Череда свежих новостей: изменение климата может усугубить проблему распространения инфекционных заболеваний,— от привычных, передаваемых воздушно-капельным путем, до смертельных вроде чумы — увеличив рост числа инфицированных в два с лишним раза,[1]; “самая сильная за последние десятилетия засуха в Европе поражает дома, фабрики, фермеров и грузовые перевозки по всему континенту, поскольку эксперты предупреждают, что более засушливая зима и знойное лето, вызванные глобальным потеплением, означают, что нехватка воды станет “новой нормой”[2]; “площадь лесных пожаров в России за сутки выросла до 178 тыс га”[3] и тд
Неукрощенные силы природы всегда были врагом человека, превращая его в слабую и безвольную игрушку в руках стихии. Все экономические формации, при которых результаты общественного труда оседали в личных загашниках частных собственников, были бессильны против стихии. Мало того, именно эти формации—одна за другой и больше всего капиталистическая—развязывали стихию и способствовали ей.
Возьмём величественную дореволюционную Россию…Неурожаи там приобрели силу законов природы. А законы классового общества превратили эти “законы природы” в голод миллионов крестьян. Образная картина периодически повторяющейся из ̶г̶о̶д̶а̶ ̶в̶ ̶г̶о̶д̶ века в век засухи нарисована в произведении Салтыкова-Щедрина:
“Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее было невозможно; травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была так редка, и зерно было такое тощее, что не чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя в поле пищи, она бежала в город и наполняла улицы. Людишки словно осунулись и ходили с понурыми головами; одни горшечники радовались вёдру, но и те раскаялись, как скоро убедились, что горшков много, а варева нет”.[4]
Типичная ситуация для скрепляющей необъятные земли помещичьей державы. Она не улучшалась на протяжении десятилетий и столетий. Напротив, всё больше ухудшалась.
Каждый неурожай был потрясением для страны. В 1891 году засуха опустошила значительную часть России. Плеханов написал тогда брошюру “О задачах социалистов в борьбе с голодом в России”, озаглавив статью о неурожае “Всероссийское разорение”. В брошюре была показана неспособность царского правительства и буржуазного общества вести действительную борьбу против стихии и неурожая.
Через десять лет бедствие неурожая снова обрушилось на Россию. В 1901 году Ленин писал:
“Опять голод! Не одно только разорение, а прямое вымирание русского крестьянства идет в последнее десятилетие с поразительной быстротой, и, вероятно, ни одна война, как бы продолжительна и упорна она ни была, не уносила такой массы жертв”.
Периодичность засухи, неурожаев и голода создавала в людях чувство бессилия, обреченности и пассивности. Она была источником суеверий, мистических настроений. Отчаявшиеся крестьяне, не найдя помощи ни у государства помещиков, ни у буржуазной науки, просили помощь у бога. Бог им тоже помогал на всю катушку— в своем роде: побольше страдать, в том числе и от голода, чтобы наверняка угодить в царство божье!
Русская реалистическая живопись отразила всё это отчаяние и беспомощность в выразительных картинах, изображающим крестные ходы по выжженным полям.
На бессилии людей перед стихией природы выросла народническая теория “власти земли”. Описать ее можно словами Глеба Успенского:
“Вот сейчас из моего окна я вижу: плохо прикрытая снегом земля, тоненькая в вершок зеленая травка, а от этой тоненькой травинки в полной зависимости человек, огромный мужик с бородой, с могучими руками и быстрыми ногами. Травинка может вырасти, может и пропасть, земля может быть матерью и злой мачехой, – что будет, неизвестно решительно никому. Будет так, как захочет земля; будет так, как сделает земля и как она будет в состоянии сделать. Таким образом, у земледельца нет шага, нет поступка, нет мысли, которые бы принадлежали не земле. Он весь в кабале у этой травинки зеленой”. [5]
Наука прикрывала немощь царского режима и буржуазного общества ложным “законом” убывающего плодородия земли и разными вариациями на мальтузианские темы. По этой логике не господа и управляющие, а сама природа должна нести ответственность за неподражаемую и хваленую эффективность помещиков и капиталистов.
С этим чувством бессилия не могли и не хотели мириться лучшие и благородные люди, прогрессивные мыслители и деятели передовой науки. Здесь уместно вспомнить обобщающий художественный образ, в котором просматриваются черты таких выдающихся людей того времени, как Докучаев и Мичурин. Это чеховский доктор Астров из “Дяди Вани”.
