20 октября 1941 г. Итак я остаюсь в Харькове и буду находиться здесь во время немецкой оккупации. Немцы — где-то очень близко и, как говорят, полукольцом охватывают город...
Моя жена и я оставлены на оборону Харькова. Научный отдел, которым я заведывал в Институте ортопедии2, закрыт. Все сотрудники этого учреждения, в том числе моя жена и я, перешли на работу в Рентгеновский институт3, где организуется большая хирургическая больница. Придётся на некоторое время забыть о научнойых работе исследованиях, о профессорском звании и работать в качестве простого врача. Я не хирург, но имею хирургический стаж и думаю, что быстро приспособлюсь к этой работе.
21 октября. Стоят пасмурные и холодные дни, которые гармонируют с моим мрачным настроением. Города не узнать. Трамваи уже не ходят. Электричества нет. Граждане стоят в очередях около продовольственных магазинов и покупают всё, что продаётся. Впрочем последние 2—3 дня в некоторых лавках с’естные припасы стали раздавать даром. Люди тащат на плечах мешки с мукой, картофелью, крупами, печеньем, сахаром и т. д. Говорят, что появились бандиты, которые грабят склады и магазины. Делают они это безнаказанно, так как в городе осталось лишь мало милиционеров и так как товары всё равно будут розданы населению.
Сегодня, проходя по Журавлёвке, я видел, как толпа женщин и детей растаскивала товары со складов завода «Красная Нить». Люди тащили огромные чувалы, набитые материей, ватой, нитками и т. д.
Я работаю целый день в амбулатории и принимаю ортопедических больных. У меня нет времени, чтобы стоять в очередях и заниматьсяботиться о продуктамих. Впрочем вчера вечером я простоял около трёх часов около магазина, где продавались конфеты. Родственники и знакомые заведующего проникали в лавку через чёрный ход и целыми ящиками уносили конфеты, между тем как простым смертным отпускалось по килограмму. В результате конфет для меня не хватило. Я громко протестовал против творившегося безобразия. Революционная законность ещё существует в городе, так как сегодня заведующего магазином сняли с работы. К сожалению, конфет больше не оказалось и я от этого ничего не выгадал...
Я надеюсь, что моя семья не умрёт от голода. В столовой Рентгеновского института я получаю обеды для себя и для всех членов моей семьи. Продовольствия в столовой — много. Хватит на несколько месяцев. Кроме того дома у меня имеется немного муки, чечевицы, гречневой крупы и консервов (крабов). Это даст нам возможность прожить недели три. Есть основания думать, что немцы после оккупации Харькова быстро снабдят город всем необходимым. В окрестных сёлах имеется много продовольствия: его нужно только подвезти в Харьков. Урожай был в этом году хороший и опасаться голода как будто не приходится.
Вспоминается 1918 год и оккупация Харькова немцами. Режим они установили суровый: пороли крестьян, вешали рабочих. Но продовольствия в городе было достаточно. Белые булки продавались по цене 1913 года. Вероятно будет то же самое и теперь. По крайней мере многие так думают. Для меня совершенно ясно, что немцы пришли на Украину, как завоеватели, и имеют цель присоединить к Германии эту богатую страну. Но вместе с тем немцы — культурная нация. Совершенно ясно, Очевидно, что они не будут грабить население и постараются как можно скорее наладить в городе культурную жизнь. Через несколько дней после их прихода вновь появится вода и электричество. Посмотрим, какой режим они установят в городе.
22 октября. Сегодня в Рентгеновском институте нам роздали удостоверения в том, что мы оставлены на оборону Харькова. Немцы где-то очень близко. Слышна канонада. Последние милиционеры покидают город. Гражданских властей в Харькове уже нет. Ожидаются уличные бои. В госпитале Рентген-института всё готово для приёма раненых.
Сегодня я перебрался в новую квартиру в том же доме на 3-м этаже. Жить на уровне земли было слишком опасно. При уличных боях нижние квартиры всегда больше страдают. Не без грусти я покидал комнаты, где я прожил 17 лет. Перетащить всего имущества я не мог. Сделаю это постепенно.
24 октября. Сегодня в 4 часа дня немцы появились на улице, где я живу. Это оказалась рота велосипедистов. Население встретило немцев очень сдержанно. Лишь немногие жители спустились по лестнице и стояли около под’езда. Одна гражданка, хорошо говорящая по-немецки, начала расспрашивать немцев относительно новых порядков. Оказывается, что советские деньги будут по-прежнему иметь ход. Одна марка будет стоить 10 рублей.
Немцы говорят, что война должна окончиться очень скоро вследствие полного разгрома советской армии и мир будет подписан через месяц, максимум через два. Взятие Москвы и Ленинграда ожидается ими через одну-две недели.
Немцы разговаривали с населением вполне корректно. Окружавшие меня граждане держали себя с достоинством. Единственным исключением являлась одна семья, которая проявила при встрече неуместную радость. Муж и жена принесли большой каравай белого хлеба, резали его на куски, мазали маслом и раздавали немцам со словами: «Кушайте на здоровье». Я подумал, что нехорошо так встречать врага, пришедшего покорять нашу родину. Другое дело, если бы это была Красная Армия.
Немцыецкие солдаты расквартировались в домах по нашей улице. В моей новой квартире они заняли две комнаты. Пишу при свете маленькой керосиновой лампы. Тяжело на сердце. Неужели немцы действительно окончательно разгромили Красную Армию? Неужели Советская Россия будет покорена так же, как были недавно покорены Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Франция, Чехо-Словакия, Югославия и Греция? Неужели немцы превратят большую цветущую Украину в свою колонию? Не хочется верить этому. Вспоминаются мрачные 1919 и 1920 годы. Тогда казалось тоже, что всё потеряно, что от России ничего не останется. Но в конце концов Советская Россия победила своих врагов. Хочется верить, что так будет и сейчас. Кроме того немцы имеют ещё одного сильного врага — Англию, которой активно помогают США... Но борьба будет [ужасно] чрезвычайнотрудной, так как немцы [адски] очень сильны.
27 октября. Немцы, поселившиеся в моей новой квартире, ведут себя прилично. Раздражает только то, что они целыми днями бренчат на мандолине и поют одни и те же заунывные немецкие песни.
Что касается немцев, расположившихся в нижней квартире, откуда я не успел ещё вынести мои вещи, они вела себя менее достойно. Они сорвали замок на двери моей комнаты и основательно её разграбили: забрали радиоприёмник, 30 коробок спичек, некоторые продукты питания и даже часть моего платья.
Пострадали и прочие квартиранты. Немцы забирали у них тёплые вещи, продукты питания, в частности сахар, конфеты и крупы. Они отбирают также карманные часы: оказывается, что в Германии почти невозможно приобрести часов. Мне рассказали о том, как один немецкий офицер присвоил себе часы. Он жил на квартире у одного гражданина, который носил часы на рукахе. Офицер попросил этого гражданина показать ему часы. Гражданин доверчиво снял часы с руки и протянул их немцу.
— Хорошие часы! — сказал офицер. — Сколько они стоят? Я могу вам предложить за них 30 марок.
— Позвольте, я не собираюсь продавать мои часы! — удивлённо ответил гражданин.
Офицер улыбнулся.
— А! Вот в чём дело! — сказал он. — Вы хотите мне их подарить. Благодарю вас.
И с этими словами офицер надел часы на свою руку. Гражданин оказался достаточно умён, чтобы не протестовать против этого открытого грабежа.
* * *
В Рентгеновском институте немцы захватили столовую и реквизировали все продукты. В результате мы остались без обеда. Это — очень тяжёлый удар для меня. Как же я буду питаться? При очень экономном употреблении продуктов, их хватит мне максимум на две недели. А затем что я буду делать? Будем надеяться, что к тому времени немцы наладят жизнь в городе и что можно будет вновь покупать продукты на базарах.
1 ноября. Пока не чувствуется, чтобы жизнь восстанавливалась в городе. Света нет, воды нет, хлеба нет. Несмотря на приказ немцев начать торговлю, базары совершенно пусты. Многие думают, что советские деньги будут скоро отменены, а к немецким деньгам относятся с большим недоверием. Настроение в городе тревожное. На улицах довольно мало народа. Организовалась Городская управа в одном из зданий на Сумской улице. Очень странно было видеть впервые после 1918 года жёлто-голубой украинский петлюровский флаг рядом с немецким флагом — красным со свастикой, напоминающим чёрного паука с распростёртыми лапками. В управе появились «щирые украинцы» украинские националисты, говорящие принципиально только по-украински и делающие вид, что они не понимают русского языка. Откуда они взялись? Ведь это бывшие советские люди. Очевидно, они ловко маскировались и в течение ряда лет надували советскую власть, прикидываясь лояльными советскими гражданами.
* * *
Мой сын рассказывал мне, что он проходил сегодня по площади Дзержинского и видел, как немцы вешали мужчину на балконе дома ЦК партии. Перед тем как его казнили, несчастный успел крикнуть: «Простите. Помилуйте, я не виноват». Затем Его заставили спрыгнуть с балкона и петля затянулась вокруг его шеи.
* * *
Сегодня немецкие солдаты, расквартированные в доме, где я живу, внезапно выехали из Харькова, повидимому на фронт.
Всё чаще приходится слышать жалобы о том, что немцы ограбили мирных жителей. Особенно много грабежей было совершено в квартирах евреев или тех лиц, которых немцы принимали за евреев. Например, на Сумской улице живёт мой знакомый, доктор Добровольский. Он — поляк, но похож на еврея. Вероятно этим об’ясняется то, что немцы довольно основательно пограбили его квартиру и забрали у него даже его личную кровать.
Управа приказала сократить всех евреев со службы. Однако в Рентгеновском институте осуществление этого приказа пока не проведено в жизнь.
Некоторые евреи ещё не осознали своего ужасного положения. Например, ко мне заходила бывшая библиотекарша института ортопедии, она — милейшая и добрейшая еврейка. Она просила меня содействовать её устройству на службу в Рентгеновском институте. Мне пришлось ей об’яснить, что это невозможно. Она долго не понимала почему. А когда она поняла, что она нигде не сможет устроиться, что она находится на положении прокажённой, она побледнела и сказала: «Ну что ж. Видимо придётся погибнуть. У меня никаких средств нет и я жила только тем, что зарабатывала». Было очень тяжело с ней прощаться.
* * *
Немцы развозят по городу туши мяса, уток, гусей. Очевидно, всё это отобрано у населения или реквизировано у крестьян. Некоторые унижаются перед немцами и выпрашивают об’едки. Сегодня, проходя по двору Рентгеновского института, где немцы устроили маленькую бойню, я видел следующую сцену. Около закрытой двери бойни стоят десятка два служителей и сиделок института. От времени до времени дверь бойни открывается и жирный немец выносит отбросы, которые не идут в пищу немецким солдатам — лёгкие, сердце, кровь, желудок и т. п. При виде немца санитары и санитарки начинают просить: «Пан, дай. Дай немного флейш». Немец раздаёт двум-трём человекам мясные отбросы. Остальные с завистью смотрят на «счастливцев». Гнусное зрелище! А ведь голода нет. Вернее — ещё нет. Я с ужасом думаю о том, что он скоро настанет, так как становится совершенноочевидным,, что немцы совершенно не интересуются нуждами населения.
2 ноября. Сегодня воскресенье. Я ходил по городу в надежде купить где-нибудь немного картошки. На Журавлёвском базаре я увидел трупы расстрелянных немцами 15 мужчин. Предлогом для этой казни явился пожар базара. Говорят, что немцы сами, случайно или нет, подожгли базар, а затем свалили вину на мирное население. В домах по окружности базара они схватили 15 граждан и, без суда и следствия, расстреляли их. Трупы валяются в одежде. Никто не смеет подойти к ним. Базар — совершенно пуст. На стенке немецкого командования На одной из базарных будок висит приказ немецкого командования, уведомляющий население о том, что в случае повторения пожара, будет расстреляно втрое больше граждан. Говорят, что среди убитых один инженер. На других базарах было пусто. Картошки я так и не купил.
3 ноября. Ни малейших признаков улучшения жизни. Немцы не обращают никакого внимания на население. А в управе орудуют людишки, которые не способны улучшить положение. Впрочем они связаны немцами: как они могут подвезти в город продовольствие, когда в руках немцев находится весь транспорт и когда они реквизируют все продукты у сельского населения для нужд собственной армии? Вот почему, как мне рассказывали, в управе созываются бесконечные заседания, которые не приводят ни к каким результатам. Люди поговорят и разойдутся. Всё — в руках немцев. А немцы думают только о себе.
* * *
Проходя по городу, я заметил, что некоторые антифашистские лозунги, написанные при советской власти краской на стенах домов, ещё не стёрты немцами. Как странно читать теперь: «Долой кровавый фашизм», когда немецкие солдаты расхаживают тут же рядом. Повидимому немцы не придают значения таким «мелочам», так как они совершенно уверены в своей победе и в силе своего оружия.
* * *
Мы ничего не знаем о том, что творится вне города. Немцы отобрали у нас радиоприёмники. Газеты не выходят. Бюлетени с военными сводками не публикуются. Неизвестно, где фронт, продолжается ли сопротивление советских войск и как живётся гражданам по ту сторону фронта. Немцы распространяют ряд нелепых слухов. Говорят, например, что Сталин велел арестовать Молотова. Интересно, что немцы уничтожают все портреты товарища Сталина. Но не трогают портретов тов. Молотова. Говорят, что это об’ясняется тем, что немцы прониклись почтением к Молотову во время его поездки в Берлин накануне войны.
5 ноября. Немцы ведут себя дико. Они отбирают картофель у тех немногочисленных торговок, которые пытаются вынести его на базар. Поэтому базары остаются пустыми. Непонятно: зачем это делается. Создаётся впечатление о том, что немцы стремятся искусственно вызвать голод среди населения. Но для чего это им нужно?
* * *
Воды нет. Водопровод не действует. Приходится брать воду в колодцах. Ближайший колодец от моего дома колодец расположен на Журавлёвке, т. е. почти на расстоянии одного километра. Приходится спускаться с горы, стать в очередь около колодца, простоять на холоде около двух часов, а затем тащить вёдра вгору либо по лестницам, насчитывающим более двухсот ступенек, либо по улице, круто поднимающейся в гору. И вот когда с большим напряжением сил вёдра внесены наверх, вас ожидает сюрприз: на горе немцы отбирают оба ведра с водой. Хотя у них имеется транспорт и они легко могли бы привезти себе несколько бочек воды, они предпочитают пользоваться трудом работой граждан, с таким трудом раздобывающим себе воду.
Два дня тому назад мой сын вместе со своим товарищем, Андреем Макаровым, пошли на Журавлёвку за водой. Возвращаясь обратно, они встретили немцев. Мой сын, шедший впереди, благополучно проскользнул мимо немецких солдат. А у Макарова Андрея немцы отобрали воду, и бедному юноше пришлось снова идти к колодцу.
Иногда немцы не только отбирают воду, но и издеваются над беззащитными гражданами. Мне рассказывали про следующий случай: немец пожелал вымыть свои грязные сапоги в ведре с чистой водой. Гражданин, нёсший воду, предложил ему полить сапоги водой. Но немец настоял на своём, сунул свои сапоги в ведро и там вымыл их.
* * *
Вокруг Харькова, в колхозных полях, лежит огромное количество ещё не выкопанного картофеля: война помешала копке. Пока стоит довольно тёплая погода, но при первых морозах картошка погибнет. Казалось бы, что нужно срочно организовать её копку. Население города охотно занялось бы этой работой, если каждому было бы пообещано по несколько десятков килограммов картофеля. Однако, немцы не только не только не приглашают население копать картошку, но расстреливают тех граждан, которые пытаются что-нибудь выкопать. Странно. Упорно в голове вертится мысль о том, что немцы хотят вызвать голод. Ведь если бы они сами копали картофель, это было бы понятно. Но так выходит, что много картофеля неизбежно погибнет.
* * *
Деньги не принимаются. Первые признаки проявления торговли на базарных площадях осуществляются обнаруживаются только в виде мены. При этом вещи расцениваются очень дёшево по сравнению с продуктами питания. Например, недавно один гражданин поменял новый шевиотовый костюм на один литр постного масла. Гоню от себя мысль о предстоящем голоде. Недавно я подумал даже о том, чтобы покончить самоубийством и этим освободить семью от лишнего рта. Однако, я отказался от этой мысли потому, что я решил, что с моей смертью семья лишится человека, который может получить или достать для неё продукты питания.
Пришлось слышать о том, что недавно в Киеве взлетели на воздух дома, расположенные по главной улице города. При этом погибло много немцев. немецкое командование велело расстрелять несколько десятков тысяч евреев, оставшихся в Киеве. Какая это бесцельная жестокость!
6 ноября. С тех пор, как немцы вступили в Харьков, я сегодня впервые раздобыл немного с’естного. Это оказались лягушки. Я их купил по рублю штука у служителя биологического факультета А. Васенко. Русские люди боятся есть лягушек. Они думают, что подобно устрицам, лягушки глотаются живыми. Поэтому все смотрят на меня с ужасом, когда я рассказываю, что я ем лягушек, а именно их поджаренные на масле лапки. После прихода немцев в Харьков мы впервые ели сегодня мясное блюдо.
7 ноября. Сегодня — двадцать четвёртая годовщина Октябрьской революции. Как радостно мы проводили раньше этот день. А сейчас... Впрочем в ознаменование этого праздника мы, по моему предложению, с’ели содержимое нескольких коробок консервов: крабы показались нам удивительно вкусными.
8 ноября. Сейчас — часов 7 вечера. В квартире холодно. Темно. Тускло горит лампа. Только что был обыск: явился немецкий унтер-офицер с четырьмя солдатами. Спрашивал: где картофель. Картофеля у нас не оказалось. Прочие продукты жена успела спрятать в диван, на котором я лежу. Зачем немцы отбирают картошку? Ведь её так много вокруг Харькова. Стоит только поехать и привезти!
* * *
Сегодня один немец напал на улице на регистраторшу нашего института, вырвал у неё портфель, где она хранила все свои документы. Регистраторша обратилась ко мне с просьбой написать об этом заявление на немецком языке. Она хочет подать его в немецкую комендатуру, дабы получить новые документы. Её желание я выполнил.
* * *
Под влиянием переживаний последних недель нервы у меня совершенно развинтились. Я стал бояться темноты, чего раньше никогда не было. Поэтому я принуждён спать при зажжённой свечке. Жена недовольна тем, что я трачу много свечей. Но я ничего не могу поделать с собой...
9 ноября. Я был на базаре и вернулся оттуда в ужасе: совершенно ясно, что мы погибнем от голода. На базаре оказалось лишь 5 торговок. Они вынесли несколько кусков тыквы и немного картошки. Однако за деньги у них ничего нельзя купить. Нужно менять. Условия мены очень невыгодные для «покупателя». Например, одна торговка предлагала променять две репы на два стакана пшена или кусок тыквы на пять коробок спичек. Коробка спичек условно расценивается сейчас в 25 рублей, но на деньги спичек купить невозможно. Подумать только, что лишь месяц тому назад, т. е. при советской власти можно было купить сколько угодно коробок спичек по 2 копейки за коробку. Иначе говоря, цена коробки спичек увеличилась более чем в 1000 раз.
* * *
Некоторые интеллигенты уже сблизились с немцами. Мне как-то дико слышать рассказы про то, что инженер Н. П. Шатилов, сын известного профессора П. И. Шатилова, подружился с немецкими офицерами, живущими у него, что они вместе играют на пианино и что офицеры снабжают Шатилова продуктами.
Или ещё более странно слышать, что мол «жене известного профессора Тимофеева очень повезло: в её доме поселились “очень добрые немцы”. Они не только её не грабят, но даже снабжают остатками своей пищи». Странно. Как можно радоваться интеллигентной женщине, учительнице, что у неё остановились немцы, которые снабжают её своими об’едками. И подобные факты приводятся с чувством зависти. Некоторые люди перестали чувствовать своё падение. Неужели это произошло под влиянием начинающегося голода? Что же будет дальше?..
10 ноября. В квартире, куда я переселился три недели тому назад, жили раньше евреи. Они эвакуировались из Харькова. Уезжая, они бросили своего кота Мишку. Так же поступили и некоторые другие квартиранты. В результате на чёрной лестнице появился целый отряд кошек и котов. Они — голодные и устраивают кошачьи концерты. Через две недели эти коты стали постепенно исчезать. Выяснилось, что жильцы различных квартир их вылавливают и едят. Я решил последовать их примеру. Кот Мишка, повидимому, считал себя законным хозяином той квартиры, где я сейчас живу. Каждый раз как мы открывали дверь, ведущую из кухни на чёрный ход, он норовил проникнуть в комнаты. Его каждый раз выгоняли и он уходил возмущённый тем, что какие-то пришельцы заняли квартиру, где он прожил несколько лет и где его кормили. Задумавши с’есть убить кота, я впустил его в кухню. Кот был большой, хорошо упитанный и имел рыжеватую шерсть. Он начал ластиться ко мне в ожидании пищи. Я никогда не убивал животных. Поэтому от непривычки руки у меня сильно дрожали. Я набросил коту петлю на шею и затянул её, поднявши его в воздух. К моему ужасу кот долго не умирал. Я бил его топором по голове, а он всё продолжал корчиться. В конце концов я не выдержал: в полуобморочном состоянии от волнения бросил кота и убежал. Его прикончила жена. Впрочем всё это не помешало нам с’есть кошачье мясо с большим аппетитом. Моей десятилетней дочке мы сказали, что это кролик, которого я купил на базаре.
16 ноября. Немцы, расквартированные в некоторых зданиях Рентгеновского института, договорились с директором института о том, что они привезут два грузовика картофеля. Директор должен был дать предоставить им человек пятнадцать санитаров для копки картофеля. За это немцы должны были дать институту содержимое одного из двух грузовиков, т. е. тонны три картофеля. Я предложил свои услуги в качестве рабочего. Вместе со мной поехали ещё два врача и десяток санитаров под командой помощника завхоза. Выехали мы часам к десяти утра. Чтобы доехать до Тракторного завода, находящегося на востоке от Харькова, пришлось ехать сперва на запад, затем на юг и сделать огромный круг, так как мосты на реке Харьков ещё не починены немцами.
Проезжая по площади Тевелева и по улице Свердлова, я увидел ужасное зрелище. На балконах вторых этажей висели трупы повешенных. Я насчитал их более шестидесяти. Их ноги находились на расстоянии 1Ѕ—2 метров от земли и до них было легко дотронуться рукой. Большинство были мужчины, но среди повешенных были и женщины. Жуткое зрелище! Говорят, что где-то взорвались мины и что несколько немцев были убиты. В связи с этим немецкое командование велело схватить первых попавшихся граждан и повесить их.
Место копки оказалось за Тракторным заводом в пределах какого-то колхоза. Картофель была уже собрана и закопана в длинных траншеях, которые были прикрыты соломой, чтобы картофель не замёрзла. Верхние слои земли были всё же примёрзшие и копать было трудно. Мы разделились на группы: один копал, а другие подбирали картофель и бросали еёго в корзины, которые относились затем к грузовикам. Мы работали очень энергично. Однако немецкий фельдфебель всё же считал нужным покрикивать: «Лос! Лос!»4, а когда мы останавливались на несколько минут для того, чтобы отдохнуть, он ругался: «Руссише швайне! Фаульпельц!»5 и т. д.
Мы работали до 3Ѕ часов дня. Начало смеркаться. Немцы издали приказ о том, что позже 4 часов ходить по улицам запрещено. Поэтому некоторые из нас были очень встревожены: как же мы доберёмся домой? Немцы дали каждому из нас по мешку картофеля в награду за работу. Мы вернулись в институт в двадцать минут пятого. Было уже почти темно. Некоторые остались ночевать в институте. Что касается меня, то я решил пробраться домой, благо я живу недалеко. Я знал, что если я не вернусь домой, моя жена будет очень беспокоиться. Картошку я оставил в институте. Взял с собой лишь 3 или 4 килограмма. Улицы, по которым я проходил, были совершенно пустынны. Когда я дошёл до дома, где я живу, раздался оклик: «Хальт!» Но я сделал вид, что не слышал и быстро вошёл в под’езд. Я избегнул несомненно большой опасности: недавно немцы застрелили несколько человек, вышедших на улицу утром четверть часа раньше дозволенного времени.
Вечером мы ели варенную картошку. Она мне показалась удивительно вкусной. То обстоятельство, что мне удалось достать чувал картошки, должно спасти семью от голода на некоторое время, ибо продовольственных запасов у нас осталось лишь на 3—4 дня. А ведь последние две недели мы их тратили настолько экономно, что я каждый вечер испытывал сильный голод и часто не мог из-за этого заснуть.
17 ноября. Сегодня утром в институте меня ожидал сюрприз. Оказалось, что немцы не сдержали своего обещания и забрали себе всю картошку. В связи с этим директор института, профессор Москаленко, решил свалить всю вину на меня и на двух других врачей, ездивших вместе со мной копать картошку. Мы, видите ли, виноваты в том, что не предупредили его о возвращении обоих грузовиков. Но при чём тут я? С нами ездил помощник завхоза, который должен был сказать предупредить директора. Все санитары и один врач остались ночевать в институте: они могли предупредить Москаленко. И, наконец, сам Москаленко и его завхоз Рейда, живущие в самом институте и прекрасно питающиеся за счёт продуктов, предназначенных для больных, могли дождаться возвращения грузовиков и во-время переговорить с немцами. Ясно, что если кто нибудь виноват в том, что немцы не сдержали своего обещания, то это только Москаленко и Рейда. Но так как нужны люди, на которых можно было бы свалить всю вину, они избрали меня и остальных двух врачей. Москаленко посмел сегодня на меня кричать и заявил, что уволит меня.
20 ноября. В Рентгеновском институте начинаю голодатью не только я. Голодают также доктор Моргачёв, доктор Снегирёв, доцент Масалитинов, доктор Кушниренко и другие. Сегодня Моргачёв сообщил мне, по секрету, что одна сиделка рано утром видела, как немцы пристрелили лошадь. Это произошло в укромном месте по ту сторону реки Харьков. Мы решили немедленно послать экспедицию с целью раздобыть свежей конины. Моргачёв был занят и поэтому отправились Масалитинов, Снегирёв, я, одна сиделка и ещё какая-то женщина. Мы перешли реку через кладки. У моста стоял немецкий часовой. Он покосился на нас, но ничего не сказал. Убитая лошадь лежала на берегу реки метрах в трёхстах от часового. Дойдя до призастреленного коня, мы сочли нужным лечь на траву, чтобы часовой нас не заметил. Затем Масалитинов и я достали скальпели и начали «препарировать» левую заднюю конечность лошади. Мы не резали, а препарировали, поскольку, по привычке, свойственной анатомам, мы отделяли одну мышцу за другой. Мы дали много мяса обоим женщинам с тем, чтобы они половину его отдали Моргачёву. Масалитинов, Снегирёв и я об’единились и нарезали себе вместе около 10 килограмм конины. Можно было взять и больше, но это было опасно, так как вокруг нас скопилась целая толпа, которая ждала, чтобы мы поскорее убрались, дабы последовать нашему примеру. Боясь привлечь внимание часового, мы покинули на четверть распотрошённую лошадь. На неё накинулись другие люди. К вечеру выяснилось, что бедный Моргачёв мяса так и не получил: санитарки всё присвоили себе.
27 ноября. Я уволен из института Рентгенологии за «дезорганизацию снабжения больных продовольствием». Какая дикость! В течение более двадцати лет моей службы при советской власти я не получил ни одного выговора, а тут я оказался виноватым в том, что немцы надули директора и не дали ему обещанной картошки. С 1 декабря институт ортопедии отделяется от Рентгеновского института. Во главе института ортопедии будет находиться некий доктор Пригоровский, неуч и аферист. Так как уволить меня сразу из института ортопедии было неудобно (ведь я старейший сотрудник этого института и работал там с 1921 года), Пригоровский предложил мне должность консультанта при мастерских по ремонту протезов. Я согласился, чтобы не числится безработным, ибо есть слабая надежда на то, что через некоторое время служащим будут выдавать хлеб. Однако, я ясно отдаю себе отчёт в том, что протезные мастерские, переведённые на самоокупаемость, не просуществуют и трёх месяцев, так как материала для изготовления протезов в них нет и достать его негде. Кроме того население начинает уже голодать и инвалиды думают сейчас не о протезах, а о том, как обеспечить себя от голода. Ну что же! Попробую поработать в этих мастерских. Ими будет заведовать некий Н. М. Шевченко, молодой и интеллигентный рабочий. Я знаю его мало, но он производит на меня хорошее впечатление.
28 ноября. Сегодня я ходил вместе с сыном в деревню Большую Даниловку, расположенную недалеко от Харькова. Мы взяли для обмена несколько вещей — ботинки, пальто, рубахи. Оказалось, что в деревне раньше нас побывало много горожан и крестьяне не желают больше менять продукты питания на вещи или предлагают очень невыгодные условия мены. Мы долго и тщетно ходили по всему селу. Наконец мы зашли в одну хату, где хозяева нас приняли. В хате уже находилась одна гражданка из города. При нас она поменяла совершенно новое дамское пальто на одну курицу и три бураяка. Когда она ушла, я стал предлагать крестьянам мои вещи. Видимо в этой хате живут кулаки. Они и приняли меня «по-кулацкомуи» и стали предлагать за пальто десяток буряков. Я собрался уже уйти, но вспомнил о том, что принёс с собой золотую брошку, которая в 1913 г. стоила бы рублей 20—30. Молодой хозяин и его жена не понимали ценности этой вещицы. Но мать хозяина, старая бабка, вцепилась в эту брошь. После длительного и очень мучительного для меня торга я поменял брошь на 7 килограммов муки, ведро картофеля и два бураяка. По ценам 1913 года эти продукты стоили лишь рубля два. Таким образом мена получилась для меня очень невыгодной. Но зато мы сегодня вечером ужинали с хлебом, вернее с плюшками, которые напекла нам жена. Во время моего странствования с сыном по Большой Даниловке немцы несколько раз останавливали нас и проверяли содержимое наших мешков. Они заявили, что менять вещи на продукты запрещено. Мне пришлось сказать им неправду. Я заявил, что я врач, был вызван к больному и получил от него гонорар в виде продуктов. Немцы мне поверили и пропустили. Но о чём думает их командование? Ведь оно сознательно обрекает горожан на голод!
29 ноября. Два часа тому назад я «обедал». Однако я начинаю чувствовать голод, а ведь впереди — длинная зимняя ночь. Мы питаемся почти одной только картошкой, при том без жиров. Не хватает белков, жиров, витаминов. Варенная картошка на завтрак и на обед. Я рассчитывал, что привезённой мной картошки должно хватить до весны. Между тем при таком употреблении её не хватит и до нового года.
Я устал. Устал физически и особенно духовно. Хочется полежать, отдохнуть, не думать о действительности, почитать интересную книгу. Последний месяц я работал как чернорабочий, таскал тяжёлые вёдра с мусором, рубил дрова, носил воду, совершал пешком прогулки по 20 километров. Я так исхудал, что на моё тело жутко смотреть: весь подкожный жир и все мышцы растаяли. Я сразу постарел. Сильно изменилась и моя жена. Дети побледнели, но выглядят всё же лучше нас.
