«Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…»: русские и англо-бурская война, Часть II

«С честными идеальными стремлениями…»

В российском обществе англо-бурская война нашла сильнейшей душевный отклик. К событиям на юге Африки не был равнодушен никто, включая императора Николая II, который видел в начавшемся конфликте неплохие внешнеполитические перспективы для страны. Вот что он писал уже в октябре 1899 года, спустя считанные дни после начала конфликта: « ...Я всецело поглощен войною Англии с Трансваалем... Не могу не выразить моей радости по поводу только что подтвердившегося известия, что во время вылазки генерала White целых два английских батальона и горная батарея взяты бурами в плен! Вот что называется влопались и полезли в воду, не зная броду!». В массовом сознании тогдашней российской элиты явственно обрисовалась надежда на крушение британского колосса, что моментально развязало бы руки государю-императору сразу на нескольких важнейших для России направлениях. В первую очередь, конечно, подразумевались Босфор и Дарданеллы, ну а там чем черт не шутит, может и в Индийском океане доведется помыть сапоги русскому солдатику – так тогда думали очень многие в Петербурге. Государь продолжал: «...Мне приятно сознание, что только в моих руках находится средство вконец изменить ход войны в Африке. Средство это очень простое - отдать приказ по телеграфу всем туркестанским войскам мобилизоваться и подойти к границе. Вот и все! Никакие самые сильные флоты в мире не могут помешать нам расправиться с Англией именно там, в наиболее уязвимом для неё месте».

Войска вблизи границ Афганистана и Индии были передислоцированы и приведены в состояние готовности. В российской прессе это объяснялось «тревожным положением в Афганистане». Однако Николай понимал, что Британская империя – слишком мощный соперник даже для него, поэтому было решено попытаться втянуть в конфликт германского кайзера, который также был прямо заинтересован в ослаблении позиций Лондона. Самодержец писал в те дни: «Я намерен всячески натравливать императора (Германии) на англичан...».

Действительно, по всем прикидкам, кайзер должен был принять живейшее участие в деле сохранения независимости для бурских государств. Незадолго до описываемых событий немцы построили железную дорогу между Трансваалем и колониями Германии на атлантическом побережье Африки, а спустя какое-то время проложили другую ветку – на этот раз к Индийскому океану. Это крепко било по английской монополии на вывоз товаров из бурской республики, к тому же в случае войны позволяло бурам получать вооружение и другую помощь извне (именно по этой ветке бурам будут доставлены закупленные у кайзера новейшие винтовки Маузера, превосходящие по всем характеристикам английскую винтовку Ли-Метфорд – прим. авт.).

Кайзер Вильгельм II считался едва ли не главным союзником и покровителем буров в «большом мире», и после рейда Джеймсона даже грозился взять Трансвааль и Оранжевую под прямую протекцию Германской империи. Однако британцы незадолго до войны ловким маневром вывели «Вильгельма Неистового» из игры, предложив ему в перспективе совместный раздел бельгийских владений в Африке и уступив Самоанские острова.

В итоге, когда кузены (германский и русский императоры состояли в родстве – прим. авт.) встретились спустя какое-то время после начала войны в Потсдаме, разговор получился не совсем таким, как рассчитывал Николай. Кузен Вили встретил кузена Ники (так по-дружески монархи называли друг друга – прим. авт.) в русском военном мундире, демонстрируя тем самым полное радушие, монархи много гуляли, поохотились вместе, говорили, в том числе, и про африканские дела. Кузен Ники убеждал родственника вмешаться, кузен Вили отвечал очень уклончиво и абстрактно, зато настойчиво и с энтузиазмом уводил разговор к идее вторжения российских войск в Индию. В итоге монархи так и не договорились, а Россия заняла относительно конфликта позицию благожелательного по отношению к бурам нейтралитета.

Тем не менее, российский император не утратил интереса к войне – была налажена агентурная сеть, образовавшая треугольник Лондон-Претория-Петербург, вследствие чего вся информация о ходе боевых действий и настроениях во враждующих лагерях оперативно попадала на стол Николаю II.