Любимым занятием этого умного и обаятельного человека была работа над картой лесов, водоемов и садов в уезде. Он воспел лес и обличил эффективных дельцов—оперативных и блестяще преуспевающих в деле накопления частных капиталов за счет бесповоротного уничтожения природных ресурсов:
“Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи…”.[6]
Он изображает на карте уезда, как шло хищническое разрушение лесного и почвенного покрова. У себя, на тридцати десятинах земли, он создает уголок возрожденной земли.
Однако чеховский Астров был идеалистом — человеком, который ошибочно считает, что в основе всего существующего лежит сознание, а бытие целиком зависит от него и является его следствием и порождением. Он верил в силу сознания, не зависимого от силы бытия. Астров считал, что через 100-200 лет, когда люди поумнеют и станут лучше, они станут просто так насаждать деревья, украшать землю и беречь природу. Увы.
Это значит, что сам Чехов не видел тех общественных сил, которые смогли бы осуществить его мечту, изменив при этом бытие и экономические отношения, в основе которых лежит частное накопительство за счет общественного труда и ресурсов.
Как видно, прошло больше века, экономические отношения снова вернулись к эксплуататорским, и с их возвращением погибла мечта Астрова о цветущей Земле. Зато возродилась новая — о роскошных яхтах и дворцах у тесной компании частных владельцев, безумно опустошающих природные запасы планеты.
Для наглядности приведу уже описанный мной ранее эпизод уничтожения части заповедных сибирских лесов совсем недавно— как раз больше века спустя после идеалистических мечтаний чеховского персонажа.
Earthsight, некоммерческая организация, встревоженная все более учащающимися природными бедствиями вроде экстремальной жары и засухи, более года занимались расследованием, нацеленным на то, чтобы узнать, откуда добродетельные предприниматели черпают ресурсы, помимо очевидных, для своего бесконтрольного расширения производства.
На основании исследования данных спутниковой фотосъемки и документов состоявшихся сделок, в том числе из материалов судов, им удалось установить, что за последние годы вырубке колоссальных масштабов подверглись…некогда заповедные леса Сибири.
Это стало возможным благодаря недавно возрожденной свободе рынка, в результате чего хозяином заповедных лесов и полей в числе прочих стал один почетный бизнесмен и по совместительству депутат из Иркутска, находящийся в ̶р̶о̶з̶ы̶с̶к̶е̶ списке пятидесяти самых богатых политиков России.
Евгений Бакуров— герой капиталистического не-труда— взял на себя почетную миссию вырубки лесных сокровищ ради частной прибыли. Под его чутким руководством уничтожили столько лесов, что если сложить вырубленные деревянные брусы штабелями, то получится сооружение, сравнимое по размерам с пирамидой Хеопса. Если же выразить это в цифрах, то, по результатам расследования, за последние десять лет заповедники лишились более двух миллионов кубических метров древесины.
Предприниматель распорядился вырубить обширные площади заповедных лесов под предлогом очистки их от пораженных болезнями и погибших деревьев, в обход законов— существующих, очевидно, ради красного словца, поскольку предпринимателям, как правило, буржуазный закон не писан, тем более если они сами законодатели! Далее древесину поставляли в Индонезию, а оттуда другим предпринимателям, конечно же, не подозревающим, что все эти природные ресурсы в течение десятилетий вырубали в заповедниках.[7]
Безусловно, если совсем не думать, то можно представить, что есть такие благодатные земли, где сами по себе растут леса, специально предназначенные для ежегодной вырубки сотен тысяч кубометров древесины, при том что их хозяевам чуждо планирование и рациональное использование даров природы и общества. Ведь мы прекрасно знаем, что всем этим распоряжается “невидимая рука” рынка, руководствующаяся “никем не управляемым” и совершенно спонтанно возникающим спросом, мгновенно удовлетворяемым предложением от благодетельных и услужливых дельцов.
И всё же то, о чём мечтал Астров, было в определенной мере осуществлено — до тех пор пока леса и поля принадлежали не эффективным наполнителям своих кубышек, а являлись общественным достоянием.
В тяжелые послевоенные годы сотни советских специалистов— почвоведов, геоботаников, лесомелиораторов, геодезизостов, гидрогеологов— разъехались составлять проекты государственных лесных полос в соответствии с планом восстановления народного хозяйства. Лесные полосы создавали для защиты сельскохозяйственных культур от суховеев и внедрения травопольных севооборотов. Специалисты не только планировали посадку деревьев, но и тщательно исследовали почву, растительность, выяснили взаимосвязи всех природных элементов, характеризующие ту или иную территорию. [8]
Уже в 1949 году коллектив проектировщиков использовал аэрофотоснимки для анализа растительности с тем, чтобы каждый метр лесополосы не пропал даром. В отличие от собственников, которые по понятным причинам предпочитают вырубать готовое, как сиволапые варвары, нежели вкладывать средства в создание нового.