* * *
Я всегда был очень брезглив, не любил пить из грязного стакана, есть из не совсем чистой тарелки, не мог проглотить грязно приготовленную пищу. То ли дело теперь! Грязная картошка не моется за отсутствием воды. Ничего! Я ем и не обращаю внимания: с’едаю всё до последней крошки.
* * *
Попы и кликуши не теряют времени. Они ведут усиленную религиозную пропаганду. Ко мне попала записка следующего содержания: «Во время утренней службы в городе Иерусалиме был слышен голос Иисуса Христа. Молитесь Богу и читайте “Отче наш” и будете спасены. Кто получил эту записку, раздайте людям верующим и через девять дней получите великую радость. Один человек получил записку и никому не передал: через девять дней получил великую скорбь. Напишите девять записок, восемь раздайте, а девятую оставьте себе».
30 ноября. Новое мучительное путешествие пешком в деревню Циркуны (15 километров от Харькова). С большим трудом и очень невыгодно обменял некоторые вещи. Горожане стаями ходят по деревням. Крестьяне их уже не пускают на порог или предлагают издевательские условия для мены. Я испытал сегодня тяжёлое чувство унижения, когда в одной хате мне пришлось услышать насмешки и возмутительные предложения поменять новые детские ботинки на 2 килограмма зерна. Я носил на обмен пальто, детские ботинки, рубаху с воротничками, мальчуковые штаны и скатерть. Я поменял рубаху, воротнички и брюки за ѕ пуда ячменного зерна. Немцы несколько раз останавливали меня. У других они забирали продукты. Мне удалось проскользнуть благодаря знанию немецкого языка.
Мне рассказывали, что в деревнях крестьяне об’едаются мясом и салом. Боясь, что немцы отберут у них скот, они зарезали свиней и рогатый скот и теперь не знают, что делать с мясом. А в Харькове мяса нет или оно стоит баснословные деньги.
4 декабря. Я был на Благовещенском базаре. Уже появились торговцы в не очень большом количестве. Начали принимать деньги и советские и немецкие. К моему удивлению, на базаре оказалась открытой одна столовая. Первое блюдо (горячая водица) стоит 20 рублей. Второе блюдо (микроскопическая порция конины с бураками) отпускается за 30 рублей. Я был очень голоден и с’ел одну порцию второго блюда. На «толкучке» расхаживают много людей. Среди них интеллигенты выделяются своим полным неумением торговать. Они продают свои вещи чаще всего за бесценок. На «толкучке» много и спекулянтов. Они прицениваются к различным товарам, покупают их за треть цены и перепродают их с выгодой в 300—500 р. В кармане у них лежат крупные пачки денег. Эти не помрут от голода. Это — волки, а мы — овцы. Наряду с денежной продолжает процветать и меновая торговля. Картошка, бураки, морковь не продаются, а большею частью лишь обмениваются. Вот некоторые цены на продукты: ложечка соды — 3 рубля, стакан соли — 4 рубля, свеча — 15 рублей, кило конины — 50 рублей. Вот и живи. Жалование немцы не увеличили: оно осталось в том же размере, как при советской власти. Например, врач продолжает получать 450 рублей. Всё же приятно то, что некоторые продукты питания стали появляться на базарах, в связи с тем, что немцы разрешили крестьянам свободный проезд в город.
* * *
Я очень опустился. Условия жизни сейчас таковы, что я хожу грязным (мыла нет, воды мало) и оборванным. На мои руки противно смотреть. Кожа огрубела, местами потрескалась и впитала в себя грязь и сажу. Я привык сморкаться пальцами, так как чистого носового платка у меня нет. В связи с появлением у меня голодных отёков я начинаю страдать недержанием мочи. В связи с качественным голоданием мы поглощаем огромное количество пищи, но вследствие недостатка жиров, белков и витаминов пища выделяется в виде большого количества каловых масс и впрок организму почти не идёт. А ведь прошло лишь полтора месяца, как немцы заняли Харьков.
7 декабря. Сегодня утром во флигеле дома, где я живу, скончалась одна женщина от голода. Это некая Базилевская. Эта семья состоит из матери (женщины лет 50), сына, молодого человека лет 25, и его тётки (лет 40-а). Скончалась эта последняя. Эти люди оказались совершенно неприспособленными к суровым условиям нашей неприглядной действительности. Молодой человек мнит себя художником и не хочет принципиально осуществлять какую-либо физическую работу. Его мать, когда-то довольно состоятельная женщина, также не приспособлена к физическому труду. А тётка была немного дефективной. Последний месяц они сильно голодали. Первой скончалась тётка, но нужно полагать, что помрут и остальные двое. Сейчас, при режиме, созданном немцами, происходит отбор не наиболее умных, не наиболее одарённых или добрых, а наиболее нахальных и беспринципных суб’ектов. Выживут разные спекулянты и аферисты.
* * *
По примеру некоторых знакомых мне интеллигентов я думаю заняться изготовлением спичек. У меня имеется немного фосфора. Думаю, что я быстро научусь. Я веду переговоры по этому поводу со слесарем Г. И. Васенко. Если он меня не надует согласится, то я займусь этим делом серьёзно. Ведь коробка спичек стоит 25—30 рублей. Можно хорошо заработать и во всяком случае не умереть от голода.
* * *
Транспорт восстанавливается очень медленно. Лишь сегодня на станцию Харьков прибыли два первые железнодорожные составы.
* * *
Теперь мы все живём в нашей маленькой кухне. Я сплю на раскладушке. Ютимся около плиты. Несмотря на то, что она топится два раза в сутки, в кухне холодно. Ночью мы мёрзнем, так как на дворе стоят сильные морозы. Невольно думаешь о наших красноармейцах. Бедные, как они страдают от холода в окопах. Очевидно, немцы страдают ещё сильнее, так как они носят плохие шинелишки. Но их не жалко! Чего они прилезли к нам? Сидели бы в своей Германии. А раз вы прилезли, господа хорошие, так попробуйте, какие у нас бывают холода в России.
* * *
О ужас. Остатки привезённого мною картофеля замёрзли. Пришлось перетаскивать картошку в коридор, поближе к кухне. В остальных комнатах моей квартиры температура колеблется от –5° до –10°.
9 декабря. Пришлось слышать, что в Харьковской управе зарегистрировано уже 400 случаев смерти от голода. Эти статистические данные, конечно, не отражают действительности, так как многие врачи бояться писать диагноз «смерть от голода» и пишут «смерть от сердечной слабости». А ведь прошло лишь 1Ѕ месяца, как Харьков был занят немцами. Что же будет дальше?
* * *
Сегодня видел первый номер газетки «Нова Україна». Слева на первой странице красуется трезубец. Редактор — Пётр Сагайдачный. В газете пишут украинские националисты, прославляют немцев и хают не только большевиков, но и всё русское. У украинских националистов — радужные надежды на создание самостоятельной Украины. Идиоты! Они не понимают, что немцы пришли сюда не для создания независимой Украины, а для того, чтобы покорить эту страну. И превратить её в провинцию Германии.
* * *
Я ходил в среднюю школу, именуемую теперь гимназией, и предлагал свои услуги в качестве учителя. Директор был польщён тем, что в его школе будет преподавать профессор. Я должен буду преподавать в старших классах. Однако, директор признался мне, что существование 8-классной гимназии очень проблематично, так как немцы хотят, чтобы были открыты лишь школы для учеников первых четырёх классов. Очевидно, что немцы считают, что украинцам совершенно излишне быть культурными людьми. Достаточно, чтобы они были грамотными.
10 декабря. Я ходил на Благовещенский базар с целью продать имеющиеся у меня мотки ниток. Она женщина предлагала мне променять три мотка ниток на 2 стакана гороха и на 5 маленьких луковиц. Я отказался. А теперь жалею: ведь нитки не с’ешь, а горох можно с’есть. Когда мне приходится продавать вещи на базаре, я испытываю чувство унижения. Ходишь по базару. Мороз. Подходят люди. Торгуются, стремятся меня надуть. Я торговаться и расхваливать свой товар не умею. Назначаю определённую цену и не уступаю. Между тем покупатели хотят, чтобы им уступили хоть немного. Значит, если хочешь получить 100 рублей, надо просить 150. А я не умею этого делать. Плохой я торговец!
11 декабря. Жену сократили со службы в Институте ортопедии, который попал в руки одного афериста и неуча, доктора Пригоровского. Он именует себя «профессором», хотя у него нет этого звания и он не имеет научных заслуг... У жены — очень тяжёлое настроение. Я тоже начинаю унывать. Пропадает желание бороться за существование. Всё равно мы, очевидно, погибнем от голода. Раз так, то чем скорее, тем лучше.
* * *
Картошку, привезённую мной 16 ноября (около 5 пудов), мы уже всю с’ели. Отёки на ногах и на лице у меня усиливаются вследствие ББО (бесбелкового обмена). Мяса! Я хочу мяса, масла! Ночью всем нам снятся сладкие сны: мы едим пирожные и вкусные торты и конфеты. Организм требует сахара, особенно при той большой физической работе, которую я должен выполнять ежедневно.
* * *
Некоторые украинские женщины успели подружиться с немцами и стать их любовницами. Сегодня я впервые видел русскую женщину, идущую под руку с немецким солдатом и фамильярно хлопавшую его по спине. Гнусное это зрелище! Эти женщины продались немцам, забыли о Родине. Ведь может быть этот самый немец на поле сражения убьёт близкого им человека. Эти бабёнки продались не из-за куска хлеба, а за духи, шоколад и вино. Гнусно? Ужасно гнусно!
* * *
Я видел сегодня на улице омерзительное зрелище. Одна несчастная лошадь упала и поламала себе ногу. Вокруг неё сразу появилось около десятка мужчин, стремившихся прикончить лошадь с целью вырезать себе кусок мяса. Для этого им нужно было перенести лошадь во двор и там перерезать ей горло. Но лошадь из-за поломанной ноги не могла подняться. Её жестоко били, тянули за хвост, но она продолжала лежать. Надо было видеть эти зверские физиономии голодных людей. Некоторые предлагали перерезать горло лошади тут же, на улице. Другие отговаривали, так как боялись, что им достанется за это от немцев. Под брюхо лошади подсунули верёвки. Их потянули вверх и лошадь встала. С криками радости её потащили куда-то во двор. Жуткое зрелище, напоминающее по своей жестокости сон Раскольникова («Преступление и наказание» Достоевского).
13 декабря. Был на Благовещенском базаре. Присутствовал при следующей сценке. Два немецких солдата подошли к мальчику 13—14 лет. Он продавал галстух. «Сколько стоит?» — спросил один из немцев на русском языке с сильным немецким акцентом. «Сорок рублей.» — ответил мальчик. «Четыре марки.» — сосчитал один немец. «Дай ему пять рублей и хватит с него.» — сказал другой солдат по-немецки. Тогда первый немец достал свой кошелёк, вынул оттуда десятирублёвку, и небрежно швырнул их её мальчику и быстрым движением вырвал у него галстух из рук. «Так нельзя. Я прошу сорок.» — сказал мальчик, покрасневши от досады. «Буде! Буде!» — ответил немец и пошёл дальше. Мальчик посмотрел на него со злобой и сказал: «Красные так не делали». Но немцы не расслышали это замечание или намеренно ничего не ответили.
Подобные мелкие и более крупные грабежи немцев вызывают глубокое возмущение среди населения.
На базаре кто-то украл у немецкого солдата бумажник с документами и трёхстами рублями. Немец нанял себе глашатая, который ходил вместе с ним по базару и сообщал публике о потере. Очевидно, немец надеялся на то, что бумажник будет ему возвращён. Наивный человек! Публика отнеслась, конечно, с полным хладнокровием к этому событию. Тем временем я вышел с базара и направился в сторону Екатеринославской улицы6. Вдруг я увидел, что огромная толпа народа бежит с базара и разбегается в разные стороны. Немец, потерявший бумажник, схватил какую-то женщину и стал куда-то её тащить, очевидно предполагая, что она украла его кошелёк. Раздалось несколько выстрелов. Публика решила, что немцы произведут облаву и в панике разбежалась.
* * *
Вот некоторые базарные цены на сегодняшний день. Бураки, в зависимости от величины, стоят от 10 до 30 рублей штука, морковь — 5 руб. штука, чайная ложечка соды — 3 рубля, килограмм конины — от 50 до 60 руб. Пачка махорки — 30 рублей, катушка ниток — 5 рублей, малюсенькая плюшка из ржаной муки — 5 рублей, печёные блины — 10 рублей штука, бутылка машинного масла — 15—20 рублей. Керосина на базаре очень трудно достать. Он стоит 30 рублей бутылка.
А жалование остаётся всё тем же и не увеличивается. Впрочем, сейчас я не получаю никакого жалования. Жена, вновь устроившаяся на службу в Институт ортопедии, получает лишь 450 рублей в месяц. На эти деньги можно прожить 2 или 3 дня.
* * *
Сегодня — воскресенье. Отёки на ногах и на лице у меня увеличились. Мне нужно было бы полежать. Но вместо этого мне приходится таскаться на «службу». — в протезные мастерские, расположенные очень далеко от моего дома. Кроме того в течение последних двух недель я несколько раз ходил на село для обмена вещей. Один раз мне пришлось одному тащить на плечах очень большой груз. Я думал, что умру на дороге. Приходилось спешить, чтобы вернуться домой раньше 4-х часов. Подобная работа мне не по силам.
14 декабря. Присутствовал при следующей сценке. Одна девушка купила себе коробку спичек и держала её в руках. К ней подошли два немца и спросили, сколько стоят спички. Девушка ответила, что она их не продаёт. Тогда один немец сунул ей в руку три рубля, вырвал коробку спичек и пошёл дальше. Возмущённая девушка бросила полученные деньги на землю. Это увидели немцы. Они вернулись и угрожающими жестами и с руганью они потребовали, чтобы девушка подняла брошенные деньги. Девушка отказалась. Тогда немец схватил её за руку и пригнул к земле. Девушка подняла деньги, но тут же крикнула, что она их всё равно бросит. Это показалось немцам оскорбительным. Они кликнули немецкого жандарма. Этот последний собирался потащить девушку в немецкую комендатуру. Но затем, грубо толкнув девушку её, он отошёл от неё с руганью.
15 декабря. Сегодня евреи города Харькова переселяются в отведённый им под гетто район. С ними немцы поступили очень жестоко. Первоначально немцы решили не трогать евреев и ограничиться лишь удалением их со службы и принудительным ношением на руке повязки с Давидовой звездой. Последнее мероприятие в Харькове не было проведено в жизнь. Евреям начали раздавать патенты на мелкую торговлю. Словом, казалось, что евреи смогут как-то устроиться. И вдруг неожиданно появляется приказ: всем евреям выселиться в гетто (10-й район города) в течение 24 часов. Завтра истекает этот срок. Но уже сегодня немцы хватали некоторых евреев, осмелившихся идти по главной улице, и куда-то уводили их. Приказ о выселении на окраину города привёл евреев в отчаяние. Я слышал, что будто-бы жена покойного профессора Гиршмана выбросилась на улицу с третьего этажа, что доктор Гуревич, милейший человек, покончил самоубийством, что один еврей, фамилию которого мне назвали, повесился. Не знаю, верны ли эти слухи. Но вот что я видел сегодня лично. Много евреев шли по Пушкинской улице вниз в сторону Николаевской площади7 и собирались группами около сгоревшей гостиницы «Красная»8. Жалкое зрелище! Худые, бледные люди в оборванной одежде, с пакетами, кулями, корзинками, чемоданами, стояли на тротуаре и чего-то ждали. Некоторые пробовали нанять ломовых извозчиков, которые находились тут со своими телегами. Но те назначали невероятные цены. Некоторые евреи всё же пробовали положить свои вещи на подводы, но извозчики их грубо сбрасывали и ругали самой отборной бранью.
Вдруг появились два немецких полицейских, здоровенных парня в новеньких мундирах. Им не понравилось, что евреи стоят кучей около гостиницы в центре города. Они потребовали, чтобы евреи шли дальше. И евреи потащили свои вещи, кто на саночках, кто на плечах. Полицейские толкали и били некоторых женщин. Особенно мне запомнилась следующая сцена. Молодая женщина везёт груженные вещами санки. Около неё идёт мальчик, лет 4-х или 5-ти. Санки заехали на часть мостовой, не покрытую снегом. Она потянула сильнее, и санки перевернулись. К ней подбежал один полицейский и начал её бить. Он стучал себе пальцем по лбу и выразительно показывал, что надо везти санки по снегу, а не по камням мостовой. Женщина пробовала поднять санки, но это ей не удавалось. Полицейский несколько раз подбегал к ней и каждый раз ударял её кулаком или сапогом. Мальчик начинал плакать и визжать, когда немец подходил к ним. Полицейский замахнулся и на мальчика. Мать, желая спасти своего ребёнка от удара, начала целовать руки полицейскому. Наконец, этот последний выправил санки, и дал женщине напутственный пинок в зад.
Вот ещё одна сценка. На крутом спуске с Николаевской площади на переулке Короленко перевернулись санки одной старухи. Она тщетно пытается их выпрямить. Я не вытерпел. Сошёл с тротуара и помог женщине уложить поклажу на санки. Вдруг ко мне подбегает полицейский. «Бист ду аух айн юде? (Ты тоже еврей?)» — спросил он. Я ответил, что я русский. Тогда он замахнулся на меня и стал ругать за то, что я помог еврейке. Я поспешил удалиться. Бедные люди! В гетто их ждёт верная смерть от голода.
* * *
Часто мне приходилось делить пищу на четыре равные части. Разделить абсолютно точно невозможно, и я наблюдаю, как сын и дочь с жадностью набрасываются и выбирают бульшие куски. Могу ли я их винить в этом? Нет, конечно! Бывали случаи, когда я поступал так же, когда делёж производился мною наедине. Гнусно! Но голод притупляет волю!
16 декабря. Сейчас в городе такая большая смертность от голода, что не успевают изготовлять гробы и хоронить покойников. Женщина, умершая во флигеле нашего дома 7 декабря, ещё не похоронена и лежит в своей комнате.
21 декабря. Сегодня впервые после прихода немцев в Харьков я с’ел кусочек настоящего хлеба. Жена выменяла у немцев рождественские украшения для ёлки на два куска хлеба и на кусок колбасы. Какое блаженство. Хлеб, правда, серый и кисловатый, но ведь это настоящий хлеб, такой сытный и вкусный. Не то, что варёная картошка. Впрочем, в последнее время мы ели не картошку, а шелуху от неё. Она продаётся на базаре. Из неё делают котлеты. Но от них тошнит и получается понос. Бедные мы, бедные! До чего мы дожили!
* * *
В городе, по-видимому, начал распространяться сыпной тиф. В отделе здравоохранения управы вывешено об’явление о врачебной помощи сыпнотифозным. Раз голод — так и тиф. Недаром в простонародьи сыпной тиф называют голодным тифом. Кроме того мыло стоит безумно очень дорого. Поэтому у многих появились вши.
20 декабря. Первоначально я числился заведующим медицинской частью протезных мастерских института ортопедии. Теперь мне поручено заведывание мастерскими. Произошло это при следующих обстоятельствах. В мастерских работают два уже пожилых рабочих. Один из них столяр и выделывает костыли, другой — старый протезный мастер и занят починкой протезов. Несколько дней тому назад эти два рабочих кто-то подали заявление на имя директора института ортопедии, доктора Пригоровского, о том, что заведующий протезными мастерскими, Н. М. Шевченко — коммунист, недавно окончивший свой комсомольский стаж и что его следует немедленно снять с работы. Пригоровский испугался и отдал приказ об увольнении Шевченко. И о назначении меня директором протезных мастерских. Этот приказ был утверждён в управе неким Довбищенко, которому подчинены все промышленные предприятия города Харькова. Более того, я получил предписание уволить Шевченко. Это меня нисколько не устраивало. Парень он — хороший. Прежде всего я сообщил ему о том, что я получил приказ уволить его, и заявил, что я не собираюсь осуществлять этот «приказ». Мы решили, что мне следует побывать в личном отделе управы и там похлопотать о том, чтобы приказ был отменён. Вчера я явился в этот личный отдел. Вошёл в комнату, где находились два суб’екта и сразу почувствовал, что я нахожусь на допросе. Оба суб’екта оказались двумя типичными украинскими националистами. Одному было около 40 лет, но его волосы были почти все седые. Взгляд его тёмно-карих глаз тяжёлый. Другой субъект помоложе, так лет около 20. Лицо бритое. Вид — тупой. Мой допрос длился больше получаса. Я рассказал, кто я и зачем явился, сказал, что работа Шевченко в мастерской является очень полезной, что он сохранил в целости всё имущество протезных мастерских. Когда я кончил говорить, настало длительное молчание. Оба суб’екта поглядывали то на меня, то друг на друга, и ничего не говорили. Я не вытерпел: «Ну, как? — спросил я. — Сократить!» Ответил более пожилой: «Правильно?» и поглядел вопросительно на своего компаньона. «Да, сократить!», ответил тот. «Но ведь это принесёт учреждению огромный вред», попробовал сказать я. Но сразу почувствовал, что говорю совершенно зря, и что судьба Шевченко уже окончательно решена. Я сообщил Шевченко ему об отрицательном результате моего хождения в управу и заявил ему, что я не буду снимать его с работы. Мы решили, что он сам постепенно отстранится от неё, без дискриминирующего его приказа. Этот Никита Шевченко производит на меня хорошее впечатление. Он — инвалид, его жена тоже. У них очаровательный двухлетний сынишка. За что же я буду подвергать каре эту семью? За то, что Шевченко — коммунист. Но ведь это вызывает во мне только сочувствие. Надо надеяться, что и Пригоровский и Довбищенко и суб’екты личного отдела управы забудут про него. Эти два украинских националиста произвели на меня удручающее впечатление. Оба интеллигентны, а выглядят хуже жандармов.
23 декабря. Несколько дней тому назад немцы без ведома отдела здравоохранения управы вывезли всех душевнобольных из психиатрической больницы (Сабурова дача). Больные увезены неизвестно куда. Опасаются, что немцы расстреляли всех душевнобольных, среди которых было немало выздоравливающих. Особенно трагична судьба знакомой мне семьи инженера Петрова. Этот последний изредка страдал припадками психического заболевания. Последние годы до прихода немцев в Харьков он находился в нормальном состоянии. Недавно он возвратился домой несколько позже установленного времени. Его остановил немецкий патруль. С него сняли пальто, а затем отпустили домой. Это событие произвело на Петрова такое сильное впечатление, что у него начался очередной приступ. Его жена отправила его в психиатрическую лечебницу. Там Петров начал быстро поправляться. Последние его письма свидетельствовали о том, что приступ прошёл. Его жена уже намеревалась забрать его домой. И вдруг Петров исчез с прочими больными психиатрической лечебницы. Сегодня моя жена видела сына Петрова, мальчика лет 17. Он сидел и ждал, когда его примет заведующий отделом здравоохранения управы. Мальчик — очень, худой, бледный, видимо сильно волновался; его глаза выражали ужас... бедные люди!
* * *
Несколько дней тому назад было об’явлено, что жители города, не имеющие службы или постоянной работы, будут эвакуированы из города в принудительном порядке. Сейчас это постановление отменено. Очевидно немцы придумали иные способы «разгрузки» голодающего города, или — что вернее — предоставили людям умирать от голода. Недавно распространились слухи о том, что немцы будут снабжать город хлебом. Но пока эти слухи не оправдались. По прежнему нет воды, нет света и нет хлеба. Немцы умудряются освещать свои комнаты электричеством, но русским света не дают.
25 декабря. Вчера я зашёл в кино и впервые видел один немецкий фильм, названный «Галло, Жанин». Свет потух во время представления и я не стал дожидаться окончания кинокартины. Я вышел из зрительного зала с чувством облегчения. Нелепый фильм! Та часть его, которую я видел, производит жалкое впечатление. Это — большая дребедень. По сравнению с советскими фильмами, обычно столь содержательными, эта картина оставляет впечатление чего-то никчёмного, и никому не нужного и надуманного.
* * *
Наши продовольственные запасы почти все вышли. Осталось лишь несколько килограммов ячменного зерна, которым мы пользоваться не умеем, так как плюшки, которые мы печём из этой муки, оказываются нес’едобными. Остались Сохранились ещё 5 или 6 килограмм пшеничного зерна, из которого мы ежедневно 2 раза в день варим кашу, и несколько бураков. Скоро мы будем питаться одними надеждами. Отёки на теле у меня всё увеличиваются, а, главное, у меня начинает появляться полное безразличие ко всему, что бывает обычно предвестником смерти от голода.
* * *
Недавно я заходил в Рентгеновский институт. Масалитинов и Моргачёв сильно отекли. Масалитинов мечтает поймать «собачку» и с’есть её. Он говорил это со свойственным ему присюкиванием. Бедный человек! Видимо он скоро умрёт. Ещё худшее впечатление произвёл на меня доктор Моргачёв. Он весь отёчный и, кроме того, у него начал развиваться психоз, повидимому, в связи с начинающейся отёчностью головного мозга. Моргачёв взял меня за руку, отвёл и таинственно в сторону и сообщил, что он собирается обложиться книгами и словарями и учить сразу несколько иностранных языков. Этот, повидимому, помрёт раньше нас всех.
29 декабря. Немцы не только не снабжают Харьков продуктами, но выкачивают всё, что можно, из обнищавшего города и высылают в Германию. Говорят, что возобновили свою работу конфетная и пивоваренная фабрики, но население не видит этих продуктов и они поступают к немцам.
* * *
Горит Дом Красной Армии9. Говорят Приходилось слышать, что немцы, празднуя там день рождества, напились пьяными и подожгли этот дом. Недавно таким же образом сгорел дом на Лермонтовской улице.
30 декабря 1941 г. Продукты иссякли. Завтра, под Новый год, жена уходит вместе с сыном в деревню Бабаи для мены. У меня больше нет сил ходить так далеко.
1 января 1942 г. Ночь под Новый год я провёл очень тревожно. Были слышны орудийная, пулемётная и ружейная пальба и это длилось до самого рассвета. Я думал, что это либо налёт партизан, либо бои с регулярной Красной Армией, внезапно приблизившейся к городу. Девочку я не будил, но сам я встал и на всякий случай приготовил вещи для того, чтобы спуститься в подвал. А утром выяснилось... что это немцы баловались и встречали столь бурно Новый год...
* * *
Вернулись жена и сын, принесли бураков и капусты. Это будет всё наше питание. Ни белков, ни жиров, а одна лишь клетчатка.
Нервы у меня сильно расходились. У меня был истерический припадок с рыданиями-хохотом. Я чувствую, что скоро погибну.
* * *
Жена рассказала, что в деревне Бабаи, где они были, крестьяне очень недовольны немцами, которые под угрозой оружья отбирают у них последние продукты. Если бы сейчас в Харькове вновь установилась советская власть и снабдила бы население хлебом, её встретили бы восторженно. Немцы ведут себя как завоеватели, расчитывающие лишь на силу оружия. Но на штыках долго не просидишь.
* * *
Я сравниваю поведение некоторых украинских женщин с героиней рассказа Мопассана «Пышка». Некоторые наши женщины, утратившие всякий стыд, сблизились с немцами. Я часто хожу на поклон к одному знакомому истопнику, некоему Тихоновичу. Он теперь — комендант одного здания, где расположилось одно немецкое учреждение по снабжению армии. Немецким чиновникам, работающим в этом учреждении, живётся неплохо: они воруют всё, что можно, а истопник тащит у них всё, что плохо лежит! Так вот я хожу почти каждый день к этому истопнику, чтобы достать у него в обмен на золотые вещи немного продуктов. Этот Тихонович издевается надо мною, заставляет ждать себя по 3—4 часа, а затем заявляет, что у него ничего нет. За одну золотую вещь он обещал дать мне три пуда муки и килограмм масла. Он несомненно получил эти продукты у немцев, но мне ничего не дал и кормит меня обещаниями и словами сочувствия!
У этого Тихоновича имеются две смазливые дочки. Недавно один из немцев, некий Вальтер, должен был отправиться на фронт. Дочка Тихоновича, жившая с этим немцем, провожала его с рыданиями! Между тем её старший брат служит в Красной Армии. Девица, конечно, нисколько не заботится о том, что её родной брат и любовник-немец будут находиться в разных лагерях и может быть им придётся стрелять друг в друга! Следует признать, что национальное чувство, что любовь к родине очень слабо развиты у некоторых наших женщин!
2 января 1942 г. Страшно подумать о судьбе харьковских евреев: они живут в своём гетто около Тракторного завода без права выйти из отведённого им района. Им разрешили взять с собой лишь те вещи, которые они смогли донести на руках. Таким образом, даже те евреи, которые запаслись продуктами, обречены на голодную смерть. А ведь среди них — много женщин и детей. В гетто выселились около восьми тысяч евреев! Ужас сжимает горло, когда подумаешь о тех драмах, которые разыгрываются ежедневно в гетто. Что испытывают родители, видя, как умирают их дети. Бедные, бедные люди!..
* * *
Стоят большие холода. В нашей кухне, где мы живём, утром температура не превышает +3°.
5 января 1943 года. Сегодня я упал на улице от истощения. Ноги стали мягкими и я опустился на снег под забором. Посидел некоторое время, отдохнул и поплёлся дальше. Вид у меня стал ужасный. Я выгляжу как глубокий старик! Отёки распространились по всему телу. Сердечная слабость всё увеличивается. Мучает одышка. В таком виде приходится ходить по городу на большие расстояния!
6 января. Воды нет. Мы пользуемся снегом, но он грязный. Мы едим на грязных тарелках невероятно грязными руками (в саже и копоти). Мы пали так низко, что уже не ощущаем глубины нашего падения. Все мысли только об еде. Мы запретили друг другу говорить о вкусных блюдах, чтобы не раздражать аппетита.
7 января. Великая радость! Мне удалось поменять золотую вещицу на 25 кгр. муки и на литр масла! Это произошло как раз во-время. Продуктов у нас совершенно не осталось и жена собиралась завтра вновь итти в деревню для мены.
* * *
Цены на базаре резко повысились. Ещё недавно литр керосина стоил 30—40 рублей, а сейчас его продают за 100 руб. Стакан соли можно было купить за 5 руб., а теперь он стоит 15 рублей.
9 января. Сегодня я в первый раз в жизни получил милостыню. Я шёл по Николаевской площади и задумался. Вид у меня был, очевидно, ужасный: худой, бледный, отёчный. Пальто грязное, так как я целое утро работал в нём и не мог его отчистить. Вдруг я услышал около себя голос: «Подождите!» и кто-то дотронулся до моего рукава. Я обернулся с досадой. Мельком увидел около себя лицо маленькой, пожилой женщины. Она что-то сунула мне в карман и удалилась. Я машинально сказал «Спасибо!», не сообразивши, что это была милостыня. Опустивши руку в карман, я вынул оттуда маленький кусочек хлеба весом не более 30 или 40 грамм. Я попробовал его. Он был чёрный и невероятно горький. В нём было много отрубей. В иное время этот хлеб был бы совершенно нес’едобным... Я был тронут этим подаянием. Старушка пожалела меня и, возможно, отдала мне свой последний кусок хлеба. Отвратительное качество этого хлеба доказывает, что старушка сама плохо питается. Я завернул в бумагу кусочек хлеба и думаю сохранить его как реликвию.