Сбор основных сведений осуществляли следующие агенты – полковник Стахович, подполковник Ромейко-Гурко, штабс-капитаны Потапов и фон Зингер-Корн, капитаны Щеглов и Иолшин. Именно капитан Иолшин был отправлен к англичанам, в то время как остальные получили назначения к бурам. Капитан Щеглов же умудрился побывать в обоих лагерях, поскольку у буров он находился инкогнито, а затем сумел ловко «продать» англичанам свою оперативную легенду, и они спокойно разрешили ему находиться в расположении армии. Впоследствии, возвратившись в Петербург, все агенты были повышены по службе и представлены к наградам. Также были награждены многие из добровольцев, которые на момент участия в войне уже вышли в отставку с действительной службы, но в ходе боевых действий проявили себя ценными агентами и оказали русской короне неоценимые услуги. Одним из таких был, например, отставной пехотный поручик Алексей Ефимович Едрихин (донесения подписывал псевдонимом «Вандам» - прим. авт.), который после войны представил тогдашнему военному министру А. Н. Куропаткину подробный доклад об английской армии и ее принципах ведения войны. Доклад был оценен очень высоко, и отставному поручику все время его пребывания в Африке было зачтено за действительную военную службу с выплатой жалования и предоставлением оплаченного отпуска. Впрочем, отправлялись на войну под видом «отставников» и действующие военнослужащие российской армии, выполнявшие функции неофициальных агентов и военспецов в армии буров.

Тем не менее, британская разведка тоже не зря ела свой хлеб, и очень скоро отправка русских агентов перестала быть тайной. Когда в Трансвааль отбыл подполковник Ромейко-Гурко, лондонская «Дэйли Мейл» ответила на это статьей с хлестким заголовком «Атташе или разбойник? (Удивительное дело генерала Гурко)». В статье прямо утверждалось, что миссия Гурко – сугубо военная, что отправляется он как разведчик и, как сейчас принято говорить, военный советник, везущий с собой двести добровольцев и множество самого современного оружия. Отчасти это было правдой – Гурко действительно ехал как царский агент, и с ним действительно ехали пятьдесят добровольцев и санитарный отряд Красного креста. Но никакого оружия и приказа осуществлять прямое руководство бурскими соединениями у него не было.

Российская пресса, между тем, не упускала случая ответить британской – подавляющее большинство изданий занимали откровенно про-бурскую позицию. Буры представали на страницах русской печати свободолюбивым и гордым народом, чьи ценности были схожи с ценностями русского общества – религиозность, семья, приверженность традициям и даже ношение бород. Словом, бур представлялся этаким голландским «Иваном», которому русский народ не может не протянуть руку помощи. Англичане же напротив представали бессовестными захватчиками и проходимцами. Вот что говорилось в номере «Нового времени» от 20 октября 1899 года: «Либеральный, корыстолюбивый бритт <…> не мог перенести постоянного упорного сопротивления честного консервативного бура». Этим словам словно вторили «Московские ведомости»: «Храбрый бур тщится отстоять свою независимость от прожорливого британца». На защиту Великобритании вставали немногочисленные либеральные издания, но их голос буквально тонул в океане бурофильских статей консервативной и государственной прессы. В декабре 1900 года «Амурская газета» описывала типичную для того времени ситуацию: «Ни в Претории, ни в Йоханнесбурге победа буров под Ледисмитом не произвела такого ошеломляющего впечатления, какое вызвала она в Саратове, в местном коммерческом клубе». Нужно, однако, отметить, что русская пресса, как и британская, не была полностью объективна в своих оценках – так, например, засады и ловушки со стороны буров преподносились как блестящая военная хитрость, а если подобную тактику применяли англичане, то в российских изданиях это именовалось не иначе как «подлость» и «коварство».