Конечно, все предшествующие формации, каждая на свой лад, накапливали определенную основу для последующих, но неизменно — ценой разрушения окружающей среды и собственной культуры. Об этом писал Энгельс в “Диалектике природы”:
“Людям, которые в Месопотамии, Греции, Малой Азии и в других местах выкорчевывали леса, чтобы получить таким путем пахотную землю, и не снилось, что они этим положили начало нынешнему запустению этих стран, лишив их, вместе с лесами, центров скопления и сохранения влаги. Когда альпийские итальянцы вырубали на южном склоне гор хвойные леса, так заботливо охраняемые на северном, они не предвидели, что этим подрезают корни высокогорного скотоводства в своей области; еще меньше они предвидели, что этим они на большую часть года оставят без воды свои горные источники, с тем чтобы в период дождей эти источники могли изливать на равнину тем более бешеные потоки”.[9]
Это остается законом и для нынешних дней во всех капиталистических странах— с тем различием, что капиталистические предприниматели, хищнически содравшие плодородные слои почвы, вырубившие леса и исчерпавшие изрядную долю ресурсов, в буквальном смысле “пожинают бурю”, вполне осознавая это в своей погоне за мировыми рынками продовольствия и сырья. Они собственноручно создали условия для грозных катаклизмов. Слепые стихии капиталистической анархии превзошли слепую стихию природы.
Энгельс говорил о том, что наступит время, когда естественные науки дадут возможность человеку овладеть силами природы и привлечь их на свою сторону. Вместе с этим должно исчезнуть мистическое представление о “власти земли”, как противоположного и враждебного человеку начала. Человечество уже вполне способно предвидеть наиболее отдаленные последствия обычных производительных процессов.
Но для того, чтобы это произошло, требуется изменение господствующего доныне способа производства. Напомню, в чем заключается это изменение.
История человечества знает пять типов исторических формаций. Первая— первобытно-общинный строй, существовавший в самый древний период развития человеческого общества, когда люди, располагая только простейшими каменными орудиями,—позднее луком и стрелами—не могли жить и трудиться в одиночку и работали сообща, совместно владея орудиями труда и землей, поровну деля то, что добывали. В этот период не было ни богатых пещерных людей, ни доисторических неудачников. Точно так же не было ни успешных дикарей, ни первобытных эксплуатируемых.
Борьба с силами природы в то время была главной задачей пещерных граждан, однако их знания были так ничтожны, орудия так несовершенны, что они были практически беззащитны перед грозным противником.
На смену первобытно-общинному пришел рабовладельческий строй. Здесь уже не было равных людей, общество раскололось на классы. Богатые эксплуататоры-рабовладельцы владели не только землей и орудиями, но и рабами— людьми, которых они принуждали работать на себя, и могли продать или безнаказанно убить. Металлические орудия, которые к тому времени научились изготавливать и употреблять вместо каменных, накопленный опыт, зачатки научных знаний сделали людей сильнее в борьбе с природой. Но они уже не были едины, у них не было общих стремлений.
Эксплуататоры-рабовладельцы заботились не о покорении природы, а об увеличении своего богатства. Стремясь расширить свои луга и пашни, они заставляли рабов вырубать леса, не догадываясь, что этим они открывают дорогу пустыне. Именно в этот период началось победное продвижение пустынь в Африке и Азии в некогда плодородные долины Нила и других рек.
С распадом общества на классы борьба человека с природой отступила на задний план, уступив место борьбе эксплуатируемых против эксплуататоров—борьбе классов.
Ко времени, когда феодальный строй сменил рабовладельческий, опыт и знания людей накопились еще больше, орудия стали еще совершеннее. Возросли и возможности борьбы с силами природы. Но, подобно прежним рабовладельцам, новые эксплуататоры—феодалы, также известные как помещики, — думали не об использовании сил природы в интересах всего общества, а об увеличении личных богатств. У них не могло быть общих интересов с крепостными, которых они нещадно использовали для работы на себя. И вместо сохранения и умножения природных богатств шло их дальнейшее уничтожение: вырубка лесов, иссушение озер, обмеление рек—шло дальнейшее развязывание стихийных сил природы, несущих засухи и неурожаи.