* * *
В квартире, куда мы переселились в октябре, жили семьи юриста и инженера. Уезжая, они оставили много книг по специальности. Сейчас мы принуждены топить ими плиту, так как дров очень мало и их трудно достать. Конечно, это вандализм. Но что делать? Не умирать же от голода. В институте ортопедии хранились научные материалы, которые я собрал в своё время с огромной затратой времени и сил. Эти материалы имели громадную ценность и я ещё не успел их использовать. Санитары растаскали эти материалы на топку. Война! Ничего не поделаешь!
12 января. Вчерашний день останется памятным для моей семьи. Мне, повидимому, удалось спасти семью от голодной смерти по крайней мере до лета. Я познакомился с двумя мелкими немецкими чиновниками, работающими в учреждении по снабжению продовольствием немецкой армии. Они выписывают ордера на продовольствие и, в частности, на муку. Как и многие другие немцы, оба чиновника — воры и взяточники. Я принёс им имеющиеся у меня золотые вещи — кольца и брошки жены. У них глаза разгорелись. За три золотые вещицы они мне выписали 150 кгр. муки, т. е. почти десять пудов. Сегодня я ходил получать эту муку на мельнице. Выдали. Эта мука оказалась дважды краденной: сперва немцы украли её у украинских крестьян, а затем эти чиновники украли её у собственного продовольственного учреждения. В мирное время я, конечно, не купил бы краденного. Но теперь, когда мы погибаем от голода, какая может быть мораль! Кроме того ведь эти кражи ослабляют мощь немецкой армии! А главное — это спасает мою семью от голода! В будущем возможны ещё подобные же приобретения. Чиновники обещают поменять золотые вещи на сало или на масло. Да! Мы спасены!
* * *
Теперь стало достоверно известно, что немцы расстреляли несколько сот душевно больных, находившихся в психиатрической лечебнице. Жена инженера Петрова узнала о смерти мужа. А ведь он был по сути уже совершенно здоровым человеком. Это величайшее злодеяние, которое лишний раз доказывает жестокость немцев.
14 января. Уже три недели в учреждениях почти не производится никакой работы. Каждый день — какой-нибудь праздник. Украинские националисты, возглавляющие управу, постановили праздновать различные праздники и по старому стилю в угоду традиций и по новому стилю в угоду немцам (мол, мы уже приобщились к культуре Европы!). Мы праздновали два раза Рождество (по два дня каждый раз!), по два раза Новый год. Кроме того в субботу работа производится лишь до 12 часов дня, а воскресенье — день нерабочий. При таком режиме в протезных мастерских никакой работы не осуществляется. Мастерские находятся на самоокупаемости. Я обязан платить жалованье рабочим. А где мне взять деньги? Заказов очень мало, да и те не реализуются из-за праздников.
15 января. Цены на базаре быстро повышаются. Стакан пшеничного зерна — 40 рублей, стакан соли — 20 рублей, литр керосина — 150 рублей. Со времени прихода немцев цены поднялись в пять раз.
20 января. Имеются сведения о том, что немцы расстреляли всех евреев, находившихся в гетто. Среди них погибли несколько выдающихся харьковских врачей — доктор Воловник, доктор Гуревич и др. Говорят, что детей немцы отравили, а взрослых расстреляли. Целый месяц евреи голодали в своём гетто, без права выходить за пределы колючей проволоки. Можно себе представить, какие адские муки испытывали родители, на глазах которых дети умирали от голода! Бедные, бедные люди!
* * *
Выясняется, что немцы систематически осуществляют на Украине свою политику голода. Ректор университета, проф. А. В. Желиховский сообщил мне, что он беседовал с каким-то немецким генералом, который заявил ему, что немцы прекрасно учитывают, что 1/3 населения города Харькова погибнет от голода в течение зимы 1941—1942 гг., что 1/3 жителей покинут город и распылятся по сёлам, где они будут использованы для полевых работ и что лишь 1/3 граждан останется в городе, где немцы используют их труд для нужд немецкой армии, при чём часть суб’ектов этой последней группы будет послана на работу в Германию. Итак генерал вполне откровенно признал, что немцы не только не снабжают город продуктами питания, но создают искусственный голод с целью уничтожить избыток населения. При этом они, конечно, не учитывают, что от голода погибают в первую очередь интеллигенты, которые наименее приспособлены к борьбе за существование. Впрочем, немцам интеллигенты не нужны. У них и своих интеллигентов много. Им нужны лишь рабочие руки. Характерно, что немцы предложили ректору университета послать 80 научных работников для работы в совхоз. Желиховский сам собирается ехать туда и предложил это и мне. Я отказался, поскольку сейчас я обеспечен мукой.
22 января. Разрешено ходить по улицам лишь до четырёх часов дня. После этого времени немцы расстреливают жителей даже без предупреждения. Вчера немцы убили одного мужчину на Плехановской улице. Было ещё светло, но совершилось это событие несколько минут позже четырёх часов.
* * *
Наши изголодавшиеся организмы требуют огромного количества пищи. Теперь мы едим три раза в день и пожираем огромное количество блюд из муки. особенно часто мы едим галушки. При таком огромном употреблении муки может не хватить до лета.
* * *
Жена занимается раздобыванием дров. Это делается с опасностью для жизни, так как немцы расстреливают граждан, таскающих обгорелые доски из разрушенных зданий. А между тем что делать? На дворе стоят жестокие морозы (сегодня температура опустилась до –39°). Топлива нет и негде его достать. Приходится красть доски в разрушенных домах. Не умирать же нам от холода!
27 января. Я получил сегодня в университете талон на обед в столовую Управы. Кормят там отвратительно. Например, сегодня обед состоял «из двух блюд» — куска казеиновой бабки с куском гнилого огурца и стакана ячменного кофе без сахара или сахарина. Эта казеиновая бабка имеет отвратительный омерзительный вкус мыла. Её подают с клестероподобной бурой подливкой. Но даже эти омерзительные тошнотворные «блюда» жадно поглощаются голодными людьми. Например, один молодой человек не только с’ел свою порцию, но доедал остатки на чужих тарелках. Он подсел ко мне и ждал когда я кончу есть. Как только я поставил тарелку, он набросился на неё и моей грязной ложкой запихивал себе в рот недоеденные мною остатки. Делал он это наспех: видимо, был очень голоден. В это время температура воздуха в столовой не превышала –20°. Вследствие холода многие посетители столовой предпочитали обедать стоя. Недавно, обедая в этой же столовой, я оказался рядом с одним пожилым страховым врачом. Старик кончил свой обед и поглядывал на мою тарелку с казеином. Когда я кончил, он попросил разрешение воспользоваться моими остатками и в моём присутствии вылизал всё, что оставалось на моей тарелке. Тошнотворное зрелище!
30 января. В университете я впервые получил сегодня так называемый «академический» паёк. Подчёркивалось, что он выдаётся немецкими властями лишь наиболее выдающимся научным работникам. В список включены лишь 52 профессора и доцента. По этому пайку я получил: 450 грамм ржаного, сильно засорённого зерна, 400 гр. крахмала и 200 гр. пшеничной муки простого помола. И это всё! На это нужно прожить вместе с семьёй в течение недели. В 1932 и 1933 гг., т. е. при советской власти научным работникам тоже выдавали паёк, но он был несколько иным по составу. Я получал тогда мясо, ветчину, масло, рыбу сахар, печенье и т. д. Очевидно, выдавая нам эту жалкую подачку, немцы захотели немного поиздеваться над голодными русскими интеллигентами.
* * *
Говорят, что с 15 февраля будут отменены пропуска на выезд из города. В связи с этим огромное количество горожан устремилось в деревню для мены вещей на продукты. Мой знакомый, Г. С. Козырев недавно вернулся из такого путешествия пешком на расстоянии 110 км. от Харькова. Он рассказывает, что в окружности Харькова все округи переполнены народом. Вещи отдают за бесценок. За новые женские боты и за калоши Козырев получил 8 кгр. кукурузы. В сёлах имеется много жиров (сала, масла), но крестьяне придерживают жиры для своего личного употребления. Козырев отморозил себе пальцы и испытывал большие страдания в дороге от голода и особенно от холода (стояли лютые морозы!). Сколько людей, идущих в деревню для мены вещей, обречены на гибель в пути!
2 февраля. Несколько дней тому назад из Харькова выехал в Германию первый транспорт рабочих, вывезенных немцами для работы на немецких заводах. С транспортом в качестве врача выехал проф. Ф. Ю. Розе. Он — немец и крепко связал свою судьбу с немцами, тем более что его сын служит лётчиком в германской армии. Очевидно, этот уже больше не вернётся на Украину!
3 февраля. По городу валяются трупы людей, умерших от голода. Их не убирают. Например, недавно на Николаевской площади — главной площади города — более недели валялся труп старика, очевидно, умершего от истощения. Сегодня я видел на Благовещенском базаре труп мужчины лет 25-ти. Это был, очевидно, военнопленный. Он умер, вероятно, от голода и холода. Он лежал на спине. Сапоги с него уже успели стащить!
5 февраля. Председатель общества «ПросвЁта» профессор В. В. Дубровский предложил мне прочесть публичную лекцию на тему: «Антропологические особенности украинского народа». Хотя мне не трудно было бы прочесть лекцию на данную тему и доклад по этому вопросу у меня уже написан, я я, основываясь на материалах собранных мною в течение 1920—1921 гг., предложил прочесть лекцию на иную тему, тоже весьма более актуальную, а именно: «Голод и вызванные им изменения организма». Однако, Дубровский замахал руками и сказал мне, что на эту тему читать нельзя. Очевидно Значит, вопреки очевидности, немцы хотят скрыть, что они принесли нам голод и что много людей умирают от истощения. Как это нелепо!
8 февраля 1942 г. На балконе бывшего здания Центрального Комитета Партии висят пять трупов повешенных людей с надписями на немецком и русском языках: фамилия, имя и слово «партизан». У местной публики это зрелище вызывает только отвращение. Что касается немцев, то они останавливаются и щёлкают фотографическими аппаратами.
Недавно умер от голода археолог Луцкевич. У него имеются малолетние дети. Он жертвовал всем ради спасения детей и жены. Он ходил по деревням, менял вещи, доставал продукты питания, но почти всё отдавал своей семье. Сколько таких незаметных героев!
10 февраля. Сегодня — мой день рождения. Мне минуло 44 года. Ещё год тому назад я выглядел так молодо, что многие называли меня «молодой человек». Никто не давал мне на вид более 30-ти лет. А сейчас я — старик. Лицо покрылось морщинами. Кожа отекла и стала дряблетьой. Мне можно дать на вид лет 60 или 65! Вот, что сделал со мной голод, принесённый немцами!
11 февраля. Вследствие отсутствия воды у нас забита уборная. Поэтому каждый день приходится выносить два ведра нечистот и выбрасывать их в яму, вырытую в соседнем дворе. Это очень мучительно. Кал выливается иногда из вёдер на брюки и на ботинки, которые вследствие этого распространяют целый день невероятную вонь.
* * *
Постоянных цен нет. Я пошёл сегодня на базар продавать имеющиеся у меня тетради. Приценился — один торговец сказал: пять рублей, другой — три рубля, а в ларьке рядом с базаром такие же тетради продавали по 1 р. 25 копеек.
13 февраля. Людей, умерших от голода, такое огромное количество, что хоронить их на кладбищах в гробах невозможно. Трупы бросают в щели, вырытые во дворах ещё тогда, когда была советская власть, и предназначавшиеся в качестве убежища при немецких воздушных налётах. Сегодня мой сын видел как одна собака откопала мертвеца и тащила по двору человеческую ногу, на которой висела штанина!
* * *
Воды нет. Мы используем снег. Поэтому мы ужасно грязные. Обычно кто-нибудь из нас моет руки в тазу, а затем в этой же чёрной от грязи воде «моет» руки другой. Вместо полотенца употребляется кусок марли. Все им вытирают и руки и лицо. В результате последний, пользующийся этой тряпкой, растирает себе по лицу чужую грязь. Так как я умываюсь обычно последним, это удовольствие и падает чаще всего на мою долю.
* * *
Многие венгры очень грубы. Волик Т-н видел, как один венгерский офицер побил нескольких украинских граждан — мужчин и женщин. Он потребовал, чтобы несколько прохожих зашли во двор и таскали мешки с углём. Среди прохожих оказался директор какого-то завода один служащий. Он попросил венгра посмотреть его документы. Но офицер рассвирепел, толкнул украинца, повалил его в сугроб и начал бить. Он расправился таким же образом ещё с несколькими гражданами.
* * *
Немцы предлагают некоторым профессорам выехать в Полтаву или Кременчуг. Видимо, фронт слишком близко от Харькова и немцы не уверены в том, что город не будет взят Красной Армией. Лично я отказался покинуть Харьков, ибо не боюсь прихода красных. Сегодня у меня была беседа по этому поводу с профессором Москаленко, тем самым, который выкинул меня из Рентгеновского института в ноябре 1941 г. и этим лишил меня заработка. Он остановил меня на улице и имел наглость уговаривать меня уехать из Харькова. Я ответил ему очень холодно и от его предложения отказался. Тогда на прощание он мне сказал: «Вашим отказом вы подписали себе смертный приговор.» Этакой нахал! Даже если мне суждено умереть в ближайшее время от последствий длительного голодания, разве можно об этом открыто говорить человеку. А вдруг, на зло ему, я не умру от голода! Сейчас, благодаря мукй, моё питание улучшилось. Однако отёки у меня ещё сохранились.
16 февраля. От голода умер Н. П. Шатилов, сын покойного профессора П. И. Шатилова. Таким образом в течение короткого срока от голода погибла вся семья профессора Шатилова — его жена, его дочь и его сын.
* * *
Недавно я был в помещении бывшей 18-й украинской школы на Мариинской улице10. Рядом со школой живут немцы. Они порубили всю мебель школы на дрова. В школе находились два чудных рояля. Один из них немцы уже уничтожили и сожгли. Такая же судьба ожидает и другой рояль. Директор школы и завхоз терроризированы и защитить имущество школы не могут. Чуть что, немцы угрожают им револьверами. Впрочем удивительно, как они ещё работают. Управа им не платит денег. Повидимому они живут тем, что понемногу продают на базаре школьное имущество.
18 февраля. Жена мне рассказывала, что под влиянием голода у большинства знакомых ей женщин прекратились менструации. Это — одна из причин их нервного настроения.
* * *
Мне часто снятся вкусные блюда. Во сне мы поедаем мясные котлеты, ветчину, масло, пирожные. О, да! Особенно много пирожных и конфет! Количественно мы едим сейчас много, но качественно мы продолжаем голодать. Нам не хватает животных белков, жиров, сахара и витаминов. И всё же наше положение гораздо лучше, чем полтора месяца тому назад.
23 февраля. На кладбище не зарывают, а складывают трупы. Мертвецы окоченели в самых причудливых позах. Могилы не роются, так как земля мёрзлая. Когда начнётся оттепель, эти груды трупов будут гнить.
25 февраля 1942 г. Протезные мастерские, которыми я заведывал, закрылись недели две тому назад. Не было заказов. Рабочим я выплатил жалованье. А сам остался без заработной платы. Кроме меня не получили денег бухгалтер и Н. М. Шевченко. Теперь я безработный, если не считать, что я числюсь ещё при университете. Но там нет никакой работы. Поэтому меня могут мобилизовать в качестве врача и послать куда-нибудь. Это было бы очень нежелательно.
5 марта. Отдел здравоохранения управы направил меня к врачу немецкой комендатуры, доктору Вернике для работы в медицинской комиссии по отбору рабочих, посылаемых на работу в Германию. Вернике принял меня вполне корректно. К счастью, все места в этой комиссии были уже заняты другим врачами. Говорю «к счастью» потому, что работа в этой комиссии, как мне говорили, сводится к выполнению жандармских функций. Врачи, под давлением немцев, принуждены признавать здоровыми людей заведомо больных. Доктор Вернике заявил мне, что в ближайшее время он пошлёт меня в Германию для сопровождения в качестве врача транспорта рабочих, направляемых туда на работу. Я сказал ему, что я после голода чувствую себя ещё очень слабым и боюсь, что не вынесу путешествия. Он мне ответил, что кормить меня будут очень хорошо, что я поправлюсь и что по приезде в Германию я получу двухнедельный отпуск. Возражать не приходилось, во-первых, потому что я — безработный и меня всё равно немцы куда-нибудь послали бы на работу; во-вторых, потому что приобретённая мною мука быстро тает и её не хватит нам до лета: уезжая, я освобождаю свою семью от лишнего рта и, наконец, потому что я постараюсь использовать эту поездку для того, чтобы пробраться к моей матери, живущей в Ницце, на юге Франции. Может быть, мне удастся найти себе там работу, перевести туда семью и прожить в неоккупированной немцами зоне до конца войны. Если бы это удалось, это спасло бы семью от ужасов голода и войны. Моя мать живёт в Ницце с 1904 г. Её там все знают. Это обеспечит мне устройство на работу до конца войны.
6 марта. Я соскучился по научной работе. Ведь с 1920 г. я беспрестанно работал в лабораториях, писал научные работы, собирал научные материалы. С приходом немцев и занятием ими здания Института ортопедии ценнейшие научные материалы погибли. Это — непоправимая потеря! И всё же хочется работать — написать учебник по биомеханике и руководство по антропологии. Хочется закончить некоторые начатые раньше научные статьи. Но это невозможно. Из-за холода я живу с семьёй в кухне рядом с плитой. Разложить материалы негде. Кроме того обстановка не благоприятствует сосредоточению. Очевидно, с научной работой нужно повременить. А ведь жить в умственной бездеятельности очень мучительно.
* * *
Я часто хожу на базар и продаю тетради. Проходя мимо людей, толпящихся на толкучке, я кричу: «Тетради! Купите тетради! Дёшево продаю!» Каждую тетрадь я продаю по два рубля, но часто я отдаю товар за полтора рубля, т. е. относительно очень дёшево по нынешним ценам. Испытываю мучительное чувство унижения, когда мне приходится торговаться и расхваливать свой товар. Что поделаешь? Нужны деньги! Некоторые люди узнают меня. Вчера какие-то хулиганы кричали мне: «Вот это — профессор! А тоже спекуляцией занимается! Вот так профессор!» Очевидно, этот суб’ект — сам спекулянт, так как по лицу не видно, чтобы он голодал. Нашёл в чем упрекать меня: в спекуляции! Я дошёл до крайней степени обнищания. Стал бы я ходить на базар продавать вещи, если бы у меня были деньги!
10 марта. В Харькове очень много мадьяр. Они расхаживают по базарам и спекулируют. Сейчас цены на золотые вещи сильно пали: золотое обручальное кольцо стоит 200 рублей, а коробка спичек стоит продаётся по 25—30 рублей. Вот и получается, что за 7 или 8 коробок спичек мадьяры выменивают себе золотое кольцо. До войны коробка спичек стоила 2 копейки, да и сейчас в Германии она стоит 3 пфенинга. Вот и получается, что Таким образом, можно приобрести золотое кольцо за 15 или 16 копеек или за 20 пфенингов! Какие огромные деньги зарабатывают некоторые спекулянты!
11 марта. Около Благовещенского базара находится маленькая бойня. У её двери толпятся люди. Немцы, работающие на бойне, выносят корыта, наполненные кровью и внутренностями убитых животных. Они выбрасывают содержимое корыт на грязный снег. Тогда люди бросаются, давят друг друга, дерутся и вырывают друг у друга из рук желудки и кишки зарезанных волов. Дикие сцены! Сегодня мне особенно запомнился один мужчина в пальто и в роговых очках, по-видимому, интеллигент. Он схватил обоими руками один желудок и тянул его к себе, не заметив при этом, что жёлтая жижица стекает ему на пальто. Добычу вырывала у него какая-то женщина. Она оказалась сильнее и захватила разорванный и истерзанный кусок желудка. Я видел также как мальчик лет 14-ти навалился всем телом на выброшенные на снег кишки и кричал: «Мои! Не смей трогать!» Люди толкали его ногами и тянули куски скользких кишек, которые мальчик тщетно пытался удержать давлением своего тела. Немцы смотрели на эти сценки и смеялись... Некоторые люди тащили эти органы, даже не обмывши их, на базар и начинали торговать ими. Гнусное зрелище!
13 марта. Сегодня мой сын был в кинематографе. В кинохронике показали несколько кадров, изображающих русских детей. Это была очевидная фальсификация. Группа пионеров 10—12 лет была представлена очень худыми и оборванными. Ясно, что эти кадры сфабрикованы в каком-нибудь немецком кино-ателье. Таких пионеров в СССР не имеется!
14 марта. Врач, работающий в деревне Большой Даниловке (рядом с Харьковом) рассказал мне, что в этом селе появилась одна душевно больная. Немецкий комендант узнал про это. Он вызвал к себе врача, дал ему несколько ампулл пантопона и потребовал, чтобы русский врач отравил эту больную. К счастью, эту женщину удалось предупредить о готовящейся ей судьбе и она во-время скрылась из села. Это ужасно! Немцы не только сами убивают больных людей, но требуют, чтобы русские врачи помогали им в этом.
18 марта. Моя жена продолжает с риском для жизни таскать обгоревшие доски из разрушенных зданий. Недавно немцы застрелили женщину, тащившую поломанный стул.
21 марта. Сегодня меня срочно вызвали в немецкую комендатуру к некоему инспектору Бауэру и об’явили мне, что я назначен для сопровождения одного транспорта рабочих, отправляемых на работу в Германию. Отбытие транспорта произойдёт через несколько дней*.
* В Германию я прибыл 2 апреля 1942 г. и пробыл в Берлине до 15 мая 1942 г. Во время пребывания за-границей я не мог вести дневника, так как было основание опасаться, что все мои вещи, оставляемые в номере отеля, будут находиться под надзором Гестапо. Вернувшись в Харьков, я подробно описал события, совершившиеся во время моей поездки в Германию. Эта рукопись не включена в мой дневник. После возвращения в Харьков я работал около двух месяцев на огороде и не брался за перо. Этим об’ясняется пропуск, имеющийся в моём дневнике.
Продолжение дневника
18 июня 1942 г. Все продовольственные запасы у нас иссякли. Денег нет. Добываю их тем, что продаю коробки спичек, привезённые мною из Германии, где они стоят по 3 и по 5 пфенингов (здесь их продают по 12—13 рублей). Очень много работаю на огороде.
9 часов вечера. Кончился «обед». Ложусь спать с острым чувством голода. Утром жена дала мне тарелку пшённого супа и несколько оладий, сделанных из остатков той муки, которую я добыл в январе этого года. Затем я пошёл на огород, расположенный на расстоянии около пяти вёрст от дома, где я живу. Сегодня было особенно трудно копать, так как после дождя почва была липкая. Я вернулся домой без сил. Жена мне дала «борщ», т. е. горячую водичку, в которой плавали щавель и куски бурака. Несмотря на сильный голод, я не стал есть это произведение кулинарного искусства. Жена меня выругала за упрекнула в том, что я очень привередлив и могу есть лишь одни «деликатессы». На второе она мне дала маленькую тарелку варенного картофеля. Я его жадно с’ел, но, к сожалению, на этом обед закончился. Нужно спать, а из-за голода я не могу заснуть.
* * *
Пока я это писал, я услышал какой-то подозрительный шум. Я обернулся и увидел, что наш молодой кот Мурик (как он остался жив, несмотря на голодовку, это для меня непонятно!) облизывает масло с куска хлеба, который остался мною нес’еденным со вчерашнего дня. Я совершенно забыл о его существовании. В другое время я не стал бы есть хлеб, облизанный котом. Но сегодня я был настолько голоден, что, вздувши кошку, отнял у неё кусочек хлеба и с жадностью с’ел его. К сожалению, он был таким маленьким, что нисколько не насытил меня. В пустом желудке продолжаются мучительные рези!..
19 июня. У немцев имеется много своих агентов, которые распространяют самые невероятные слухи относительно советских войск. Например, сегодня в институт ортопедии вернулась одна медицинская сестра, которая рассказала моей жене ряд небылиц, будто красные при взятии сёл расстреливают всех тех, кто имел хоть какие-нибудь сношения с немцами, в частности врачей, а также женщин, гулявших с немецкими солдатами. Всё это, очевидно, инспирировано немцами. Но где же правда? Нужно иметь крепкую веру в советскую власть, чтобы не поддаваться этой пропаганде, исходящей якобы от «очевидцев».
8 июля. По городу распространился слух, будто я арестован. Очевидно, это связано с тем, что в июне я вызывался дважды в Гестапо в связи с моей поездкой в Германию и, в частности, в связи с поданным мной заявлением о тяжёлом положении украинских рабочих в «трудовых» лагерях в Германии. Как бы этот слух не превратился в действительность!
10 июля. Целый день я работал вместе с дочкой на огороде. Часам к шести вечера, усталые, мы возвращались домой. Недалеко от огорода я поднял небольшую доску длиной сантиметров в 30. Прошли мы ещё километр и сели около одного домика. Я набрал воды в бутылку из имевшегося на улице крана. Мы напились воды, отдохнули минут пять и тронулись в путь. Вдруг я услышал позади себя дикий крик «Держите его! Он украл мою доску! Он хотел обокрасть мой дом!» Я обернулся и увидел женщину лет 30-ти в голубом платье. Она бежала ко мне, размахивая руками. Выяснилось, что её крики относятся ко мне. Я ей об’яснил, что доски я у неё не брал, а нашёл около огорода, но так как эта маленькая доска не представляет никакой ценности, я предложил отдать ей этот кусок дерева. Но она не успокоилась. Собрался народ. Она продолжала кричать: «Я его отведу к Адольфу! Где Адольф?» Мне это надоело и я решил, что целесообразнее будет пойти с ней в немецкую комендатуру. Она вцепилась в мой рукав и повела меня в поперечную улицу. Дочке я сказал, чтобы она ждала меня на том же месте. По дороге мы встретили немецкого офицера. Он дотронулся до своей шеи и сделал выразительный жест: мол, повесят. Я тогда не обратил на это внимания, но сейчас я отдаю себе отчёт в том, что я избежал очень серьёзной опасности и действительно мог быть повешенным. Мы дошли до хатки с открытыми окнами. На крики женщины появились три немецких фельдфебеля. Я начал им об’яснять по-немецки, что я нашёл доску вблизи огорода и не думал её красть у этой женщины. Но они не слушали меня. Один из них, очевидно, Адольф — любовник этой женщины — спросил её: «Крал?» Она стала кивать утвердительно головой. Тогда все три немца выбежали из хаты. Они внезапно набросились на меня и начали меня бить. Один из них наступил мне своим сапогом на большой палец левой ноги и поломал одну фалангу. Но тогда я боли не почувствовал: я бросился бежать. Немцы меня не преследовали. К сожалению, я заметил, что уличка упиралась в тупик. Я вспомнил, что меня ждёт дочка и повернул обратно. Немцы продолжали стоять посреди улицы в угрожающих позах. Я попросил их пропустить меня, так как меня ждёт дочь. Но они набросились на меня вновь и стали опять бить. На этот раз я отбежал довольно далеко, перелез через забор и круговым путём дошёл до того места, где должна была ждать меня дочь. Однако, её больше там не оказалось. Очень обеспокоенный, я пошёл домой в надежде, что дочь уже дома. Но её и там не оказалось. Жена, которой я всё рассказал, набросилась на меня с криками о том очень разволновалась и заявила мне, что погубил ребёнка и что, очевидно, немцы её взяли и где-нибудь истязают. Мы выбежали с намерением искать ребёнка, хотя было уже поздно и темнело. К счастью, всё окончилось благополучно и мы встретили дочку недалеко от нашего дома.
Это избиение произвело на меня глубокое впечатление. Я почувствовал особенно остро, насколько немцы жестоки и несправедливы. Они поверили взбалмошной бабе и не пожелали выслушать меня. Они избили меня как мелкого воришку! И тем не менее я могу благословлять судьбу, что дело окончилось так благополучно для меня. Я думаю, что меня спасло моё знание немецкого языка. Благодаря этому я отделался «только избиением». Могло быть хуже: они могли меня расстрелять или повесить, и жест офицера отнюдь не был шуткой!
Я дал себе слово: впредь я буду по мере сил активно бороться с немцами. Буду делать всё возможное, чтобы вредить этим гадам.
12 июля. Немцы превратили нас в колониальных рабов и вызвали искусственный голод, обесценивши советский рубль и приравнявши марку к десяти рублям. Этим они вызвали подорожание продуктов в десять раз. Впрочем некоторые дефицитные товары подорожали в 20—30 раз. Бумажные марки, распространённые немцами по Украине, не имеют хода в Германии и таким образом они фактически не имеют никакой цены. Каждый день на базар мы тратим минимум 200 рублей, а жалованья я получаю в университете лишь 675 рублей в месяц. Таким образом, моего жалованья нам хватает лишь на три дня. Мы живём тем, что продаём вещи. Продаём всё, что только можно продать — ботинки, платья, бельё. Скоро нечего будет продавать. Сейчас заболел мой сын. Боимся, что у него тиф. Нужно ему купить немного риса, манной крупы, яиц, масла. А где взять деньги? Я готов продать свою душу дьяволу. Но, увы, где его искать?.. Часто на меня нападает такое отчаяние, что я подумываю о самоубийстве через повешение. Удерживает лишь мысль о том, что эти испытания временные и что рано или поздно советская власть вновь установится в Харькове. Но пока наши всё отступают и отступают и немцы празднуют победу за победой.
18 июля. Вчера на Павловской площади11 меня кто-то окликнул чей-то голос. Я обернулся и увидел моего бывшего ассистента знакомого Б. А. Никитского. Рядом с ним стоял какой-то гражданин средних лет, на которого я не обратил никакого внимания. Никитский стал меня расспрашивать относительно моей поездки в Германию. Зная, что он психически не вполне уравновешенный человек, я сначала отвечал ему очень сдержанно. Но он почему-то настойчиво стал добиваться от меня подробностей. Моя бдительность ослабилась и я стал отвечать более откровенно. Разговор принял примерно следующий оборот:
Никитский. Какие же у вас впечатления от поездки?
Я. И хорошие и плохие.
Никитский. Может быть у вас были тяжёлые моральные переживания?
Я. Да. Были и такие.
Никитский. А где вы служили в Германии?
Я. В течение десяти дней я служил в качестве врача в «трудовом» лагере для русских рабочий в Нёйкёльне, на южной окраине Берлина.
Никитский. Говорят, что с рабочими плохо обращаются?
Я. Да. Неважно. В этом то всё и дело! В министерстве по восточным делам (Ostministerium) мне предложили подать по этому поводу письменное заявление и рассказать, что делается в том лагере, где я был. Я изложил всю правду про голод, побои, издевательства. А теперь меня обвиняют чуть ли не в большевизме.
Незнакомец. Очевидно, вы написали только то, что видели лично?
Я. Да. Написал только правду.
Никитский. Какие же последствия?
Я. Неприятные. Меня вызвали в Гестапо для об’яснения.
Никитский (представляя мне незнакомца). Разрешите вас познакомить: это — сотрудник Гестапо!