Молодежь мечтала об африканских приключениях и героической борьбе за правое дело, интеллигенция оживленно полемизировала на тему расширяющегося британского владычества в мире, а простой народ буквально дышал новостями с жарких африканских равнин. «За здравие президента Крюгера служат молебны, от оркестров, играющих в публичных местах, требуют «гимн буров», который повторяется бесчисленное число раз» - писал «Журнал для всех» в начале 1900 года. Современник тех событий академик Ф. А. Ротштейн отмечал: «Не только рабочие массы и широкие круги мелкобуржуазной демократии и интеллигенции, но и капиталистические классы, конечно, по мотивам другого порядка, мотивам политической враждебности к Англии вообще – возмущались имперской агрессией Англии, хотя сами правительства соблюдали нейтралитет».

Естественно, что среди разных слоев населения находились люди, желавшие отправиться в Африку и лично посодействовать борьбе, которую вели буры. В номере «Петербургских вестей» от 21 октября 1899 года была представлена статья с подробным описанием нескольких способов отправки в Африку: «Можно ехать тремя путями. Первый и главный путь ведёт из Гамбурга через Марсель и Суэцкий пролив в Лоренсу-Маркеш. На пароходах, идущих по этому пути, имеется три класса. Плата за весь проезд: 540 гульденов (около 440 рублей) (гульден около 80 копеек) в первом классе; 360 гульденов (290 рублей) во втором и 210 гульденов (170 рублей) в третьем классе. Второй путь прямо из Марселя на пароходах общества «Messegeries Maritime Imperiales» (Контора Имперских морских перевозок). Здесь третьего класса нет. Плата в первом классе 504 гульдена (400 рублей) и во втором 353 гульдена (280 рублей). Наконец, третий путь, наиболее дешёвый, но и наиболее неудобный и медленный: с грузовыми пароходами, отходящими из Гамбурга и заходящими в Амстердам, Гавр или Бордо. На этих пароходах имеется лишь третий класс, переезд обходится во 156 гульденов (125 рублей)». Газета «Новое время», в свою очередь, предостерегала потенциальных «охотников за сокровищами» от напрасной траты времени – буры богачами не были, поэтому не могли себе позволить содержать наемную армию, так что каждый потенциальный волонтер должен был знать, что богатств на этой войне он не добудет. Также наивно было рассчитывать на славу и приобретение высокого положения. В частности, в статье от 26 октября 1899 года говорилось: «…тем из добровольцев, которых побуждает на войну честолюбие, следует иметь в виду, что занять в армии буров выдающееся положение нелегко. Офицерские должности замещаются по выбору, и для иностранца, в особенности не знающего голландского языка, нужно сделать очень много, чтобы заслужить доверие и получить власть над самолюбивыми и не особенно склонными к подчинению бурами. Нужно много энергии, решимости и физических сил, чтобы перенести жару и все особенности тропического климата, не говоря уже о всех невзгодах боевой обстановки, и при этом еще превзойти в выносливости привычных ко всему тамошних жителей. На материальное вознаграждение рассчитывать нельзя…».

Но и не за чинами и «длинным рублем» ехало большинство добровольцев, а исключительно по зову широкой русской души. Потомок грузинских царей князь Багратион, например, до этого вообще «ничего не слышал прежде о бурах, но теперь знал, что они очень любят свою родину и что он непременно должен помочь им ее защитить». Военный инженер В. Рубанов писал: «Не ожидая ни вознаграждения, ни орденов, ни славы, большинство из них спешили к фронту, на войну, рвались в бой». «Решил пойти на защиту угнетенных буров» выходец из знатной и богатой семьи князь М. Енгалычев, сражались в бурских отрядах и братья Федор и Александр Гучковы, которые затем стали известны своей общественной и политической деятельностью. Федор Иванович, по его словам, «приехал с целью поступить простым волонтером в ряды доблестных бурских патриотов».

