Причем так громко, что командир слышит.

А в тот день мы впервые увидали «тигры». Все были на взводе.

После боя взводный его спрашивает:

– Малахов, что ты там орал?

– Как что, товарищ лейтенант? За Родину, за Сталина!

В представленном выше отчете замполита написано: «Тов.Басов, работая командиром батареи показал себя храбрым офицером, хорошим организатором, инициативным и волевым командиром, как артиллерист хорошо подготовлен.

В боях за город Приекуле( в Латвии – прим. редакции) тов. Басов точной корректировкой огня батареи уничтожил 6 боевых точек, 3 блиндажа, 62 солдата и офицера противника, подавил огонь минбатареи, отбил контратаку противника, чем обеспечил беспрепятственное продвижение нашей пехоты на своем участке.

В ночь на 23 февраля 1945 года т.Басов, выдвинувшись с штурмовой группой батальона в плмз. Яуниниеки, организовал быстрое перемещение боевых порядков своей батареи, подготовил НП и ОП к бою и своим огнем обеспечил захват важного опорного пункта обороны…..»

Из Википедии: «В звании старшего лейтенанта был командиром батареи 424 мотострелкового полка 14-й зенитной артиллерийской Рижской дивизии Резерва ГК СВГК. 23 февраля 1945 года, во главе штурмовой группы, обеспечил захват опорного пункта немецкой обороны, в бою был тяжело контужен, за свой подвиг награждён Орденом Красной Звезды»

В Прибалтике под Либавой наша часть была на марше. Вдруг поднялась стрельба. Все ведь знали, что войне скоро конец. Но победа пришла для нас неожиданно. Стреляли тогда, больше, чем в любой день войны.

От последней предвоенной субботы до первого дня «гражданки» пролегло время, которое для себя я называю академией жизни.

Война стала моими, университетами. А истинный аттестат зрелости моё поколение получило у стен рейхстага.

Большинство моих сверстников – люди трудной, но интересной судьбы. Мы те самые, которые по данным Всесоюзной переписи населения представляют очень немногочисленную группу советских граждан. Объясняется это краткой записью в графе рождения – год 1923. Мои сверстники в 1941 году окончили школы, а 21 июня нам были вручены аттестаты зрелости с различным количеством «хор.», «пос.» и «отл». Никто из нас в тот вечер не знал, что завтра ждет нас новая школа, школа борьбы и испытаний.

Война лишила наше поколение многих радостей молодости. Не посидели мы с любимыми девушками на скамеечках, не почитали им стихов, не успели, как следует, поспорить, выбирая профессию, не ощутили трудностей и волнующего счастья перехода со школьной скамьи на студенческую.

Но в одном мы оказались счастливее. Жизнь закалила нас, научила сразу и навсегда отличать врага от друга, человека мужественного от труса и предателя. Перед нами была ясная непоколебимая цель. Нас окружали люди, которые ценой собственной жизни добивались этой цели.

«Сила силе доказала, сила силе не ровня». Война кончилась и для нас. Никто тогда не мог знать, каким будет образ войны, как обернутся эти четыре года. Опять вставало неизведанное. Как в сорок первом без армии не мыслилось жизни, так и теперь хотелось снять гимнастерку. Мы вдруг стали десятиклассниками и «старичками» в то же самое время. Перед новым рубежом.»