Я понял, что стал жертвой провокации и постарался смягчить мои прежние слова относительно бедственного положения русских рабочих в Германии. Я заявил также, что политикой я никогда не занимался. Незнакомец хотел предложить мне свои услуги для раз’яснения этого дела: «Как член тайной полиции я может быть могу...» Но я поспешил прервать его: «Нет. Благодарю вас. Это дело, кажется, уже закончено. Не стоит его возбуждать вновь!» Обменявшись ещё несколькими фразами, мы расстались. Когда я рассказал моей жене, что произошло, она побранила меня за мою неосторожность. Я вполне согласен с тем, что вёл себя необдуманно. Но кто мог предположить, что Никитский так подведёт меня. Ведь это настоящая провокация. Как он смел так настойчиво задавать мне подобные провокационные вопросы в присутствии агента немецкой тайной полиции. То обстоятельство, что он психически не вполне нормальный человек не может извинить его. Повидимому, он устроил всё это сознательно. А ведь я мог ляпнуть и нечто похуже. После того как немцы избили меня, я нахожусь в очень повышенном настроении и дрожу от гнева при виде немцев. Я мог в присутствии гестаповца обругать их или назвать Гитлера соответствующими подходящими для этого эпитетами. В таком случае арест, пытки в Гестапо и расстрел были мне обеспечены.
20 июля. Там, где служит мой сын Олег, работает в качестве помощницы повара бывшая актриса. Она ещё молодая и миловидная. Но её лицо и улыбку портит дыра, зияющая на месте нескольких выбитых зубов. Вчера она рассказала по этому поводу следующее. Несколько месяцев тому назад она служила горничной в Frontsammelstelle, гостинице, расположенной неподалёку от Южного вокзала и предназначенной для немцев. Там как-то раз остановилась немецкая «сестра милосердия». Вечером эта немка выставила свои ботинки в коридор, чтобы их почистили. Горничная была очень занята и почистила обувь недостаточно хорошо. Утром раз’ярённая немка позвала горничную и, взявши ботинок за носок, ударила каблуком по лицу горничной. Удар пришёлся по зубам: несколько зубов были выбиты. Немецкие солдаты присутствовали при том, как немецкая «сестра милосердия» избивала русскую женщину. Однако, они не только не защитили актрису, но смеялись при виде этой дикой сцены.
27 июля. Вследствие безденежья я пошёл сегодня на Сумской базар продавать спички, привезённые мною из Германии. Ко мне подошёл высокий, уже довольно пожилой гражданин в сопровождении часового. Истребовав у меня документы и отобрав у меня паспорт, он заявил мне, что за паспортом я должен явиться на биржу труда. Когда я сказал ему, что профессор, он ответил мне нахально:
— Я тоже профессор. Приходите на биржу. Там ваше дело рассмотрят другие профессора.
Кроме того он назвал меня спекулянтом за то, что я продаю несколько коробок спичек.
Мне пришлось пойти в университет и взять новое удостоверение личности, так как старое было просрочено на несколько дней. Затем я пошёл на биржу труда. Там выяснилось, что нахала, который отобрал у меня паспорт, зовут Ковблох. Паспорт мне вернули. Я узнал от толпившихся на бирже граждан, что все эти Ковблохи и компания занимаются гнусными делами. Они отбирают паспорт и если документы не вполне в порядке, они возвращают паспорт только при получении крупных взяток (несколько тысяч рублей или продуктами). Если же человек не способен откупиться, они отправляют его либо на работы в Германию, либо рыть окопы около Харькова. Сколько подобных мерзавцев устроились на тёплые места под крылышком у немцев! Голодные люди продают последнее имущество, чтобы только раздобыть деньги, необходимые, чтобы откупиться и избегнуть посылки на принудительные работы.
28 июля. С 7 декабря 1941 г. в Харькове издаётся на украинском языке газетка «Нова Україна». Это — орган украинских националистов в сотрудничестве с Гестапо. Газета обливает грязью не только всё, что имеет отношение к коммунизму и к советской власти. Она брызжет слюной на всё русское. Величайшие гении человечества — Пушкин, Достоевский, Горький смешиваются с грязью только потому, что они представители могучей русской литературы. В газете сотрудничают безграмотные писаки. Например, в статье, озаглавленной «Таємниця масонства» и напечатанной 12 июля 1942 г. некий Ващенко преподносит своим читателям плоды своих изумительных бредовых откровений. Он попутал, например, историка Тита Ливия с римским императором Титом. В этой же статье говорится о том, что термидорианцы были евреями... Прочтя эту статью, мне захотелось написать в редакцию письмо и высмеять незадачливого автора этой статьи. Но затем я подумал, что с врагами во время войны не полемизируют. Их бьют. Придёт время, когда все эти господа Ващенко ответят перед советской властью. А пока пусть пишут. Чем глупее и безграмотнее, тем лучше.
* * *
Я глубоко убеждён в конечной победе советских войск и английской армии. Коммунизм — это будущность человечества. Все победы немцев это — лишь временные победы. Несмотря на их огромные военные успехи, от них в этом году ожидали ещё большего. Если даже советская власть будет принуждена сдать Москву и Ленинград и если наши войска отойдёт к Волге, а затем к Уралу, большевики мира не заключат. Напрасно немцы на это надеятся. Чем большую территорию занимают немцы, тем они слабее, так как оккупация обширных территорий отнимает от фронта огромные силы. Ведь согласно гениальному плану Сталина все главнейшие советские заводы построены на Урале или к востоку от него. Они находятся вне досягаемости немцев. Совершенно очевидно, что немцы напрягают свои последние силы, между тем как сил у русских ещё много, а американцы, те ещё и не начали воевать.
29 июля. В связи с приказом немецкого командования, запрещающего гражданам Харькова ходить в деревню для обмена вещей на продукты, цены на базарах очень резко повысились. Повидимому, немцы собираются всё выкачать из деревни в Германию и поэтому они создают искусственный голод в городах.
30 июля. Повидимому, Гестапо интересуется мною. Сегодня у моей жены был разговор с неким доктором Ворониным (он требует, чтобы его именовали «профессором»). Этот Воронин почти наверняка связан с Гестапо. Он был недавно в Берлине и вернулся оттуда позже меня. Он заявил моей жене, что он беседовал в Берлине с доктором Фастом, помощником доктора Вегнера, и что Фаст будто бы сказал ему, что я — большевик и занимался в русском лагере большевистской пропагандой. Будто бы Фаст спрашивал у Воронина, коммунист ли я и будто бы Фаст жаловался на то, что я оскорбил его, причём на него стучал и т. д. Наконец Воронин заявил моей жене, что он обязательно хочет поговорить со мной лично. Всё это пахнет провокацией и я решил с Ворониным не встречаться. Я убеждён, что он подослан ко мне немецкой тайной полицией.
* * *
Как хочется умереть! У меня имеется хлороформ. Авось засну и больше не проснусь*. Жизнь при немцах без всяких перспектив. Она унизительна. Она ужасна. А советские войска сейчас так далеко от Харькова, что было бы бессмысленно рассчитывать на их быстрое возвращение... Это произойдёт, но не скоро. А пока...
* К сожалению, я сделал эту глупость и попробовал нюхать хлороформ. Я действительно быстро заснул, но проснулся через некоторое время с сильной головной болью и тошнотой. Хлороформ был нечистым и мне было очень плохо с сердцем. Увы, этот опыт не увенчался желанной смертью. (Примечание написано 5/IX 43 г.)
31 июля. Мы ужасно питаемся. Денег нет. Я испытываю вечно голод, особенно качественный. Мы никогда не едим ни мяса, ни сахара. Питаемся овощами и чёрным хлебом такого скверного качества, что мы все страдаем поносом.
2 августа. Мой сын рассказал мне сегодня следующее. Немцы и особенно украинские полицейские зверски бьют военнопленных. Мой сын присутствовал, например, при следующей сценке: полицейскому понравилась обувь одного военнопленного. Он подходит к пленному и приказывает снять её. Пленный исполняет приказ недостаточно быстро. Тогда полицейский бьёт его кулаком по лицу... Немцы не терпят украинских полицейских и часто бьют их. Конечно, украинцы сносят безропотно эти побои. Ведь их бьют их хозяева, их «освободители».
Впрочем, недавно Олег тоже двинул по морде одного полицейского. Вообще я против мордобития, но в данном случае я никак не мог осудить моего сына и будь я в его положении и на двадцать лет помоложе, я бы поступил таким же точно образом. Олег возвращался домой в 9 часов вечера. Вдруг на углу Лермонтовской (т. е. совсем близко от своего дома) он слышит окрик:
— Стой!
Из темноты выходит щупленький украинский полицейский с винтовкой и говорит:
— Пред’являй пропуск или давай 300 рублей. А то отведу в комендатуру, там дороже заплатишь.
У Олика с собой пропуска не было. Денег тоже. Он размахнулся и со всей силы дал по морде «представителю порядка». Тот грохнулся на землю. Затем вскочил, бросил винтовку и побежал куда глаза глядят. Олег поднял винтовку, поставил её к забору и быстрым шагом дошёл до нашего дома.
Говорят, что почти все украинские полицейские занимаются подобными вымогательствами и являются настоящими бандитами.
4 августа. С возмущением читал сегодняшний номер украинской газеты «Нова Україна» (№171/188). Он почти целиком посвящён пропаганде, имеющей целью навербовать новых рабочих для работы в Германии. Условия жизни украинских рабочих описываются как идеальные. Если бы я сам собственными глазами не видел в каких адских условиях живут русские рабочие в Германии, как они голодают в лагерях, как их бьют, как они томятся за колючей проволкой, я, прочтя этот номер газеты, поверил бы, что жить в Германии хорошо. Нашлись мерзавцы вроде доктора Веприцкого (подписывается теперь профессором), которые, побывавши в Германии и несомненно видавши все эти ужасы, имеют нахальство заявлять, что нашим рабочим якобы хорошо живётся в немецких лагерях. Какая это подлость! Что касается меня, то я с ужасом вспоминаю, как в лагере для харьковских рабочих в Берлине отёкшие от голода, измученные непосильной работой люди говорили мне с отчаянием: «Ах, доктор! Как нас обманули! Если бы мы только знали, что нас ожидает здесь, мы бы умерли, а не позволили бы себя увезти силой из Харькова...» Без чувства глубокой жалости я не могу вспомнить украинских женщин, которых я встретил на бирже труда в Берлине в тот день, когда туда прибыл их транспорт, выехавший из Харькова 10 апреля 1942 г. Узнавши, что я русский врач, что я не эмигрант, девушки окружили меня и спрашивали: «Неужели нас тут тоже будут бить? Неужели нас и тут будут кормить семячками вместо хлеба, как это делали во время пути? Неужели мы будем жить за проволокой?..» Что я мог им ответить? Бедные они, бедные!
9 августа. Немцы опубликовали сообщение о том, что во время войны с Советской Россией они потеряли убитыми лишь 274.000 человек. Между тем ясно, что их действительные потери во много раз превышают эту цифру.
13 августа. Очень многие ждут прихода советских войск. Ведь так жить больше невозможно. Несмотря на урожай, цены не падают. Жалованье осталось тем же, как и при советской власти, а килограмм хлеба вместо полтора рубля стоит сейчас 120—130 рублей. Ну, разве это мыслимо? Немцы явно зарвались и расчитывают только на свою силу. Нет, голубчики, вы ещё испытаете, что значит гнев великого народа, над которым вы посмели издеваться!
Прибывшие из Воронежа беженцы рассказывают как там хорошо жилось до прихода туда немцев. Всего было вдоволь и хлеба, и сахара, и масла, и конфет. Очевидно, до войны советская власть предусмотрительно сделала огромные запасы.
Я переоцениваю ценности, вернее, я оцениваю те, которые я недооценивал. Сейчас я отдал себе в полной мере отчёт, насколько гениально руководство нашего великого и любимого товарища Сталина. Как замечательно то, что основные заводы были построены либо на Урале, либо за Уралом. Туда немцам не дойти. Ведь в мирное время нужно было всё это предвидеть!
Когда наши вернутся обратно, они вероятно будут относиться к нам подозрительно, будут бояться, что мы пропитались тут немецким духом. Эх, неужели они не поймут, что мы, пережившие ужасы фашистского режима, мы гораздо более большевистски настроены, чем многие из тех, которые эвакуировались на восток и не познали всех ужасов немецкой оккупации!..
16 августа. Говорят, что советские люди повредили электростанцию в Харькове. Факт тот, что трамвай опять не ходит и что электрический свет исчез во многих помещениях. Носятся слухи о том, что немцы повесили директора, инженера, заведующего цехом и одного рабочего электростанции. Не ручаюсь за достоверность этих сведений.
17 августа. Сегодня я выполнил моё первое в жизни революционное действие: я разбросал антифашистские прокламации. Написал я их по-немецки печатными буквами и от руки. Я призывал немецких солдат бросить оружие. В прокламации было написано: «Немецкие солдаты, рабочие и крестьяне. Не воюйте против нас. Мы вам не враги. Боритесь только с вашими собственными капиталистами.» Кроме этого я выписал слова «Интернационала» на немецком языке (припев). Я положил эти прокламации рядом с «Гигантом», огромным зданием, занятым немцами. Часть прокламаций я разбросал на Пушкинской улице, а часть на кладбище по ту сторону «Гиганта». Думаю, что немецкие солдаты неизбежно должны натолкнуться на эти клочки бумаги и прочесть их содержание. К сожалению, я не сумел изменить моего почерка. Если каким-нибудь образом подозрение в разбрасывании прокламаций падёт на меня, я не смогу этого отрицать. Разбрасывание прошло благополучно. Однако, тревожит мысль о возможных последствиях: вдруг немцы арестуют совершенно невинных людей...
* * *
Вот пример того, как немцы издеваются над нами. Прохожу я сегодня по улице Тринклера. Против бывшего военного госпиталя стоят три немецких солдата и флиртуют с тремя девицами. Я шёл медленно, так как чувствовал себя больным и слабым. Вдруг слышу:
— Пст! Алло!
Оборачиваюсь. Немцы указывают мне на землю. У меня в голове промелькнула мысль о том, что у меня вывалились прокламации, которые лежали у меня в кармане. Я посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел. Однако, один немец продолжает показывать на землю пальцем. Тогда я заметил, что он хочет обратить моё внимание на большой окурок сигары, который валялся на земле. Очевидно, он выбросил этот окурок, а затем ему стало жалко, что пропадает так много добра и он, решивши, что я курю, захотел, чтобы я подобрал окурок и поблагодарил его. «Ведь русские — свиньи: они будут рады выкурить и немецкий окурок.» Когда я это понял, я сказал немцу: «Das ist nicht mein!» «Это — не моё!..», желая ему дать понять, что я не допускаю даже мысли подобрать чужой окурок. Этот ответ разочаровал немца. Очевидно, он рассчитывал, что я не только подберу окурок, но и поблагодарю его. Я оказался неблагодарным человеком, не оценившим немецкую «вежливость».
19 августа. Несмотря на урожай, цены не падают. Стакан ржаной муки стоит попрежнему 14 рублей, а стакан пшеницы нового урожая стоит 17 рублей. Два-три килограмма дров (т. е. рубленых досок) продают за 10—15 рублей. А нам нужно ежедневно на 50—60 рублей дров для того, чтобы приготовить обед. Что же делать? Остаётся только одно: красть. Каждый вечер, когда темнеет, я выхожу на Чайковскую улицу и выламываю доски из деревянного тротуара. Если немцы меня поймают, они меня расстреляют. Но что же делать? Не погибать же от голода вследствие невозможности разогреть пищу...
Теперь я начинаю думать, что я совершил ошибку: в октябре 1941 года нужно было эвакуироваться на восток. Но как я мог это сделать! Уже не говоря о том, что я был оставлен на оборону города, моя жена была больна. Олег лежал с вывихом ноги, а я чувствовал себя таким больным и слабым, что не мог бы пройти пешком и трёх вёрст. Да и лучше ли теперь по ту сторону фронта? Немцы распространяют слухи о том, что в СССР — голод. Кому верить? Знаю только одно, что жить в Харькове нестерпимо ужасно.
27 августа. Уже более месяца я заведую анатомическим музеем и кафедрой анатомии медицинского института12. Я привожу музей в порядок, располагая препараты так, чтобы иллюстрировать эволюционную теорию Дарвина.
Вместе с другими профессорами мединститута я осмотрел недавно помещение химического корпуса13, где расположены почти все кафедры медицинского института. Всё оказалось в идеальном порядке. Выяснилось, что медицинский институт может с осени возобновить свою работу. Не прошло и трёх дней после этого осмотра, как дирекция Мединститута получила от немецкого командования предписание освободить в течение 48 часов помещение химического корпуса. Немцы предполагали вселить туда какое-то важное учреждение, чуть ли не какой-то штаб. Началась вакханалия. Всех работников университета, как служителей, так и профессоров, согнали в химический корпус для переноски имущества в Дом государственной промышленности. В виду спешки имущество выбрасывалось в полном беспорядке. Люди наступали на стеклянные приборы, брошенные на пол, давили градуированные пипетки и термометры. Некоторые Служители крали всё ценное и были более заняты набиванием себе карманов, чем переносом предметов. Погибло огромное количество ценнейших приборов. Всё это перевозилось на телегах и сбрасывалось около Дома государственной промышленности. Помещение, отведённое в этом доме, не запиралось и в него легко было проникнуть через окна. Одна ассистентка заходит в комнаты, где было сложено имущество кафедры физики и застаёт внутри комнаты немцев, влезших туда через окна. Словом, от огромного и ценного имущества медицинского института в течение нескольких дней почти ничего не осталось. Любопытнее всего то, что немцы так и не вселились в химический корпус. Здание стоит пустым. Стоило производить разгром ценнейшего имущества? Когда представитель университета обратился в немецкую комендатуру с вопросом, зачем всё это было сделано, ему ответили: «Что делать? — Война!» Это, конечно, лишь отговорка. Не было никакой нужды в том, чтобы уничтожать имущество медицинского института.
29 августа. Доцент Н. А. Золотова рассказала мне, что один из её знакомых, профессор Воронежского университета имел сына, страдавшего болезнью Литля (спастическим параличем). Немцы приказали ему покинуть город, но не разрешили эвакуировать больного сына. Наряду с прочими больными они расстреляли этого мальчика.
* * *
Немцы арестовали обербургомистра, профессора Крамаренко и ряд районных бургомистров. Говорят, что причина арестов — крупные взятки, которые брали все эти чиновники. За деньги или за продукты можно было освободиться от принудительной посылки на работы в Германию, от рытья окопов и т. д. Украинские националисты, выдвинутые на видные посты, оказались взяточниками и воришками. Говорят, что немцы их расстреляли. Если это верно, то жалеть о такой мрази не приходится.
2 сентября. В газете «Нова Україна» напечатана статья на тему «Українська лЁтература в боротьбЁ з бЁльшовизмом». В этой статье в которой восхваляется украинский писатель Хвилевой за то, что в довоенное время, числясь коммунистом, он печатал рассказы, в которых исподтишка ругал и дискредитировал советскую власть. И вот это двурушничество рассматривается как доблесть. Эта статья наглядно доказывает, что большевики были правы, когда расстреливали подобных типов.
4 сентября. Моя дочь учится в 17-й школе. В этой школе применяются розги. Это — факт. Пока пороли только мальчиков, но нет никакой гарантии в том, что директор не сочтёт нужным применять физические воздействия и по отношению к девочкам. Занимается поркой сам директор. Он — украинский националист. Ведёт себя как зверь. Дети его не терпят. Повидимому, он садист. Недавно он собственноручно выпорол мальчика лишь за то, что тот опоздал на занятия. Моя дочь сама видела как он схватил за ухо мальчика, толкнувшего на лестнице своего товарища. Недавно этот мерзавец произнёс речь перед школьниками. Он заявил им, что при большевиках дети якобы голодали, а что теперь они могут вдоволь есть белые булки с маслом. И это говорилось несчастным, истощённым от голода детям, которые со времени прихода немцев в Харьков не видели белой булки и мечтают лишь о куске самого чёрного хлеба. Очевидно, этот тип хотел просто поиздеваться над детьми. Вполне понятно, что эта часть его речи была встречена ироническими замечаниями и смехом.
5 сентября. Г. С. Козырев рассказывал мне, что в Полтавской области крестьяне очень недовольны немцами. Всё начальство, все кому не лень бьют крестьян по лицу. Чуть слово — в зубы. Пример руко-прикладства дал немецкий комендант, а затем этому примеру последовали и староста, и полицейские, и все мелкие чиновники. Жуткое время!..
6 сентября. Я прочёл в газете о том, что в Харькове уже зарегистрировано четыре миллионера. Корреспондент газеты захлёбывается от радости, сообщая этот факт. Между тем вполне ясно, что эти четыре миллионера это — четыре спекулянта, которые нажились на народном бедствии и на голоде, скупая вещи за бесценок и продавая их по дорогой цене. И вот такие мерзавцы являются сейчас в почёте. Впрочем их богатство — относительное. Ведь хлеб стоит сейчас 100 рублей кило. Значит «миллионер» способен на весь свой капитал купить лишь десять тонн хлеба. В заграничном масштабе это маловато.
8 сентября. Ко мне заходил по делу истопник Тихонович. Он рассказал, что на бирже труда получены списки харьковских рабочих, посланных на работу в Германию и скончавшихся там от голода и всевозможных лишений. В списке числится около трёх тысяч человек. На бирже — паника. Чиновники не знают как сообщить об этом населению. На домах расклеены плакаты, призывающие украинских граждан ехать в Германию, где так хорошо и вольно живётся. А тут вдруг такая неприятная и безжалостная действительность: три тысячи харьковских граждан погибли от голода и всевозможных лишений.
11 сентября. В Харькове появилось много немцев в гражданской одежде. Говорят, что в Германии ухудшилось положение с продовольствием. Кроме того англичане и американцы сильно бомбят немецкие города. Видимо, жить в Харькове спокойнее. Ясно, что все эти немцы, приехавшие на Украину, не голодают, ибо они получают прекрасные пайки...
12 сентября. Мой сын был на вокзале и видел поезд, состоящий из товарных вагонов, в которые были погружены украинские женщины. Их отсылают на принудительную работу в Германию. Многих из них схватили на улице. Им не дали возможности зайти домой, взять свои вещи и проститься со своими близкими. У многих из этих женщин дома остались дети. Некоторые женщины рыдают, бьются в истерике. Немцам это, конечно, безразлично. Ведь русские люди в их представлении — это просто скот.
18 сентября. Вскоре после прихода немцев в Харьков таинственно исчезли некоторые профессора, в частноси хирурги Недохлебов, Шевандин и Какушкин. Предполагали, что немцы арестовали их вместе со всеми членами их семьи и расстреляли. Но осталось неизвестным, чем об’ясняется подобное злодеяние. Их квартиры были запечатаны. Недавно немцы сняли печати с квартиры проф. Какушкина и мой сын Олег там побывал. Квартира разграблена немцами. Это подтверждает то обстоятельство, что Какушкин был расстрелян со всеми членами его семьи.
* * *
В университете вывешено издевательское об’явление. Предлагается профессорам и преподавателям итти пешком в лес, расположенный километрах в 30 от города, и заняться там рубкой дров. Две трети этих дров нужно сдать государству, а одну треть можно взять себе. Спрашивается: как же довести нарубленные дрова домой. Транспорта нет. Поэтому их нужно было бы нести на плечах или вести на тачке. Ясно, что никто из профессоров, обессиленных длительным голодоманием, не имеет возможности воспользоваться подобным предложением. Вот на каких условиях немцы снабжают профессуру топливом!..
22 сентября. Я занят писанием коротких антифашистских рассказов. Я надеюсь их опубликовать после того, как в Харькове вновь установится советская власть. Пока я написал следующие рассказы: «Месть», «Лучи смерти», «По приказанию партии», «Героиня», «Лиса Патрикеевна», «Миллионер», «Наследство» и др. Думаю посвятить этот сборник нашим героическим партизанам.
* * *
Немцы распорядились о том, чтобы были закрыты все кооперативы. Первые взносы не возвращаются. У меня пропало около 500 рублей паевых взносов. Даже в наше время это довольно крупная сумма, почти равная моему месячному жалованью в университете. Вот как немцы охраняют законность.
24 сентября. После установления таксы на продукты все с’естные припасы исчезли с рынка. На базаре продаются лишь фрукты и некоторые (не таксированные) овощи. Продают и мясо, но торговцы нашли способ, чтобы обойти закон. До установления таксы можно было купить прекрасный кусок мяса (мякоть) за 160 или 170 рублей кило, а теперь продают кило мяса за 100—120 рублей, но половину накладывают костей и сухожилий. В общем они не остаются в убытке.
* * *
Нынешние власти всеми способами выкачивают деньги из населения. Например, я должен буду заплатить 90 рублей за воду. А ведь воды нет в доме с тех пор как немцы овладели Харьковом. Воду приходится носить с Журавлёвки. Раньше носил воду я. Теперь нам носит её одна женщина. За два ведра воды мы платим ежедневно 15 рублей. За что же платить ещё и государству... нашим правителям?
26 сентября. Сегодня опубликован приказ о том, что населению строжайше запрещается пускать к себе ночевать немцев. Видимо, дела немцев ухудшились. Участились случаи дезертирства. Этот приказ должен помочь немецким жандармам обнаруживать дезертиров. В другом приказе запрещается хождение по улицам позже 18Ѕ часов. Очевидно, немцы боятся оживившейся деятельности партизан.
На улице развешан также приказ относительно присуждения какого-то полицейского к тюремному заключению сроком на год за то, что он от одной гражданки потребовал сумму в 6000 рублей за то, чтобы вычеркнуть её из списка лиц, направленных для работы в Германию. Этот приказ свидетельствует о том, что граждане направляются в Германию насильственно, что население осведомлено об адских условиях существования украинских рабочих в Германии, что украинская полиция находится в состоянии полного разложения. Подписавший приказ генерал Рейхель угрожает впредь карать взяточников смертной казнью. Не поможет! Слишком велико происзошедшее разложение.
27 сентября. Начал было перечитывать «Пана Халявского» Квитки Основяненко и должен был бросить. Почти на каждой странице там говорится о пище и о том как её приготовляют. А у меня в животе желудке пусто. Самое вкусное блюдо у нас считается варёная картофель, конечно, без масла. А то всё — кабачки, варенные бобы, морковь... Хорошо ещё, что хлеб есть — Олег приносит. От длительного недоедания все мои мысли — только о разных блюдах. При чтении классиков поражаешься, как много места они уделяли описанию еды и питья. Читать эти произведения на голодный желудок — мучительно. Недавно я перечитывал сочинение Гоголя «Старосветские помещики» и не мог выдержать — бросил чтение. Уж слишком часто Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна поглощали самую разнообразную пищу. Чтение превращалось у меня в сплошное урчание желудка.
1 октября. Украинские националисты всячески стараются поймать в свои сети даже русскую профессуру. Они развивают свою деятельность через культурно-просветительное общество «ПросвЁта». 29 сентября я получил приглашение явиться на заседание в Пропаганда Штафель по поводу издания антисоветских брошюр. Я, конечно, не пошёл на это собрание. А сегодня я получил следующую бумагу, написанную на украинском языке:
«Профессору Л. П. Николаеву. К сожалению, вы не приняли участия в совещании 30/IX с. г. в Пропаганда Штафель по поводу издания антибольшевистских брошюр. Поэтому я прошу вас лично зайти ко мне по этому делу в пятницу 2.X в 2 ч. дня в “ПросвЁту”.
Председатель совета общества “ПросвЁта”
проф. Дубровский»
Вот дурни! Они, очевидно, надеятся на то, что я буду им писать научно-популярные брошюры, в которых я буду обливать грязью советскую власть. Как был бы удивлён Дубровский, если бы он мог взглянуть в мою душу и убедиться в том, что я готов отдать мою жизнь за советскую власть. Да. Это было бы для него большим сюрпризом.
2 октября. В номере 215/232/ «Нової України» от 25 сентября 1942 г. была напечатана возмутительная статья, озаглавленная «КультурнЁ погляди москалЁв». В ней говорится о Достоевском. Немец, писавший эту статью, пытается облить грязью великого русского писателя. В частности, говорится о том, что «евреи способствовали невероятной славе Достоевского». И это пишется о Достоевском, который в конце своей жизни был известен своим антисемитизмом. Эта статья вызвала возмущение у русских людей. В университете я случайно слышал разговор между двумя филологами. Оба ругали автора этого пасквиля и удивлялись как подобные статьи могут печататься в местной газете. По-моему, удивляться тут нечему: для украинских националистов, продавшихся немцам, ненавистны не только большевики, но и вся русская культура. Они глубоко ненавидят «москалей», т. е. весь русский народ. Эта кучка оголтелых мракобесов не имеет никакой почвы в украинских массах. Украинский народ несомненно чувствует братскую близость и любовь к великому русскому народу. Истинные украинцы любят и уважают русскую литературу так же, как русские относятся с уважением к украинской культуре. Попытки посеять вражду между русскими и украинцами заранее обречены на провал.
10 октября. Слышал сегодня, что немцы забрали у крестьян весь урожай и даже овощи. У многих крестьян они отбирают и коров. Они выдают крестьянами лишь по 300 гр. хлеба.
* * *
Я не единственный профессор научный работник, которого немцы избивали. Прошлой зимой д-р Раевский переносил вещи своей кафедры из Гистологического корпуса, занятого немцами, в Анатомический институт. Явился немец. «Ты что тут делаешь? Воруешь?» — «Нет. Это мои вещи». «Ах, так. Ты ещё и рассуждаешь.» И немец ударил Раевского по лицу. Мол, знай наших и нашу высокую культуру!
17 октября. Из Германии в Харьков приехало много немцев. Очевидно, в Heimat’е голодно и они прибыли в голодный Харьков подкормиться за счёт населения. Хотя немецкое командование, очевидно, заботится об их пропитании, им приходится знакомиться с некоторыми бытовыми особенностями нашего города. Например, сегодня я не без злорадства видел как один немец в штатском, одетый с иголочки в новый костюм, шёл по Лермонтовской улице с пустым ведром в поисках воды. Вряд ли в Германии ему приходилось заниматься столь низменными делами.
* * *
Сегодня ко мне приходила Нина Т-вич с просьбой выдать ей справку о болезни. Её хотят забрать в Германию на работы. Она вполне здоровая девушка. Я её научил, как нужно симулировать ишиас. Мы много раз репетировали то, что она должна будет делать и говорить при различных испытаниях. Я выдал ей также справку о том, что якобы лечил её от ишиаса в течение года. Всё это очень рискованно, так как Нина Т-вич весьма легкомысленная девица и при осмотре её медицинской комиссией она может провалиться. За ложные справки немцы посылают врачей на 3—4 месяца на принудительные работы. Ну, будь что будет. Уходя, Нина Т-вич имела бестактность сунуть мне пачку советских денег. Я отказался их принять. Если я рискую своей головой, я хочу по крайней мере иметь чувство, что делаю это идейно, а не ради 500 или 600 рублей.
* * *
По Сумской улице, рядом с базаром, немцы вели около сорока пленных советских матросов. Руки были у них связаны. Они гордо пели «Интернационал» и «Раскинулось море широко». Одного матроса конвойный ударил прикладом, но тот продолжал петь. Люди, глядя на матросов, плакали. Женщины предлагали им хлеба. Но матросы отказывались, говоря, что всё равно их, очевидно, ведут на расстрел. Они голодают уже три дня. Меня глубоко взволновал этот рассказ. Он, повидимому, вполне достоверен, так как я слышал его от двух очевидцев.