В качестве добровольцев в Африку уезжали представители абсолютно разных сословий и возрастов. Немало русских женщин и девушек отправились на войну в составе санитарных отрядов. Но наиболее легендарным, пожалуй, был среди волонтеров отставной подполковник Евгений Яковлевич Максимов. Это был подлинный «дикий гусь» - волонтер «со стажем», он успел повоевать на Балканах в конце 70-х годов, затем в Туркестане и даже Эфиопии. Когда же за морями загремела новая война, бывалый воин не усидел на месте. Не имея достаточно средств для поездки, он обратился прямиком в генштаб русской армии с просьбой выделить ему необходимые деньги. В послании опытный солдат говорил: «Имея за собой боевую опытность, приобретенную в 1875 г. на полях Боснии и в горах Герцеговины под началом воеводы Чеко Павловича и Согицы, в 1876 г. на сербских полях в армии генерала М. Г. Черняева, и побывав в такой школе, как незабвенного М. Д. Скобелева, и... я надеюсь, что сведения, доставленные мною из Африки, будут настолько ценны, что моя посылка вполне окупится военному министерству». Просьба была удовлетворена, и, как показали дальнейшие события, все оказалось не зря – опыт Максимова оказался для буров неоценим, а его авторитет среди них очень скоро стал непререкаемым. На службе в Трансваале Евгений Яковлевич командовал «Иностранным легионом», сводным отрядом добровольцев из разных стран, и дослужился до чина фехтенгенерала («боевого генерала»).

Еще одной важной задачей русских добровольцев была гуманитарная миссия. С этой целью на фронт отправлялись медики и добровольные помощники в составе Русско-голландского санитарного отряда и отряда Российского Общества Красного креста. Состав этих отрядов подбирался с тем расчетом, чтобы его костяк составляли полевые медики, имевшие опыт работы в Африке. Руководителем миссии (Агентом Красного креста) был назначен штабс-капитан Потапов. Первые группы врачей начали отбывать в зону боевых действий в конце ноября 1899 года – 25 числа с ними встретилась лично императрица Мария Федоровна, благословив их экспедиция, а 27 ноября, отстояв молебен, волонтеры направились на фронт.

Общее число русских добровольцев в Трансваале по различным источникам составило около 225 человек. Это был не самый крупный отряд – голландцев приехало 650 человек, немцев – 550, французов – 400, американцев – 300, итальянцев и ирландцев – по 200, шведов – 150 (числа округлены и являются приблизительными – прим. авт.). В то же время, несмотря на такое количество волонтеров, сами буры изначально были не особо рады приезжим. Президент Пауль Крюгер даже написал статью, смысл которой можно охарактеризовать так: «мы вас не звали, но раз уж приехали – добро пожаловать». Такое отношение было вызвано тем, что едва ли не большинство европейцев были авантюристами и откровенными разбойниками, часть из которых скрывалась от закона, а другая часть рассчитывала за счет войны поправить свои материальные дела. На самих буров и их борьбу многим из них было откровенно наплевать. Генерал армии буров Бота емко охарактеризовал приезжих: «Все европейские волонтеры или идиоты, или жулики». Русский волонтер подпоручик Евгений Августус так отзывался о европейских добровольцах: «…В большинстве иностранных отрядов царили ссоры, интриги, ... начальники не имели авторитета. Отряд немецкий совершенно дискредитирован у буров, итальянский и французский … занимались лишь мародерством». В то же время русский отряд сохранял приличный моральный облик. Подпоручик Л. Покровский так описывал сослуживцев: « …На этом фоне выделяются русские добровольцы, ... все бывшие офицеры. Желающих поживиться трансваальскими богатствами между ними нет никого». Уже знакомый нам Евгений Августус давал своим товарищам такую оценку: « …Были среди них люди убежденные, люди с честными, идеальными стремлениями, в душе которых трепетала жилка удали и молодечества, облагороженная рыцарским порывом помочь, спасти слабого и угнетенного».