Наибольшего накала классовая борьба достигла при капиталистическом строе, сменившем феодальный. Опираясь на выдающиеся достижения науки, техника в период капитализма совершила гигантский скачок вперед. Но как и прежде, завоевания науки и техники в руках капиталистов обращаются не на покорение природы в интересах общества, а на увеличение прибыли.
Хищническое уничтожение лесов, истощение почв выращиванием только выгодных культур без чередования посевов, бесконтрольное использование природных ресурсов достигли при капитализме катастрофических масштабов, хотя сейчас уже известны последствия, к которым это приводит.
Капиталистам, стремящимся постоянно увеличивать частные капиталы, свойственно стремление расширять свое влияние за пределами родных отечеств. Перемещая производство в менее развитые страны, они переносят туда те же самые разрушительные методы. Впрочем, местные нувориши мало отличаются от своих матерых коллег. А остальным приходится элементарно выживать. Об этом говорит отрывок из современной автобиографической повести о жизни в одной из стран Африки.
“Еще один фактор, который усугубляет нашу энергетическую проблему, — это вырубка лесов. Как рассказывал мне мой дедушка, когда-то наша страна была покрыта такими густыми лесами, что к полудню тропа к деревне темнела. Но на протяжении последних лет крупные табачные поместья вырубили большую часть древесины, используя ее для обработки листьев табака перед тем, как они смогут предложить их для продажи…
…Без деревьев дожди превращаются в наводнения и размывают почву, лишая ее ценных минералов. Почва — вместе с кучей мусора — стекает в реку Шир, забивая плотины илом и отходами и выводя из строя турбину…
…Таким образом, лишившись урожая, предназначенного для продажи из-за засухи и наводнений, а также оставшись без электричества из-за засорения рек и из-за высоких цен, многие семьи зарабатывают на жизнь тем, что рубят деревья на дрова и продают их. Вот так”.[10]
А если и найдется кто-то, кто способен улучшить положение, то выясняется, что это невыгодно для частных карманов и счетов в оффшорах, при этом ситуация усугубляется тем, что многие талантливые люди не имеют возможности раскрыть свой потенциал, который мог бы способствовать кардинальному улучшению жизни всего общества.
“ …Этот парень— талант”, — воскликнул он.
“Да, —согласился он, — и в этом проблема нашей системы. Мы постоянно теряем таких гениев из-за бедности. И даже если они возвращаются в школу, то образование там никудышнее”.[10]
Наверное, каждый человек в определенный момент своей жизни задумывается о заложенных в нём способностях, которые он не имел возможности развить и никогда уже не использует,—из-за постоянной заботы о насущном или в бессмысленном стремлении к пустому накопительству.
Абсурдные теории о пользе социального неравенства и тяжелых условий жизни, которые якобы вынуждают людей достигать завидных высот,—особенно для собственного возвышения—не имеют под собой никаких оснований.
Даже во времена появления первых цивилизаций только свободные и состоятельные граждане были наделены особой привилегией— посвятить себя науке или культуре. Кроме того, единоличные стремления разбогатеть в частном порядке и улучшить свою личную жизнь не гарантируют безопасность и не уберегут от глобальных бедствий и катастроф.
Так же очевидно и то, что лишь в условиях отсутствия эксплуататорских отношений, когда Земля и орудия труда принадлежат всему обществу, люди смогут противостоять природной стихии. Свободные от работы на собственников они смогут наконец применить все располагаемые достижения науки и техники для противостояния природе в своих интересах, остановив при этом хищнический процесс разрушения почвы, уничтожения лесов и бездумного разбазаривания ресурсов, ведущих к уже ощутимо надвигающемосю краху.
Не говоря уже о постоянной угрозе ядерной войны из-за безумной борьбы за ресурсы ради обогащения. Чем дольше мы будем отодвигать этот неизбежный переход и предпочитать не замечать связи и следствия, тем дольше нам придется исправлять всю эту разрушенную реальность, доставшуюся нам в наследство от эффективных собственников разных эпох—так же как в первые годы советской власти: почва не улучшилась сама собой в один миг, а природные катаклизмы не самоликвидировались, а требовали значительных средств и внимания в течение многих лет.
И чем дольше ждать сейчас— на пороге очевидно надвигающейся всеобщей катастрофы, тем сложнее будет восстановить истощенную и разграбленную планету. А то и вообще очень скоро окажется невозможным.
Оценили 11 человек
16 кармы