Мой сын рассказывал, что недавно по Клочковской улице конвойные вели обезоруженных немецких солдат, которые кричали «Rot Front!». Вероятно, в недрах немецкой армии идёт коммунистическая работа. Ведь одно время в Германии нашлось около пяти миллионов человек, голосовавших за коммунистическую партию. Часть из них осталась верной своим убеждениям. Немецкие коммунисты, очевидно, где-то работают в подполье...
Олег бывает иногда в окрестностях города. Он рассказывает, что число партизан огромно, что в некоторых направлениях немцы могут передвигаться по дорогам лишь крупными вооружёнными отрядами. Крестьяне поддерживают партизан. В одном селе около города Волчанска немцы об’явили реквизицию скота: крестьяне должны были привести на следующий день весь свой скот в определённый пункт. Однако ночью крестьяне угнали весь скот в ближайший лес и передали его партизанам. Утром к сборному пункту пригнали скот лишь староста и несколько кулаков.
* * *
Олег знаком с одним пленным командиром РККА, который говорил ему (или хвастался), что он знает место, где закопаны деньги на миллионы рублей. Дело происходило якобы так. При отступлении советской армии около Житомира некоторые части оказались окружёнными немцами. Они пытались пробиться на восток. В одной из этих частей находились три грузовика, груженных советскими денежными купюрами (по 30, 50 и 100 рублей). Было дано распоряжение закопать эти деньги в условном месте. Это поручение было дано трём военным, в том числе и знакомому Олега. Они выбрали поляну в лесу, вырыли большую яму и сложили туда все деньги. После этого они зарыли этот клад, сравняли края ямы с уровнем земли и сделали на деревьях несколько зарубок. Знакомый Олега потерял из вида остальных двух участников этого дела. После войны он намеревается откопать этот многомиллионный клад...
20 октября. Немцы не считают нас за людей и подвергают всевозможным унижениям. Недавно я проходил через двор одного дома, расположенного по улице Дзержинского14. На балконе второго этажа сидел немецкий солдат. Во дворе на солнце лежала небольшая чёрная собака, очевидно, принадлежавшая этому немцу. Солдат натравливал собаку на меня. Но пёс был настроен мирно и он лишь тявкал, глядя на меня. А сегодня этот же пёс набросился на меня и укусил меня за ногу. Немец может быть доволен: ему удалось выдрессировать своего пса и приучить его набрасываться на русских.
* * *
Олег имеет возможность слушать иногда советское радио. Дела немцев на фронте значительно ухудшились. Олег предсказывает, что советские войска скоро возьмут Харьков. Я верю в это, но думаю, что это произойдёт ещё не скоро.
21 октября. Вчера повесился доктор Воронин. Он почти наверняка Есть основания думать, что он был связан с Гестапо. Видимо, его хозяева требовали от него чего-то, что он не мог выполнить. Перед смертью он сказал такую фразу: «Я запутался в своих делах». Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что ему было поручено следить за мной. После своего возвращения из Германии он очень стремился познакомиться со мной, хотя до этого мы часто встречались и не кланялись. Большой это был мерзавец.
* * *
Жена доктора Богачевского часто иногда имеет коммерческие дела с немцами. Ей часто приходится разговаривать с ними. Немцы ей говорили, что многие из них ненавидят Гитлера и фашистский режим, что в Германии драконовские законы и что жить там очень тяжело. Многие немцы не сочувствуют войне с русскими... Хоть бы всё это было правда.
22 октября. Через два дня будет год как немцы заняли Харьков. За год они ничего не сделали, чтобы улучшить положение в городе. Воды нет, света нет. Трамваи не ходят. Попрежнему многие жители голодают. Немцы выдают нищенские пайки.
* * *
У немцев есть стремление приобрести красноармейские звёзды и маленькие портреты Ленина и Сталина. Они предлагают за это большие деньги. Не совсем понятно, для чего это им нужно.
* * *
Немецкие сводки стали что-то очень бледными. Там имеются, например, следующие сведения: «На донском фронте атаки красных были отбиты румынскими войсками». Это, повидимому, означает, что немцев бьют, а они кивают на румын. Мол, не мы отступили, а наши храбрейшие союзники. Румыны всегда славились трусостью. В данное время им приходится воевать далеко от родины и вероятно они не испытывают при этом никакого энтузиазма. Они чувствуют, очевидно, что приносимые ими жертвы полезны только для немцев.
24 октября. Годовщина прихода немцев. Казённые восторги в газете. Заставили вывесить флаги. Вчера дворник приходил к нам за простынями для флагов. Я послал его к чорту. Впрочем флагов по городу вывешено довольно мало. Их много лишь на Сумской улице.
Сегодняшний номер газеты «Нова Україна» является особенно омерзительным. Среди возмутительных статей, которые там напечатаны, выделяется статья митрополита Теофила. Он поспешил из’явить немцам свои верноподданнические чувства. В пылу красноречия он умудрился облить грязью даже светлый образ Юлиана Отступника. С пеной у рта он доносит немцам о том, что в Харькове ещё остались большевики. Вот такого вздёрнуть, пожалуй, не грех!
* * *
Прохожу сегодня по Сумской улице и на углу Каразинской вижу выставленные фотографии под заголовком: «Наши рабочие в Германии». Гляжу... и узнаю. Узнаю комнату амбулатории, где я работал в течение десяти дней тогда, когда я служил врачом в лагере в Нёйкёльне. Узнаю фельдшера, работавшего со мной, ящик с медикаментами, или вернее... без медикаментов. А ведь эта комната находится в лагере, оплетённом колючей проволокой, в лагере, где умерли от голода несколько десятков рабочих. Небось это не показано на фотографиях. И вот этот комплект снимков демонстрируется как доказательство того, что русским живётся хорошо в Германии!.. Ловкость рук и никакого мошенства!..
26 октября. Недавно по улице шёл немецкий офицер со своей переводчицей. Это была молодая и хорошо одетая женщина. Не знаю, по какому поводу произошла ссора между этой русской и одной немкой. Немка отхлестала русскую по лицу. Немецкий офицер поспешил скрыться. Он, конечно, не подумал защитить русскую женщину. Впрочем, мне такой не жалко. Сколько баб гуляют теперь с немцами, благо рожи у них пригожие. Позор!
* * *
Г. С. Доц. Козырев лично видел, как немецкий солдат с винтовкой конвоировал русского пленного и при этом поминутно бил его по лицу. Пленный шёл весь окровавленный.
28 октября. С 25 октября вновь установлены твёрдые цены на продукты. Поэтому опять ничего нельзя купить на базарах. Цены установлены следующие: пшеничная мука — 105 р. килограмм, пшено — 105 руб., гречневая крупа — 150 р., молоко — 30 р. литр, постное масло — 400 р. литр, картофель — 27 р. кило, капуста — 6 р. кило и т. д. На базаре очень много продуктов. Любопытно, что сегодня в газете «Нова Україна» расхваливаются купцы: они, мол, стремятся к снижению цен. Какой блёф! Это — первосортные спекулянты, они все стремятся реализовать огромные прибыли. Любопытно, что с твёрдыми ценами никто не считается. Например, рядом с об’явлением, фиксирующим цену на кило картофеля в 27 рублей, бабы продают картошку на десяток по 65, 85 и даже по 100 рублей.
30 октября. Немцы раз’езжают на автомобилях по городу и давят граждан. Уже погибли таким образом проф. Багалей (дочь академика Багалея) и д-р Игумнов. Этот последний был милейшим стариком. Один мальчик, лечащийся сейчас в Институте ортопедии, рассказывал моей жене, что немецкий шофёр наехал на него нарочно. Я охотно этому верю, так как недавно со мной произошёл следующий случай. Я ехал на велосипеде по шоссе на южной окраине Харькова. По бокам шоссе находился песок, по которому ехать на велосипеде невозможно. Позади меня раздался автомобильный гудок. Я стал ехать по правому краю шоссе около самого песка. Немецкому шоферу, повидимому, не понравилось, что я не с’езжаю на песок. Хотя шоссе было широкое и места было много, он провёл свою машину на несколько сантиметров от меня и при этом ругался. Лишь чудом я удержался в равновесии и не свалился на песок. А ведь этот шофёр так же свободно мог наехать на меня. Что значит для немца задавить какого-то русского?
* * *
Музей анатомии я открою на-днях для публики. Я приурочу это к двадцатипятилетнему юбилею Октября. Ни немцы, ни украинцы, конечно, этого не заметят. Открытие музея я буду рассматривать как мой подарок советской власти в День Октября. Правда, этого никто не оценит. Но факт останется фактом.
1 ноября. К. П. Антимонова, являющаяся наполовину немкой и отнюдь не сочувствующая советской власти, рассказала мне следующее: Её знакомая, рабочая женщина была послана весной в Германию. Недавно она вернулась, искалеченная, в Харьков. В Германии её определили прислугой в немецкую семью. Её хозяйка, немка, обращалась с ней очень грубо. Как-то раз эта украинская женщина не заметила, что выкипает молоко. Немка выплеснула кипяток ей в лицо. Получились сильные ожоги лица, шеи, рук и плеч. Женщина вернулась на родину изуродованной. Она привезла с собой пять писем от подруг, находящихся сейчас в Германии. Письма полны отчаяния и рисуют бедственное положение наших рабочих на каторге в Германии.
* * *
Сегодня я читал афишу с об’явлением о Вагнеровском концерте. Я прочёл недавно книгу Шюрэ о Вагнере и отзывы Л. Н. Толстого об этом композиторе и мне захотелось послушать Вагнеровскую музыку. Но, во-первых, оказалось, что концерт назначен на 5-1/2 вечера, а нам, простым смертным, разрешается ходить по улицам лишь до 6-1/2 часов, а, во-вторых, у меня пропало всякое желание итти на концерт после того, как я прочёл об’явление о том, что гражданские лица (Zivilisten), не являющиеся немцами из Германии (Reichsdeutsche), не имеют права покупать первые места, а должны сидеть на вторых местах, т. е. где-то на галёрке. Сейчас мои финансовые возможности настолько ограничены, что я и не подумал бы покупать первые места и взял бы место на галёрке. Но если меня предупреждают, что я лишён права сидеть на определённых местах, я предпочитаю не ходить в театр. Пусть«истинные немцы» развлекаются, а я подожду того времени, когда в Германии установится коммунистический строй и можно будет слушать музыку Вагнера, не чувствуя себя при этом существом низшей расы.
4 ноября. Вчера я открыл музей анатомии для публики. До годовщины Октября не удалось оттянуть открытие ещё на четыре дня. В течение двух дней в музее побывало 119 человек. Музей имеет эволюционный и антирелигиозный характер. К сожалению, далеко не все могут это оценить.
5 ноября. Цены на базаре пять повышаются. Сегодня за полкилограмма мяса жена заплатила 90 рублей. Я настоял, чтобы она купила мяса потому, что у меня начали появляться отёки на ногах. Да и у жены наблюдается подозрительная отёчность лица.
6 ноября. Олег рассказывал, что немцы отменили оплату за трудодни. Крестьяне в совхозах работали целое лето. Им была обещана плата. А теперь выяснилось, что они ничего не получат.
* * *
В музее я нашёл клочок бумаги с безграмотно написанными словами. Оказалось, что это — начало песни, составленной советски настроенными людьми:
Молодые девушки немцам улыбаются,
Позабывши мужей. Только лишь родители
Не забыли своих сыновей.
Трогательно, что в народе распространилась песня на эту тему. Легкомыслие украинских девиц меня тоже возмущает. Мне обещают доставить полный текст этой песни. Повидимому, она напоминает известные стихи А. Блока:
В кружевном белье ходила.
Походи-ка, походи.
С офицерьём блудила.
Поблуди-ка, поблуди.
Гетры серые носила,
Шоколад миньон жрала,
С юнкерьём гулять ходила,
С солдатьём теперь пошла.15
Эта массовая проституция украинских женщин отнюдь не объясняется голодом. Эти женщины не голодали. Они продались из-за духов и драгоценных подарков. Далеко им до «Пышки» Мопассана.
7 ноября. Сегодня — двадцатипятилетие Октября. Мы решили ознаменовать этот праздник более обильным и сытным обедом. Сегодня Рано утром я пошёл на базар и купил кило печонки за 100 рублей. Сейчас сижу и жду обеда. Думаю о том, что делается в СССР. Скоро Красная Армия погонит немцев по снежку домой...
* * *
Позавчера в музее побывали два итальянских врача. Сегодня явились ещё двое. Они остались в восхищении от музея и говорили, что в Италии ничего подобного не видели.
8 ноября. Немцы заставили крестьян посеять каждого по гектару. Лошадей нет. Поэтому люди впрягались по 10 человек в соху и пахали. Совсем как в худшие времена крепостного права.
* * *
Олег беседовал с двумя санитарами, работавшими в психиатрической лечебнице. Они рассказали, что прошлой зимой немцы не только уничтожили всех душевно больных, но имели жестокость закопать некоторых из них живыми.
* * *
Паёк в университете уменьшается с каждой неделей. На прошлой неделе выдали: 30 грамм масла, 95 грамм мяса, 200 гр. ржаной муки и 300 гр. кукурузной. И всё! Живи на это как хочешь целую неделю.
10 ноября. Немцы грабят всё, что могут и тащат вещи своим любовницам. Начальник одного учреждения, где работают военнопленные, крадёт часть продуктов, предназначенных для пленных. Его заместитель следует его примеру. Эти грабежи несомненно разлагают немецкую армию.
13 ноября. Сгорел дом городской управы (бывшего Городского Совета16). Носятся слухи о том, что его подожгли чиновники, чтобы скрыть следы своих должностных преступлений и сжечь архивы.
* * *
По сравнению с русскими врачами немецкие и итальянские врачи являются мало образованными. Например, при посещении музея анатомии некоторые и них путали шейное сплетение спинного мозга с блуждающим нервом.
15 ноября. Сегодня я удостоился великой чести. Музей посетили молодчики из Гестапо. Их было четверо (среди них одна женщина). Двое были в коричневой форме, а один в штатском. Этот последний проявил наибольшую активность. Во-первых, он сразу заметил, что препараты расположены так, чтобы иллюстрировать эволюционную теорию. Это ему не понравилось. «Теории Дарвина у нас не в почёте в Германии.» — сказал он. Затем его внимание привлекла схема происхождения человека. «Это возмутительно, — заявил он, — на этой схеме все человеческие расы изображены равноправно. Между тем имеются высшие и низшие расы. Японцы поставлены рядом с неграми. Между тем А ведь наши доблестные союзники относятся так же, как и мы, к высшей расе...» Немец заявил, что эту схему нужно снять, но я оставил её пока висеть на своём месте. Эти молодчики являются представителями штаба Розенберга, учреждения, созданного для выкачивания музейных ценностей из оккупированных частей Советского Союза. Из анатомического музея он, по видимому, не сможет ничего забрать.
* * *
Носятся слухи о том, что дела немцев под Сталинградом очень плохи.
16 ноября. Видел сегодня, как по Пушкинской улице немцы вели военнопленных. Ужасное зрелище. Эти несчастные, несмотря на двадцатиградусный мороз, были одеты в рваные шинели. Все они были худые, грязные, еле держались на ногах. Видимо, немцы заставляют их голодать и обращаются с ними как со скотами. В это время ко мне подошёл какой-то пожилой господин и сказал: «Вот до чего большевики довели людей. Ну как они победят с такими вояками?» Я ничего не возразил этому хаму, тем более что он мог быть провокатором из гестапо. Лично я подумал, что недалёк то час, когда Красная Армия будет в Харькове.
17 ноября. Немцы расстреляли семнадцатилетнего юношу за то, что он своровал бутылку вина из погреба Ветеринарного института17, где немцы устроили военный госпиталь. Суда и свидетелей не было. Юношу обвинили в краже и тут же расстреляли.
19 ноября. Постепенно узнаю о различных зверствах немцев. оказывается, они расстреляли в Днепропетровске профессора Безчинскую за то только, что она была еврейка, а в Харькове они повесили на Московской улице18 доктора Бородкина, гинеколога. Его очень любили его пациенты. Говорят, что он был милым и добродушным человеком.
* * *
Немцы и итальянцы ненавидят друг друга. Одна украинская женщина везла продукты из Полтавы в Харьков. Она примостилась на тормозе одного товарного вагона. Вдруг она услышала лай и на неё набросилась собака. Немцы специально дрессируют собак, чтобы бросаться на людей, одетых в гражданское платье. Собака начала кусать женщину. Та стала кричать. Рядом стоял эшелон с итальянскими солдатами. Один из них, увидев, что собака набросилась на женщину, застрелил собаку из револьвера. Но тут появился немец, хозяин этой собаки. Произошло столкновение между немцем и итальянцем. Но К этому последнему прибежали его соотечественники. Немцу пришлось ретироваться.
* * *
В немецком госпитале, расположенном рядом с музеем анатомии, целое лето немцы откармливали своих свиней пшеничной мукой, чтобы сало было нежнее. И это делается тогда, когда окружающее население гибнет от голода за неимением муки.
20 ноября. Кончилась дровяная поэма. Дров опять нет. Нужно где-нибудь раздобыть их. Но где?
23 ноября. Два немецких офицера были расстреляны в Харькове за коммунистическую антифашистскую пропаганду. Они успели передать письма на родину. Есть основания думать, что эти письма попали в надёжные руки и что они дойдут по назначению.
24 ноября. Повидимому, в связи с событиями под Сталинградом в Харькове осталось мало немцев: все резервы брошены на фронт...
26 ноября. Немцы отнюдь не сочувствуют лозунгу самостоятельной Украины. Они хотят, чтобы Украина была немецкой провинцией. Розовые надежды украинских националистов постепенно рассеиваются.
28 ноября. В Александровской больнице19 служил доцент Рахманинов. Недавно его застрелил один немецкий врач за то, что Рахманинов якобы способствовал бегству военнопленных из больницы. Врач убил врача. Какая дикость!
30 ноября. Мобилизация молодых людей в немецкую армию находится сейчас в полном разгаре. Олег не ночует дома. Уже несколько раз ко мне ночью приходили управдом и украинские полицейские и спрашивали, где мой сын. Я отвечал, что не знаю, где он находится. «Как это так? Отец не знает где находится сын!» — заявляли они. Однако, они уходили не солоно хлебавши. Я им так и не сказал адреса Олега.
1 декабря. Служительница музея анатомии М. С. Мазилкина пошла сегодня с вёдрами за водой. Она ещё не успела набрать воды в баке, расположенном на площади Дзержинского, как вдруг с криками и бранью на неё набросился немец. Он дал ей две оплеухи. Служительница бросилась бежать. Немец преследовал её с ружьём в руках, но не выстрелил.
2 декабря. Олег имеет возможность слушать советское радио. Он сообщил мне о разгроме немцев под Сталинградом. Разбита их шестая армия, та самая, которая долгое время была расположена в Харькове.
6 декабря. У Мать знакомой моей жены была мать, крепкая старуха 72 лет, она получала пенсию в отделе социального обеспечения управы. Недавно немцы забрали её и ряд других стариков и инвалидов, чтобы отвести из в Хорошевский дом инвалидов. После этого от старухи больше не было известий. Её дочь обратилась в отдел социального обеспечения и там она узнала неофициально, что немцы уничтожили всех инвалидов, вывезенных из Харькова. Не ручаюсь за достоверность этого факта, но, зная жестокость немцев, считаю его очень правдоподобным.
7 декабря. На Павловке в одной из хат жил немецкий солдат. Когда его часть покинула Харьков, он остался здесь на положении дезертира. Окружающим он заявлял, что ему русские нравятся и что ему противно воевать с ними. Все его очень любили только ему сочувствовали, так как он был честным и добрым малым. Однако нашёлся, повидимому, какой-то мерзавец, который донёс об этом дезертире немецкому командованию. Недавно в дом, где ночевал этот дезертир, явился немецкий офицер в сопровождении нескольких солдат. При обыске он потребовал, чтобы дезертир пред’явил свои документы. Тот сделал вид, что идёт за ними в соседнюю комнату, а сам выпрыгнул в окно хаты и бросился бежать. Офицер выстрелил в него и тяжело ранил. Дезертир упал на улице. Офицер отдал приказ не подходить к раненому, не оказывать ему помощи, не давать ему есть и пить. Дезертир пролежал трое суток на морозе без еды и питья. Он умолял, чтобы его прикончили, но все боялись подойти к нему и нарушить приказ. После трёх суток адских мучений дезертир скончался. Немцы очень жестокий народ!..
* * *
Население города наконец поняло, что Харьков будет скоро занят советскими войсками. Некоторые радуются этому, другие огорчены этой перспективой. Но Почти все говорят о том, что главной опасностью для мирных жителей является немцы. то, что при эвакуации города они могут выгнать всех жителей из Харькова, как они это сделали в Воронеже и Сталинграде. Куда итти тогда по таким морозам? Жена и я решили, что мы останемся даже если немцы взорвут дом, где мы живём. Мы спрячемся где-нибудь в развалинах, и дождёмся прихода советских войск или погибнем. Я думаю о том, где бы раздобыть оружие, чтобы защищаться, если немцы поведут меня на расстрел.
* * *
В Институте ортопедии лежал один начальник украинской полиции. При советской власти он тоже где-то служил. Вот благодаря таким предателям и мерзавцам Гестапо хорошо осведомлено об украинских гражданах.
8 декабря. Слышал от служителя А. И. Лещенко: здание института анатомии находится рядом с гостиницей «Интернационал»20 (ныне — Soldatenheim). В течение прошлой зимы во дворе этой гостиницы производились массовые расстрелы. Несчастных «судили» в гостинице. Затем их выводили на двор и заставляли рыть себе братские могилы. Их уничтожали стрельбой из пулемётов, расположенных в окнах гостиницы. Убивали не всех приговорённых. Оставшиеся в живых должны были закапывать тех, кого уже расстреляли, а затем убивали последнюю партию пленных. Служитель говорит, что таким образом немцы уничтожили несколько тысяч человек. Может быть он преувеличивает, но даже если уменьшить эту цифру в десять раз, всё же получается жуткая картина. Ведь При этом немцы расстреливали и стариков, и женщин, и детей.
10 декабря. Вчера кладовщик института ортопедии поскользнулся и упал на улице. При этом он сильно расшибся. Но беда была в том, что, падая, он увлёк за собой проходившего мимо немецкого офицера, который тоже упал. а это преступление кладовщика отвели в полицию. Там его били целую ночь. Моя жена видела его всего окровавленного.
Говорят, что один офицер поскользнулся на улице и упал. За это расстреляли управдома, который не позаботился посыпать тротуар жужелицей или песком.
* * *
Немцы затеяли изменить фасад здания «Гигант». Не понятно для чего им это понадобилось. Работа началась уже четыре или пять месяцев тому назад. Человек сорок истощенных пленных и согнанных на работу женщин держат лопаты в руках и делают вид, что копают землю и ворочают камни. И это называется работой! Или вот ещё картина: телега, нагруженная нечистотами, волочится и подталкивается двадцатью военнопленными, которых впрягли вместо лошади. Пленные настолько исхудали, что еле держатся на ногах. Телега медленно движетсягается... Так немцы, экономя лошадиную силу, используют даровую силу истощённых, умирающих от голода людей. Рядом с этими полумёртвыми людьми, из последних сил подталкивающими телегу, идут два жирных немца с винтовками. Жалко, что нельзя было сфотографировать это возмутительное зрелище.
13 декабря. В сегодняшнем номере газеты «Нова Україна» напечатана статья В. Домонтовича «У свЁтЁ руїн Ё занепаду». В своей ненависти к русским этот «щирий» украинец договорился до того, «Волохов Гончарова, босяки Горького, герои Андреева, опоэтизованные масоны и анархизм Толстого, Вера Павловна из “Что делать?” Чернышевского — всё это идейный деструктивизм, нигилизм, анархизм, всё это — предтеча московского большевизма.» Дурак! Во-первых, в произведениях украинских писателей (Франко, Коцюбинский и т. д.) немало аналогичных типов революционеров. А во-вторых, этот Домонтович не понимает, что это большая похвала большевизму, если действительно великие русские писатели отразили в своих произведениях стремление народа к бунту, т. е. к справедливости и правде.
16 декабря. Я был вызван в немецкую комендатуру к некоему доктору Рейхелю. Этот «доктор наук» потребовал, чтобы я передал ему 32 черепа, происходящие из Старого Салтова. Эти черепа были уже несколько раз описаны советскими учёными, в частности моей сотрудницей Г. И. Чучукало (1926 г.) и Г. Ф. Дебенем (1933 г.). Доказано, что эти черепа принадлежали хазарам, жившим в VIII—IX вв. нашей эры. Не совсем ясно было для чего в разгар войны доктору Рейхелю понадобились черепа столь большой давности. Выяснилось, что он решил описать эти черепа заново и доказать, что они принадлежали готам, т. е. германской народности. Отсюда следует вывод, что предки современных немцев жили на Украине уже много веков тому назад, вследствие чего эта страна исторически принадлежит немцам и должна быть превращена в их колонию. Какая глупость!.. Доктора Рейхеля пришлось ждать в приёмной больше часа. Он вошёл и ни с кем не поздоровался. Возмущённый его нахальством, я попросил доц. Г. О. К-ева выдать ему черепа, а сам удалился, не попрощавшись с Рейхелем и не давши ему никаких об’яснений относительно моего ухода. Вот хороший пример того, как немцы фальсифицируют науку с политическими целями.
* * *
В школе, где учится моя дочка, нет отопления. Дети мёрзнут в нетопленных классах. Наконец администрация школы поставила четыре печки. Но эти печки установили не в классах, а в зале. Таким образом дети продолжают мёрзнуть. Это странное распоряжение об’ясняется тем, что через несколько дней в школе будет ёлка. На праздник явится немецкое начальство. Директор школы, украинский националист, решил принять почётных гостей в тёплом помещении. А что касается детей, то они могут простуживаться в холодных комнатах. Разве это имеет какое-либо значение!.. Немецкие офицеры будут думать, что дети учатся в тёплых помещениях. Чего ради они об’явят ещё благодарность «господину директору» за образцовую постановку дела в школе.
18 декабря. К. П. Антимонова рассказала следующее: На Петинке (улица Плеханова) на крыше одного дома стоят несколько человек. Они осуждены немцами умереть от голода якобы за совершение ими кражи. Дом окружён стражей. Убежать невозможно. Люди мучаются от голода и жажды. Среди осуждённых имеется двенадцатилетняя девочка. Её мать ходит по тротуару рядом с домом и кричит от ужаса. Она тщетно умоляет немцев отпустить её дочь.
Мне не хочется верить этому. Это было бы слишком ужасно.
25 декабря. На рождественский обед жена приготовила вечную пшённую кашу, конечно, без масла и неудобоваримый пирог с капустой. Конечно Это лучше, чем то, что мы ели на Рождество 1941 г. Но это, конечно, всё же далеко от идеала. Хочется выпить вина или водки пива, но об этом мечтать не приходится. При немцах это вероятно будет недоступно. Заболел сын. Лежит с высокой температурой. Грустно на душе. Хочется всё забыть, умереть.
26 декабря. Слышал от Е. П. Васенко: одна её знакомая согласилась выйти замуж за немецкого солдата. Этот последний написал домой, получил разрешение от правительства на брак с украинкой и благословение родителей. Тем временем невеста перерешила и [заявила] сказала, что она не хочет выходить замуж. Тогда солдат заявил об этом в немецкую полицию. Невесту арестовали и избили так, что она должна была лечь в госпиталь. Жених заботился о ней, навещал её в госпитале, об’яснялся в любви, носил ей подарки. И в конце концов девушка согласилась выйти за него замуж. Это воздействие полиции на невесту является весьма любопытным.
29 декабря. Сын болен очень серьёзно. У него — брюшной тиф. В аптеках отсутствуют самые примитивные лекарства. В течение 14-ти месяцев своего пребывания в Харькове немцы не только не снабдили город медикаментами, но разграбили один аптечный склад и взяли под свой контроль другой склад. В результате в аптеках отсутствуют жаропонижающие, наркотики, кофеин и другие лекарства. Их можно купить где-то на базаре по баснословным ценам. Например, порошок сульфидина был приобретён за 105 рублей (шесть порошков обошлись 630 рублей). Они предназначались для одного больного ребёнка и родители были, конечно, готовы на любую жертву... Ампуллу кофеина можно купить за 15—20 рублей. Ампулла морфия стоит 25 рублей. Все эти лекарства добываются у немцев русскими санитарками, работающими в немецких госпиталях. Немцы спекулируют лекарствами, как и другими вещами.
30 декабря. У Олега температура держится около 40°. Все ночи я просиживаю у его постели. От окружающих приходится скрывать, что у него тиф. Если узнают, его заберут в больницу, а там — неминуемая смерть. В больницах не топят. Больных брюшным тифом кормят пшеном и всякими отбросами. Они дохнут как мухи. Кроме того Олега нельзя перевозить в больницу из-за его бреда: он бредит о том, что бьёт немцев, что командует партизанами, что он служит в Красной Армии. Кстати, благодаря его бреду я узнал кое-что о его деятельности в течение последних месяцев.
Весной этого года Олег поступил на службу переводчиком в одно военное немецкое учреждение по ремонту автомобилей (NSKK). Первоначально я отнёсся к этому несочувственно. Однако, Олег доказал мне, что эта служба освобождает его от мобилизации в немецкую или вернее украинскую армию или от принудительной посылки на работу в Германию. На службе Олег познакомился с несколькими пленными советскими командирами и, в частности, с Михаилом Матухновым. Эта группа, состоящая, кроме Олега, из коммунистов, образовала подпольную организацию из семи членов. Цель её заключаласьется в том, чтобы захватить у немцев автомобили тогда, когда они будут отступать и передать эти трофеи Красной Армии. Кроме того организация стремилась к тому, чтобы организовать устраивать побеги военнопленных. Ещё летом Олег способствовал побегу двух военнопленных. Осенью он должен был бежать в СССР с группой пленных. Но немцы узнали об этом. Начальник учреждения, национал-социалист с большим стажем, пьяница и развратник, велел собрать всех пленных и в их присутствии тыкал Олегу револьвером в бок и кричал, что он его застрелит. Однако, за отсутствием доказательств это дело заглохло. Олег носит в кармане два паспорта, которыми он намеревается снабдить пленных, собирающихся бежать. Члены семёрки (сем[ь]еро козлят, как они себя называют) очень любят друг друга и особенно Олега, младшего из них. Он слепо выполняет все постановления своей организации. Олег с энтузиазмом отдался подпольной работе и ждёт с нетерпеньем прихода Красной Армии.
Михаил впервые посетил Олега дома. Он произвёл на меня очень хорошее впечатление. Михаил рассказал в частности что в одном селе около Харькова немцы убивают всех крестьян, выходящих из хат позже 6 часов вечера. Они запрещают хоронить трупы в течение трёх дней. Эти трупы валяются по всему селу. Среди них есть старики, женщины и дети.
1 января 1943 г. Грустно встречали Новый год. У Олега температура колеблется между 40° и 41°. Я испытываю ужасный страх за его жизнь. Денег мало. Олега надо питать нежной пищей — манной кашей на молоке, яйцами, киселями, а это всё стоит очень дорого. Приходится продавать вещи за бесценок, чтобы купить Олегу необходимые ему продукты.