Добросовестность и высокий профессионализм русских волонтеров очень скоро заставили буров пересмотреть свое отношение к ним. Сестра милосердия Русско-голландского санитарного отряда Софья Изъединова вспоминала: «Врачи своими знаниями и сердечным отношением… приобрели доверие и симпатии буров. Отряды были буквально завалены работой, о которой вспоминали с благодарностью все сражавшиеся на театре военных действий». Федор Иванович Гучков в интервью «Русскому листку» летом 1900 года говорил, что буры «относились ко всем русским с большим вниманием, хотя вначале при наплыве космополитического сброда недолюбливали и русских, ставя их на одну линию с европейскими авантюристами … обманывавшими буров на каждом шагу». В кратчайшие сроки русские волонтеры стали желанными гостями на солдатских бивуаках, а их отвага и самоотдача стали притчей во языцех.

Черная неделя

Президент Пауль Крюгер и его генералы были людьми здравомыслящими, и прекрасно понимали, насколько несопоставимыми будут силы в этой войне. Буры не имели регулярных армий за исключением немногочисленных артиллерийских частей. Не было ни единой униформы, ни единого вооружения. Армии Трансвааля и Оранжевой республики фактически представляли собой огромное ополчение, разделенное на коммандо – отряды, собранные по территориальному признаку. Главным преимуществом буров перед англичанами была лучшая индивидуальная подготовка – почти все они были опытными охотниками и следопытами, к тому же, обладающими лучшим, в сравнении с противником, стрелковым вооружением. Но все это мало что значило по сравнению с теми колоссальными ресурсами, которыми обладала Великобритания. Расчет бурского командования был прост – не дожидаясь еще большего усиления пограничных группировок противника, нанести упреждающий удар, пользуясь эффектом внезапности разбить англичан, и попытаться заключить мир на приемлемых условиях.

Перейдя 12 октября границу Капской колонии, войска буров с разницей в три дня взяли в осаду сначала Мафекинг, а затем и Кимберли, где, помимо прочего, располагался офис компании «Де Бирс» и находилось крупнейшее хранилище бриллиантов. Там же находился и злейший враг буров, один из идейных вдохновителей той войны Сесил Родс. За его голову буры назначили награду в 50 тысяч долларов. А вскоре, 20 октября, состоялось первое полевое сражение той войны – бой у Талана-Хилл, закончившийся пирровой победой англичан, которые весь день атаковали занятый бурами холм, потеряв, помимо прочего, своего командующего, генерал-майора Уильяма Симмонса, который лично повел солдат на решающий штурм и был сражен меткой пулей бура.

Примерно в то же время на Натальском направлении отряды буров заняли Гленко, Чарльзтаун, Ньюкасл, и осадили Ледисмит, где находился крупный британский отряд. Поручик Едрихин, находившийся в составе бурского коммандо, оставил нам описание одного из неудачных штурмов города: «В этот день я был при Преторийской команде. ... Атакующей части приказано было ночью занять высохшее русло ручья приблизительно в 1000 шагов от восточных укреплений Ледисмита и с рассветом открыть стрельбу, чтобы привлечь на себя внимание и силы противника и этим облегчить главную атаку оранжевых буров на юго-западную сторону крепости. … Дойдя до насыпи, атакующая часть раздалась вправо и влево, и эта жиденькая цепь охотников, и по костюму и по вооружению (винтовки были без штыков, и по всем приёмам, начала подыматься на насыпь. Но лишь только показались головы буров, так моментально по всей линии английских траншей вспыхнули огоньки и рой пуль со свистом и жалобным пением пронзился и взрыл песок, кто-то ахнул, все быстро скатились с насыпи и залегли за камнями, из-за которых сейчас же началась редкая одиночная стрельба. Артиллерия обеих сторон открыла частный огонь и гранаты, злобно шипя, заносились в воздухе, скрещиваясь над головами атакующих. (Помещённой на горе бурской артиллерии всё время пришлось стрелять через головы своих.). Достаточно было шевельнуться за камнем – и несколько пуль свистело уже мимо ушей; чуть-чуть приподнятая над камнем шляпа тотчас же простреливалась. Два часа лежали здесь буры, притаясь за камнями, но вот около 10 часов началось медленное отступление, опять ползком на животе с долгими задержками за камнями. К двум часам пополудни цепь снова очутилась у железнодорожной насыпи, сзади в некоторых местах виднелись ещё люди, но по большей части в таких позах, которые ясно говорили, что эти люди остались лежать так навсегда». На южном направлении буры в начале ноября овладели Стормбергом и Наупортом.