Сегодня я пошёл рано утром на Сумской базар. Подошёл к будке, где продаётся мясо. Узнал, что мясо продаётся по 220 р. килограмм. Между тем по твёрдым ценам мясо должно продаваться по 120 р. кило. При мне к будке подошёл молодой человек в штатском и заявил, что он арестовывает продавца за торговлю мясом по спекулятивным ценам. Торговец нисколько не смутился. Он сунул большой кусок мяса молодому человеку. Тот перестал говорить об аресте и, получив взятку, мирно удалился. Вот как промышляют на базарах украинские полицейские. Они являются одной из причин беспрерывного повышения цен.
2 января 1943 г. Немец, начальник учреждения, где служит Олег, узнав о его болезни, отказал выдать ему хлеб и паёк. Он заявил, что если русский заболевает, он выбывает на третий день из учреждения и поэтому ему ничего не полагается. У господ фашистов трогательное отношение к больным людям.
6 января. В школе, где учится моя дочь, дирекция организовала ёлку. Немцы, помогающие этой школе, принесли игрушки. Часть игрушек приобрела дирекция, а большую часть принесли дети. После праздника немцы забрали игрушки... и свои, и те, которые доставили дети. Говорят, что игрушки отсылаются в Германию. Немцы — люди бережливые! В виде подарков дети получили портреты фюрера или, как теперь говорят, «Гитлера-освободителя».
9 января. Олег рассказывал сегодня, что вместе с ним служит механик Николай. Его жену, жившую в Ростове, изнасиловали и убили немцы при первом занятии ими города Ростова. Когда советские войска вошли в город, кинооператоры сняли трупы убитых, в частности труп его жены. Он увидел свою жену на экране и поседел в течение одного дня. Сейчас он седой, хотя он ещё молодой человек.
15 января. 5 часов вечера. Темно. Слышим глухие взрывы. Это налёт советской авиации. Повидимому, советские самолёты бомбят Тракторный завод. Раз мы услышали шум советского мотора. Приятно было думать, что так близко находится вольный советский человек, который меньше чем через час будет по ту сторону фронта, среди наших, советских людей.
16 января. И жена и дочка заболели, повидимому, тоже брюшным тифом. Сын лежит на кровати, жена — на диване, дочка в нише над печкой. Я — один. Мечусь около плиты и ухаживаю за тремя очень нервными и требовательными больными. Приходится готовить для них обед, а я этого не умею делать. Положение ужасное! Ведь я тоже могу свалиться. Каждый вечер температура повышается у меня до 37,7°. Сил у меня больше нет.
24 января. Сегодня я разбросал несколько листовок на Пушкинской улице. Материалы для этой листовки я получил от Михаила, друга моего сына. Он ежедневно слушает советское радио:
Советская сводка от 23 января
Советские войска взяли на Кавказе гор. Сальск и окружили гор. Ростов. Немецкая армия на Кавказе окружена. Взято много тысяч пленных и много материала. Немецкий фронт прорван около гор. Купянска. Купянск занят советскими войсками.
* * *
Обращение советского правительства к украинским полицейским
Поворачивайте Ваше оружие против немцев, пока не поздно. Если Вы будете взяты с оружием в руках, Вы будете расстреляны. Собаке — собачья смерть.
Одну листовку я бросил в под’езд общежития украинских полицейских (недалеко от аптеки №69), три листовки я бросил около «Гиганта», две — на углу Юмовской21 и Пушкинской улиц. Это очень мало. Но у меня жена и дочка больны и нет времени переписывать эти листовки.
28 января. Проходя мимо тюрьмы по Совнаркомовской улице, я увидел грузовик. В нём сидели (или вернее полулежали) около 20 арестованных. На краях грузовика сидели украинские полицейские с ружьями. Они били прикладами по голове арестованных, которые пытались выглянуть из грузовика и взглянуть на своих родственников. Украинские полицейские в зверстве перещеголяли своих немецких собратьев.
29 января. Слышал сегодня от служителя музея А. И. Лещенко: Вчера в госпиталь, рядом с музеем, доставили около 30 пленных партизан. Некоторые, несмотря на лютый мороз, были в одном белье. Прикладами их заставили влезть в грузовик и повезли, повидимому, на расстрел.
5 февраля. Сегодня я беседовал с моей бывшей ассистенткой, д-ром Е. С. Булгаковой относительно жестокости немцев. Её дочь, Нина, является членом харьковской подпольной организации. Обе ненавидят немцев, хотя мать д-ра Б[улгако]вой является немкой и кажется даже родовитой (фамилия на фон). Д-р Булгакова служила два месяца санитаркой (Putzfrau22) в одном немецком госпитале. С ней обращались невероятно грубо, хотя знали, что она врач. Немцы (врачи и сёстры) обращались по-хамски и со своими ранеными. Например, Булгакова видела как одна сестра делала перевязку раненому немецкому солдату. Она так грубо поднимала раненную руку, что солдат чуть не потерял сознания от боли. У другого раненого (совсем ещё мальчика) получилось сильное кровотечение. Потеряв много крови, он после перевязки попросил чаю. Чай был, но сестра отказала раненому потому, что не было разрешения врача давать ему тот рацион, в который входил чай. А сама она жрала провизию, предназначенную для раненых. Как-то раз Булгаковой дали для обмывания раненого ледяную воду (а в ней плавали куски льда). Булгакова попросила тёплой воды. Тёплая вода была. Однако сестра-немка настояла, чтобы Булгакова произвела обмывание ледяной водой и заявили: «Что с ними церемониться! Это не нежные женщины, а бойцы! Они не должны бояться ледяной воды!» А через четыре дня этот сильно ослабевший раненый (кроме раны он страдал фурункулёзом) скончался.
Да. Немцы в массе очень жестокий народ.
7 февраля. Немцы панически бегут. Последние автомобили покидают Харьков. Я ходил на Благовещенский базар. С трудом купил для больной дочки два стакана крахмала и сухих вишен. На базаре — не более десятка торговок. Несколько десятков людей расхаживают по толкучке и продают свои вещи. Грабят дровяные склады. Вчера я доставил домой одно сосновое бревно (с каким трудом!). Сегодня я пробовал выкатить бревно из другого склада, но дерево примёрзло к почве и я не мог его сдвинуть с места. Моя попытка принять участие в ограблении склада кончилась лишь тем, что у меня украли мешок. «Щирые» украинцы, люди служившие у немцев, спекулянты и крупные торговцы эвакуируются в панике. Население ждёт с нетерпением советских войск.
9 февраля. В городе тихо. Управа выехала. Убежали все, у кого рыльце в пушку. Власть перешла всецело в руки немцев. Больницы и аптеки не работают. Хлеба уже не выдают. На базаре можно ещё кое-что купить, но по очень высоким ценам. Например стакан пшеничного зерна продавался сегодня по 35 рублей, стакан крахмала — 50 рублей и т. д. Я купил две свечки по 50 руб. каждая и коробку спичек за 20 рублей.
Немцы хватают людей на какие-то работы и увозят их куда-то на грузовиках. Олег покинул своё учреждение и прячется у нас. Сегодня он вышел и я боюсь как бы немцы не схватили его на улице. Его товарищи (семеро козлят) где-то спрятались. Они должны были спрятаться у меня на квартире, но, повидимому, в последний момент нашли себе лучшее убежище.
* * *
Приходилось слышать, что немцы арестовали Бекетову, сестру академика Бекетова, известного архитектора, недавно умершего от голода. Говорят, что они обвинили её в шпионаже и увезли из Харькова. За достоверность этого слуха не ручаюсь.
10 февраля. Сегодня — мой день рождения: мне 45 лет. На обед мы ели, как всегда, пшённую кашу без масла, благо кроме пшена у нас ничего нет. Впрочем, разнёсся слух о том, что к вечеру жена спечёт пирожки с капустой.
11 февраля. На Пушкинской улице (на углу Совнаркомовской) валяются три трупа — женщины, ребёнка лет десяти и немецкого солдата. Говорят, что женщина и мальчик проникли в дом, откуда только-что выехали немцы, вероятно с целью взять то, что осталось после немцев. Когда они выходили на улицу, их схватили несколько эсэсовцев. За женщину и ребёнка вступился какой-то немецкий солдат. Тогда немцы эсэсовцы расстреляли и женщину, и ребёнка, и защищавшего их немецкого солдата.
17 февраля. Советские войска вошли в Харьков. Сегодня немцы подвергли город ужасной бомбёжке. Около тридцати немецких самолётов сбрасывали бомбы на город. Перед уходом немцы взорвали лучшие здания города. Я прошёлся по Нагорной части и не узнал столь знакомые улицы. Остались остовы домов. Местами еле дымятся пожары. На тротуарах груды битых стёкол. Немцы пытались сжечь музей анатомии, которым я заведую. Это им не удалось. В одной из комнат они навалили соломы, облили её керосином и подожгли. К счастью, они ушли. В подвале анатомического корпуса квартируют несколько семей. Увидев, что немцы подожгли здание, жильцы выбили окно, влезли в комнату и разбросали горящую солому. Таким образом они спасли ценнейший музей, архив мединститута и огромное количество медицинских книг, сложенных в здании анатомического корпуса. Зато немцам удалось взорвать гистологический корпус, расположенный рядом с анатомическим. Там погибло много добра.
Несколько дней тому назад, проходя по Театральной площади, я увидел несколько немецких солдат, влезающих в нагруженный вещами автомобиль. Их провожали несколько смазливых девушек, которые высказывали пожелания о том, чтобы немцы скоро вернулись. На это один из немцев ответил: «Будь спокойна, Манечка. Мы скоро вернёмся.» Хочется верить, что это будет не так. Однако первое впечатление о Красной Армии, завоевавшей Харьков, не является вполне благоприятным. Отсутствует советская авиация. Отсутствуют моторизованные части. Очень мало автомобилей. Тяга преимущественно лошадиная. [Однако] В некоторые телеги впряжены волы. Это вызывает у всех недоумение. Как такая армия могла победить мощно вооружённых немцев, сконцентрировавших на этом фронте свои лучшие эсэсовские дивизии? У некоторых, и у меня в том числе, возникает сомнение: смогут ли советские войска в таком составе удержать Харьков?
Красноармейцы одеты тепло, не то что немцы. Кормят красноармейцев хорошо. Один лейтенант угощал Олега обедом. Олег говорит, что он не знает что он ел: кашу ли с маслом или масло с кашей, настолько каша была обильно полита маслом. Красноармейцам выдаются также консервы.
7 марта. Все работают с большим энтузиазмом. Говорят, что скоро заработают электростанция и водопровод. Носятся слухи о том, что немцы поручили взорвать электростанцию со всеми турбинами. Но будто бы главный инженер распорядился спрятать наиболее ценные части. Взорвали лишь всякое барахло. Поэтому-то и можно будет быстро восстановить электростанцию. Впрочем это — слух и я за его достоверность не ручаюсь.
Пока советской власти не удалось наладить снабжение харьковской профессуры. Сегодня я ходил на Сумской базар и видел как некоторые старые профессора (Савич-Заблоцкий, Крамаренко, Щербак) продавали свои вещи. Профессор Щ[ерба]к торговал спичками собственного изделия. Грустно было глядеть на них. Очевидно, это временное явление. Советская власть всегда уделяла огромное внимание учёным. Нет сомнения в том, что материальное положение профессуры быстро улучшится.
9 марта. Всё это случилось совершенно неожиданно. Ещё вчера говорили о том, чтоб будто немцы окружены около Полтавы, а сегодня утром выяснилось, что внезапно создалась угроза Харькову и что советские учреждения срочно эвакуируются. Некоторые граждане, за отсутствием транспорта, уходят с котомками за плечами. Говорят, что семь немецких танков дошли до Холодной горы. Проходя мимо дома, занятого НКВД, я видел следователей с чемоданами в руках. Всех арестованных увели сегодня рано утром в направлении на Чугуев.
10 марта. Целую ночь и целый день немцы бомбят Харьков. Сегодня, проходя по Пушкинской улице, я видел как несколько немецких самолётов, летая очень низко, сбрасывали бомбы на нагорную часть города. Зенитки в них не палили стреляли. Советской авиации не было. Поэтому немецкие аэропланы летали медленно и сбрасывали бомбы как на параде. Один сбросил сразу четыре, другой — восемь бомб. Я видел также как шесть бомб разорвались в районе электростанции и моста на реке Харьков. Днём распространился слух о том, что эвакуация города приостановлена. Это хороший признак. Значит городу не угрожает опасность. После того как стал известен этот приказ, некоторые граждане, собиравшиеся покинуть город, распаковали свои вещи и остались.
13 марта. Вчерашний день был жуткий. Взрывы снарядов и бомб, трескотня пулемётов раздавались поблизости. Повидимому, уже к вечеру немцы заняли наш район. Сегодня рано утром немецкие солдаты разгуливали по Пушкинской улице. Я вышел и хотел пройтись по городу, но на расстоянии одного квартала мне встретилась какая-то женщина, которая предупредила меня, что немцы хватают мужчин и что поэтому мужчинам ходить по городу опасно. Поэтому я вернулся домой.
14 марта. Первое моё знакомство с немцами произошло у меня вчера, на этот раз в виде дула направленной на меня винтовки. В кухню, где я находился, вошёл немец, крепкий, голубоглазый, краснощёкий эсэсовец и спросил, где можно расквартировать десять человек. Я ему сказал, что моя квартира не отапливается и находится в необитаемом состоянии.
— Почему вы знаете немецкий язык? — спросил эсэсовец.
— Я профессор, говорю на нескольких языках.
— А вы? — спросил он жену.
— А я была в своё время в Германии, — необдуманно ответила жена.
— Где же вы были?
— В Берлине, в Мюнхене, в Кёльне, в других городах.
— Шпионажем занимались? — неожиданно спросил немец и направил дуло своего автомата прямо на жену. А та не поняла вопроса и переспросила:
— Что вы говорите?
— Я спрашиваю: вы занимались шпионажем в Германии?
— Нет, — поспешила ответить жена. — Мне было тогда лет двенадцать.
Немец опустил винтовку, задал ещё несколько вопросов и ретировался.
Сегодня приходили ещё двое немцев с явным намерением пограбить, но убедившись, что и жена и я свободно говорим по-немецки, они ушли, постеснявшись что-либо взять.
* * *
Ходил по городу. Жуть! Бассейная23 и Сумская завалены гильзами снарядов, брошенными санями, поваленными деревьями. Валяются трупы мужчин и женщин. На углу Сумской и Бассейной — глубокая воронка от бомбы и на дне её несколько немецких касок. Такого поля битвы мне ещё не приходилось видеть.
* * *
Немцы пришли в Харьков очень злые. Они считают, что все жители, которые не эвакуировались вместе с ними, являются сторонниками большевиков. Они совершают всевозможные зверства. В Пушкинском в’езде они изнасиловали несколько женщин в присутствии их мужей и заставляли этих последних смотреть, а затем они расстреляли и тех и других. Имеются 12 жертв. Они были убиты так, просто шутки ради...
* * *
Немцы побывали в институте анатомии. Раскрыли все двери, сломали все замки. Искали, что можно взять и брали всё, что попало: микроскопы, черепа, скальпели и т. д. На этот раз музей оказался довольно сильно повреждённым, побиты почти все стёкла. В музее стояли немецкие пулемёты и строчили по площади Дзержинского. Разбито несколько банок с препаратами. Но это легко исправимо. Я думаю, что недели через две можно будет вновь открыть музей для публики.
15 марта. Бой за Харьков развивается очень медленно. Немцы заняли лишь западную половину города. В городе очень мало немцев. Создаётся впечатление о том, что они захватили город с очень малыми силами. Да и советских войск, повидимому, немного. Поэтому так медленно развиваются бои за обладание городом.
* * *
Сегодня я опять был на Сумском базаре. Вчера там находились три торговки. Сегодня их уже было около десятка. Немецких денег торговки пока не берут. Видимо, население, ещё не окончательно поверило в победу немцев. Около базара продолжают валяться жуткие трупы красноармейцев. Например, на Госпитальной улице24 около угла Сумской лежит труп со связанными за спиной руками и огромной раной в области лица, очевидно нанесённой штыком. Служитель А. И. Лещенко рассказывал мне, что на площади Дзержинского немцы выкалывали глаза некоторым красноармейцам. Действительно, на площади валяются несколько сильно изуродованных трупов.
* * *
В Институте ортопедии, где работает моя жена, лежит двенадцать раненых советских командиров. Их судьба вызывает большую тревогу. Бойцы просили яда, чтобы отравиться в случае, если немцы придут, чтобы их прикончить. Этих бойцов нечем питать: в больнице нет продуктов. К счастью, нашлись женщины-героини, которые ежедневно приносят пищу для раненых командиров. Слава этим скромным женщинам-патриоткам! Ведь они рискуют быть расстрелянными, если немцы узнают об их подвиге.
17 марта. Вчера я вновь был на Сумском базаре. Торговцев было уже довольно много. Я узнал о том, что несколько дней тому назад немцы сожгли военный госпиталь25, расположенный рядом с базаром, и в нём были сожжены живыми около пятисот красноармейцев. Немцы окружили здание и расстреливали всех, кто пытался выскочить из пылающего здания. Это невероятное по жестокости зверство!
Одна женщина сказала мне, что в будке парикмахера скрывается один раненый красноармеец, которому далось убежать из военного госпиталя. Женщины кормят его, но никто не смеет забрать его к себе, так как на базаре рядом с будкой парикмахера висит приказ от 14 марта за подписью генерала Штаудинга: «Граждане, оказавшие помощь красноармейцам, будут расстреляны».
Я заглянул в будку через окошечко. Там сидел бледный, худой, грязный человек, ещё молодой. Одна нога находилась в гипсовой повязке, но она сильно враспухла и красноармеец разрезал ножом гипсовую повязку.
Я условился с ним, что приду вечером, когда никого не будет на базаре, принесу ему гражданское платье и отвезу его к себе домой на тачке.
За тачкой я пошёл в музей анатомии. Отвёз тачку домой. В этот день я чувствовал себя ужасно, испытывал слабость и сильные боли в пояснице. Первоначально жена возражала против того, чтобы я привёз красноармейца к нам на квартиру, но затем согласилась с моими доводами, несмотря на огромный риск для всей семьи. Речь шла о том, что мы имеем право жертвовать собственной жизнью, но не жизнью двенадцатилетней дочки. Между тем, если немцы обнаружат у нас красноармейца, они несомненно расстреляют не только меня, но и мою жену и дочь. Кроме того я колебался итти мне или не итти из-за сильной слабости: мне казалось, что у меня не хватит сил, чтобы погрузить на тачку и довезти красноармейца. К вечеру, отдохнув, я решил отправиться на базар.
Пришёл я туда с тачкой. Базар был почти пустой. Красноармеец не мог вылезти через узкое окошечко. После того как он разрезал гипсовую повязку, его нога с переломом бедра сильно болела. Не помогли и те костыли, которые я ему принёс. Я влез через окошко в будку, помог ему переодеться в гражданское платье и стянул бинтом гипсовую повязку. Нужно было выбить дверь, чтобы он мог вылезти из будки. Я стал рубить дверь топором. Она была фанерной. Но сил у меня было мало и я не мог выбить двери. После десятиминутной работы я заявил красноармейцу, что дело не выйдет и что ему нужно пролезть через окошко. Он попробовал это сделать, но оказалось, что он не может держаться на ногах даже при помощи костылей. Я был очень встревожен: ходить по городу можно было только до захода солнца, а солнце было уже близко от горизонта.
В это время в окошке появилась голова эсэсовца и он спросил:
— Что вы тут делаете?
Я не растерялся и ответил:
— Я — врач. Меня прислали из больницы, чтобы забрать этого больного. К сожалению, я не могу высадить эту дверь.
Немец взглянул на меня с большим подозрением. Я был мало похож на врача. Пальто было грязное, воротник сильно порванный. Я был небритый. Кроме того было совершенно неправдоподобно, чтобы сам врач занимался высаживанием двери и возкой больного на тачке. Обычно с этой целью посылаются санитары.
Немец взглянул на красноармейца и его подозрения, повидимому, ещё усилились. К счастью, красноармеец успел переодеться в принесённое мною гражданское платье, но оно явно не подходило ему: рукава пальто были для него слишком короткими, позади на полу валялась военная шинель.
— Это красноармеец? — спросил немец.
— Нет, — ответил я, — это гражданский больной. Он был ранен бомбой и уже несколько дней сидит в этом случайном убежище. Нужно его срочно перевести в больницу.
— Документы у него есть? — спросил эсэсовец.
К моему удивлению, красноармеец протянул немцу какие-то засаленные бумаги. Это были липовые документы. При этом они были написаны на русском языке. Однако, вид каких-то документов, повидимому, успокоил немца.
Я решил пустить в ход лесть.
— Если бы я был такой сильный как вы, — сказал я, — я, конечно, легко бы выломал эту дверь.
Немец самодовольно улыбнулся.
— Мне ничего не стоит высадить её одним пальцем!
Пальцем он двери не высадил, но, взявши топор, довольно легко выломал несколько досок в нижней части двери. В ней образовалась дыра, через которую можно было протащить раненого. При помощи двух женщин я усадил красноармейца на тачку и повёз его.
На углу Сумской улицы нас остановил немецкий полицейский. Я показал ему документ о том, что я профессор. Моё знание немецкого языка и документ оказали благоприятное действие. Полицейский пропустил нас и не потащил в немецкую комендатуру для выяснения личности, как он первоначально намеревался.
Я довёз красноармейца домой и с помощью жены перенёс его на третий этаж в мою квартиру. Уложил его на диване. Характерно, что он до сего времени не сознался, что он красноармеец, хотя это вполне очевидно. Даже мне он продолжает говорить, что он крестьянин и был ранен бомбой, между тем как у него типичное пулевое ранение. Кроме того, гражданский больной не мог находиться на излечении в военном госпитале...
18 марта. Я поговорил с красноармейцем и он признался вполне откровенно сказал, что он — военный, Николай Максимович Забровский, 20 лет, 80-й дивизии, 21 полка, уроженец села Столбище, Курской области, был ранен 16 февраля около Тракторного завода. Пуля перебила ему бедренную кость. После этого Затем его отвезли в военный госпиталь, откуда он бежал после того как немцы подожгли это здание.
Сегодня утром я отвёз Забровского на той же тачке в больницу, где работает жена. В этот день она была дежурным врачом и приняла Забровского, несмотря на отсутствие у него паспорта и каких-либо документов. Более того, жена записала Забровского как гражданского больного. Однако Женщинам, носящим пищу красноармейцам, она рекомендовала кормить и Забровского.
* * *
Я без сил. Чувствую себя тяжело больным. Перевозка раненого в больницу стоила мне большого напряжения. Я лежу сейчас с сильными болями в пояснице и еле могу двигаться.
* * *
Сегодня у меня впервые приняли немецкие деньги. Очевидно, население окончательно убедилось в том, что немцы обосновались в Харькове довольно плротчно... по крайней мере до поры до времени. А затем, господа хорошие, всё же придётся возвращаться zurück nach Heimat26! Сила немцев в их военной технике. По Харькову опять разъезжает колоссальное количество немецких автомобилей.
19 марта. Я был сегодня в биологическом корпусе27. Очень сожалею о том, что я не зашёл туда вчера. Я мог бы спасти жизнь ещё одному красноармейцу. Из сгоревшего военного госпиталя бежал один молоденький красноармеец, раненый в ногу. Кто-то снабдил его гражданской одеждой. Но никто не оказался достаточно смелым, чтобы его приютить. Юноша сидел на скамейке во дворе биологического корпуса и горько плакал. Вчера под вечер пришли несколько немцев с намерением пограбить в биологическом корпусе. Они взяли там несколько микроскопов. Во главе их был офицер. Выходя из биологического корпуса, они обратили внимание на сидевшего на скамейке красноармейца. Офицер подошёл к нему и сразу же распознал в нём военного. Несмотря на то, что юноша показал ему какие-то липовые документы и пытался убедить офицера в том, что он приехал из Мерефы, офицер ему не поверил. Немцы увели мальчика, глаза которого выражали дикий ужас... Видимо, они расстреляли его, так же, как они расстреляли всех красноармейцев, находившихся в здании санитарно-гигиенического института28, расположенного против военного госпиталя. Одного из них они распяли, вырезав ему половые органы и написав ему на груди: «Jude»! Это невероятно, но это факт! [А ведь,] Явись я в биологический корпус на день раньше, я мог бы спасти этого несчастного юношу!..
* * *
Два дня тому назад один немец явился к Писаржевской (жене покойного профессора Арнольда). Она живёт в здании биологического корпуса. Немец ограбил её до нитки. Он забрал у неё коврики, женское бельё, пуговицы, словом, всё то, что попало ему под руку... Немцы грабят город, очевидно, с ведома немецкого командования. Это несомненно приведёт к разложению немецкой армии. Доблестная армия, нечего сказать! Армия мародёров и грабителей!
* * *
Покончила самоубийством доцент Наталья Александровна Золотова. Она отравилась, повидимому, морфием. 13 марта, в день прихода немцев в Харьков.
* * *
Немец звероподобного типа, побывавший в биологическом корпусе, хвастался тем, что немцы уничтожили почти всё население в Мерефе и Люботине. Когда его спросили, зачем же они убивали женщин и детей, он ответил: «Там было много партизан. Поэтому мы так и расправились с их семьями». Довольно оригинальный аргумент! Если даже допустить, что в Мерефе и Люботине было так много партизан, то зачем же убивать мирных жителей, не являющихся партизанами?, а лишь состоящими в родстве с ними? Выходит, что если мой дядя преступник, то нужно казнить и меня!
* * *
Немцы стараются оправдать свои зверства посредством наглой лжи. Моя жена беседовала с одним немецким врачом, явившимся в институт ортопедии, и спросила его зачем немцы сожгли 500 красноармейцев в военном госпитале. Этот врач ответил, что кто-то из раненых якобы выстрелил в немецкого офицера, проходившего через палаты. Такой же ответ дал врач комендатуры, д-р Вернике во время посещения Александровской больницы. Между тем, это — наглая ложь. Никто не стрелял в немцев. Но если бы даже допустить, что кто-то выстрелил, разве это может служить оправданием для сожжения живыми нескольких сот раненых людей? А сколько раненых красноармейцев было расстреляно в подвалах того же госпиталя! А факт распятия красноармейца после вырезания у него половых органов! Ведь это чудовищно! Ведь это сделано не в пылу битвы, а в почти мирной обстановке!
* * *
Население не верит больше немцам и ненавидит их. Мужчин на улицах почти нет. Они боятся выходить. Немцы устраивают облавы. Сегодня я хотел пойти на Сумской базар, но по дороге какая-то женщина предупредила меня, что совершается облава на мужчин и мне пришлось повернуть обратно29.
23 марта. Вчера целый день группы немцев врывались в Институт анатомии и грабили всё, что им попадалось под руку. Кроме того, они занимались вандализмом. На лестнице института стоит огромная и прекрасная статуя Дискобола. Кто-то из немцев отбил ей руку, протянутую вперёд. Очевидно, он хотел этим доказать, что он пришёл на Украину насаждать немецкую культуру и является достойным потомком тех германских варваров, которые уничтожали произведения искусства в древнем Риме! В музей явился один немецкий врач, который забрал почти все скальпели. Врач комендатуры, доктор Вернике посетил музей в моё отсутствие и забрал себе целый скелет. До смерти перепуганный служитель музея А. И. Лещенко, которому немцы неоднократно угрожали револьверами, заявил мне, что он больше служить не хочет.
Чтобы спасти музей, мне пришлось пойти в немецкую комендатуру за охранной грамотой. Меня направили к доктору Рейхелю, тому самому, который осенью 1942 г. забрал черепа, происходящие из раскопок в Верхнем Салтове, с целью доказать, что это черепа готов, что предки современных немцев жили на Украине и что таким образом эта страна принадлежит им по праву. Этот доктор Рейхель является безграмотным человеком с претензиями на учёность. У него тупое, самодовольное лицо.
Я изложил ему свою просьбу относительно охранной грамоты.
— Как? — удивился он. — Разве ваш музей не был взорван?
Я не мог сказать ему правды, а именно, что немцы пытались поджечь Анатомический институт, но что жители потушили пожар.
— Да, — ответил я, — ценнейший музей с 3000 препаратами, архив и большая медицинская библиотека находятся в целости.
На это д-р Рейхель ответил только одно слово: Schade! (т. е. Жалко!).
И так как я не сразу отдал себе отчёт, о чём же он жалеет, он добавил:
— Да! Жалко, что ваш институт не был взорван! Это — наша оплошность.
Д-р Рейхель обещал, что он посетит музей завтра. Итак, для этого варвара научных ценностей не существует. Вернее, он признаёт ценным лишь то, что находится в пределах Германии. Всё остальное подлежит уничтожению. Это — психология арабского вождя Амара, который, согласно преданию, дал распоряжение сжечь библиотеку в Александрии на том лишь основании, что либо в имеющихся там книгах пишется то же, что в коране и тогда они бесполезны, либо там пишется нечто, чего нет в коране и тогда они вредны. Психология варвара, «культурного» дикаря или, как говорил Герцен, «Чингис-хана с телефоном»!..
24 марта. Сегодня в половине двенадцатого утра д-р Рейхель и его переводчица посетили музей анатомии. Рейхель обнаружил потрясающую безграмотность. Например, он ткнул пальцем в скелет павиана и заявил переводчице, что это кошка. Когда я посмел заметить ему, что это скелет обезьяны, Рейхель продолжал настаивать на своём и сказал, что это скелет хищника. Спорить я с ним не стал, но подумал, что советский школьник, пожалуй, не спутает столь различные скелеты павиана и кошки. Увидев банку, в которой находились двухметровые уроды, погружённые в 5% раствор формалина, Рейхель спросил не сделаны ли эти уроды из воска. Как видно, у этого «доктора наук» весьма оригинальное представление о способах консервации трупного материала!
Уходя, Рейхель милостиво разрешил открыть музей для посетителей через две недели. Охранную грамоту он дал. Но эсэсовцы с ней не считаются. Они продолжают врываться в музей в любой час дня. Двое из них пожелали видеть трупы. Однако, когда я им предложил спуститься в погреб, где находятся сундуки с трупным материалом, они побоялись это сделать и попятились назад.
* * *
Во время дежурства моей жены в госпиталь явился немец и спросил, имеются ли в больнице раненые красноармейцы. Жена ответила утвердительно и заявила, что об этом известно немецкой комендатуре. Тогда немец пожал плечами и сказал: «Сейчас ко мне подошла какая-то русская девица и заявила: “Имейте в виду, что в этом госпитале скрывают раненых красноармейцев”. Поэтому я и зашёл сюда узнать в чём дело. Вижу, что у вас всё в порядке!»
Какую нужно иметь подленькую душонку, чтобы донести немцам на наличие в госпитале красноармейцев, да ещё соврать, что их скрывают. Ведь после такого доноса этих несчастных могли расстрелять! Да не только их. Озверевшие эсэсовцы, не разобравшись в чём дело, могли убить дежурного врача и дежурную сестру. Вот такую «девицу» было бы не грех повесить! Возможно, что это та самая молодая женщина, которая недавно подошла ко мне на улице и спросила меня, не я ли увёз красноармейца из парикмахерской будки и что я с ним сделал. Думая, что она хочет помочь Забровскому, я ответил ей, что он находится в больнице (адрес я ей указал) и нуждается в том, чтобы его кормили, так как питание, выдаваемое больным, является очень скудным. Я попросил её носить ему пищу ежедневно по указанному адресу. Однако, женщина удалилась, ничего не ответив мне. Возможно, что именно она донесла немцам о том, что в госпитале якобы скрываются раненые красноармейцы.