Первоначальные успехи буров британцы списали на эффект неожиданности. Никакой паники не было – «Джону Булю» было не в новинку воевать в колониях, под палящим солнцем и против превосходно ориентирующегося на местности противника. Была Индия, был Египет, был Судан. Подумаешь, какие то буры... Британцы располагали серьезными силами, и были твердо намерены деблокировать осажденные города и перенести войну на территорию буров. Генерал Мэтуэн должен был наступать на западном направлении в сторону осажденного Кимберли, генерал Буллер на Натальском фронте выдвигался к Ледисмиту, и, наконец, генерал Гатакр, наступая с юга, должен был отбить Стормберг. Позднее те события второй декады декабря 1899 года в Британии назовут «Черной неделей»…

Узнав о падении Стормберга, генерал Уильям Гатакр приказал спешно выступать в направлении Молтено, ближайшей к Стормбергу железнодорожной станции. Вся операция из-за спешки и суеты была подготовлена плохо, не была должным образом проведена разведка позиций противника. В довершение всего изменили проводники, бросив и без того измотанный ночной переброской на поезде отряд в сумерках блуждать в окрестностях станции. Артур Конан-Дойль описывал это так: «Люди устали как собаки, за долгим днем работы последовала долгая ночь марша, и они с трудом брели через мрак. Земля была неровной и каменистой. Усталые солдаты постоянно спотыкались. Взошло солнце и осветило колонну, все ещё марширующую в поисках своего объекта, и яростного генерала, идущего впереди с лошадью под уздцы. Было ясно, что его план провалился, однако энергичность и сила его характера не позволяли ему повернуть обратно, не нанеся удара. Какое бы уважение ни вызывала его энергия, нельзя не прийти в ужас от диспозиции».

Наконец, с рассветом британцы вышли к намеченной цели – высоте Киссиберг, которая господствовала над позициями буров. Ее занимал небольшой бурский отряд, вооруженный крупповским 75-миллиметровым орудием. Не было никакой нужды атаковать холм в лоб – достаточно было его обойти и заставить неприятеля сдаться, но Гатакр, уже доведенный «до ручки» жарой и злоключениями последних часов, словно не видел никаких других вариантов, кроме фронтальной атаки. Запела полковая труба, и «красные мундиры» ринулись на холм. Буры ответили огнем из винтовок и единственной пушки, благо яркая униформа противника была отличной мишенью. Докатившись до подножия холма, волна британской пехоты разбилась об него, как прилив разбивается о скалы – высота обладала невероятно крутыми подъемами, взобраться по которым было очень тяжело. Измученные солдаты лезли вверх, срывались, скатывались, обессиленные, назад. А сверху продолжал литься свинцовый дождь. Когда, наконец, был дан приказ отступать, многие солдаты просто не смогли добежать до своих позиций, падая без сил. Все они впоследствии были взяты в плен бурами. Отступление было стихийным, многих изможденных и раненых просто забыли, также оказались брошены два 15-фунтовых орудия. Артур Конан-Дойль с горечью писал: « …здесь огромные физические нагрузки и долгое время без сна лишили солдат боевого духа. Засыпая, они падали на обочине дороги, и измученным офицерам приходилось их будить. Многих, совсем сонных, взяли в плен буры, которые шли за нашей колонной. Части рассыпались на маленькие беспорядочные отряды, и в десять часов в Молтено, еле передвигая ноги, вошло жалкое и потрепанное войско. Почетную задачу замыкать колонну всю дорогу выполняли ирландские пехотинцы, которые до конца сохраняли некоторый боевой порядок».