Наряду с женщинами-героинями, рискующими жизнью для спасения раненых красноармейцев от голода и систематически носящими им пищу, имеются подобные гадюки, которые отдались всецело немцам и готовы уничтожить своих соотечественников. Жалко, что я не запомнил лица этой женщины. А то, когда советские войска вернутся вновь в Харьков я, не колеблясь ни минуты, передал бы её в руки чекистов!
25 марта. В госпиталь, где служит жена, принесли восемнадцатилетнюю девушку с пулевым ранением позвоночника и с параличем нижних конечностей. Выяснилось, что она познакомилась на улице с тремя эсэсовцами, заигрывала с ними и сообщила им свой адрес. В три часа ночи немцы явились пьяные к ней на квартиру и хотели её изнасиловать. Её отец заступился за неё и был немцами застрелян. Девушка стала плакать и сопротивляться. Тогда немцы подстрелили и её. Мне не жалко эту женщину: не надо было заигрывать с немцами, нужно было помнить, что это враги нашей родины. Но самый факт убийства и попытки изнасилования является, конечно, глубоко возмутительным.
* * *
Близкая знакомая моей жены К. П. Антимонова была убита немцами утром 14 марта. Она жила на площади Руднева. В этом доме группа красноармейцев устроила засаду. Поэтому, чтобы избежать боя, который должен был произойти в этом здании, Ксения Павловна Антимонова, её сестра Маргарита Павловна, её четырнадцатилетний племянник Борис и её уже взрослая племянница Людмила с грудным ребёнком на руках вышли из дома и направились в западном направлении, т. е. к части города, уже занятой немцами. Они вышли на набережную реки Харьков. Немцы находились по ту сторону реки около электростанции. Увидя русских женщин, немцы начали стрелять. Все легли на мостовую, прижавши головы к камням. Лежали в таком положении часа два, что было очень мучительно. Первым поднял голову племянник Ксении Павловны. Он был немедленно сражён немецкой пулей. Тогда его мать, Маргарита Павловна вскрикнула и приподнялась, чтобы посмотреть что случилось с сыном. Но пуля сразила и её. Видя это, Ксения Павловна поднялась во весь рост со словами «Ну, очевидно, настал и мой черёд!» Она была пронзена несколькими немецкими пулями. Уцелела лишь племянница, которая пролежала на мостовой со своим младенцем ещё часа два.
Вот как немцы расправляются с мирными жителями, с женщинами, случайно попавшими под их обстрел!
27 марта. Был сегодня в биологическом корпусе. Немцы там основательно пограбили и, в частности, забрали 18 микроскопов. В богатейшем зоологическом музее они выбирали себе те экспонаты, которые им нравились, например, красивые чучела экзотических птиц, заморские ракушки, оленьи рога и т. д. На охранные грамоты немцы не обращают внимания: четыре дня после того, как их вывесили, немцы забрали стенные часы. После того как эсэсовцы сожгли военный госпиталь, расположенный недалеко от биологического корпуса, немцы рыскали по всем этажам и в подвальном помещении в поисках раненых красноармейцев. Несмотря на то, что они их не нашли, они чуть было не убили коменданта здания С. П. Левченко лишь по подозрению, что он скрывает красных бойцов.
29 марта. Я беседовал с аптекарем 29-й аптеки30, расположенной около Сумского базара рядом с сожжённым военным госпиталем. Раненые красноармейцы расстреливались. Одному бойцу удалось спрятаться на лестнице обгоревшего госпиталя. Он просидел там шесть дней. Наконец, мучимый голодом и жаждой, он показался в окне и попросил у проходивших мимо женщин дать ему поесть. Ему принесли пищу и питьё. Немцы увидели его и застрелили.
* * *
Моей жене удалось приписать трёх красноармейцев, находящихся на излечении в институте ортопедии, к числу гражданских больных... Благодаря этому они будут спасены, так как можно опасаться, что немцы расстреляют раненых красноармейцев после их излечения. Эти звери на всё способны.
30 марта. Моя знакомая Джунковская живёт в районе Дома Государственной Промышленности. При боях, происходивших в этом районе, группа красноармейцев в 200 человек была окружена немцами. Красноармейцы сдались, бросили оружие. Однако немцы их всех расстреляли.
* * *
При взятии Харькова немцы сожгли огромное количество книг в публичной библиотеке имени Короленко. Эта библиотека была одна из самых богатых в СССР. Немцы ворвались в здание библиотеки и решили, что тут находится только коммунистическая литература. Они развели костёр и стали бросать туда тысячи ценнейших книг. Это делалось до того времени, пока какой-то немецкий офицер они не убедился в том, что сжигаются не коммунистические книги, а научные издания, беллетристика и даже книги на немецком языке.Тогда это аутодафе было прекращено!
1 апреля. Немцы ведут себя очень развязно. Некоторые из них заходят в дома и требуют, чтобы их накормили. Например, к одному из жителей, квартирующих в подвале анатомического института (Сумская ул., 39) недавно явились семь немцев и потребовали, чтобы их накормили.
Немец, забравший в биологическом корпусе несколько микроскопов, явился вчера и потребовал иммерсионную камеру. И это, несмотря на охранные грамоты! В прошлом году немецкая армия была более дисциплинированной. Грабежи — это верный признак разложения армии! Это хорошо!
8 апреля. Позавчера жена направила ко мне некую Анну Супрягу. Эта женщина решила спасти одного красноармейца, находящегося на излечении в Институте ортопедии. Его фамилия — Усанов. Можно опасаться, что немцы расстреляют раненых красноармейцев как только они выздоровеют и их выпишут из госпиталя. Поэтому Супряга решила взять к себе на-дом красноармейца Усанова до его выздоровления, выдавши его за своего двоюродного брата. Это можно сделать только с разрешения немецкого командования. Она пришла ко мне с просьбой помочь ей в этом деле. Я написал прошение на имя врача комендатуры, д-ра Вернике и мы вместе отправились к этому последнему. Он принял нас вежливо, но в просьбе отказал, ссылаясь на то, что раненые красноармейцы после выздоровления будут переведены в лагеря для военнопленных. Можно опасаться, что это будет не так, как он скаазал, и что немцы просто расстреляют красноармейцев, тем более что они сочтут их калеками, т. е. лишними ртами. Ведь они уничтожили душевно больных!.. Ведь они сожгли раненых в военном госпитале!..
* * *
Материальное положение моей семьи является сейчас ужасным. Нет денег и нет продуктов. Нечего продать! Всё чаще и чаще мечтаю о еде... полноценной! О белой булке, о масле, о мясе. О, мечты!
12 апреля. Я шёл по Сумской улице вниз. На углу Ветеринарной улицы31 меня остановил немецкий караул, проверил документы и пропустил дальше. А в документе, выданном мне университетом, было сказано, что меня не имеют права брать на какие-либо работы и внизу были надпись и печать представителя немецкого командования. Не прошёл я и ста шагов, как вдруг слышу новый окрик «Хальт!» 32 Вижу: на противоположной стороне улицы находится эсэсовец и куда-то тащит двух граждан. Я перешёл на другую сторону Сумской улицы и сказал:
— На углу у меня только что проверили документы и мне разрешили итти дальше.
После этого я сделал несколько шагов дальше. Эсэсовец разразился страшной руганью и, подбежав ко мне, стал махать кулаком около моего лица. В левой руке он держал трость.
Тут я сделал глупость: я вынул свой документ и вежливо попросил немца убедиться в том, что я не подлежу никаким принудительным работам. Это вывело его из себя. Он ударил меня кулаком по шее, а тростью стал хлестать по ногам. Возражать было бесполезно. Я последовал за ним в сад имени Шевченко. Тут немцы устроили кладбище для офицеров: было уже около сотни могил. На каждой имелся деревянный крест с надписью, а около креста лежала военная каска. Около двадцати граждан выравнивали могилы и приводили в порядок дорожки. Немец дал мне <лакуна> двумя другими гражданами я стал копать <лакуна> день я чувствовал себя совершенно больным <лакуна> питания у меня имеются перебои в сердечной деятельности. Я очень худой, бледный, еле держусь на ногах. Вполне понятно, что при копании могилы я не смог проявить той силы, которую проявили мои два соседа, молодые и здоровые парни. Вдруг я услышал за своей спиной окрик:
— Менш (т. е. человек), разве так работают? Я тебя продержу здесь дольше всех.
— Я совершенно больной, — ответил я. — Мне работать очень трудно.
— А! Ты ещё возражаешь! — крикнул немец. — И вновь ударил меня своей тростью.
Я решил больше не говорить с ним ни слова. Через час он отпустил одного парня и на смену явился один инженер. Другого парня сменил врач. Ещё через некоторое время немец отпустил инженера, потом врача. Я остался один. Явился фельдфебель. Когда он дошёл до меня, эсэсовец сказал ему:
— Это лентяй и ещё смеет возражать. Русская свинья!
— А ты его продержи до самого конца! — приказал фельдфебель.
Продолжаю копать дальше. Перед глазами плывут огненные круги. Я так устал, что напрягаю все силы, чтобы не упасть. Сердце мучительно бьётся.
Эсэсовец то расхаживает по Сумской в поисках новых жертв, то наблюдает за нашей работой. Он избивает шестидесятилетнего ветеринарного врача за то, что тот заявил, что он по старости не может работать. Избивает одного инвалида с парализованной правой рукой. В промежутках между этими расправами он сидит на скамеечке и флиртует с какой-то девицей.
Эсэсовец — среднего роста, блондин с голубыми глазами, бритый, хромает на одну ногу. Русских он называет либо менш (человек), либо Иван.
— Эй, пст! Иван, иди сюда!
Часам к двум немец собрался уходить. Но на смену себе он оставил молодого русского могильщика. После того, как немец ушёл, люди стали тоже расходиться. Я решил, что и я могу уйти. Но могильщик заявил мне:
— Вам немец сказал, что Вы должны работать до конца. Вот и работайте. Надо почистить вот эту дорожку.
— Но вы видите, что я работаю здесь пять часов, — ответил я, — и что я совершенно больной и не держусь на ногах.
— Ну что же! — ответил парень, — не надо было раздражать немца и совать ему под нос ваши документы. Он вас не взлюбил.
— Стыдно вам, — сказал я, — Немец поступает с нами как с врагами. А вы ведь украинец, а мучаете людей не хуже немца!
Пришлось поработать ещё четверть часа, после чего я ушёл домой. По дороге я встретил знакомых, которые в ужасе сказали мне:
— Что с вами? На вас лица нет! Краше в могилу кладут.
Я еле добрался домой и долго находился в полуобморочном состоянии. Сейчас я лежу с мучительным сердцебиением и с сильными болями в пояснице.
13 апреля. Вчера, по распоряжению доктора Вернике, несколько врачей Института ортопедии были посажены на автомобиль и отвезены за тракторный завод в лагерь, где находятся под стражей те люди, которые были забраны немцами для рытья окопов. В этом лагере жили в прошлом году харьковские евреи, а затем — военнопленные. Некоторые врачи вернулись сегодня в очень удручённом состоянии и рассказали о тех ужасах, которые они видели в лагере. Кругом лагеря — колючая проволока. В лагерь заключены не только здоровые, но и больные суб’екты. Их хватали на улице без разбора и они не прошли через медицинскую комиссию. Наши врачи видели в лагере инвалидов на протезах, гемипаралитиков после инсульта, людей с самыми разнообразными болезнями. Обращение с ними самое очень грубое. За малейший проступок — мордобитие, ругня, зуботычины, стрельба в воздух для устрашения. Кормят один раз в день: дают суп, а вечером кофе из желудей. Двести грамм хлеба в сутки. Рабочий день начинается в три часа утра и длится до наступления темноты. Словом, люди превращены в рабов. Говорят, что в Харькове на эти каторжные работы немцы послали 20.000 человек.
* * *
Сегодня скончался Николай Забровский. Некоторое время тому назад ему ампутировали переломанную и отмороженную ногу. Но гангрена пошла дальше. Забровский умирал очень тяжело. Выходит, что я даром рисковал своей жизнью, чтобы спасти его. Но я, конечно, не жалею. Он умер в госпитале в культурной обстановке. А немцы, вероятно, подвергли бы его каким-нибудь пыткам перед тем, как застрелить его?
16 апреля. Денег нет! Долги! Долги за квартиру (600 рублей), за продукты питания (300 рублей). Где взять деньги? В университете я не получал жалованья с 1 января 1943 г. Я мог бы легко устроиться на службу к немцам (например, переводчиком) и получать у них военный паёк. Но об этом не может быть и речи. Я ненавижу немцев за их зверства. Мне тяжело с ними соприкасаться: постоянно ждёшь от них каких-нибудь оскорблений. Это — звери и нужно держаться от них подальше. Кроме того, я глубоко верю в конечную победу советской власти и думаю, что это произойдёт скоро, не позже будущей зимы.
* * *
Каждое утро на базарах производятся облавы. Немцы хватают и мужчин и женщин и везут их рыть окопы. После этого люди исчезают: родственники не получают от них никаких писем. Часто человека хватают на улице и он не успевает предупредить своих близких о своей судьбе. Торговцы и торговки разбегаются. Базары пустуют. Поэтому цены на продукты всё время повышаются. Молоко стоит сейчас 110 рублей литр, десяток картошек — 100 рублей, десяток солёных огурцов — 40 рублей, пшено — 30 рублей стакан и т. д.
* * *
В университете служил бухгалтером некий Пётр Петрович (фамилию его я забыл). Маленького роста, с большой головой, высоким и широким лбом, рыжеватыми волосами, он производил впечатление человека ловкого, умеющего устраивать свою жизнь при любых обстоятельствах. Вскоре после вторичного взятия Харькова несколько эсэсовцев явились к нему на квартиру с целью грабежа. Им понравился его патефон и они приказали ему вынести патефон на двор. Петру Петровичу стало жалко патефона. «— Вы не имеете права его брать! — сказал он. — Я буду жаловаться на вас в немецкую комендатуру!» Роковые слова, стоившие ему жизни. Эсэсовцы заставили его вынести патефон на двор, а затем они застрелили несчастного бухгалтера, верившего, что можно у немцев добиться справедливости. Что стуит эсэсовцу убить человека? А. Н. Успенская рассказывала мне, что один двадцатилетний эсэсовец хвастался тем, что он уже убил 2.000 человек! Что стуит ему застрелить ещё одного человека? Ведь ему внушили, что русские — не люди, а существа низшей расы и что их можно убивать безнаказанно. Кровавому Герингу принадлежит это изречение: «Пусть совесть вас не мучает! Убивайте побольше, а за ваши убийства буду отвечать я!» Вот почему во всех этих убийствах виноват прежде всего кровавый фашистский режим.
19 апреля. Некоторые немецкие солдаты ненавидят Гитлера. Например, к Булгаковым ходил некоторое время один солдат родом из Любека. Он гордился тем, что когда Гитлер приехал в Любек, чтобы произнести там речь, жители выгнали его из города. Солдат с антифашистским настроением много, но дисциплина их скрутила так, что они вынуждены выполнять все постановления своего начальства.
* * *
Вчера жена ходила на базар, чтобы продать вещи: продала лишь одну рубаху за 300 рублей. Поэтому мы ели сегодня картошку, конечно, без масла и без подливки. К чувству голода нужно привыкать.
Я ходил за водой на Журавлёвку. Немцы стояли на горе и отбирали воду у граждан, с большим трудом доставших её. Немцам лень спуститься к колодцу и набрать себе нужное количество воды. Они предпочитают грабить жителей и заставлять их работать на себя. Особенно жалко было одну старушку. Она сказала мне: Ох, соколик! Говорят, что немцы воду отбирают, а у меня сил нет. Я еле до колодца добралась. Попрошу немцев не брать у меня воды.
Я наблюдал издали, как старушка подошла к немцам и что-то им говорила, а они всё же отобрали у неё воду. Я спрятался в одном дворе и ждал, пока немецкий караул удалится. Тогда я быстрым шагом пронёс воду через опасное место. Негодяи! У немцев имеются грузовики. Так просто взять две или три бочки, поехать на грузовике к колодцу и набрать себе сколько угодно воды.
20 апреля. День рождения Гитлера. Утром немцы ходили по квартирам и отбирали тарелки, ложки, вилки и стулья. В скверике против дома, где я живу, они установили столы, покрыли их белыми скатертями (награбленными у населения) и расставили на столах около сотни приборов. К часу дня они сели обедать. Им подали несколько блюд, в том числе жареных гусей, мясные кушанья, консервы. Они пили много вина и напились пьяными. В виде сладкого им подали каждому по 5 или 6 пирожных и дали по плитке шоколада. Они распевали хором немецкие песни. Всё это происходило на глазах голодного и измученного украинского населения. Обед окончился к четырём часам дня. После этого пьяные солдаты расхаживали обнявшись по улице и приставали к проходящими мимо женщинам. Словом, немцы достойно отпраздновали «великий день» рождения их доблестного фюрера.
Само собою разумеется, тарелки, ложки, скатерти, стулья и т. д. они не потрудились отдать жителям. Ведь это — «мелочь»!
21 апреля. Очень голодно. Был сегодня на базаре, купил на 400 р. разных овощей. Но всё это мало питательно. От голода кружится голова и я совсем ослабел. Нет жиров, мяса, сахара, хлеба. Если бы был хоть хлеб. А то солёными огурцами да бураками много не наешься. А работы у меня сейчас много: хожу за дровами, за водой, выношу помои, рублю доски, чищу картошку, хожу на службу, на базар, в различные учреждения. Мне очень тяжело...
* * *
Жена заходила сегодня к фотографу, Георгию Трофимовичу Реве. У него оказались сильно вспухшие щёки. Он рассказал по этому поводу следующее: В его фотографическое ателье явились два немца — унтер-офицер и солдат. Солдат попросил, чтобы Рева его сфотографировал. Рева произвёл снимок и сказал немцу, что с него полагается получить такую-то сумму. Однако немец в самой наглой форме отказался заплатить деньги. Рева решительно потребовал оплаты. Немец выругался и заявил, что он денег не даст. Тогда Рева разорвал негатив в знак того, что он готовить снимок не будет. Этот решительный поступок вывел немца из себя. Он набросился на Реву и ударил его со всей силы кулаком по лицу. Жена Ревы бросилась на балкон с криком «Спасите! Караул!» Но её удержал фельдфебель. После избиения беззащитного фотографа немцы с криками и бранью вышли на улицу.
Поступок Ревы я считаю замечательным. Молодец.
* * *
Сегодня заведующий отделом просвещения управы Н. М. Мищенко очень настойчиво предлагал мне переехать во Львов и обещал, что там о моём материальном положении позаботится «Наукове товариство». Я отказался. Я хочу встретить советскую власть в Харькове, чтобы не подумали, что я бежал из этого города.
22 апреля. В припадке откровенности одна медицинская сестра рассказала моей жене о том, что она сошлась с одним немцем. Этот немец обеспечивает её продуктами, что даёт ей возможность содержать и себя, и мать. Всё это кажется этой медицинской сестре вполне нормальным и она не отдаёт себе отчёта в глубине своего падения. Она, вероятно, возмутилась бы, если бы кто-нибудь назвал её проституткой. А между тем эта продажа своего тела не ради любви, а ради пайка это есть самая настоящая проституция. Единственно, что ей не нравится, это то, что немец страдает гиперсексуализмом и выполняет половой акт до десяти раз в течение ночи. Многие немцы принимают особые пилюли скантаридином, чтобы повысить свою потенцию. Столь частые половые сношения утомляют эту женщину... А о том, что немец — враг, о том, что он убивал или будет убивать красноармейцев, о том, что это — измена родине, данная особа, конечно, не думает. Да. Наряду с нашими партизанками, наряду с женщинами-героинями, спасавшими раненых красноармейцев, есть немало таких потаскух, которые продали себя немцам за немецкие подачки.
* * *
Сегодня я пошёл в управу второго района хлопотать о том, чтобы меня освободили от оплаты 600 рублей за квартиру, а то домоуправление угрожает меня выселить. Денег для уплаты за квартиру у меня нет. Меня предупредили, что бургомистр, некий Горбань, является бывшим студентом биологического факультета и в своё время слушал мои лекции по анатомии. Лично я его не помню. Я ждал более двух часов у его двери и не удостоился чести быть принятым. Видел его мельком: отвратительная жирная, сытая физиономия. Этот, очевидно, не голодает. Я ушёл, ничего не добившись: завтра предстоит вновь стоять у его двери и терпеливо ждать... Гнусно. До какого унижения я докатился.
* * *
Какое гнусное чувство — голод. Хочется яиц, сахара, мяса и особенно масла. С каким наслаждением я с’ел бы сейчас кусок хлеба с маслом. Сегодня я не выдержал: купил себе 100 грамм хлеба за 15 рублей. Но что это был за хлеб: до сих пор мучит изжога.
23 апреля. Вчера по городу был вывешен приказ, подписанный немецким комендантом города. Там говорится о то, что назначается награда в 10.000 рублей (или натурой — водкой или табаком) каждому, кто донесёт о запрятанном оружии, о спрятавшихся в городе командирах и красноармейцах, о готовящихся заговорах. Иначе говоря, поощряются доносы. Вероятно, найдутся мерзавцы, которые побегут в комендатуру доносить на людей, прячущих у себя красноармейцев. Если бы Николай Забровский был жив, вероятно кто-нибудь донёс бы и на меня. При желании я мог бы заработать 10.000 рублей, так как мне известно, что по Лермонтовской улице, №3, в квартире 29 проживает один красноармеец, который прячется у своей невесты. Само собой разумеется, мне даже не приходит мысль донести об этом. Хотелось бы наоборот, спасти как можно больше красноармейцев, вырвать их из лап немцев, спрятать их у себя. Вероятно, дела немцев не особенно блестящи, если они употребляют подобные способы, чтобы бороться с подпольной большевистской организацией.
* * *
Вчера ко мне заходила профессор Краинская-Игнатова. Её дочь забирают на работу в Германию. Поэтому она хочет всей семьёй переехать туда. Она пришла советоваться. Я ей нарисовал положение русских рабов в Германии: голод, побои, издевательства. Я ей сказал, что если она поедет с мужем, вероятно она сможет найти себе службу и материально хорошо устроиться, хотя и не по специальности.
— Но, Вера Николаевна, — сказал я ей, — подумайте о том, что будет дальше. Ведь победа Красной Армии очевидна. Каково будет положение русских, добровольно переехавших в Германию тогда, когда советские войска вступят в Берлин? А ведь это произойдёт несомненно через год или полтора. Краинская скептически улыбалась. Очевидно, она верила в силу немецкого оружия. Из всего, что я ей сказал она сохранила в памяти лишь одно: это то, что в данное время она сможет неплохо устроиться в Берлине. Ну что же. Пусть едет. Через год или два она будет сильно раскаиваться. Но тогда возврата больше не будет.
* * *
К жене пришёл один пациент. У него была сильно опухшая щека и он боялся, что у него перелом нижней челюсти. Выяснилось, что к нему на квартиру явились немцы и хотели забрать у него какие-то вещи. Он заявил, что это незаконно. Тогда один немец ударил его кулаком по лицу.
* * *
Послезавтра — пасха. А у нас нет ни денег, ни продуктов. В университете выдали сегодня предпраздничный паёк: маленький кусок гнилой колбасы, семечки, хлебину из нес’едобного проса и немного пшённой муки. Можно сказать, облагодетельствовали! Подумать только, что мы так голодаем, живя на Украине, стране, где так много хлеба, овощей, фруктов, мяса... Но всё это отбирается немцами, а нам предоставляется право лускать семечки...
25 апреля. Сегодня пасха. Грустно проводим её: кроме пшена, есть нечего. Вчера я ходил на базар. Вдруг налетели немцы, стали хватать людей и силой впихивать их в грузовики. Хватали покупателей и торговцев. Повезли их рыть окопы. И это в предпраздничный день! Это я видел лично на Сумском базаре. А вот что делалось тем временем на Конном базаре. Немцы оцепили базар и заявили, что уничтожат все товары, если молодые люди и работоспособные граждане не выйдут добровольно. Вышли «добровольно» несколько сот человек. Их увезли на грузовиках. Предпраздничное настроение исчезло и сменилось отчаянием.
* * *
Вчера вечером позвонил ко мне один немец. Ему открыла дверь моя жена. Он пред’явил ордер от немецкой комендатуры об из’ятии «вещей, ранее принадлежавших немцам». Солдат прошёл по всем комнатам в поисках немецких вещей, но таковых у нас не оказалось. Однако, немец из’явил желание забрать мои сапоги. К счастью, жене удалось доказать ему, что сапоги изношенные и все в заплатах. Немец не взял их. Однако, это дало ему повод посоветоваться с женой, где он может достать себе сапоги. Он разыскивает их у населения под видом искания вещей «ранее принадлежавших немцам». Это — очаровательно!
26 апреля. Немцы решили отобрать у населения всё то, что им раньше принадлежало или «вещи и продукты немецкого происхождения». Понимается это задание весьма своеобразно. Например, немецкие солдаты расхаживают по базарам и отбирают у торговцев всё то, что им нравится под предлогом, что это вещь «немецкого происхождения». Пойди, докажи обратное! У одной девочки они отобрали конфеты, завёрнутые в бумажки с немецкой надписью. «Это — Германия», — говорят они и отбирают конфеты, хотя мать этой девочки купила их у других немецких солдат. Так же поступают с папиросами, с сахарином под тем предлогом, что эти продукты не изготовляются на Украине. Отбирают всё то, что им нравится, будь эта вещь трижды украинского происхождения. Одну девушку, продававшую сахарин, немцы не только ограбили, но и избили. До своего ухода из Харькова немцы грабили, но не в такой степени. Сейчас они ведут себя как звери. Вероятно, они чувствуют, что скоро им придётся бежать с Украины и на этот раз — навсегда.
Вечер. Во дворе немцы наигрывают на губной гармошке какие-то бессвязные и пошлые мотивы. А попробуй им сказать что-нибудь — изобьют или застрелят...
Вчера немцы увезли всех раненых красноармейцев из Института ортопедии. Говорят, что их отвезут в Кременчуг. Однако, можно опасаться, что немцы их расстреляют.
27 апреля. Немцы приняли за еврейку бывшую машинистку института ортопедии и чуть было не расстреляли её, хотя она русская. С большим трудом удалось её спасти.
* * *
В то время, как интеллигенты голодают, многие люди умудряются жить в достатке. В Харькове тысячи людей в этом году пекли пасхи, красили яйца и ели окорока. Большей частью это — спекулянты и базарные торговцы.
Во время пасхальных праздников мы ели борщ из молодой крапивы, которую я нарвал за парком. Покупаем ужасный по качеству хлеб и едим его по маленьким кусочкам.
1 мая. Позавчера я начал копать участок, отведённый мне под огород на Павловом поле... Большой участок земли был отведён под огороды академических пенсионеров. Некоторые пенсионеры уже вскопали и засеяли свой участок. Однако, сегодня приехали немцы и отобрали у пенсионеров их участки для северной комендатуры (Nords Kommandantur). Пропали даром труды и деньги.
2 мая. Сегодня жена и дочь были на огороде и подобрали довольно большое количество советских листовок, которые были разбросаны с самолётов. Я сохраню по одному экземпляру, а остальные разбросаю по городу.
3 мая. От Насти Васенко я слышал сегодня следующее: Она ходила на обмен в окрестности Харькова. Ожидая поезда на одной станции, она познакомилась с одним пленным советским командиром. Когда началось отступление советских войск, он отстал от своей части. Желая её нагнать, он осведомился о дороге у одного крестьянина. Этот последний предложил командиру отвести его в деревню, переодеть его в штатское и провести его к советским войскам. Командир согласился и последовал за крестьянином. Они дошли вместе до хаты крестьянина. Этот распахнул дверь. А в хате сидели три немца, которые взяли командира в плен. Когда командир спросил у крестьянина, зачем он его предал, тот ответил: «Так вам сволочам и нужно. Надо вас всех перебить.» Теперь командир находится под угрозой быть убитым немцами. Это крестьянин был, очевидно, кулаком или подкулачником, так как крестьяне в своей массе ненавидят немцев и ожидают, чтобы Красная Армия освободила их от ига немцев. Когда вернутся советские войска, не худо будет отыскать этого предателя.
* * *
Мыла нет и нет денег, чтобы его купить. Простыни не менялись уже три месяца. Они чёрные от грязи и копоти.
5 мая. Сегодня немцы поймали меня на Пушкинской улице и заставили разгружать грузовик. На мои документы они не пожелали взглянуть.
7 мая. Сегодня мою жену вызвали к Елене Александровне Никольской. Она заведует музеем и картинной галереей33 на Бассейной улице. Этим музеем заинтересовался начальник гестапо. Перед уходом немцев из Харькова он забрал для себя лично много ценных вещей. После того как немцы вторично заняли город, Никольская в своём отчёте указала на то, что ряд вещей был забран начальником гестапо. Он узнал об этом и велел арестовать её. Она просидела в тюрьме три недели. Опрашивали её лишь один раз, при чём допрос производил сам начальник гестапо, т. е. тот самый, который украл вещи в музее. Никольской не разрешали передач и почти не кормили. Она так истощилась, что не могла больше стоять на ногах. Тогда немцы, думая, что она скоро умрёт, выпустили её. Сейчас она лежит в состоянии полной прострации.
Никольская рассказывала, как немцы бьют арестованных. С ней сидела в тюрьме некая Морозова. Её арестовали по доносу и обвиняли в том, что она еврейка, хотя и документы, и фамилия, и внешность доказывали, что это не соответствует действительности. Морозову избивали, требуя признания в том, что она еврейского происхождения. Если бы под влиянием пыток она это признала, её, конечно, расстреляли бы.
9 мая. Была у меня сегодня д-р Е. С. Булгакова. Рассказывала, что немцы на-днях расстреляли где-то на Основе 8000 большое число политических заключённых. Это мне кажется мало вероятным.
* * *
По учреждениям немцы распространили анкету, которую должны заполнить все служащие. Там выясняется, не было ли родственников евреев (даже отдалённых) и задаются, в частности, следующие вопросы: «Почему не покинули Харьков при уходе красных в октябре 1941 г?» «Почему остались в Харькове при уходе немцев в феврале 194234 г?»
* * *
На дочь доктора Булгаковой подан донос: директор школы обвиняет Нину в том, что она способствовала его увольнению из школы при приходе красных. За Ниной Булгаковой следит гестапо. Вероятно имеются другие причины, о которых д-р Булгакова мне не сказала: ведь её дочь — член подпольной организации и, кажется, комсомолка. Слежка гестапо, боязнь ареста заставляют д-ра Булгакову и Нину переехать в деревню Кочубеевку (около Полтавы).
* * *
Доктор Александр Евсеевич Ефимов тесно связал свою судьбу с немцами. Он служил врачом в гестапо. Эвакуировался с немцами в феврале этого года. Немцы доверяют ему. Он возглавляет институт ортопедии. Все его боятся. Он распространяет слухи, выгодные для немцев. Недавно он пригрозил одной сотруднице, что после увольнения из института она будет послана на принудительные работы в Германию.
* * *
С тех пор как немцы взяли Харьков в 1941 г. я лишился возможности научно работать. Эта бездеятельность очень тягостна. Она побудила меня заняться литературной работой. В частности я написал пять антифашистских пьес, действие которых происходит в 1942 и 1943 годах в оккупированной части СССР. Эти пьесы называются: «Партизаны», «Гетто», «Обречённые», «Чужие» и «Чёрный паук». Я мечтаю о том, чтобы передать эти пьесы советской власти после того как она вновь установится в Харькове. Кроме этого я написал несколько антифашистских коротких рассказов и закончил роман «Маги», начатый ещё в 1939 году. Я работаю так, как будто в Харькове большевистская, а не немецкая власть.
10 мая. На кладбище недалеко от дома, где я живу, похоронен один русский майор, убитый в боях под Харьковом в феврале 1943 г. Судя по надписи, он Герой Советского Союза. На его могиле всегда лежат свежие цветы и около неё часто стоят группы пленных красноармейцев и штатских. Так русский народ чтит память людей, отдавших свою жизнь за него. Это трогательно.
* * *
Немцы устроили в Харькове ряд публичных домов для различных воинских частей. В домике на углу Пушкинской и Юмовской улиц находится публичный дом для лётчиков. В этот публичный дом силой заключают красивых девушек и женщин. Недавно по Пушкинской раз’езжали немецкие грузовики. Немцы брали женщин якобы на работу. Однако жители заметили, что они выбирают лишь более красивых. Некоторые женщины были схвачены на улице. Можно себе представить положение честной девушки или замужней женщины, случайно попавшей в дом разврата и принуждённой обслуживать господ офицеров, среди которых имеется очень много субъектов, страдающих венерическими заболеваниями. Немцы заразили сифилисом и триппером огромное количество украинских женщин.
14 мая. Сегодня я тащил доску домой. Доска валялась в «Гиганте». Она никому не была нужна. По дороге на меня наскочил украинский полицейский и начал меня бить. Он хотел потащить меня в немецкую полицию. К счастью, немецкого полицейского не оказалось. Украинский полицейский отобрал у меня удостоверение личности. К счастью, Я подсунул ему старое, уже не действительное удостоверение, выданное не ещё до февраля 1943 г.
16 мая. В Харькове демонстрируется один немецкий кинофильм «Тринадцать стульев». Он интересный, но его сюжет украден у Ильфа и Петрова из романа «Двенадцать стульев». Конечно, о советских авторах не упоминается.
28 мая. Видел сегодня немецкого офицера с собакой и двумя щенятами. Одного щенка он назвал Иваном, а другого Соней. Грубый хам! Назвать собак русскими именами! Это намеренное оскорбление для русских. Идя по улице, он поминутно звал своих питомцев: «Пст, Иван! Ком хир, Соня!» А что было бы, если бы я назвал мою собаку Адольфом (подразумевая при этом Гитлера)?
Немцы вероятно расстреляли бы меня за намеренное оскорбление их фюрера.
* * *
Одну девушку, живущую в подвальном помещении музея анатомии, немцы схватили и, не дав ей возможности зайти домой и взять свои вещи, они отвезли её в концентрационный лагерь для принудительных работ в течение 3-х месяцев. Эта девушка работала на какой-то постройке у немцев. Там плохо кормили и девушка перешла на работу в полицию, где выдают лучший паёк. Начальник покинутого ею предприятия пожаловался в комендатуру и немцы решили наказать девушку за самовольный уход с работы. Мне не жалко эту особу, поскольку она работала у немцев и не побрезгала даже служить в полиции.
30 мая. Сейчас гестапо арестовало много людей. Я сам видел вчера, как по Пушкинской улице вели две больших партии арестованных крестьян или рабочих.
2 июня. Для того, чтобы избавиться от посылки на работу в Германию или на рытьё окопов, очень много граждан обращаются к врачам с просьбой выдать им справки о болезни. Некоторые врачи, недостойные этого звания, спекулируют на людском несчастьи и берут крупные взятки за выдачу справок. Примером может явиться некая д-р К-ва, служащая в 4-й поликлинике. Я её никогда лично не видел, но слышал о ней много нехорошего. Например, доцент Г. С. Козырев рассказывал мне, что эта К-ва потребовала у его жены взятку, чтобы выдать удостоверение о болезни, хотя жена Козырева не симулировала и действительно тяжело больна. Из другого источника я слышал, что эта К-ва потребовала у одной больной пятьсот рублей за справку о болезни и кроме этого являлась к ней на-дом и выклянчивала продукты. Это позор! К числу подобных взяточников относится и некий доктор Пригоровский. Конечно, им живётся неплохо и они не знают что такое голод. Но они позорят врачебное звание. В октябре 1941 г. я вёл приём по ортопедии. Ко мне обращались больные, которые хотели сунуть мне подаяние в виде пачек папирос, талонов на хлеб, хлебины, денег и т. д. Я, конечно, отказывался от этих взяток и эти предложения меня просто оскорбляли. Может быть это было непрактично, но жить, не уважая себя, ещё тяжелее, чем голодать.
4 июня. Сейчас пришёл ко мне служитель музея анатомии и сообщил, что немцы грабят в музее мебель и при этом не обращают никакого внимания на охранные грамоты. Как это ни противно, но придётся пойти завтра в немецкую комендатуру с жалобой на эти грабежи.
5 июня. Хождение в комендатуру относительно мебели не дало никаких результатов. Мне заявили там, что раз немцы берут мебель, то значит они имеют на это право. Стоило в таком случае выдавать мне охранную грамоту!
8 июня. В местной газете печатаются интервью с русскими рабочими, вернувшимися из Германии. Они получили непродолжительный отпуск после года работы в Германии. Корреспондент газеты, якобы со слов вернувшихся, печатает восторженные отзывы о жизни в Германии. А вот действительность: сегодня в Институт ортопедии приходила женщина, которая вернулась вместе с этой партией и рассказывала о прелестях жизни в лагере на окраине Берлина: голод, побои, издевательства. Показала значок «OST», который русские должны носить на груди. С этим значком русских никуда не пускают и в магазинах нельзя ничего купить. Более ужасной жизни трудно себе представить. А гестаповцы и их прихвостни, украинские националисты умудряются превратить этот ад в рай земной.
15 июня. Профессор Н. С. Тихомиров просил меня зайти к нему для переговоров о ведении практического курса топографической анатомии для врачей руководимой им больницы. Он живёт в доме Саламандра на Рымарской улице. Более роскошной квартиры мне не пришлось видеть по крайней мере в Харькове. Несколько огромных комнат с высокими потолками. На стенах картины лучших русских художников: Маковского, Айвазовского, Левченко. Драгоценная мебель. Большой письменный стол из красного дерева. В углу гостиной — массивные часы с маятником, идущие как хронометр. На полу мягкий ковёр. На столиках — драгоценные безделушки. Словом, везде роскошь. Тихомиров заявил мне, что у него имеется более 150 картин и что кроме этого у него имеется есть ещё одна другая квартира, обставленная ещё лучше.
Сам Тихомиров произвёл на меня резко отрицательное впечатление. Это — хам. Он долго маскировался при советской власти, носил маску честного советского учёного, а сейчас показал своё истинное лицо. Я удивляюсь тому, что советская власть не сумела его расшифровать раньше и дала возможность процветать такому врагу в то время, как некоторые другие профессора, относившиеся к советской власти вполне лойяльно, находилась под подозрением. Этот Тихомиров — типичный буржуй и настроение у него резко антисоветское.
— Если красные приблизятся к Харькову, — сказал он, — возьму топор и порублю вот этот стол, чтобы он никому не достался. Пусть он мне пойдёт хотя бы на дрова. Картины я сожгу (у меня их около 150 штук). А сам возьму котомку и пойду с немцами. Впрочем, я понемногу ликвидирую моё имущество.
И вот второе его изречение:
— У меня работают в клинике молодые врачи. Это, конечно, советское поколение. Самомнение — во какое. А я завёл с ними определённую линию поведения: крою их по-матушке. Это, извините за выражение, советское «дерьмо». Чуть что: тебе так не нравится, так иди вон из клиники. Я выгоняю их к чортовой матери. И вам советую: во время занятий держать их крепко в руках.
Вернувшись домой, я написал Тихомирову вежливое письмо с отказом от проведения курса по топографической анатомии.
Тихомиров один из тех, кто связал свою судьбу с немцами. Им придётся дорого поплатиться за это.
* * *
Встретил В. Е. Тимофееву. К ней приходил знакомый из Киева и рассказывал, что там мужской костюм стоит 50.000 рублей, а дамские чулки — 1500 рублей. Выходит, что в Харькове — благодать ещё ничего! Господа украинские националисты могут быть довольны: вот до чего немцы довели Украину. Скоро будем ходить голыми.
16 июня. Некоторые интеллигенты верят в успех генерала Власова и убеждены в том, что он свергнет советское правительство и учредить новую форму правления. У меня были по этому поводу беседы с доктором М. И. Каим. Он говорил с восторгом об успехах власовского движения и о том, что его армия якобы настигает теперь по численности 800.000 человек. Он был крайне удивлён, когда я заявил ему, что по-моему Германия будет побеждена и что советская власть не только установится в Харькове, но также в Германии, Румынии, Италии, Венгрии... и т. д. Расстались мы холодно.
22 июня. Вторая годовщина войны. Казённые восторги в газете «Нова Україна»! А чему радоваться украинским националистам? Немцы расчленили Украину, отдали Одессу румынам, а сами превратили остаток Украины в немецкую провинцию с гаулейтером Кохом во главе. Как мы далеки от самостийной Украины, о которой мечтали эти господа. Нужно быть очень наивным, чтобы верить в то, что немцы миллионами немецких трупов усеяли нашу Украину лишь для того, чтобы учредить «Самостийну Украину» с украинским правительством во главе. Вот дурни.
* * *
Ночь. Лежу в постели страшно голодный и не могу из-за этого заснуть.
23 июня. Несколько дней тому назад в музей анатомии явился некий доктор Бентенридер, ассистент кафедры анатомии в городе Йене. Он был в восторге от музея и просил разрешения привести сюда несколько немецких фельдшеров для демонстрации им музейных препаратов. Сегодня он явился с группой фельдшеров. Я присутствовал при том, как он давал пояснения своим слушателям. Впервые я видел на практике, как фашисты извращают науку для своих целей. Особенно меня удивил следующий факт. Подойдя к женскому скелету, Бентенридер внезапно скомандовал: «На колени!» и все фельдшеры безропотно стали на колени. Оказывается, это было нужно для того, чтобы им было лучше видно строение таза на скелете. Затем Бентенридер заявил, что существуют расовые различия в строении таза, что у женщин высшей расы таз шире и роды протекают легче, чем у женщин низшей расы, что самая высшая раса — германская, что поэтому нужно избегать смешений с представительницами низшей расы, к которой относятся русские и украинцы. С антропологической точки зрения всё это является, конечно, злостной фальсьфикацией науки. В частной беседе Бентенридер сказал мне, что немецкие правящие круги якобы встревожены частотой браков между немецкими солдатами и женщинами оккупированных территорий.
* * *
В больнице, где работает моя жена, лежал один раненый красноармеец. Его звали Никифоров. На-днях он откровенно поговорил с моей женой и заявил ей, что он — чекист и что его настоящая фамилия Пономарёв. Он выздоровел, выписывается из больницы, но у него нет документов. Он просил жену выдать ему две справки: одну на имя Пономарёва, другую на имя Никифорова, что жена охотно сделала. В свою очередь жена сказала Никифорову, что мы вполне советские люди и что она и я хотели бы что-нибудь сделать для борьбы с немцами. Пономарёв выдал моей жене удостоверение в том личную записку, свидетельствующую о том, что она прятала в больнице раненых советских бойцов и организовала их питание, привлёкши к этому несколько женщин. Вернувшись домой, жена посоветовалась со мной, как помочь Пономарёву достать себе документы для прописки. Я вспомнил о том паспорте, который принадлежал моему сыну Олегу и который он должен был передать кому-нибудь из красноармейцев, решивших бежать из немецкого плена. Этот паспорт принадлежал мужчине 46 лет, а Пономарёву не более 30-ти лет. Но, как это ни странно, между ними обнаружилось некоторое сходство. Я посоветовал жене передать этот паспорт Пономарёву. Этот последний явился к нам на квартиру. Жена передала ему паспорт, за что он очень благодарил. Пономарёв заявил, что следует ожидать прихода советских войск в Харьков в августе 1943 г. Мне кажется, что это должно произойти позже — к концу осени.
25 июня. Ходил сегодня смотреть немецкий фильм «ГПУ». Какая халтура! Публика смеялась при самых «трагичных» эпизодах. Конечно, в фильме показывают, как чекисты устраивают оргии и покупают себе дачные дома за-границей для того, чтобы вести буржуазную жизнь. Харьковская публика оценила фильм по достоинству.
* * *
От Марфы Петровны Приходько слышал, что немцы хватают всю молодёжь в сёлах. Юноши и девушки прячутся в лесах, а немцы арестовывают их родителей. Знакомая история!
26 июня. В тридцатых годах на факультете социального воспитания Харьковского университета был один студент с довольно характерной внешностью: мал[енького]ого роста, пятиугольное лицо с веснушками, курносый, рыжие волосы, жидкие усики, подрезанные спереди и висящие по бокам в виде сосулек, нежный тенорок. Производил он впечатление дурачка. Он часто без всякого повода останавливал меня на улице и подобострастно жал мне руку. После окончания учебного заведения он рассказал, что устроился где-то учителем.
Сегодня я его встретил на Николаевской площади. Он меня остановил. Вид у него был не приниженный, а скорее надменный. Говорил он уверенно. «Где же вы устроились?» — спросил я, чтобы что-нибудь сказать. «Теперь я — священник вон в том монастыре!» — ответил он гордо. «Вот как! Вы и раньше этим делом занимались?» «Нет. Я всегда был религиозным, но священником я стал только теперь. Много приходится работать! Огромные задания! Нужно приблизить церковь к государству и семье!» «Много верующих?» — спросил я. «Почти все верующие! Но ещё много дефектов. Некоторые священники берут взятки, другие плохо себя ведут! Надо это выкорчёвывать! Я принялся за это дело. Вы меня знали дурачком. Это я так прикидывался! Будь я дурачком, я бы ВУЗ не кончил. Меня сильно травили!» «Очевидно, вас преследовали за вашу религиозность?» «Да, вероятно! Но я сумел надуть советскую власть и достиг своей цели!» «Ну! Всего хорошего! — сказал я. — Я рад за вас, что вы наконец устроились по призванию.» Моей иронии он, конечно, не понял. А я подумал: «Да, правы были большевики, когда они толковали о бдительности. Вот какая змея выросла в недрах советского ВУЗа. Человек много лет прикидывался юродивым, чтобы кончить высшее учебное заведение и начать деятельность, об’ективно направленную против советской власти».
29 июня. Я заболел. У меня высокая температура. Несмотря на это, пришлось идти в музей. Доктор Бентенридер просил меня провести занятия с сорока «добровольцами», находящимися на службе у немцев. Я впервые соприкасался с так называемыми «добровольцами». Меня удивляло то, что такое огромное число пленных записывается в «добровольцы». Только из-за пайка или по идейным побуждениям? Вот что было для меня неясным.
В мои об’яснения я подпустил включил немного советской пропаганды. Например, на замечание одного парня о том, что много денег было вложено в музей — я ответил:
— Да! особенно после революции 1917 года. Создателем музея является академик Воробьёв, портрет которого висит в коридоре и который бальзамировал труп Ленина, хранящийся в мавзолее в Москве.
Затем я совершенно случайно сказал:
— Станьте в три ряда, товарищи!
Потом я спохватился, что употребил слово «товарищи» и прибавил:
— Извините! Я хотел сказать «граждане».
Многие «добровольцы» стали улыбаться так мило, так тепло — чисто русские лица! А один из них сказал:
— Ничего! Пускай будет «товарищи». Мы это любим!
Когда «добровольцы» выходили из музея, один совсем молодой парень с очень милым лицом сказал мне:
— А вот мы так думаем, что у Гилера такая морда, что он совсем похож на неандертальца!
— Ну! Ну! Молодцы! — ответил я, чтобы что-нибудь сказать, ибо разговор на эту тему с незнакомцем мог представить опасность. А вдруг этот «милый парень» — агент Гестапо! Так вот они какие эти добровольцы! Я убедился по некоторым данным, что они немцев ненавидят. Вполне очевидно, что большинство из них при первой же возможности перейдёт на сторону советской власти.
30 июля. Я уже целый месяц болею брюшным тифом. За это время я никого не видел и поэтому записей в дневнике почти не было.
13 августа. Харьков эвакуируется. Выезжают госпитали, уезжает управа. Однако немцы стремятся скрыть эту эвакуацию от населения. Сегодня меня посетил доктор Бентенридер.Он теперь занял крупную должность врача при немецком штабе. Я его спросил как обстоит дело с эвакуацией города. Он мне ответил, что об этом не может быть речи. По его данным, около Чугуева прорвались советские танки. Этот прорыв уже ликвидирован и городу не угрожает никакой опасности. Бентенридер заявил мне, что он придёт меня ещё навестить и принесёт мне лекарства.
15 августа. Доктор Бентенридер не пришёл, а прислал мне какую-то женщину, которая передала мне лекарства (кофеин) и сообщила, что доктор Бентенридер выехал из города.
18 августа. Уехали довольно многие мои знакомые. Некоторые были врагамиждебно настроены к советской власти и им, пожалуй, следовало уехать, а другие бегут совершенно напрасно. Немцы распространяют слухи, что большевики зверски расправятся с гражданами, оставшимися в Харькове, приводят примеры сёл, где всё население якобы было вырезано большевиками, говорят о том, что доктор Голованов, покинувший Харьков в марте 1943 г. был арестован, что его судили в Москве показательным судом и что он был приговорён к двадцатилетней каторге. Все эти данные, конечно, пугают население. Кроме того, немцы предупреждают, что они не оставят камня на камне от города. У них якобы уже приготовлены 1200 самолётов, которые разбомбят Харьков, как только в него вступят советские войска.
Вероятно эта немецкая пропаганда побудила многих людей бросить всё своё имущество и покинуть Харьков. К числу людей, которым безусловно не следовало эвакуироваться, относится Вера Евгеньевна Тимофеева. Это — старая, почтенная учительница. Он воспитала много поколений детей. У неё учились и мой сын и моя дочь. Она не имела никакого контакта с немцами и у них не служила. Она эвакуировалась потому, что её дочь служила секретарём в управе. Думаю, что советские власти не тронули бы ни мать ни дочь. Тимофеева бросила свой домик, расположенный на углу Лермонтовской и Юмовской Пушкинской улиц. Я заходил туда сегодня. Квартира уже зверски разграблена окружающими жителями. Ценная мебель поломана: например, из зеркального шкафа выбито зеркало. Богатейшая библиотека разграблена, при чём какие-то женщины растаскали книги на топливо. На полу валяются разрозненные номера журналов, остатки французских и немецких книг. Словом, разгром! Да! Тимофеева сделала большую глупость, поддавшись панике. С ней эвакуировалась её добрая приятельница, учительница Канисская, которая, насколько мне известно, тоже не имела никакого отношения к немцам. И куда они поедут? — В Полтаву. Но ясно, что и Полтава будет взята. В Кременчуг? — Но и там их догонят советские войска. А за пределы Украины в Германию немцы этих беженцев не пустят. Рано или поздно, они будут находиться в пределах досягаемости советских войск. Так ведь лучше встретить советскую власть в своём родном городе, чем быть на положении беженца.
Уехал фотограф Рева с семьёй. Уехал он из-за дочери, которая служила у немцев переводчицей.
Уехала семья Макаровых. Они все служили у немцев: сын — санитаром в госпитале, мать — переводчицей, одна из дочерей, кажется, в качестве врача.
Бежал доктор Ефимов. Ему, пожалуй, следовало бежать, так как он вёл себя непримиримо по отношению к советской власти и настойчиво проводил линию своих хозяев-немцев.
Бежал и профессор Тихомиров. Скатертью ему дорога. Уехало семейство Капканцев. Причина от’езда: Капканец боялся, что его мобилизуют в Красную Армию. Из-за этого он по сути погубил свою семью — жену и двух дочерей.
20 августа. Советские войска охватили полукольцом город Харьков и находятся очень близко — в 5—6 километрах от города. Немцы расположили свои пушки и миномёты в самом городе и поэтому советской артиллерии приходится стрелять по улицам Харькова. От советского снаряда погиб доктор Снегирёв, тот самый, с которым я ездил 16 ноября 1941 года копать картошку. Несколько снарядов упало во двор дома, где я живу. Слегка повреждён соседний дом. На Лермонтовской улице имеется несколько жертв.
23 августа. Сегодня ночью родные советские войска с боем освободили город Харьков от немцев. Я встречал первых красноармейцев со слезами радости на глазах. Хотелось подойтиЯ подходил к ним, пожатьимал им руку и сказать говорил: «Спасибо вам, дорогие! Спасибо за то, что освободили нас от этих проклятых немцев, которые заставили нас так страдать. Слава Красной Армии! Слава её руководителю, товарищу Сталину!»
Вставка к стр. 15835
Бросая ретроспективный взгляд на события последних двух месяцев двух лет, я не могу без ужаса и содрагания вспоминать о зверствах немецких фашистов. По рафинированной жестокости они превзошли всё, что можно было ожидать. Ежедневно приходилось слышать о том, как немцы убивали, грабили и насиловали. При чём обычно это делалось частосовершенно бесцельно и не вызывалось необходимостью. Как например об’яснить следующий достоверный факт, о котором я слышал от доцента К-ва? Деревня около города Острогожска. На окне хаты сидит девочка и греется на солнце. Проходит немецкий солдат и при виде ребёнка снимает автомат и стреляет. Девочка падает убитая. Мать с воплем бросается к ней. Солдат входит в хату и на ломанном русском языке говорит матери: Чего плачешь? Дочь убита? Ну так что же! Война! Выходит, что он не только бесцельно убил ребёнка, но и поиздевался над горем матери! Об’яснить подобные факты можно только тем, что немцы, уверовавшие в дикие и бредовые теории Гитлера о «низших расах» нас за людей не считали. В представлении многих из них русские являются ничем иным, как животные, которых можно безнаказанно и бесцельно убивать или истязать! С нашими военнопленными и с советскими гражданами, угнанными на каторгу, в Германии немцы обращались как с рабами. Я с глубоким возмущением вспоминаю о всех тех унижениях и оскорблениях, которым я подвергся со стороны немцев, а между тем я, благодаря моему званию профессора и знанию немецкого языка несомненно находился в превилегированном положении. Завоёвывая Украину, немцы были настолько уверены в своей силе, что не считали нужным стремиться привить к себе симпатии населения. Они сознательно проводили политику уничтожения части украинского населения с целью более лёгкой колонизации Украины. Для этого они искусственно создавали голод и препятствовали снабжению городов. В их руках был транспорт. Они могли легко подвезти в города продукты из деревни. Но они намеренно этого не делали. От голода на Украине погибли десятки тысяч людей, при чём особенно тяжёлым было положение интеллигенции. Выпустивши оккупационные марки, не имеющие хода в Германии, немцы получили возможность даром приобретать любые ценности и вывозить их на свою родину. Обесценивание денег было одним из способов порабощения населения. Особенно возмутительным было отношение немцев к культурным ценностям — к музейным экспонатам имеющим историческое значение, к редким книгам, к картинам и различным произведениям искусства. Немцы грабили всё это, а то что они не могли увезти, они зверски уничтожали. Они на каждом шагу оскорбляли национальное чувство советских людей. Например, они не давали разрешение на постановку украинских опер, так как заявляли что музыка Лысенка это «музыка варваров». И надо иметь такую холуйскую душонку, как украинские националисты, чтобы смиренно воспринимать все те пощёчины, которые расточали им немцы. Гитлер хотел сделать из советских людей послушных рабов, а для этого он всячески тормозил распространение культуры на Украине. Разве это не характерно, что немцы не разрешили открывать высшие учебные заведения и что в школах они организовали занятия лишь для детей первых четырёх классов. Уметь читать, писать и считать — вот те культурные горизонты, которые открывались при немцах перед молодёжью Украины. При немцах жилось хорошо лишь базарным спекулянтам и разным аферистам. Огромное большинство граждан стонало под немецким сапогом и трепетно ждало того дня, когда Красная Армия освободит их от гнёта немецких фашистов. Жизнь стала положительно невозможной. Самоубийства особенно среди интеллигентов приняли массовый характер...
В течение последних месяцев перед приходом советской власти у меня начал развиваться своеобразный психоз: я стал бояться выходить на улицу. А когда приходилось выходить меня постоянно преследовала мысль «Что произойдёт со мной сегодня? Где я очучусь сегодня вечером? Может быть пьяный эсэсовец убьёт меня? Может быть я буду избит как уже два раза меня избивали? Может быть я окажусь в лагере рабов, согнанных для рытья окопов из Харькова? Может быть меня схватят на улице и отправят на каторгу в Германию? Ведь жаловаться некому! Документы которые у меня лежат в кармане и которые свидетельствуют о том что я профессор университета не подлежу принудительным работам не имеют никакого значения, ибо любой солдат может безнаказанно их разорвать!» Вот с какими настроениями приходилось жить. Такая жизнь была хуже смерти!
Родная Красная Армия спасла меня от этого мрака и ужаса и вернула мне свободу и человеческое достоинство. Я бесконечно обязан советской власти за то, что освободивши Харьков от немецких фашистов она спасла меня от голодной смерти, вернула мне культурные условия существования, избавила от того одичания, в котором я временно находился и особенно возродила меня морально, ибо с установлением советской власти я вновь стал чувствовать, что у меня имеются гражданские права, что в случае ущемления этих прав я могу обратиться с жалобой в суд и привлечь моих обидчиков к ответственности. Да! те, кто не имели несчастье жить под немецким сапогом, может быть не поймут меня, не поймут почему я так радуюсь тому, что кажется им неот’емлемым и вполне естественным. А я чувствую себя как будто я вновь начинаю жить. Меня так радует всё то, что я вижу сейчас вокруг себя, все признаки возрождения Харькова после разрухи вызванной немецкой оккупацией. Кругом меня кипит работа. За полтора месяца облик Харькова резко изменился к лучшему.
Текстологический комментарий и примечания Константина Беляева.
1
Набрано по ксерокопиям черновой машинописи дневника 1941—1943 гг. (158 машинописных листов ~A4 в полтора интервала) и двух дополнительных рукописных листов ~А4 (финальный фрагмент текста; в публикации выделен курсивом), предоставленным «©оюзу Писателей» внуком Л. П. Николаева С. Ю. Кургановым. Даты дневниковых записей, в оригинале идущие в подбор с основным текстом, в настоящей публикации даны — для удобства чтения — жирным шрифтом. Текст дневника публикуется с точным соблюдением авторской орфографии и пунктуации, а также с отображением позднейшей авторской редактуры стилистического и идеологического характера (обширных вычёркиваний, [повторных вычёркиваний] и рукописных вставок, сделанных Л. П. Николаевым в 1954 г.).
2
Ныне — НИИ протезирования, ортопедии и травматологии им. профессора М. И. Ситенко (ул. Пушкинская, 72).
3
Ныне — институт медицинской радиологии им. С. П. Григорьева АМН Украины (ул. Пушкинская, 82).
4
«Шевелись! Шевелись!» (нем. Los! Los!).
5
«Русская свинья! Лентяй!» (нем. Russische Schweine! Faulpelz!).
6
Ныне — ул. Полтавский Шлях.
7
Ныне — пл. Конституции.
8
Пл. Конституции, 20 (на месте нынешнего жилого дома с Харьковаптекой-2 и частными предприятиями).
9
Ул. Университетская, 14 (на месте нынешнего памятника Борцам Октябрьской революции).
10
Ныне — СШ №27 (ул. Марьинская, 12/14).
11
Ныне — пл. Розы Люксембург.
12
Кафедра и музей анатомии медицинского института — в здании хирургического корпуса университета (ул. Сумская, 39 — на месте северного выхода из ст. м. «Университет»; разрушено в 1943 г.).
13
Химический корпус университета (ул. Тринклера, 1 — на месте выхода из ст. м. «Госпром»; разрушен в 1943 г.).
14
Ныне — ул. Мироносицкая.
15
Неточная цитата из поэмы А. А. Блока «Двенадцать» (1918).
16
Пл. Конституции, 7.
17
Ныне — областной Дворец детского и юношеского творчества (ул. Сумская, 37/1).
18
Ныне — Московский проспект.
19
Ныне — клиническая больница №1 (ул. Карла Маркса, 25).
20
Ныне — гостиница «Харьков» (пл. Свободы, 7).
21
Ныне — ул. Гуданова.
22
Putzfrau — уборщица (нем.).
23
Ныне — ул. Петровского.
24
Ныне — ул. Олеся Гончара.
25
В нынешней нумерации — ул. Культуры, 5 (угол с ул. Тринклера).
26
Назад, на родину (нем.).
27
Ныне — Музей природы (ул. Тринклера, 8).
28
Ныне — НИИ гигиены труда и профессиональных заболеваний (ул. Тринклера, 6).
29
Ср. с записью от 13 марта 1943 г.
30
Ул. Культуры, 6.
31
Ныне — ул. Иванова.
32
Нем. «Halt!» — «Стой!»
33
В здании нынешнего Патентно-компьютерного колледжа (ул. Петровского, 18).
34
Описка. Правильно — в феврале 1943 г.
35
158-я — последняя страница авторской машинописи.
Лев Петрович Николаев (1898—1954) — выдающийся антрополог и анатом, специалист в области биомеханики и протезирования, доктор медицинских наук, профессор. Сын известного философа-толстовца П. П. Николаева, в 1904 году эмигрировавшего во Францию. Родился в Таганроге, вырос в Ницце. Учился на естественном, затем на медицинском отделении Парижского университета. Вернувшись после Февральской революции 1917 года на Украину, закончил Харьковский медицинский институт (ныне — университет). В 1924—1936 гг. заведовал кафедрой анатомии Харьковского университета, с 1929 года — отделом биомеханики Харьковского НИИ ортопедии и травматологии. Автор фундаментальных исследований в области динамики физического развития населения Левобережной Украины, работ по научной стандартизации одежды и обуви. Изобретатель нескольких антропометрических приборов. С 1936 года (в ходе административного разгрома харьковской антропологической школы) вместе с женой, известным антропологом О. В. Недригайловой-Николаевой подвергался репрессиям. В 1941—1943 гг. пережил фашистскую оккупацию Харькова и насильственную «командировку» (в апреле-мае 1942 года) в Германию. В качестве заведующего музеем кафедры анатомии Харьковского мединститута добился выдачи для музея немецкой охранной грамоты, сохранив от уничтожения музейный архив, библиотеку и уникальные препараты. В августе 1943 года снят Александром Довженко в кинохронике, посвящённой освобождению Харькова от оккупации. По совету приехавшего в Харьков А. Н. Толстого (заместителя председателя Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию фашистских злодеяний) начал готовить книгу воспоминаний о периоде оккупации, но из-за загруженности научной работой не закончил её, ограничившись черновой редактурой дневника.
Дневник 1936—1937 гг. («Во власти фанатиков. Дневник советского профессора»), а также развёрнутая биография Л. П. Николаева опубликованы в «©П» №11.
Журнальный зал
Оценил 1 человек
1 кармы