А буквально на следующий день на западном направлении, под Магерсфонтейном, был разбит генерал Мэтуэн. Штабс-капитан Виктор Тимофеевич Айп оставил лаконичное, но исчерпывающее описание боя: «Вообще весь этот отряд принадлежал к цвету английской армии. Англичане в несколько раз превосходили своего врага. Бой начался с рассвета 28 ноября и в продолжение 15-ти часов англичане тщетно пытались произвести атаку. Буры перехитрили своего врага. Когда артиллерия англичан заняла позицию на одной из возвышенностей и открыла огонь по позиции буров, то орудия последних сперва отвечали, но затем стали как будто смолкать. Ободрённые этим, англичане решили, что настал момент решительной атаки; но когда они подошли на 150 саженей от расположения буров, то из окопов вновь начался такой страшный огонь, что противостоять ему не было никакой возможности. Устилая поле сражения телами убитых и раненых, англичане поспешно отступили и более уже не пытались возобновлять атаки. Потери англичан были громадные; кучи тел покрывали поле сражения. Общая потеря генерала Метуэна простиралась до 2000 человек».

Наконец, третьим и последним поражением британских войск в «черную неделю» стало сражение при Коленсо 15 декабря 1899 года, причем во главе британцев был ни кто иной, как главнокомандующий войсками империи в Южной Африке генерал Редверс Буллер.

Буллер наступал в направлении Ледисмита, стремясь в конечном итоге деблокировать город. Для осуществления этого плана он предпринял атаку на городок Коленсо, через который проходила железнодорожная ветка на Ледисмит. План генерала был прост – затеять артиллерийскую перестрелку с неприятелем, а когда позиции буров будут в должной степени «обработаны» пушками, переправиться через речку Тугелу и атаковать их с фланга. Буры, однако, разгадали замысел Буллера, и подготовили хорошие позиции у бродов.

На рассвете 15 декабря, под звуки артиллерийской канонады, Ирландская бригада генерала Харта сомкнутыми колоннами двинулась в направлении брода. «Подойдя к броду (расположение и даже сам факт существования которого, казалось, не были точно известны), обнаружили, что войскам придется наступать в излучине реки, таким образом, по правому флангу они оказались под мощным перекрестным огнем, а с фронта — под ливнем шрапнели. Нигде не было видно ни единого признака присутствия врага, а наши солдаты, тем не менее, быстро падали. Ужасное, леденящее душу ощущение — наступать через залитую солнцем безлюдную равнину, тогда как твой путь позади усеян рыдающими, задыхающимися, скорчившимися от боли людьми, которые только по месту своих ранений могли догадываться, откуда пришли доставшие их пули. Кругом, как шипение жира на сковороде, раздавалось однозвучное потрескивание и пощелкивание пуль «маузеров», но никто не мог точно определить, откуда они несутся». В итоге, понеся существенные потери, британцы отступили.

В это же время бригада генерала Хилдъярда при поддержке двух батарей полевой артиллерии полковника Лонга наступала непосредственно на Коленсо. В определенный момент сражения части Хилдъярда оказались на слишком большом удалении от артиллерии, которая за ними не поспевала. Этим тут же воспользовались буры, отряд которых атаковал батареи, вынудив британцев, в конечном итоге, бросить орудия. Опасаясь быть расстрелянным из собственных пушек, Хилдъярд остановил наступление, хотя к тому моменту он был уже на окраине Коленсо.

Наконец, на третьем участке сражения отряд спешенных кавалеристов под командованием лорда Дундональда атаковал укрепленный холм Хлангвейн – господствующую над округой высоту. Эта атака также не увенчалась успехом.

Неудача под Коленсо настолько шокировала Буллера, что он даже предложил запершемуся в Ледисмите генералу Уайту сдать город: «Вчера я предпринял попытку взять Коленсо, но ничего не добился; неприятель слишком силен для моей армии. Мы способны только на операции по окружению, но на подготовку к ним потребуется целый месяц. Сможете ли вы продержаться так долго? Сколько дней вы можете держаться? Я предлагаю вам расстрелять как можно больше боеприпасов и оговаривать наилучшие условия сдачи». Уайт отказался.